Текст книги "ПереКРЕСТок одиночества"

Крест пирата в кожаной куртке ушел вперед и чуть поднялся. Залпа не последовало. Либо пожалел на меня заряд… либо не имел контроля над третьим рычагом.

Ничего не стоящая угроза. Легенда. Вот только легенды обычно на пустом месте не рождаются. Что-то реально случившееся преувеличивается, дополняется красочными деталями – и вот рождается легенда. Возможно, случился сбой, и кто-то из сидельцев действительно заполучил в свои руки мощное оружие…

И отсюда вопрос – а что произойдет, если один крест шарахнет по другому кресту шаровой молнией?

Схема. Ровнолет. Оба этих слова старик произнес с особым нажимом, произнес чуть ли не с благоговением. И он же пояснил смысл терминов.

Если я получу схему и начну манипулировать третьим рычагом строго по ней, то «зависну» на этой высоте, пойду по «ровнолету», не поднимаясь и не опускаясь, двигаясь по прямой. Это и будет ровнолет.

И что мне это даст? Ничего. Кроме упомянутых стариком постоянных соседей и редкой примеси постоянно меняющихся новичков, которые поднимаются или опускаются.

А что дадут постоянные соседи? В чем выгода висеть в одном воздушном слое с такими же, как ты сам? Сделки скоро прекратятся. Темы для разговоров тоже. Так в чем же выгода схемы и ровнолета? Я никакой выгоды не вижу.

Хотя нет. Вру. Выгода есть. Мне может пригодиться умение «зависать» на некоторое время на той или иной высоте. К примеру, ради долгих торговых переговоров. Или ради общения с действительно мудрым сидельцем, висящем на одной высоте. В таких случаях умение частично контролировать келью очень важно.

Так что важный урок я извлек – существуют так называемые воздушные слои с постоянными их обитателями и, похоже, для каждого такого слоя существует «схема» позволяющая идти по «ровнолету».

Вот ведь наука…

Новые словечки я прилежно записал. И побежал на следующую встречу, мечтая, чтобы она оказалась как минимум столь же информативной. А еще больше я желал встретить говорливого рассказчика, обожающего получать точные вопросы и давать на них быстрые, но пространные и подробные ответы. В последние встречи мне рта открыть не давали – я не учел, что все сидельцы жестко страдают от недостатка общения, от невозможности выговориться, излить душу. И поэтому предпочтут говорить, даже тараторить, а не слушать какие-то там странные вопросы.

Наиболее часто встречавшаяся тема для подобных бесед – их здоровье. Чем старше сиделец, тем больше он говорит про свое самочувствие. Переживает. Бодрится. Вздыхает. Храбрится. Щербато улыбается. Сетует на недостаток движения и на возраст. И все это происходит во время сделок. Я получаю тряпье, бутылки или всякую заинтересовавшую меня дребедень – а они описывают мне недавние боли в левом боку, правом подвздошье, коленях, шее, голове. Подробно рассказывают, какого цвета были их последние испражнения – и ведь рассмотрели же! Долго обсуждают работу своих почек, основываясь на ощущениях и цвете мочи. Осуждаю ли я подобное? Нет. Даже понимаю. Отсидеть сорок лет – не шутка. Здоровье должно быть железным. Но даже самое крепкое здоровье с годами слабеет. Появляется слабость в ногах, начинают мучать боли там и сям, все больше страха не дожить до дня икс, до дня освобождения. Отсюда и переживания. Ведь так хочется дотянуть…

Поэтому я вежливо слушал. Кивал. Соглашался. Подбадривал. И порой это оказывалось к моей выгоде – раза три мне подбросили бесплатно пластиковых бутылок и добавили кусок рваной тряпки с тремя пластиковыми пуговицами. Люди ценят чужое внимание и возможность выговориться.

Новая встреча оказалась куда хуже предыдущей.

Гораздо хуже и гораздо выгодней.

Стоило железной заслонке чуть приподняться и в стекло с силой ударило две ладони. Я невольно отшатнулся, сделал шаг назад. Опомнившись, чертыхнулся, подошел ближе. Стекло непробиваемое. Мне ничего не грозит. Ставня поднялась чуть выше. К стеклу прижалось плечо. Одна рука соскользнула. Послышалось тяжелое дыхание. Странное дыхание. Вдох. Выдох. Неестественная пауза. Стонущий вдох.

Дело плохо.

– Какие лекарства нужны? – громко спросил я, не дожидаясь полного подъема ставни. Перед мысленным взором пробежал скудный перечень моих медикаментов.

– Лекарства… не помогут… – выдавил сиделец.

Он прижимался к стеклу щекой. Косил на меня взглядом. И медленно сползал вниз.

– Мне конец. Слушай меня…

– Держитесь. Какие лекарства?

– Никаких, сказал же! – с мукой выдохнул сиделец, выдергивая на себя лязгнувший ящик и опираясь на него локтем. Я увидел, как металлический край ящика глубоко врезался в его локоть, но трясущийся мужик этого даже не заметил.

Включился инстинкт самосохранения. Я закрыл рукавом низ лица. Уже осознанно отошел на пару шагов. Я не знаю, что происходит с бедолагой. Но выглядит все плохо. Если это заразно…

– Не заразен я, – будто мысли мои прочел мужик.

Я кивнул, не спеша приближаться. Оглядел его. Потрепанный спортивный костюм, видавший виды. Советский спортивный костюм. Сине-белый, с надписью «СССР» на груди. Мужчине за пятьдесят, но видно, что держит себя в форме. Фигура подтянутая. Худощавая. На левом боку, плече и рукаве едва заметное пятно – он недавно падал, судя по всему. Сумел подняться. Сумел добраться до ставни.

– Слушай…

– Слушаю, – принял я правила игры.

– Вот, – он с огромным трудом поднял за длинную лямку сумку, закинул ее в ящик. Стянул с пальца золотой перстень. Уронил туда же. Охая и трясясь, поднял небольшой мешок. Запихнул в ящик. Надавил ладонью. Замер пошатываясь. Голова моталась как у пьяного, потянулась нить блестящей слюны.

– Эй, – окликнул я его. – Эй!

Вздрогнув, он дернул молнию куртки. Сорвал с шеи цепочку, бросил в ящик. С силой захлопнул ящик. Подавшись вперед, ударился лбом в стекло. На меня глянули мутные расфокусированные глаза, из прокушенной нижней губы сочилась кровь.

– Передача. Сумка. Кожаная. Для Красного Арни. Все, кроме сумки, тебе. Оплата.

– Понял. Передам.

– Все… – со странным успокоением выдохнул незнакомец. – Успел. Выпей вина за душу почившего Кости. Константином Валерьевичем меня звать. А родом я из Мурм…

Охнув, мужик ударился о стекло, схватился за живот, застонал, следом закричал в голос.

– Сука! Сука! Тварь! А-А-А…

Он упал. Выдернув из ящика переданные вещи, я прилип к стеклу. Он продолжал кричать. Руки прижаты к животу.

– Из-за такой мелочи, – прохрипел он, кося на меня бешеным от боли взглядом. – Из-за такой мелочи… сука! Сука!

– Аппендицит? – предположил я.

– Да… думаю да… смешно, да?

– Не смешно.

– Да уж… Ах! – его опять выгнуло дугой.

– Бывай, Гниловоз. Выпей за меня! За упокой! И свечу красную зажги! Пусть погорит! Молитву, если знаешь какую – прочти. Верующий я. Но грех совершу сейчас смертный…

Запустив руку в карман куртки, он что-то вытащил и забросил в рот. Решительно сомкнул челюсти. Жеванул. Посмотрел на меня разок. Уронил голову на пол. Расслабился – причем как-то резко. Обмяк, как проткнутый воздушный матрас. Сонно пробормотал:

– Такой вот сучий выверт судьбы. Бывай…

Затих. Но дышал. Дышал ровно и спокойно. Я стоял у стекла и молча глядел. И сразу заметил, как, начиная с ног, по его телу пошли волны мелкой дрожи. Константину было плевать. Он сонно улыбался. Его грудь вздымалась все реже. Константин уходил…

Ставня опустилась.

Чтоб меня… вот это встреча…

Машинально подняв сумки, я пошел к кокпиту. Бросив все рядом с креслом, уселся. И несколько минут наблюдал за плавно плывущим по воздуху крестом Кости. Летающая келья, наверное, уже лишилась оживляющей ее искры жизни. Костя уже испустил последний вздох. И скоро тяжелый крест начнет медленно опускаться в искрящуюся льдистую муть.

Там, в густом морозном тумане, висящем высоко над землей, крест замрет. В нем погаснет свет. Прекратится подача тепла. Тело Кости лежит в боковой перекладине, у самой стены. Он не сгниет. Разве только чуть-чуть подпортится. А затем наступивший мороз заморозит труп. Еще чуть позже – или гораздо позже – в кресте появится новый сиделец, перепуганный и ничего не понимающий. Рано или поздно, он поймет – чтобы выжить, надо дергать за рычаги. Постепенно лед начнет отступать и обнажит мертвое тело. Новый сиделец оттащит оттаявший труп в клетку, возьмется за прикованный к цепи тесак и, сдерживая рвотные позывы, разрубит его на куски. Расчлененные останки полетят к земле. Крест, покрытый снегом и льдом, медленно поднимется в чистый воздух и продолжит вечное кружение вокруг Столпа. Так было в моем случае. Так происходит со всеми в этом проклятом месте.

Сидя у обзорного окна и глядя на окружающий мир, я снова попытался вспомнить Костю. Подтянутый. В чистой одежде. Выбритый. Подстриженный. Умные глаза, заполненные болью. И боль действительно была невероятно сильна – иначе такой человек не стал бы прибегать к самоубийству. Ах да – он верующий. Очень верующий. И пошел на самоубийство только из-за чудовищных мук. Логика возобладала над верой, что не могло не вызывать моего уважения. Он понимал – помощь не придет. Даже если это банальный аппендицит – он его доконает.

Еще один пример того, что любые планы могут быть легко перечеркнуты какой-нибудь нелепой случайностью. Еще одно напоминание о том, что не стоит здесь задерживаться. Надо валить отсюда. И как можно быстрее.

Помассировав лицо, я посмотрел в окно уже осмысленней. Мой крест уверенно шел по вздымающейся спирали. Вокруг рой летающий келий, маневрирующих, сходящихся и расходящихся. Все как всегда. Извечная круговерть.

Полыхнувшее алое зарево оказалось для меня полным сюрпризом. Показалось, что закатное солнце прорвалось сквозь облака. Но свет шел сбоку. От Столпа. И от него же потянулся тонкий красный луч энергии. Луч ударил в один из крестов, летящих в строю надо мной. Взрыв. Чудовищный взрыв. Облако разлетающихся осколков. Крест вздрогнул. Кувыркнулся. И камнем рухнул вниз. По пути ударил другую келью. После жесткого тарана и нового облака осколков на землю упало уже два креста.

Алое зарево медленно и неохотно угасло. Гигантское тулово Столпа скрыла снежная метель. Кресты продолжили лететь дальше как ни в чем не бывало. Я, ошеломленный, сидел в кокпите и неотрывно смотрел на лежащие подо мной два разбитых креста.

Только что. На моих глазах. Столп ответил ударом на удар. Изо дня в день его жалили сотни крестов-букашек. И вот он ответил. Парой надоедливых букашек стало меньше.

Чтоб меня…

– По какому принципу? – беззвучно произнес я. – По какому принципу?

Вот что меня интересовало в первую очередь – по какому принципу была избрана цель для удара. Осознанно? Была убита самая докучливая келья? Или цель была избрана по принципу лотереи – сгодится любая?

Вот теперь мне стала ясна логика тех сидельцев, кто предпочитал вообще не касаться третьего рычага. Ведь вряд ли Столп станет бить по трутням. Нет. Даже случайно выбирая одну цель из множества, Столп предпочтет ударить по жалящим крестам, а не по бездействующим.

Столп предпочтет…

Столп предпочтет…

Подсознательно я наделил Столп разумом. Подсознательно я считал его живым существом.

И этот шепот…

Сидя в кокпите, я отчетливо слышал шепот в своей голове. И с каждым прошедшим днем я убеждался – этот шепот исходит от Столпа.

Глава одиннадцатая

Я недолго пребывал в ошеломлении.

Нет уж. Хотел меня испугать, Столп? Что ж – у тебя получилось, уверенно об этом заявляю. Испугался не только я – все, кто видел случившееся сейчас, утирают холодный пот со лба.

Так что да – мне страшно. Но это не повод замереть в ступоре. Это повод действовать.

Встав, я отправился в хвост креста. Рычаги.

Рычаг первый. Вниз до упора. Сделано.

Рычаг второй. Вниз до упора. Сделано.

Щелчок. Третий рычаг тоже требует моего внимания. Секундная пауза… и третий рычаг вниз до упора. Я не трутень. И исправно жалю Столп. И наверняка нахожусь в его черном списке. В числе кандидатов на уничтожение.

Мелодичный звон. Внеочередной зов от кормильни. И я знаю, чем меня порадуют сегодня.

Ух ты…

Сегодня праздник – мне достался кекс больше обычного. А рядом почти полная бутылка вина.

А это что?

Ого. Целое кольцо каменной твердости колбасы. Половина каравая хлеба.

Такой щедрости от загадочных тюремщиков я еще не видел.

И видел только одну причину подобного угощения – щедрость была проявлена к тем, кто, несмотря на показательное уничтожение одного из крестов, нашел в себе смелость дернуть за третий рычаг.

Зрелище было действительно страшным. Показательная расправа.

Сколько узников не решились прикоснуться к третьему рычагу? Или прикоснулись, помедлили… и не стали его опускать.

Забрав подарки, я почти бегом вернулся в кокпит, по пути оставив еду на столе. Прилип к окну. Время залпа.

К Столпу одна за другой летели синие шаровые молнии. Сплошные всполохи. Вот только в одном из секторов – моем секторе – синих вспышек было гораздо меньше. Многие видели произошедшее. И удар Столпа настолько напугал их, что они побоялись произвести выстрел.

– Что же ты такое?.. – пробормотал я, глядя на мрачный ледяной Столп.

Ответа не последовало. Лишь чужой шепот звучал в моей голове. Заснеженная долина плыла подо мной. Пробивались сквозь расходящуюся снежную метель летающие кельи. Сверкали в снегопаде синие зарницы.

Подняв сумки, я впервые ощутил их тяжесть. Весомая ноша. До этого в крови бушевал адреналин – не каждый день на моих глазах убивает себя человек – поэтому не заметил их тяжести. Поведя ноющими после тренировки плечами, зашагал к базе. Обернувшись, бросил последний взгляд на непогоду за окном.

Да. Вот сейчас я бы не отказался от кружки горячего сладкого чая с лимоном. Самое для него время. Помнится, один из встреченных мною узников говорил, что чай хорошо кипятить на винных пробках, главное, чтобы дым уходил в трубу. Но чаек больно дорог…

Сначала я занялся колбасой. Голода, как и стремления отведать мясного, я не ощущал. Обернул колбасу в чистую тряпку и отнес к холодному кокпиту. Там у меня настоящий холодильник и вяленая колбаса будет храниться долго.

Кекс разрезал. И ничуть не удивился, когда лезвие ножа наткнулось на нечто твердое. Еще одна винная пробка. Еще одно послание.

Вскрыв полую ветку, вытряхнул на стол небольшой мешочек. Развернул лист бумаги. Ожидал увидеть то самое стандартное спамовое послание с заклинанием «Не рази его, не рази!». Но я ошибся. И был удивлен. На бумаге красовалось емкое и краткое гневное послание:

«Лишь тому, кто проклятого рычага не касается, даны будут ответы! Не рази ЕГО! Не рази! Бойся гнева ЕГО! Ибо гнев ЕГО страшен своею силой! Одумайся! Бойся!»

Вот это да.

Я все же получил ответ. Вот это массив информации. Даже если забыть про суть ответа на время – сам факт того, что я получил ответ после того, как отправил вопросы таким образом… Бутылка с письмом, кучкой ароматной дряни, светящий жук, пробка – и все это сброшено в туалет на далекую стылую землю.

Каковы шансы?

И ответ все же был получен!

Получается, есть довольно отлаженная связь между небом и землей. Причем связь двусторонняя. Связь довольно медленная. Но все же такая связь имеется.

Там же мороз… вот каким образом жук в бутылке мог пережить пребывание на таком холоде? Да еще продолжить при этом светить? Разве насекомые при холоде не впадают в спячку? Как бы то ни было – связь с землей существует. Тут должна быть существовать очень разветвленная паутина. Не так-то и просто подбросить в кекс послание, когда выпечка готовится в тюремных печах.

Содержание полученного… тут все грустно и категорично. И логично. Я ни разу не пропустил третий рычаг. Если он был готов опуститься – я решительно опускал его. Я разил ЕГО снова и снова. Мой крест испускал синюю вспышку молнии. И потому я и мой крест не могли вызвать симпатии со стороны тех, кто прямым текстом требовал хотя бы иногда пропускать третий рычаг.

Не рази ЕГО! Не рази!

Не рази… Столп? Ведь именно его я расстреливаю – как и множество других узников.

Сторонники Столпа? Так их называть, что ли?

И если кресты перестанут бить молниями по ледяному Столпу… что случится тогда?

Что за колоссальное жуткое существо заморожено в толще многокилометровой ледяной громады? Почему вокруг него такая свистопляска?

Получить ответы письмом, похоже, не получится. Попытаюсь узнать иным путем.

Сообщение убрал к другим. Архив потихоньку растет – хотя пока больше в количестве, чем в качестве. Винную пробку, само собой, тоже припрятал. Пригодится и еще как. Вещей у меня все больше. И моя битва по упорядочиванию хаоса будет продолжаться вечно.

Бутылку вина поставил в ряд с остальными. Как-то его даже многовато уже. Я пью строго в меру. Глоток вина в день. Пара глотков по случаю какого-нибудь памятного достижения. Ну, три глотка. Сегодня позволю себе выпить. Все же сразу столько событий. И каждое вызвало немало эмоций.

Сумки…

Что в сумках Кости?

Это был мой «десерт». Я сознательно оттягивал удовольствие.

Медленно доел кекс. Неспешно сходил и вымыл руки. Вытер насухо по пути обратно. Только затем взялся за кожаную сумку – ту самую, что для Красного Арни. Костя не просил меня не заглядывать внутрь. Этим и воспользуюсь. Тем более сумка просто закрыта ремешком, пропущенным через пряжку. Однако предосторожность я все же проявил. Аккуратно приподнял край сумки, затем другой. Искал что-то вроде тонкой проволочки, что обязательно лопнет, если открыть сумку. И затем, после передачи, получатель будет знать, что новичок Гниловоз любит пошарить в чужих вещах. Да, вряд ли мучимый болью Константин стал бы заморачиваться этим перед смертью. Но рисковать глупо. А Красный Арни почти наверняка предупрежден о грядущей передаче.

Каким образом он мог быть предупрежден?

Вспышки.

Я впервые заметил их несколько дней назад – частые вспышки, идущие из кокпита тяжело пролетающего надо мной креста. Тут не надо быть чрезмерно умным, чтобы догадаться – это световые сигналы. Световой язык. Банальная азбука Морзе. Подобными сигналами обмениваются корабли в море – при отсутствии более удобного варианта связи. Ну или флажками машут.

Чем выше – тем организованнее жизнь в неволе. Эта истина для меня все яснее с каждым преодоленным вверх метром.

Так что Константин наверняка успел передать тому же Красному Арни информацию о своем тяжелом состоянии и о том, что собирается передать все свое имущество уже виднеющемуся впереди новичку Гниловозу. Отсюда и моя предосторожность.

Никакой «сигналки» под клапаном я не обнаружил. Отлично. Осмотрел ее снаружи. Старая. Крепкая. Кожа настоящая, жесткая, толстая, покрытая царапинами. Это скорее вместительный портфель, причем изготовленный вручную и весьма давно. Вещь стоящая. Прямо жалко отдавать. На клапане следы от снятой прямоугольной таблички и два отверстия. Не иначе, здесь красовалась фамилия первого владельца. Наверняка какой-нибудь именитый профессор или академик – вещь выглядит именно так, «по-профессорски». Солидно. Но не по-деловому.

Вот теперь пора. Коротко выдохнув, я открыл сумку. Заглянул внутрь. Хватило пары секунд, чтобы понять – в сумке скрыт немалый искус. Чуть помедлив, я начал выкладывать на стол предмет за предметом.

Четыре вручную запаянные в полиэтилен стопки рублей с Лениным. По десять штук в стопке.

Три ленинских рубля отдельно.

Пять стопок золотых монет. Запаянных в полиэтилен.

Шесть золотых монет отдельно.

Пластиковая прозрачная коробочка с завинчивающейся крышкой. Внутри шесть мелких красных камешков. И четыре таких же мелких прозрачных. Один зеленый покрупнее.

Другая прозрачная пластиковая коробочка. Мыльница. Перетянутая толстой резинкой. Внутри золотой лом. Обрывки цепочек. Смятые и целые кольца. Брошки. Крестики. Прочая мелочь.

Кинжал с позолоченной рукоятью. В дорогих ножнах – обернуты синей тканью с обильной позолотой, перехвачены золотыми полосками.

Золотой кастет. С острыми «ударниками». Не приведи бог таким по лицу отхватить.

Кожаная папка со шнурками. Внутри всего пять листов с тарабарщиной – буквы и цифры вперемешку. Это не может быть заумным математическим докладом. Это какой-то шифр.

Кофейная турка. Серебряная. До одури вкусно пахнущая кофе. Поднеся ее к носу, сделал глубокий вдох и блаженно зажмурился.

Две золотые чайные ложки – по черенкам видно, что из разных, но одинаково богатых наборов.

Серебряная табакерка с золотыми вставками.

Толстая книга в кожаном переплете. Уголки золотые. Надпись золотая. Хорошо узнаваемая. Библия. Открыв, прочитал несколько строк. Бессмертное чтиво популярное с незапамятных времен и по сию пору. Работа ручная. Иллюстрации впечатляют. Книженция весьма тяжелая.

Скальпель. Золотой. Тяжелый. Надпись: «Хирургу от Бога…» Дальше надпись безжалостно уничтожена. Кто-то сильно хотел скрыть фамилию и инициалы хирурга.

Солдатский ремень. Пряжка со звездой. Пряжка золотая. Буквально. Кто мог захотеть заказать себе солдатский ремень с пряжкой из чистого золота? Кожа ремня отличная. Толстая и мягкая.

Чернильная ручка. Само собой, с золотым пером. У меня даже сердце защемило – хотелось бы иметь такую. Сугубо для письменных работ, а не имиджа ради.

Две серебряные ложки и две вилки. Из одного набора. Небрежно стянуты в пучок резинкой.

На этом перечень заканчивался. Портфель опустел. Я тщательно ощупал каждый шов. Проверил каждый кармашек. Ничего не обнаружил. Сложил все сокровища обратно в сумку. Закрыл клапан, застегнул ремень, отодвинул тяжелый портфель на край стола. Тут и думать нечего – передо мной пенсия почившего Константина. Копил он долго и упорно, десятилетия собирал достойную сумму, совершая сделка за сделкой, складывая монетку к монетке. Старался подобрать действительно стоящие вещи. Какие-то из них наверняка планировал оставить себе, другие – на обмен. Но внезапный смертельный недуг поставил крест на его планах. И умирающий Костя решил все передать Красному Арни – самому близкому другу. А как иначе? Не врагу же сокровище отдавать. Лучше выбросить все по частям в туалетную яму.

Держа в голове папку с исписанными листами, взялся за остальные вещи. Золотой перстень, снятый Костей с пальца. Массивный. Тяжелый. На печатке сплетаются буквы Р и С. Угадай теперь, латинские это буквы или славянские. Перстень старый. Цепочка, сорванная с шеи. Золотая. На ней пробитая золотая монета. Рядом висит нательный крестик – алюминиевый, дешевый, потертый и блестящий. Рассмотрев перстень, цепочку и монету, сразу убрал их в личный тайник. Крестик пока оставил.

Это мое.

Так сказал Костя – «Все, кроме сумки – тебе! Оплата».

Оплата доставки. Пусть так и будет.

Остался нетронутым небольшой тканевый мешок с завязками. О его содержимом я примерно догадывался – судил по собственным запасам. Что может быть важным для рачительного узника с серьезными планами на будущее? И я не ошибся.

Пара кило сухарей.

Баночка сухофруктов.

Немного приправ – перец и соль.

Коробочка с чайной заваркой.

Шесть винных пробок.

Два коробка спичек.

Почти пустая газовая зажигалка.

Маленькая алюминиевая кастрюлька с почерневшим дном.

Мешочек с крупой – пшено.

Вилка. Ложки столовая и чайная. Нож с источенным лезвием.

Три полные бутылки вина.

Бутылка самогона.

Шерстяной серый шарф.

Две восковые свечи, белые.

Одна восковая свеча, красная.

Иконка картонная, старая.

Шахматная фигурка, ладья.

Все.

Константин сгреб всю свою кухню и ее запасы в мешок и отдал мне. Под руку попался шарф – засунул и его. А шарф была завернута ладья.

Я приму с благодарностью.

Но кожаный портфель… какое же это невероятное искушение!

Как я поступлю? Как и планировал – при первой же возможности передам кожаный портфель Красному Арни. Я не настолько глуп, чтобы попытаться присвоить такую сумму. Тут все непросто. И одиночное заключение в летающей келье не гарантирует крысе безопасность. Все прочее оставлю себе.

Распределив новое имущество, повесил шарф на вешалку. Отличный подарок к Рождеству – а иначе я сегодняшний день не воспринимал, хотя Дед Мороз и умер сразу после вручения подарков, а фейерверк закончился взрывом и падением двух крестов. Праздник был жутким, как в фильме ужасов, но подарки того стоили. Как бы ужасно прагматично это не звучало.

Шахматная фигурка.

Вот это неожиданно и ожидаемо одновременно. Первым делом я ее и отодрал резиновый кругляш от основания. И ничуть не удивился, увидев знакомую печать. Еще один член «шахматного клуба». И еще один богач. Элитный член местного общества. Вот только рангом повыше – как не крути, ладья выше пешки.

И сдается мне, я знаю еще одного «шахматиста» – Красный Арни. Большая вероятность, что Костя просил передать драгоценную посылку одному из своих. Случайным людям таких презентов не делают.

Отойдя на шаг от стола, выбрал место, где поток теплого воздуха почти не ощущался. На выступ стены поставил картонную иконку. Рядом закрепил красную свечу. Приткнул туда же крестик. Чиркнул спичкой. Глядя на трепещущий огонек свечи, чуть помедлив, пытаясь вспомнить давным-давно слышанные слова. Получалось с трудом. Но все же получалось. Бабушка моя часто читала молитвы. Умывала меня порой ледяной колодезной водой под молитву – особенно если я долго плакал и не мог успокоиться. И действовало. Слыша бубнящую напевную скороговорку, фыркая как тюлень, я затихал, переставал ныть. Вот и сейчас слова бабушки зазвучали в моей голове. И странно – шепот отступил. Я отметил это машинально. Шепот отступил, будто испугавшись призрачного надтреснутого голоса моей давно умершей бабушки.

Я вспомнил все слова. Всегда произносил их, когда появлялся на старом сельском кладбище.

Неумело перекрестившись, я начал произносить молитву, выполняя волю почившего Константина. Мои слова отражались от безразличных стен старого креста – эти стены видели и слышали и не такое. Что им огонек свечи и слова поминальной молитвы…

«Упокой, Господи, душу раба Твоего Константина и прости ему все согрешения вольные и невольные и даруй ему Царствие Небесное».

Слова уносили меня в прошлое. В небольшую церквушку под Тулой, где отпевали бабушку. Я неотрывно смотрел на ее лицо, в моих ушах звучали слова поминальной молитвы и слова, торопящихся на поминки родственников жаждущих выпить. Они с трудом удерживались от того, чтобы поторопить батюшку. От бабушки я отвел взгляд только раз – когда мой родной пузатый дядька ответил на звонок мобильного прямо в церкви и не спешил уходить, громко с кем-то разговаривая. Да. Я долго тогда смотрел на него. И он, поймав мой взгляд, поперхнулся словами и вышел из церкви, расталкивая людей. Позже, изрядно выпив на поминках, он все рвался ко мне, намереваясь «пояснить курвенку-змеенышу, как можно смотреть, а как нельзя». Его удержали тогда. Прошли годы. Я вырос. И сделал все, чтобы жизнь пузатого дядьки пошла наперекосяк. Сделал с осознанной ледяной мстительностью. В конце концов он, нищий и почти спившийся, подался куда глаза глядят и затерялся на просторах необъятной России. Я его не искал.

Поступил я так не из-за нарушения обряда отпевания. А из-за неприкрытого неуважения к моему любимому человеку. Бабушка любила меня. Заботилась обо мне. Ругала меня. Хвалила меня. Молилась за меня. А остальным было на меня плевать – в чем я не раз позднее убедился.

Я прочел молитву несколько раз. Свечу тушить не стал – пусть догорит.

Проверил количество чистой бумаги и убедился, что ее хватает для моих целей. Снова открыл портфель, достал папку, приготовил чернила, вооружился пером и, с великой тщательностью принялся копировать тарабарщину цифр и букв. Копируя не предназначенную для меня информацию ни малейших сомнений не испытывал. И никаких терзаний совести. Я буду полным кретином, если позднее окажется, что в пропущенных мимо глаз строчек содержалась реально важная информация. Меня никто не просил не заглядывать в сумку. Я лишь должен ее доставить. Что и сделаю.

Дело двигалось медленно. Главное в таких делах – не допустить ошибку. Спохватившись, чертыхнулся – совсем озверел тут! Идиот! Открыл тайник, вытащил телефон, включил. Сделал фотографии каждого листа с обеих сторон. И… выключив аппарат, продолжил копировать вручную. Батарея в телефоне не вечная. К тому же мне придется еще изрядно повозиться с шифром, чтобы разгадать, – и в успех сего мероприятия я верил крайне слабо. Я не шифровальщик. Но у меня еще лет сорок впереди, чтобы подучиться и суметь взломать код. Поэтому главное – не допустить ошибок и ни в коем случае не налепить клякс, особенно на оригинале.

Закончил через пару часов. Убрал бумаги в папку, а ту в портфель. Отнес тяжелую ношу в кокпит. Поближе к окнам передачи. Дело сделано. Я считаю – сделано дело важное. Любая информация ценна. А в таком месте любая информация на вес золота.

Усевшись, глубоко задумался, глядя на начавшую метель. Крест прорывался сквозь сплошное белое покрывало, то трещало и раздавалось под его напором. Столп почти скрылся из виду. Едва заметны темные пятнышки других летающих келий, наворачивающих круг за кругом.

Я думал о прошлом. Думал о настоящем. Размышлял о будущем. Вспоминал смерть Константина от банального аппендицита. Слышал, что некоторые врачи вырезали его самостоятельно – сами себе. Порой в одиночку. Я так не смогу. Даже если у меня на руках окажется подробнейший медицинский справочник. Скальпель то уже есть. Но им я смогу разве что вены себе на руках перехватить – чтобы побыстрее истечь кровью и не мучиться.

И каковы теперь мои ощущения?

Смерть от банальнейшей болячки.

Столкновение и крушение двух крестов.

Как я себя сейчас ощущаю?

Мм?

Ответ пришел быстро. И он был предельно четок – я ощущаю себя прекрасно. Да, мне до сих пор немного страшно. Но страх – это нормально. Обычная реакция организма на угрозу. А в данном случае угроза из тех, что не поддается контролю. В любом момент с неба может обрушиться смертельный удар, и я с криком полечу к твердой как камень промороженной земле – если останусь жив после удара.

Пусть. Все равно я чувствую себя так хорошо, как не чувствовал уже долгие-долгие годы.

Опасность будоражит кровь.

Отсутствие необходимых вещей будоражит мозги.

Я бодро смотрю в будущее и собираюсь достичь как можно большей высоты. И буду с завидным для всех постоянством дергать за третий рычаг. Мне не сломит вид чужой смерти. Меня не сломит лицезрение злобного отпора Столпа. Я буду бороться до конца. А если мне суждено сдохнуть – значит, умру в борьбе. И точка.

Когда слева причалила келья, я уже был спокоен как удав. Проверил внешний вид, предметы мена в карманах, дождался поднятия железной заслонки.

Женщина. Красивая. Ей лет сорок. Чем-то неуловимо похожа на почившего Константина. Через пару секунд изучения, я понял, чем именно. Несколько похожих внешних факторов. Она подтянута, на ней чистый спортивный костюм, умыта, на лице немного косметики. Сразу видно – незнакомка держит под контролем свой быт, не дает себе опуститься, выглядит по-деловому, несмотря на спортивную одежду.