Текст книги "Криптомнезия"

– Всем добрый вечер. Кхе. Волнуетесь? Волнение отставить, всё под контролем, мы скоро завершаем операцию, кхе-кхе, – круглолицый осмотрел всех «заложников» и, казалось, не остался довольным реакцией, – если что, я не имею в виду, что скоро мы уйдём, кхе-кхе, а вашей жизни ничего не угрожает. Попроще мордашки, парни и девушки. Кхе.

Теперь относительное спокойствие Артёма стало абсолютным – «долго это всё не продлилось, да и будет, что обсудить за пивом». Остальные в комнате тоже выдохнули. Главный сделал шаг в коридор, изобразил манящий жест в темноту, а потом снова прошел в учебную комнату и продолжил:

– Для завершения нашего манёвра нужны, кхе-кхе-кхе, подписи и маленькая формальная беседа. Девушек не касается – к вам вопросов нет, вы сегодня молодцы, – улыбнулся и сделал голос умеренно-кокетливым, – кхм, а вот ребята нам пока нужны.

В учебную комнату вошли ещё двое в камуфляже и балаклавах. Они дошли до сидевших на коленях заложников и встали им за спины. Круглолицый театрально прожестикулировал руками, призывая вставать:

– Давайте, парни, в колонну по одному. Кхе. Дойти до другой большой комнаты к остальным. Быстрее начнём – быстрее закончим, вам ещё учиться надо и девочек гулять водить. Кхе-кхе.

С задержкой все стали неуверенно подниматься. Непринуждённость кашлявшего командира успокоила, но сбила с толку. Те камуфляжные, что сторожили их, стояли так же неподвижно, но лица их поменялись: серьёзные непроницаемые лица обрели улыбку (улыбка была заметна даже сквозь медицинскую маску одного из них). Происходившее начало напоминать Артёму неудачную постановку в КВН или дешёвый пранк, Юра, хоть и стал чуть спокойнее, всё ещё волновался. «Он всегда эмоционально реагирует, отпустит» – подумал Артём. Ещё, вставая, он захотел спросить, можно ли взять свои вещи с собой, но воздержался. Послушно двинулся вместе с остальными по коридору. Зашедшие им за спину камуфляжные следовали за ними, тучный шел впереди и вёл остальных. Артём был последним в строю, ему в затылок дышал один из балаклав.

По бежевому коридору и тесной лестнице колонну провели по родному общежитию на пятый этаж. Артёму не было видно, как бодро и едва ли не в припрыжку шёл круглолицый, как тот потирал руки.

Подсознательно чувствовалось какое-то неладное, скрытое, как от ходьбы по напольной дверце в подвал. «И где та уборщица с именем на „В“?» – Артём уже мысленно перенёс настоящее в прошлое и думал пространно. Ему же обещали, что скоро всё закончится – хотелось верить в грядущее спокойствие.

Колонну студентов довели до входа в телекомнату, но не запустили внутрь. Круглолицый развернулся к студентам, когда до двери оставалось восемь метров. В его голосе появилась выпячивающая ненатуральностью серьёзность. В этом военном человеке, как подумал Артём, жил неразвитый талант актёра-мастера перевоплощений.

– Сейчас по одному я буду вас, кхе-кхе, провожать в комнату, там вы подпишите документ. Паспорта не нужны, все данные о вас уже есть – от вас только подтверждение отсутствия претензий к нашим действиям. Кхех. Будем соблюдать порядок и всё пройдёт быстро. Сейчас вам раздадут спе-ци-аль-ны-е средства звукоподавления, кхе-кхе-хе.

Из телекомнаты к моменту окончания реплики успел выйти ещё один неприметный камуфляжный с большим черным пакетом в руке. Круглолицый достал оттуда массивные беспроводные наушники с выпирающим чёрным мехом. Передавая в руки своему ассистенту в балаклаве, вынул в итоге ровно семь, на каждого. Круглолицый тряс последним ими и продолжал говорить, но уже не так накрахмалено, как начинал свой «инструктаж»:

– Процедура «беседы» – гостайна. Регламент, кхе, запрещает нам допускать любые утечки информации во время наших разговоров, поэтому, кхе, – прекратил трясти парой нелепых наушников, – вы будете носить эти спецсредства, пока ждёте своей очереди. Они будут играть музыку. Слушать будете Бетховена на прокрутке. Любите Бетховена?

Ему никто ничего не ответил.

– Ну, вариантов всё равно нет. Саш, раздай им и объясни.

Камуфляжный с рассекреченным именем, только донёсший этот пакет с наушниками, подошел к каждому, раздал наушники, встал напротив шеренги с пультом в руке и начал ликбез. Говорил он спокойным, в чём-то интеллигентным, голосом. Успокаивающе.

– Сейчас наденьте их и плотно прижмите к ушам, убедитесь, что они надеты правильно, чтобы ничего не сползло – проверим, учтите. Когда наденете, каждому их включат, и заиграет музыка. Если вам покажется, что она играет слишком громко – терпите. Долго не продлится. Подзывать вас будет Семён Олегович, с ним вы уже знакомы, – камуфляжный с уже пустым пакетом для наушников указал на круглолицего. Очередное рассекречивание.

Артём надел свои наушники и по-честному всё надёжно расположил. Они были новыми и приятными (хоть и придурошными), достаточно плотными и чётко под его голову. Открытое называние имени-отчества «главного» вызывало доверие. Только имя-отчество «Семён Олегович» ему не понравилось – вызывало смутное желание вспомнить что-то, чего не было. Дежавю. Но где он это вычитывал или слышал в недавнее время? Просто имя-отчество. «Кстати, об имени-отчестве – как же всё-таки зовут ту уборщицу на „В“?» – подумал Артём, но сразу перестал. Тщетность предыдущих попыток вспомнить отбила желание начинать новую.

Первым Семён Олегович забрал того самого блондина в очках, что прямо заговорил с охранником в учебной комнате. Он не выглядел напуганным – скорее нервным. Должно быть, правоохранительные органы у него вызывали недоверие как институт в принципе. Артёму припомнилось, что этого парня в очках он видел среди юристов.

Было интересно, какие его ждали разговоры. Разговор, как казалось Артёму, как минимум прояснит, от чего случился «шорох-ворох». Интерес был не от природного любопытства – к этому был скорее склонен перепуганный Юра – голая тёмная бежевая стена банально была менее интересна, чем разговор.

Камуфляжный Саша подошел к каждому и прикосновением к какому-то бугорку на «ухе» наушника активировал маленький зелёный огонёчек примерно в том же месте. По тому, как оставшиеся в коридоре «заложники» дёргались после включения, Артёмом сразу понял: Бетховен играл громко. Не ошибся. Тоже вздрогнул. Мысленное усилие не дало схватиться руками за наушники и сбросить их – всё-таки у камуфляжных людей было оружие, не хотелось перед ними паясничать. «Если я оглохну, беседы никакой не выйдет» – попенял Артём, но вспомнил, как его раздражала бежевая тишина, и смирился с покушением на целость ушей.

Когда привык, получилось расслышать музыку. Если бы Артём был большим любителем классической музыки и держал в голове такие вещи, он бы узнал отрывок из девятой симфонии Бетховена, «Оду к радоcти», гимн Евросоюза. Нежданное прикосновение к миру «высокого, вечного и гармоничного».

Голоса хора были мощные, вдохновляющие, уверенные, успокаивающие своей силой и торжественностью. Понятия не имел, о чём те пели, но варианта у него было два: или что-то хвалили, или к чему-то призывали. Соцветие звуков так гармонично выстраивалось в общее настроение, что, пойми Артём призыв или воспевание, проникся бы насквозь. Выверенное и грациозное ликование каждого инструмента в оркестре и каждого голоса завораживало – испытал даже благодарность к этим вооруженным людям за это наслаждение: из этих бежевых гладких стен его разум совершил побег в украшенный шелком и бархатом полнолюдный торжественный зал, где воздух украшают цветы, воск и золото, где колонны уходят в бесконечно высокое голубое небо с золотыми звёздами. Сложное и неожиданное ощущение, нежданное впечатление жизнью – прямые изгибы в густых до прозрачности фонтанах, покрытые зелёной свежей травкой мраморные полы, ослепительно мягкий свет свечей и солнца, тело словно облито тёплым ветерком с моря. Глубокое, не знавшее пародий переживание проглотило, как пучина, целиком – ласкало ноги нежным любящим прикосновением, словно Артём босым стоял в прохладном ручейке на мягкой гальке, а небо чётко очерченным градиентом брызгало сонмом красок.

Волшебное, очень далёкое от реального наслаждение, берущее новизной, ослабло. Яркий оксюморонный образ стал проще, когда отрывок заиграл с начала. Приятные звуки теперь не определяли реальность сами, а дополняли её. Реальность имела бежевые стены, стоящих рядом камуфляжных людей с оружием, замызганный пол, Юру… Артём заметил, что с Юрой что-то снова было не так.

Пота на нём было больше, чем в учебной комнате. Покраснел ярко и неравномерно, кончики его волос почернели и собрались сосули. Кадык бесконтрольно и нервно перекатывался по шее то вверх, то вниз. По его виду можно было решить, что он тратит все обычные и резервные силы только на то, чтобы выглядеть нормально: напрягал челюсть, пока нижняя губа, предательница, подрагивала при каждом вдохе и выдохе. Капли, как роса, покрывали нос, глаза слезились. В меру возможностей (чтобы не привлечь внимание камуфляжных) Артём рассмотрел друга ещё внимательнее.

Оказалось, у него был криво одет наушник: треть его уха была видна, а это значило, он слушал не только Бетховена. Артём уже и забыл, что играло у него в ушах и какое испытал от музыки наслаждение: было важно, что такое из внешнего мира уловил Юра. Вся магия и красота померкла перед догадками, что заставило его принять такой вид. Не хватало воображения. Может, вручали повестки? Может, искали наркотики? «Нет, Юра всего один раз попробовал и больше не трогал» – подумал Артём и так ничего и не успел подумать ещё.

Круглолицый подошел к Юре и головой кивнул в сторону телекомнаты. Ему не хотелось: рот покривился, влажные глаза прыснули на разгоряченные щёки, замотал головой. По губам Артём прочёл что-то похожее на «не надо». Выглянувший Семён Олегович помрачнел и что-то нечитабельное буркнул с жестом в сторону камуфляжных. Юрино сопротивление сразу прекратилось и он послушно поплёлся. Камуфляжные обошли стоящих в ряд «заложников», трогали наушники. Никакого спокойствия музыка теперь не давала – она теперь не давала всплыть в мир реальных звуков, как бетонная обувь не даёт набрать воздуха. Теперь вместо впитывания музыки Артём безразлично следил за её течением, чтобы пытаться подгадать затишье, в которое можно было бы вслушаться, из которого можно было бы выдернуть то, что так напугало Юру. «А вдруг от этого зависит жизнь?» – напрягался. Слушать… слушать…

Артём старательно вслушивался, старательно искал момент затишья, но не находил: звук казался сплошным и плотным, как если бы у пододеяльника зарос вырез. Глазами он искал какие-то другие подсказки о реальном положении дел, но ничего полезного не было: новый сосед по плечу ничего своим видом не сообщал, камуфляжные говорили о чём-то своём неразборчиво. Находка. Неожиданная и неприятная. Артём вгляделся в камуфляжного в балаклаве и увидел, что у него чуть задрался рукав. Видно всё запястье – татуировка с каруселью точь-в-точь, как на машине у входа. «А вдруг не ФСБшники?» – Артёму стало не по себе.

Круглолицый вышел из телекомнаты и дошел до Артёма. «Значит, я следующий» – обдающее холодом понимание. Загадке происходящего не было суждено долго жить. Когда он увидел татуировку на руке камуфляжного, стал прикидывать, насколько вероятно, что общежитие захватила не ФСБ. Простая мысль удержала от паники – «если бы они хотели нас убить, они бы уже давно это сделали». Послушно выходит из строя и идёт с командиром. «Семён Олегович – обращаться к нему уважительно, сразу обозначить желание сотрудничать, сохранять спокойствие» – музыка в ушах уже не расслабляет. Мешает думать. Её торжественность и возвышенность ощущались как сарказм, как издевательство.

Семён Олегович практически затолкнул Артёма в учебную комнату, когда они дошли до неё. Он увидел, что там, только когда оказался внутри. Ступор. В углу комнаты небрежно в кучу были сложены студенты, с кучи текло свежим и красным. В другом углу на коленях стояли с завязанными руками и глазами другие студенты. Трое камуфляжных стояли по периметру комнаты: двое в балаклавах и ещё один. Кожистый неровный глобус с уродливым континентом лица с надбровными валиками, шрамами и воспалениями на бывших местах прыщей. Он кривозубо улыбался, тупыми глазами смотрел на Артёма. Артём же на него уже не смотрел: в другом углу на стуле сидел пустой на лицо Юра. Руки его были в крови, хотя сам был невредим – опухшие и красные от нервов и слёз щёки. Рядом с ним безжизненно лежал тот самый блондин в очках. Пулевые отверстия в груди, тотальная обездвиженность, застывший взгляд под толстыми линзами. Щелчки пальцев перед лицом – чужая рука сняла наушники с Артёма.

– Что-нибудь не то сделаешь – убьём и тебя, и ребят в коридоре. Вставай.

Круглолицый схватил Артёма за плечо и вывел в центр комнаты. Камуфляжный с бритой головой наставил на Артёма оружие и ожидающе на него пялился. Боевик вожделел: «умоляю, дай мне повод, как тот очкастый». Семён Олегович смотрел невраждебно, даже с надеждой и строгим ожиданием, как суровый отец-патриарх обычно смотрит на наследника.

– Кратко объясняю: мы, кхе-кхе, спасаем славянский мир, спасаем наше будущее от этих грязных чурок, – пренебрежительно махнул рукой в сторону угла с трупами. Артём заметил, что все в том углу смуглые, черноголовые, кудрявые. «Иностранцы». Стало стыдно за две вещи: он не был достаточно добр к ним хотя бы в мыслях и его не собирались убивать, как их. Мука совести была настолько острой, что он потерял контакт с речью Семёна Олеговича. Он развернул Артёма к себе и отвесил крепкую оплеуху.

– Так, никакой жалости, слышишь? Кхе! Ты – русский! Ты должен отстоять право на эту землю, доказать, что ты тут главный, слышишь? Кхе-кхе, – Семён Олегович тряс Артёма и брызгал слюной при кашле.

– У тебя задание: мы дадим тебе возможность доказать, что ты русский! Кхех. Если ты не докажешь, то будешь как тот блондинчик в углу. Убей чурку – будешь жить. Вот тот в углу справился – живой. Да, Юрчик? Кхе-кхе, – обратился к Юре.

Тот и ухом не повёл. Семён Олегович в пустую подождал реакции пару растянувшихся в минуты секунд и снова заговорил с Артёмом:

– Имя?

– Артём.

– Тёма, вижу, ты парень нормальный. Не бесишься, кхе, не угрожаешь. Вот очкарик тот, Валера, нас фашистами назвал, кхех, представляешь?

Балаклавы басом хохотнули, а уродливый рассмеялся особенно раскрепощённо, до хрюканья. Перестал только после укоризненного взгляда Семёна. После немого замечания серьёзно сморщил лицо до состояния гримасы.

– В общем, слушай. Кхе-кхе. Мы не звери и не бендеровцы, всё абсолютно законно и легально. Не по нынешним законам, конечно – по законам природы скорее. Но тоже же власть, а? Кхе. Гуманная, между прочим, – Семён Олегович показал рукой на опровергавшие его слова трупы студентов в углу, – это всё издержки наиболее рабочего метода. По-другому тупо никак, понимаешь? Понимаешь, вижу. Кхе-кхе. Такая им роль в сценарии выпала.

Одной рукой Семён приобнял Артёма за плечо. Мясистая тяжелая рука недобро растирала его погусевшую кожу сквозь одежду. Семён Олегович выделывал дружескую улыбку своим огромным зубастым ртом. Хищный оскал. Артём не мог заставить своё лицо что-то изобразить, потому что из-за страха даже дышать стало трудно. Хотелось просто быть где-нибудь не здесь, где-нибудь в спокойном чистом месте.

– По лицу вижу, врубаешься. В общем, кхех, дело простое, не расклеишься. Денис, подай сюда одного. Блять, Дениска, не метайся, кхек-хе, ну, хоть того, крайнего слева, не знаю, без разницы же – всё равно всех загасим, кхе-хе.

Дениска подошел к Семёну, с полотенцем в руке – в него был заверёнут нож. Потом он выцепил из угла с живыми студентами одного и довёл несчастного до центра комнаты волоком так, чтобы тот оказался напротив Артёма. На темнокожем студенте были такие же нелепые наушники, как на тех, кто ждал в коридоре. Очередной сильнейший укол самоукоризны. А потом ненадолго стало завидно. «Они, конечно, боятся, но им не приходится думать о своём спасении» – эта противная мысль вспыхнула, но быстро пропала вместе с мерзкой завистью. Семён Олегович насильно раскрыл Артёмину руку и вложил в неё нож. После этого он отошел на безопасное расстояние. «Правильно боишься, уёбок» – бессильно-гневная мысль, брошенная в пустоту за обидную безвыходность.

– Докажи, что ты можешь защищать свою, кхе-кхе, страну от мусора, докажи, что не струсишь, когда придётся пачкать руки! Покажи, кхе, что ты славянин! За предков, Тёма! Кхе! Мы потом тебя трогать не будем, сядешь рядом с другом! Кхе! И пиво своё выпьешь!

Вот пиво-то волновало Артёма меньше всего на свете. Чего хотел этот террорист? «Хочет, чтобы я убил его?» – неадресованный вопрос. Нож был грязный, хоть и было видно, что его старательно вытирал лысый «Дениска» после Юры. Дула автоматов каждого камуфляжного были направлены на Артёма, круглолицый трусливо стоял в самом краю комнаты, ближе к горе тел. Давление времени подсказало: «не начнёшь хоть что-то делать – убьют».

Артём проверил, насколько нож острый, проведя по нему безымянным пальцем. Острый. Оценил вес. Нетяжелый. В конце концов, люди хрупкие – одного удара будет достаточно. Грех от одного движения руки в обмен на жизнь устраивал Артёма, да. Помялся, чтобы прикинуть, как и с какого угла нанести тот самый единственный удар. Желательно, единственный.

Пока он рассчитывал свой будущий удар, произошло узнавание. Вот лучше бы ему, Артёму, глаза завязали, а не ему, иностранцу. От неожиданности оружие чуть не выронил. Измаил. «Да, блять, кончено, конечно, кончено, кто бы мог подумать, из всех именно – именно он» – поиск удачной точки для удара сразу прекратился. Рука оцепенела, а потом опала. Послышались щелчки на оружии.

– Кхе! Кхе! Чего ты встал? Давай режь его нахуй! Ты воин или кто? Ты или он, Тёма, только так! Всё как в жизни! Кхе! Мы же его в любом случае замочим! Давай, блять, режь, не тупи!

Измаил был весь вспотевший, трясущийся, быстро дышащий – как Юра-убийца. Шептал что-то тихо-тихо на родном языке. У него плохо получалось шептать связно: ему было страшно и от быстрого дыхания воздух и губы непрерывно шипели. Артём хотел поставить себя на его место, но ему не хватило воображения – сраное воображение! «Ну его же убьют и так, и так» – подбадривал себя.

– Я его знаю. Это Измаил. Можно мне другого? – Артём сказал это так спокойно, как это только возможно. Но всё равно «дал петуха».

– Режь блять! У тебя десять секунд! Раз! Два! Кхе-кхе. Три!

Семён Олегович загибал пальцы, держа ладони перед собой, чтобы Артём видел. Урод в камуфляже облизывался, островки криво выросших мышц на лице дрейфовали в его проблемной коже.

Осталось только решиться или умереть. Совсем простой выбор, да? Нет? «Как же вовремя твой братец пропал, охуенно ему повезло, прям, как знал!» – Артём ощущал, как нож начинал скользить в намокшей ладони.

– Шесть!

Пальцы прощупали рукоять ножа, чтобы точно не выронить в самый ответственный момент. «Да что мне, блять, ещё остаётся, что я ещё могу сделать?» – оправдание мерзкому будущему. Горько, что всё развитие тела, всё развитие мышц, всё развитие мозга, вообще всё – всё это ему оказалось нужно вложить в удар по безоружному напуганному незнакомцу другой национальности. Как же не хотелось!

– Девять! Ебаш давай!

Всё! Без выбора! Никаких компромиссов! Резкое движение по невольнику, всего-то! Так просто! Одно движение – спасение! Да, вид вытекающей крови, этот торчащий нож – страшный грех, бессонные ночи. Ещё один труп в кучу. Это же ничего не значило? Это бы всё равно должно было случится. Заставили. Не оставили выбора. Иди ты нахуй, Семён Олегович! И Дениска твой ебучий, и Саша! Пидорасы! Фашисты!

– Оригинальный ты, Тёмка, оригинальный. Крутой – нечего сказать. Так, ребята, оттащите его в угол, но не добивать. Его щас заберут.

Семён вышел из своего безопасного угла, камуфляжные опустили оружие.

– Че, ставить будем на следующего? – Дениска щёлкнул автоматом и подошел к телу.

– У нас тут не хуйня какая-нибудь, чтобы ставки ставить. Давай его нахуй, а Тёму не трожь. Керкер сейчас придёт, – буркнул Дениске один из камуфляжных в балаклавах.

– Во-во, Дениска, кхе-кхе, не будь как маленький. Давай серьёзно – мы же все на серьёзного человека работаем, кхек, за серьёзные деньги. Соответствуй, – Семён Олегович вышел из комнаты, позвав с собой ещё двух оружием. Те по пути передёрнули затворы своих автоматов. Две очереди.

Денис тоже открыл огонь. Без обмана – Измаила в любом случае ждала смерть. Лысый кривой урод несколько раз прострелил ему голову. И, всё-таки, Артём не сильно жалел, что ударил ножом себя, а не его. Уже мёртвого Измаила Дениска оттащил в угол. Нож в Андрее был очень холодный, а коже вокруг его раны было горячо. Стоял на коленях, держался за торчащую рукоять.

– Урод ты ебаный, убей меня, – процедил Артём в спину Денису. Говорить было неприятно из-за кровавой отрыжки.

Камуфляжный без балаклавы развернулся. Медленно развернулся. Его непропорциональное и по-подростковому загаженное лицо театрально изображало удивление. Удивление так же театрально переросло в обиду, он захлопал своими глазами разного размера.

– Ты мне? Крутой! А давай я тоже буду крутой! Ууу! – направил на Андрея автомат, поделал страшное лицо.

Не понимал, почему урод его не собирался пристрелить, раз он так этого хотел с самого начала..

– Потерпи-потерпи, ща придёт Керкер и всё.

Слово «Керкер» показалось Артёму невероятно знакомым. Кто это был? Откуда Артём знал это имя? Или это прозвище? Дрожь. Натекла лужа.

– Кто, блять? О чём ты?

– Лан, – вальяжно Денис пнул Артёма, от чего тот перевернулся на спину, – пришёл, не суетись.

Опять боль. Дезориентация. Бежевые стены – рамка для белого потолка и длинных белых ламп. Воздух очень тяжелый. Кашлял, выплёвывал вязкое и горячее со вкусом железа.

Кто-то вошёл в комнату. Артём очень смутно увидел две головы – Семёна Олеговича и незнакомца не в камуфляже. Свет линиями расползался по потолку, словно кляксы. Перестал даже тихо кряхтеть. Он лежал проткнутый молча, в ожидании.

– Зачем вы всех-то убили? – спросила незнакомец Семёна Олеговича.

– Да с нечего делать, всё равно сейчас закончим уже. Развлекутся хоть.

– Отличные у вас развлечения… Ладно, неважно, где он сам-то? О нет. Это он, да?

Семён Олегович ничего не ответил.

– Вы в своём уме? Вам же сразу сказали, что этот должен быть жив! – незнакомец схватился за голову. Артём разглядел, что незнакомец был одет в фиолетовый вырвиглазный костюм.

– Э, так всё в порядке же, – сказал один из камуфляжных.

– Вы его пырнули?!

– Да он сам… – Семён Олегович попытался что-то сказать, но фиолетовый его проигнорировал и прыгнул к Артёму.

Лицо фиолетового человека он видел уже слишком размыто – это просто был кто-то незнакомый. Тряска, ударил по щеке. Вспышка сознания. Как же ту уборщицу звали? «Если она найдёт алкашку, меня выселят» – подумал он, закатывая глаза.

– Если он умрёт, вы все уволены! Понятно?! Сколько сейчас времени?

Все заковырялись, зашумели. Первым дал ответ Семён Олегович – у него были наручные часы.

– Без пяти полночь.

– Выйдите все – фиолетовый силой держал веки Артёма раскрытыми.

Все вышли. Юра так и сидел в помрачённом уме рядом с трупом очкарика. Свет ламп отдалялся. Звуки становились глуше. Бежевость засасывала, как зыбучий песок. Сил не осталось даже на кровотечение – красная лужа под ним достигла своего максимального размера.

– Ничего, Тёмка, всё хорошо. Ты отлично справился, ты отлично идёшь.

Мягкость по всему телу. Боль странно отступила. Артём понимал – его студенчество кончилось до диплома, деньги за тот текст он получить не успел, с Юлей и Дашей так нормально и не пообщался, с Юрой не выпили в середине недели.

– Друзья твои будут в порядке, не волнуйся. Ты только держись от Ногтева подальше… Уборщицу звали «Вера Дмитриевна Безрукова», не пыхти над этим, будущий коллега.

«Ах, вот оно что» – подумал Артём. Поглощающая слабость подсказывала, что смерть была уже близко, наставал момент выбирать последние слова. Вот уж точно ему не хотелось отойти на ноте сварливой уборщицы из общежития.

– Иди нахуй.