Текст книги "Золотой киль"

Глава VII
Золотой киль

Мы работали, Боже, как мы работали!

Вспоминая ту неделю, я переношусь в темную мастерскую с мелькающими на фоне разноцветных вспышек тенями. Мы плавили и лили золото по шестнадцать часов в сутки, когда руки уже отказывались служить, а глаза воспалялись от яркого свечения печей. Мы падали поздно ночью в постель и засыпали, не донеся голову до подушки, часы сна казались мгновенными, и снова надо было вставать к этому проклятому конвейеру, который я сам придумал.

Мне стали ненавистны и вид золота, и прикосновение к нему, и даже его запах – да, во время плавки появлялся характерный запах, – и я мечтал о том времени, когда мы снова выйдем в море, и мне не о чем будет беспокоиться, кроме шквалов и береговых укрытий. Я бы скорее согласился оказаться в маленькой лодке один на один с ураганом в Вест-Индии, чем еще раз пережить такую неделю!

Но работа подходила к концу. Масса золота в форме увеличивалась, а груда слитков уменьшалась. Мы делали больше двухсот пятидесяти плавок в день и подсчитали, что опережаем составленный график на полдня. Двенадцатичасовой выигрыш во времени – не так много, но от него зависели наша победа или наше поражение.

Меткаф и Торлони вели себя на удивление тихо. За нами наблюдали – точнее, наблюдали за верфью, и все. Несмотря на подкрепления, высланные Торлони в Рапалло, и несмотря на тот факт, что он лично прибыл руководить операцией, против нас не предпринимали никаких открытых действий.

Я ничего не мог понять.

Франческа сохраняла бодрость и в такой обстановке. Она успевала вести хозяйство, получать донесения и давать указания нашей разведывательной службе. И хотя из-за напряженной работы у нас не было времени побыть вдвоем, ее маленькие знаки внимания – прикосновение руки или улыбка, посланная тайком, – давали мне силы работать.

Через пять дней после нашей встречи с Меткафом она получила письмо, которое, прочитав, сожгла, и я видел по выражению ее лица, что письмо причинило ей боль. Она подошла ко мне и сообщила, что Эдуардо в Риме.

– Значит, Меткаф выполнил обещание, – сказал я.

Легкая улыбка мелькнула на ее губах.

– И я свое выполню… – И серьезно добавила: – Завтра надо показаться врачу.

– У нас нет времени, – нетерпеливо ответил я.

– Постарайся найти, – настаивала она. – Очень скоро тебе придется управлять яхтой, ты должен быть здоров.

В разговор она втянула Курце.

– Она права. Не можем же мы зависеть от Уокера!

Еще одна забота! Уокер менялся на глазах. Он стал угрюмым и необязательным, впадал в ярость и без причины ссорился со всеми подряд. Золото портило его медленно, но верно, действуя сильнее, чем алкоголь…

– Давай, парень, отправляйся к врачу, – сказал Курце и робко улыбнулся. – Это из-за меня тебе досталось. Если бы я получше укрепил тот проход!.. Иди, я позабочусь, чтобы работа без тебя не пострадала.

Впервые Курце признал свою вину, и я почувствовал к нему уважение. Но вот моя ободранная рука сочувствия у него не вызывала, он утверждал, что настоящий мужчина должен уметь драться, не причиняя себе вреда.

Итак, на следующий день Франческа повезла меня к врачу. Он присвистывал, причмокивал, осматривая меня, бинтовал и наконец с удовлетворением заметил, что процесс заживления идет быстро, но надо показаться ему на следующей неделе в это же время. Я пообещал приехать, хотя знал, что в это время мы уже будем держать курс на Танжер.

Когда мы вернулись в машину, Франческа сказала:

– А теперь поедем в гостиницу «Леванте».

– Мне нужно на верфь.

– По-моему, тебе не мешает выпить, несколько минут ничего не изменит.

Мы отправились в гостиницу, зашли в бар и заказали выпивку. Франческа повертела в руках бокал и неуверенно сказала:

– Есть еще кое-что… есть еще причина, почему я привезла тебя сюда. Мне хотелось, чтобы ты встретился тут кое с кем.

– С кем же? Кто здесь может быть?

– Мой отец живет в этой гостинице сейчас. Хорошо бы тебе встретиться с ним.

Для меня ее предложение было полной неожиданностью.

– Он знает о нас?

Она покачала головой.

– Нет. Я рассказала ему о золоте и драгоценностях. Он очень рассердился, и не знаю, что он собирается делать. О нас с тобой я ничего не говорила.

Похоже, мне предстоял трудный разговор. Ситуация уж очень необычная: будущий зять должен услышать от старого человека, что он вор, а потом попросить у него руки дочери, которая к тому же замужем за другим.

И я сказал:

– Мне давно хотелось познакомиться с твоим отцом.

Мы осушили бокалы и поднялись в номер. Отец Франчески сидел в кресле, укрытый до пояса шерстяным одеялом; когда мы вошли, он открыл глаза. Я увидел совсем седого дряхлого человека, борода его больше не топорщилась, волосы стали тонкими и редкими. Перед нами сидел усталый старик с погасшим взглядом.

– Это мистер Халлоран, – представила меня Франческа.

Я подошел ближе:

– Очень рад познакомиться с вами, сэр.

В глазах его зажглись искорки.

– Неужели? – сказал он, не замечая моей протянутой руки, и откинулся в кресле. – Значит, вы и есть тот самый вор, который вывозит золото, принадлежащее моей стране?

Я почувствовал, как мне сводит судорогой скулы, но возразил спокойно:

– Очевидно, вы не знаете законов своей страны, сэр.

– О! Быть может, вы просветите меня, мистер Халлоран?

– Эти ценности подпадают под статью закона об утраченной собственности, – сказал я. – В соответствии с итальянским законом, первый, кто заявит на них права, становится их владельцем.

Он задумался, потом отреагировал:

– Возможно, вы и правы, допускаю, но в таком случае, к чему вся эта конспирация?

– Большие ценности имеют притягательную силу. Стервятники уже слетелись, и, несмотря на конспирацию, нам приходится трудновато.

Он прищурился:

– Не думаю, чтобы приведенный вами закон так уж подходил к данному случаю, молодой человек. Ведь эти ценности не назовешь утраченными – они отбиты у немцев с помощью оружия. Какой материал для судебного процесса!

– Даже если мы выиграем процесс, все наши деньги уйдут на судебные издержки, – сухо заметил я.

– Впрочем, поступайте как знаете, – сказал он, – но мне это не нравится, особенно, что мою дочь втянули в подобное дело.

– Ваша дочь была втянута и в худшие дела, – сказал я, зная, что поступаю жестоко.

– Что вы имеете в виду? – требовательно спросил он.

– Брак с Эстреноли.

Он вздохнул и откинулся на спинку кресла, искорки, что плясал в его глазах, потухли, и перед нами снова был угасающий старик.

– Да, знаю, – устало произнес он, – позорная сделка. Я должен был запретить, но Франческа…

– Я должна была это сделать, – заявила она.

– Но вам больше не придется терзаться из-за него – теперь он от вас отстанет.

Граф снова оживился:

– А что с ним случилось?

Франческа слегка улыбнулась и сказала:

– Хал сломал ему челюсть.

– Неужели! Неужели вы это сделали?! – Граф кивнул мне. – Подойдите сюда, молодой человек, садитесь поближе. Вы действительно ударили Эстреноли? Но за что?

– Мне не понравились его манеры.

– Многим не нравятся манеры Эстреноли, но никто до сих пор не пытался вразумить его таким образом. И здорово ему досталось?

– Один мой друг говорит, что я чуть не убил его.

– А! Жаль… – двусмысленно высказался Граф. – Но будьте осторожны, он сам влиятельный человек и имеет влиятельных друзей в правительстве. Вам надо поскорее уехать из Италии.

– Я сделаю это, но не из-за Эстреноли. Думаю, он сейчас достаточно напуган и для меня не опасен.

– Человек, который справился с Эстреноли, заслуживает моей благодарности… и моего глубочайшего уважения.

Франческа встала рядом со мной и положила мне на плечо руку.

– Я тоже собираюсь уехать из Италии, – сказала она. – С Халом.

Граф долго смотрел на нее, потом опустил голову и уставился на свои костлявые руки, сложенные на коленях.

– Поступай так, как лучше для тебя, моя девочка, – тихо сказал он наконец. – На родине ты ничего, кроме несчастья, не узнала, возможно, чтобы стать счастливой, тебе нужно жить по другим законам. – Он поднял голову. – Вы позаботитесь о ней, мистер Халлоран?

Я кивнул, не в силах говорить.

Франческа подошла к отцу, встала перед ним на колени и взяла его руки в свои.

– Мы вынуждены уехать, папа, ведь мы любим друг друга. Ты благословишь нас?

– Разве можно благословлять то, что считается греховным, девочка? Но, надеюсь, Бог мудрее служителей церкви и Он поймет. Так что я вас благословляю вас, и вы должны верить, что Бог тоже благословит.

Франческа склонила голову, плечи ее вздрагивали. Граф взглянул на меня:

– Я был против брака с Эстреноли, но она пошла на это ради меня. Такой уж здесь закон – подобные сделки нельзя расторгнуть.

Франческа вытерла глаза и сказала:

– Папа, у нас мало времени, а я должна сказать тебе еще кое-что. Кариачети – помнишь, маленького Кариачети? – будет заходить к тебе и приносить деньги. Ты должен…

Он прервал ее:

– Мне не нужны эти деньги!

– Папа, выслушай. Эти деньги не для тебя. Их будет много, и ты должен брать какую-то часть на свои нужды, но остальное надо раздать. Дашь денег Марио Прадели, у которого младший ребенок родился больным, дашь Пьетро Морелли – ему не на что послать сына в университет. Раздай деньги тем, кто воевал вместе с тобой, тем, кого, как и тебя, ограбили коммунисты, тем, кто просто нуждается в помощи.

– Моя доля золота теперь принадлежит Франческе, – сказал я. – И она может распоряжаться ею по своему усмотрению. Вырученные за золото деньги тоже можно раздать.

Граф надолго задумался.

– В конце концов из вашего дела может выйти что-то хорошее. Ладно, я приму деньги и распоряжусь ими так, как вы говорите.

– Пьеро Морезе поможет тебе, он знает, где живут твои старые товарищи, – сказала Франческа. – А меня здесь не будет, я отплываю с Халом через несколько дней.

– Нет, – сказал я, – ты останешься. А я потом вернусь за тобой.

– Я уеду с тобой, – настаивала она.

– Прошу, останься пока здесь. Я не хочу, чтобы ты плыла с нами на «Санфорд».

Вмешался Граф:

– Слушайся его, Франческа. Он знает свой долг, и, может быть, твое присутствие на яхте помешает ему выполнить его.

Все в ней бунтовало, и уступила она неохотно. Граф сказал ей:

– Франческа, я хочу поговорить с Халом… наедине.

– Я буду внизу.

Граф подождал, пока она уйдет.

– Вы производите впечатление человека порядочного, мистер Халлоран. Так отозвался о вас Пьеро Морезе, когда говорил со мной прошлой ночью по телефону. Каковы ваши намерения?

– Я намерен жениться на вашей дочери, – ответил я. – Сразу же после ее развода.

– А вы понимаете, что при таких обстоятельствах она никогда не сможет вернуться в Италию? Что такой брак будет считаться здесь двоемужеством?

– Я знаю… и Франческа тоже знает. Но вы же сами сказали, что в Италии она ничего, кроме горя, не узнала.

– Это верно, – вздохнул он. – Мать Франчески умерла, когда она была еще крошкой, перед войной. Моя дочь выросла в партизанском лагере в разгар гражданской войны, с ранних лет она узнала людей разных – и героев, и предателей. Оттого и выросла непохожей на других. Кому-то ее жизненный опыт покажется горьким, но в ней самой горечи нет. Ее большое сердце готово сострадать всему человечеству – и мне не хотелось бы видеть его разбитым.

– Я люблю Франческу, – заверил я его. – И не разобью ей сердце, во всяком случае, умышленно.

– Как я слышал, вы конструктор кораблей и судостроитель?

– Не кораблей, а маленьких лодок.

– Понимаю. После разговора с Пьеро я решил побольше узнать о вас, так что один мой друг навел кое-какие справки… Оказывается, у вас высокая профессиональная репутация.

– Возможно, в Южной Африке, но я понятия не имел, что меня знают здесь.

– На вас даже как-то ссылались, – продолжал он. – Скажу прямо: мне понравилось то, что я узнал о вас. Нынешняя авантюра не в счет. Я не верю в ее успех… Но, если вам будет сопутствовать успех, поверьте, вы получите заколдованное золото – в ваших руках оно обернется жухлыми листьями. Приятно знать, что на своем профессиональном поприще вы преуспеваете.

Он подоткнул вокруг ног одеяло.

– Теперь вам надо идти – Франческа ждет. Мне нечего подарить вам, кроме добрых пожеланий, но они всегда и везде будут с вами.

Я пожал его протянутую руку и неожиданно для себя сказал:

– Почему бы вам тоже не уехать из Италии вместе с нами?

Он улыбнулся и покачал головой.

– Нет, я стар, а старики не любят перемен. Теперь мне уже не покинуть свою родину, но благодарен вам за это предложение. Прощайте, Хал, думаю вы сможете сделать мою дочь счастливой.

Я попрощался и вышел. Больше я никогда не видел Графа.

* * *

Просто невероятно, но наступил день, когда киль был отлит. Мы столпились вокруг формы и не верили своим глазам. Неужели весь наш пот и труд воплотился в этой застывшей массе тусклого желтого металла размером в восемь кубических футов?!

– Ну вот, – сказал я. – Через два дня спустим «Санфорд» на воду.

Курце взглянул на часы:

– Мы можем сделать сегодня еще что-нибудь. Нельзя расхолаживаться, киль закончен, но впереди еще масса дел.

Итак, работа продолжалась. Уокер начал разбирать печи, а Курце и Пьеро под моим руководством готовили «Санфорд» к замене свинцового киля. В ту ночь мы были счастливы.

Франческа доложила, что на потенциальном военном фронте – без перемен: Меткаф на борту фэамайла, Торлони в гостинице, наблюдение за верфью ведется в том же составе – в общем, все нормально, насколько это возможно в столь ненормальной ситуации.

Беда придет, если ей суждено прийти, когда мы спустим «Санфорд» на воду. При первых же признаках нашего отъезда противник будет вынужден действовать. Я никак не мог понять, почему они до сих пор на нас не напали.

Следующий день принес сплошные радости. Мы работали, как всегда, напряженно, а когда закончили, «Санфорд» стала самой дорогой в мире яхтой. Килевые болты, отлитые Курце вместе с золотым килем, легко вошли в новые отверстия кильсона, которые Гарри сделал давным-давно в Кейптауне, и, как только мы убрали тали, «Санфорд» удобно и надежно обосновалась на золоте.

– Не понимаю, почему ты не использовал старые отверстия? – спросил Курце.

– Другое распределение тяжести, – объяснил я. – Золото в два раза легче свинца, и такой киль должен иметь другой профиль. Мне пришлось поколдовать с центром тяжести. Конечно, с балластом, сдвинутым к центру, яхта будет испытывать бортовую качку, как шлюпка, но с этим уж ничего не поделаешь.

Я любовался «Санфорд»: теперь яхта стоила около двух миллионов фунтов – самая дорогая в истории пятнадцатитоннажная яхта. Я испытал за нее прилив гордости – немногие конструкторы могут похвалиться такой изобретательностью!

За ужином мы сидели притихшие и расслабленные. Я сказал Франческе:

– Сегодня ночью лучше бы вывезти отсюда драгоценности, возможно, это последний удобный момент перед «фейерверком».

Она улыбнулась:

– Это сделать нетрудно. Пьеро залил их в бетонные кирпичи – перенимаем у вас опыт камуфляжа. Они сложены около нового ангара, который строит Пальмерини.

Я рассмеялся:

– Нужно взглянуть на них.

– Пошли, – предложила Франческа, – я покажу тебе.

Мы вышли в ночную темноту, и она направила луч фонаря на рассыпанную груду кирпичей около нового ангара.

– Вот они, драгоценные кирпичики, вымазанные известкой.

– Неплохо, – оценил я, – совсем неплохо.

Она прильнула ко мне, и я нежно обнял ее. Нечасто нам выпадала такая возможность, из-за отсутствия времени мы были лишены многих радостей, которыми обычно наполнена жизнь нормальных влюбленных. Через секунду она тихо спросила:

– А когда ты вернешься?

– Как только продам золото, – ответил я. – Первым же рейсом из Танжера.

– Я буду ждать, – сказала она. – Только не здесь, а в Милане с отцом.

Она назвала мне адрес, который я запомнил.

– Тебе не жаль будет покидать Италию?

– Нет. С тобой – нет.

– Я предложил твоему отцу поехать с нами, но он отказался.

– Конечно, ему ведь за семьдесят. Он не переживет этого.

– Я тоже так думал, но все-таки решил попробовать.

Мы еще долго болтали в темноте о всяких пустяках, столь милых сердцам влюбленных. Потом Франческа пожаловалась на усталость и пошла спать. А я остался выкурить сигарету, мне было так хорошо. Я видел, как ее силуэт таял в темноте, на секунду возник прямоугольник света дверного проема, и вот она уже скользнула внутрь.

Из темноты послышался шепот:

– Халлоран!

Я вздрогнул.

– Кто здесь? – Я стал шарить вокруг лучом фонаря.

– Убери свой чертов фонарь. Это я, Меткаф.

Я выключил фонарь и шагнул в сторону, чтобы ухватить один из бетонных кирпичей. Я не разобрал, меченый он или нет; если меченый, то Меткафу достанется по башке драгоценным кирпичом. Темный силуэт приблизился.

– Я уж думал, ты никогда не кончишь любезничать со своей подружкой, – сказал Меткаф.

– Что тебе нужно и как ты сюда попал?

Меткаф посмеивался.

– Пробрался со стороны моря… за воротами верфи наблюдают ребята Торлони.

– Я знаю.

– Знаешь? – В голосе его звучало удивление. – Давно ли? – Я видел, как блеснули его зубы. – Впрочем, какое это имеет значение, теперь это ничего не меняет.

– Что не меняет?

– Хал, мальчик мой, ты в беде, – торопился сообщить Меткаф. – Торлони собирается напасть на вас сегодня ночью. Я пытался удержать его, но он совсем от рук отбился.

– Ты на чьей стороне?

Он засмеялся.

– Только на своей. – Но тут же изменил тон. – Что ты собираешься делать?

Я пожал плечами:

– А что мне остается? Конечно, буду защищаться.

– Ни в коем случае! Тебе не справиться с головорезами Торлони. Яхта готова к спуску?

– Пока нет, ее нужно шпаклевать и красить.

– Какого черта! – рассердился он. – Нашел время думать о червях в обшивке. Ведь новый киль ты уже поставил?

Я удивился – откуда он знает об этом?

– Ну и что?

– А то – втыкай мачту и спускай яхту на воду, не медли! Ты должен любой ценой убраться отсюда поживее. – Он всунул мне что-то в руку. – Вот тебе разрешение на выход. Я же говорил, что капитан порта – мой приятель.

Я взял бумагу и спросил:

– Не понимаю, почему ты помогаешь нам. Разве Торлони работает не на тебя?

Он тихо засмеялся:

– Торлони работает только на себя. Действительно, он выполнял мою просьбу, но не знал, откуда ветер дует. Я просил его присматривать за вами. И вдруг узнаю о происшествии со старым сторожем – это сделали бандиты Торлони, я здесь ни при чем.

– Я так и думал, что калечить стариков не в твоем стиле.

– Ясное дело! – сказал он. – А теперь Торлони знает подоплеку моей просьбы – все выдал этот чертов остолоп Уокер.

– Уокер? Каким образом?

– Один из подручных Торлони залез к нему в карман и украл портсигар. Портсигар, однако, оказался неплохим, из золота, а внутри маленькая надпись: «Caro Benito da parte di Adolfe. Brennero. 1940». Увидев его, Торлони сразу понял, что происходит на самом деле, вот так-то. Еще с войны люди рыщут по всей Италии в поисках этих сокровищ, и теперь Торлони уверен, что держит их в своих жирных лапах.

Мысленно я проклинал этого идиота Уокера, погоревшего на такой ерунде.

– Я пытался удержать Торлони, но это уже невозможно. За такую грандиозную ставку он перережет глотку и тебе, и мне. Вот почему я спешил предупредить тебя.

– Когда он собирается начать атаку?

– В три часа утра. Он бросит на вас всю свою банду.

– Они вооружены?

Меткаф задумался.

– Вряд ли они применят огнестрельное оружие. Торлони выгоднее проделать операцию тихо, ведь ему еще нужно вывезти золото. А это требует времени, и он не захочет, чтобы на хвосте висела полиция. Думаю, оружия у них не будет.

Хоть одна хорошая новость, которую я услышал от Меткафа с того момента, как он застал меня врасплох. Я спросил:

– Где сейчас могут быть его люди?

– Насколько я знаю, отправились спать – они не любят ночных бдений.

– Значит, они в тех же гостиницах – все шестнадцать…

Меткаф тихонечко свистнул:

– Кажется, ты знаешь не меньше меня.

– Я давно знал, что за нами следят, – признался я. – Мы засекали твоих наблюдателей, как только они прибывали в Рапалло. Впрочем, и до этого тоже, в каждом порту, куда мы заходили.

Он медленно произнес:

– Я догадался, когда Дино избили в Монте-Карло. Это твоих рук дело?

– Курце, – односложно ответил я. Тут я покрепче сжал кирпич, который держал во время нашего разговора наготове. Все-таки я принял решение оглушить Меткафа – слишком уж часто он вел двойную игру, пусть хоть раз сыграет в одну. И будет лучше, если он останется здесь под нашим наблюдением.

Он смеялся.

– Да, конечно, это его рука.

Я медленно поднимал кирпич.

– А как ты разгадал нас? – спросил я. – Это случилось в Танжере, я знаю, но что навело тебя на мысль?

Ответа не было.

– Расскажи, как это было, Меткаф! – Я поднял кирпич.

Тишина.

– Меткаф! – наугад позвал я и включил фонарь. Его не было, а со стороны моря послышался слабый всплеск и скрип уключин. Поделом мне, а то возомнил, что могу перехитрить Меткафа, – такой опытный малый мне не по зубам.

Возвращаясь к ангару, я взглянул на часы: десять – до штурма Торлони оставалось всего пять часов. Успеем ли мы поставить мачту и весь такелаж? Вряд ли. Если включить прожекторное освещение, то наблюдатели Торлони сразу поймут, что ситуация изменилась, и нагрянут немедленно. Если работать в темноте, то черт его знает, что из этого выйдет. Я никогда не слышал, чтобы мачту высотой в пятьдесят пять футов устанавливали в полной темноте, и сомневался, что это возможно.

Значит, другого выхода нет: придется остаться и принять бой.

Я разбудил Курце. Услышав новость, он моментально проснулся. В своем рассказе я не упомянул о той роли, которую сыграл Уокер во всей заварушке. Уокер был еще нужен, а я знал, что, если сказать Курце, у меня на руках окажутся труп и убийца. А времени на выяснение отношений у нас не было.

Курце с подозрением спросил:

– А на чьей стороне Меткаф?

– Не знаю, и сейчас это меня меньше всего волнует. Важно, что он вовремя предупредил нас, и если мы с толком не используем оставшееся время, то будем дураками. В любом случае Меткаф выпал из команды Торлони.

– Тогда за дело, – сказал Курце и вскочил с постели.

– Подожди. Что ты думаешь насчет мачты? – И я поделился с ним своими сомнениями, сможем ли мы поставить мачту в темноте.

Он потер подбородок, в ночной тишине было слышно, как потрескивает его щетина.

– Считаю, что мы можем включить свет, – сказал он наконец. – Но только после того, как приготовимся к встрече с Торлони. Нам ведь известно, что он собирается напасть, а раньше это произойдет или позже – неважно, главное, мы уже будем готовы к встрече.

Это была речь человека действия, прирожденного военного командира. Его доводы мне понравились, и я согласился. Курце поднял Пьеро, и они ушли держать совет, а мы с Уокером стали собирать и грузить на яхту вещи. Франческа вышла на шум узнать, что происходит, и ее тут же привлекли к участию в военном совете.

Вскоре Пьеро выскользнул из ангара, и Курце позвал меня:

– Послушай, что мы решили предпринять.

Перед ним лежала крупномасштабная карта Рапалло, из тех, что выпускает Бюро по туризму, и во время рассказа он показывал мне пункты, отмеченные как особо важные. Придуманный им план был очень прост, а следовательно, хорош.

Думаю, что если бы Курце не попал в плен в Тобруке, рано или поздно дослужился бы до офицерского звания. Наверняка он обладал хваткой стратега: его план, составленный по всем правилам военного искусства, предусматривал уничтожение сил противника до того, как они успеют объединиться.

– Сейчас время отпусков и гостиницы забиты. Торлони не мог поместить всех своих людей в одну гостиницу, значит, они разбросаны по всему городу: четверо – здесь, шесть человек – там, трое – здесь, а остальные – вместе с Торлони. – Во время рассказа он уверенно чертил толстым пальцем по карте. – Мы можем собрать двадцать пять человек, десять из них останутся здесь, на верфи. Сейчас у ворот верфи дежурят четверо из команды Торлони. Убрать их не составит труда – десять человек легко справятся с этим. А тогда уже некому будет сообщить Торлони, что мы включили свет.

– Идея, кажется, неплохая, – сказал я.

– Остаются пятнадцать человек для операций за пределами верфи. К каждой гостинице мы пошлем по два человека, кроме этой – туда пойдут девять человек. В этой гостинице остановились четыре человека – когда они выйдут, их оглоушат.

– Их численность сократилась уже наполовину, – сказал я.

– Верно. Дальше Торлони и с ним четыре человека направляются к верфи. Он рассчитывает на шестнадцать, но у него такого количества людей уже нет. Возможно, он растеряется, но вряд ли. Ведь он уверен, что здесь только четверо мужчин и женщина и что справиться с ними ничего не стоит. Но у нас на верфи будут четырнадцать мужчин, вместе с нами, а за спиной у него окажутся еще пятнадцать наших, которые начнут действовать, если он сунется.

Курце поднял на меня глаза.

– Ну как?

– Великолепно, – признал я. – Но ты должен сказать итальянцам, чтобы действовали быстро. Мы должны прижать этих мерзавцев раньше, чем они начнут стрелять. Меткаф сказал, что стрельба вряд ли нужна Торлони, но они могут пустить в ход оружие, если увидят, что их затея провалилась.

– Итальянцы не подведут, – пообещал Курце. – Пьеро сейчас висит на телефоне, раздавая задания. Им предстоит убрать отсюда четырех наблюдателей к одиннадцати часам. – Он взглянул на часы. – Осталось пять минут. Пойдем взглянем на это представление. Кажется, мы все предусмотрели – должно получиться.

Мне тоже так казалось, но мы ошибались!

Мы направлялись к выходу, когда я заметил Уокера, тащившегося сзади. В последнее время он держался в тени, стараясь не обращать на себя внимания. Я пропустил всех вперед, а его схватил за руку.

– Ты останешься здесь, – сказал я. – И если попытаешься выйти из ангара, клянусь, я убью тебя.

Лицо его побелело.

– Почему?

– Потому что ты потерял бумажник, – сказал я. – Идиот. Зачем тебе понадобилось таскать с собой тот портсигар?!

– Ка… какой портсигар?

Он еще пытался вывернуться!

– Не притворяйся, сам знаешь какой. Теперь сиди здесь и не высовывайся. Нечего путаться под ногами, у меня нет времени следить, чтобы ты еще каких-нибудь глупостей не натворил. – Я ухватил его за рубашку и притянул к себе. – Не останешься здесь – расскажу всем, почему Торлони собрался атаковать нас, – и Курце разорвет тебя на части.

Нижняя губа Уокера задрожала.

– Ради Бога, не говори Курце, – зашептал он, – не говори.

Я отпустил его.

– Ладно, но из ангара ни ногой.

Я нашел всех в конторе Пальмерини. Курце сообщил:

– Все готово.

Я попросил Пьеро:

– Вызови сюда Пальмерини, нам понадобится его помощь, чтобы поставить мачту.

– Я уже позвонил ему, – ответил Пьеро. – Он прибудет в одиннадцать пятнадцать, сразу после того, как мы закончим свою работу. – Он кивнул в сторону ворот.

– Отлично. Думаешь, мы сможем что-нибудь увидеть отсюда?

– Не все, конечно, но один из наблюдателей Торлони стоит прямо под уличным фонарем напротив ворот.

Мы тихо подкрались к воротам. Ворота были деревянные, старые, высушенные солнцем и с множеством глазков. Я встал на колени и через глазок увидел на противоположной стороне парня, освещенного уличным фонарем. Он стоял, спокойно покуривая сигарету, а одну руку держал в кармане брюк. До меня доносилось приглушенное звяканье – похоже, он играл ключами или монетами.

Курце прошептал:

– Сейчас начнется!

Но ничего не происходило. По-прежнему стояла тишина, только где-то неожиданно резко прокричала чайка. Пьеро тихо сказал:

– Двоих уже взяли.

– Как ты узнал?

Он хмыкнул:

– Птицы… они мне докладывают.

Тут меня осенило: чайки по ночам спят, они не могли кричать.

Вдалеке послышалось пение, которое становилось все громче, и наконец на улице появились трое мужчин, орущих во все горло. Видимо, они здорово нажрались, потому что раскачивались и спотыкались, один был особенно пьян, и двое других поддерживали его. Парень под фонарем бросил окурок и раздавил его каблуком, после чего отступил к стене, пропуская пьяную компанию. Один из пьяных размахивал бутылкой и кричал:

– Выпей, брат, выпей за моего первенца!

Человек Торлони покачал головой, отказываясь, но они облепили его со всех сторон, шумно протестуя пьяными голосами и требуя, чтобы он с ними выпил. Неожиданно бутылка резко опустилась, и я услышал глухой звук.

– Господи! Надеюсь, они его не убили?

Пьеро ответил:

– Не волнуйся, они знают, какова прочность человеческого черепа.

В тот же миг пьяницы чудесным образом протрезвели и бегом пересекли улицу, волоча обмякшее тело. Одновременно слева и справа появились другие группы, каждая тащила по наблюдателю. По улице проехала машина и свернула к воротам.

– Все четверо, – удовлетворенно сказал Курце. – Несите их в ангар.

– Нет, – возразил я, – лучше положить их в новый, недостроенный ангар. – Я не хотел, чтобы они высмотрели что-нибудь в нашем ангаре. – Свяжите их, кляп в рот, и пусть двое останутся охранять их.

Пьеро перевел мои слова на итальянскую скороговорку, и четверку унесли. Нас окружила группа итальянцев, так шумно обсуждавших проведенную операцию, что Пьеро был вынужден прикрикнуть на них, призывая к тишине.

– Вы ветераны или зеленые новобранцы? Черт возьми, да если бы Граф увидел вас сейчас – всех бы перестрелял! – После его слов шум стих. – Поставьте наружное наблюдение. Джузеппе, отправляйся в контору и сиди у телефона, если зазвонит – зови меня. Остальным – наблюдать и сохранять спокойствие.

За воротами гудела машина, и я начал нервничать. Пьеро быстро выглянул.

– Все в порядке. Это Пальмерини. Впусти его.

Маленький «фиат» въехал в ворота, и из него вывалился клубок перепутанных рук и ног – Пальмерини с тремя сыновьями. Он тут же подошел ко мне и сказал:

– Мне сообщили, что вы торопитесь спустить яхту на воду. Придется платить дополнительно за сверхурочную работу, вы понимаете?

Я усмехнулся. Пальмерини бросился защищать свои законные права.

– Сколько времени понадобится?

– При освещении – часа четыре, если, конечно, и вы будете помогать.

Оставалось всего три часа и пятнадцать минут – не успеем! Похоже, драки не избежать. Я сказал:

– Нам, возможно, будут мешать, синьор Пальмерини.

– Ладно, ладно, но всякий ущерб должен быть оплачен, – ответил он.

Очевидно, он все заносил в счет, поэтому я сказал:

– Вам хорошо за все заплатят. Начнем?

Он отвернулся и стал бранить сыновей:

– И чего вы ждете, ленивые уроды, не слышали, что сказал синьор? Послал же мне Боженька сыновей, с крепкими руками и слабой головой!

Он честил их всю дорогу до ангара, и мне почему-то стало веселее.

Когда прожектора осветили выход из ангара, Франческа сказала, задумчиво глядя на ворота:

– На месте Торлони я попробовала бы прорваться здесь на машине…

– Тараном?

– Да, ворота очень слабые.

Курце усмехнулся:

– Правильно, но мы сможем быстро остановить их. Мы прихватили один из его автомобилей. Я припарковал его поперек въезда за воротами. Если он попробует пойти на таран, то врежется в заслон более крепкий, чем ожидал.