Текст книги "Суеверие"

Глава 34

Всю дорогу она думала только о том, что скажет родителям. Словно провинившаяся школьница, Джоанна считала, что рассказывать обо всем – большая ошибка. Они только встревожатся, и выходные будут испорчены.

Еще по телефону мать спросила ее про Сэма: встречается ли она с ним, и как проходит их эксперимент. Джоанне удалось увильнуть от прямого ответа и при этом создать впечатление, что в их отношениях сейчас сложный период и лучше пока о них не говорить. Попутно желательно обходить молчанием и эксперимент, чтобы не возникало ненужных ассоциаций.

Для Джоанны этот уик-энд был очень важен. Он был символом всего, за что она всеми силами пыталась уцепиться; того чувства причастности к жизни, которое возникает в кругу семьи, в доме, и которое всегда воспринимается как должное, пока его не отнимут. Теперь, когда вокруг Джоанны все рушилось, она начинала терять это ощущение принадлежности к миру, и вернуть его ей хотелось больше всего на свете. Ей хотелось закутаться в свою прежнюю жизнь как в теплое одеяло – и если для этого придется соврать, она соврет.

Отец встретил ее на перроне вместе со Скипом – терьером-полукровкой. Пока они были в отъезде, пес жил у соседей и теперь не мог прийти в себя от радости, что семья снова в сборе. Пока они ехали домой, он сидел у Джоанны на коленях и все время порывался лизнуть ее в щеку. Она смеялась и прижимала его к себе, не переставая расспрашивать отца о том, что они повидали в Европе, с кем познакомились и чем полакомились.

Когда они въехали в ворота, фары выхватили из темноты живую изгородь и увитые плющом беседки, окружавшие довольно безалаберно построенный деревянный дом. Дверь гаража автоматически открылась и закрылась за ними с таким родным, ласкающим слух щелчком. Скип выскочил из машины и с радостным лаем завертелся на одном месте.

Джоанна торопливо прошла по короткому переходу, соединяющему гараж с домом. Мать открыла ей прежде, чем она достигла двери, и они бросились в объятия друг другу. Джоанна закрыла глаза и отдалась во власть материнского тепла, кухонных запахов и звуков флейты по радио – передавали Моцарта. Все было так, как и должно было быть, как всегда было в ее памяти, и ей хотелось, чтобы это никогда не кончалось.

Пока жарилась курица, отец предложил Джоанне выпить вина. Они выпили друг за друга, за то, что они вместе, за то, что они это они. Родители снова принялись рассказывать о поездке.

– Мы отсняли несколько кассет, – сказала Элизабет. – После ужина посмотришь.

– Приезжай посмотреть кино, мы тебе еще и приплатим.

Отец часто повторял эту шутку, и Джоанна, наверное, засмеялась слишком громко, потому что мать бросила на нее быстрый взгляд. Ритм ее движений не изменился, выражение лица тоже, но Джоанна поняла, что Элизабет Кросс что-то почуяла.

Потом они ужинали при свечах, и вся столовая отражалась в темном окне, за которым сейчас не было видно ни ухоженных газонов, ни клумб, ни аллей, ведущих к реке.

Они ели и пили, не переставая болтать, и наслаждались обществом друг друга, как это бывает далеко не во всех семьях. Несмотря на тот взгляд, который мать бросила на Джоанну на кухне, в разговоре не чувствовалось никакой натянутости, и не было впечатления, что какую-то тему специально обходят. Джоанна знала, что наступит момент – вероятнее всего, завтра утром, когда они с матерью отправятся по магазинам – и тогда придется отвечать на вопросы. Она готовилась к этому и вырабатывала стратегию. Ничто не должно омрачить эти драгоценные два дня.

– Ой, прости! – Элизабет не заметила, что на краю стола лежит сумочка Джоанны и, ставя блюдо с сандвичами, нечаянно смахнула ее на пол. Джоанна в тот момент собирала пустые тарелки.

– Я подниму, – сказал отец и, соскользнув со стула, опустился на одно колено. Джоанна поблагодарила его и тут же забыла об этом эпизоде. В сумочке не было ничего хрупкого и ничего ценного, что могло бы разбиться или потеряться.

Потом она заметила, что отец что-то удивленно рассматривает. Подойдя поближе, она увидела у него в руках карточку с черной траурной каймой. Сердце у нее упало. Она, как последняя дура, забыла выложить из сумочки приглашение на похороны.

– Кто-то из твоих знакомых умер? – спросил отец. – Здесь стоит сегодняшнее число, – он посмотрел на нее с беспокойством. – Ты была на похоронах, Джо?

– Ох, папа! – она рассерженно плюхнула на стол гору тарелок и выхватила у него из рук сначала карточку, потом сумочку.

Он был слегка шокирован ее резкостью.

– Прости, я совсем не хотел лезть не в свое дело. Она просто выпала, и я подобрал.

– Да я понимаю. Ничего страшного, – Джоанна старалась говорить спокойно, но слова выходили слишком отрывистыми. Ей хотелось поскорее замять происшествие, но этому не суждено было случиться.

– Дорогая, кто умер? – голос матери был проникнут участием, но пропустить вопрос мимо ушей было невозможно.

Джоанна тряхнула головой, давая понять, что не хочет об этом говорить, но уступает их настойчивости.

– Дрю и Барри Херст, – сказала она, стараясь не глядеть в глаза матери. – Они были у нас в группе и несколько дней назад погибли в автокатастрофе.

– Какой ужас! А мы здесь сидим и болтаем о нашей поездке... – Элизабет подошла к дочери и взяла ее за руку. – Прости, дорогая, мне очень стыдно...

– Не надо, мама. Я нарочно не стала ничего говорить. Мне не хотелось портить вам вечер.

– Но вы же были близко знакомы? Наверное, дружили?

– Нельзя сказать, чтобы мы были друзьями. Разумеется, они мне нравились, но по-настоящему я их не знала. Я только один раз была у них в доме.

Боб Кросс неловко подошел к дочери.

– Прости, Джо. Я понимаю, что ты не хотела расстраивать нас, но тебе не нужно от нас скрываться. Не бойся делиться с нами своими горестями.

Джоанне вдруг стало совестно. Конечно, надо было сказать родителям правду. Она им слишком многим обязана.

– Я знаю, – проговорила она. – Я собиралась сказать вам позже.

Снова ложь – и мать это почувствовала. Джоанна уловила в ее голосе подозрение. Элизабет Кросс что-то не понравилось, и она не собиралась этого так оставлять.

– Но почему ты ничего мне не сказала вчера, когда мы разговаривали по телефону.

– Ты была так увлечена воспоминаниями о поездке, что мне показалось, это как-то не ко времени.

Мать слегка склонила голову набок, продолжая смотреть на Джоанну. Этот жест означал – брось, что на самом деле случилось?

Джоанна почувствовала панический страх, словно она была ребенком, которого поймали на вранье.

Ты уже не маленькая, сердито сказала она себе. Ты вольна делать все, что хочешь. Ты не обязана отвечать на вопросы.

– Я была так потрясена их гибелью, особенно после смерти Мэгги Мак-Брайд, что мне не хотелось об этом думать.

Зачем она это сказала?! Эти слова словно произнес за Джоанну кто-то другой.

– Мэгги Мак-Брайд? – повторила за ней мать.

Теперь уже слишком поздно. Придется пройти через все, что за этим последует. Раскрыть душу нараспашку, обнажить свои страхи и выставить их под холодный свет здравого смысла. Когда Джоанна была маленькой, ее родители умели прогонять драконов из чулана и чудищ из-под кровати. Вдруг им и сейчас удастся это сделать?

– Ты помнишь, та милая шотландка, о которой я тебе рассказывала? Я уверена, что мы о ней говорили.

– Она умерла?

– Когда вы были в Европе. Вообще-то у нее давно было больное сердце.

– Когда это случилось? – спросил отец, пытаясь, как истинный инженер, сложить целое из разрозненных фактов.

Джоанна исподтишка бросила на него взгляд. Она попалась. Теперь увильнуть не удастся.

Боб повторил вопрос:

– Когда умерла Мэгги?

– На прошлой неделе. В пятницу.

Ну вот. Сказано все. Теперь от нее уже ничего не зависит.

Отец нахмурился:

– Господи, Джо, три человека из группы... Сколько вас было всего?

– Восемь.

– Трое? За одну неделю?

Внезапно Джоанна поняла, что все по-прежнему зависит от нее. Не родители должны прогонять ее видения. Она была права – это ей нужно их оберегать. Эта мысль придала Джоанне уверенности, так же как сознание того, что худшее уже произошло, придает сил, потому что бояться уже нечего. Теперь ей было ясно, что нужно делать; это так просто.

– Понятное дело, мы решили прекратить эксперимент. Я имею в виду, что мы могли бы продолжать, но это было бы неуважение к покойным, и потом, нас всех очень расстроили эти события, – она говорила твердо, расставляя все по местам в полном соответствии со здравым смыслом. – Вообще-то мы не очень далеко продвинулись. Нам все равно пора было завязывать.

С каждым словом ложь текла все глаже и свободнее. Джоанне было противно воздвигать стену лжи между собой и двумя самыми близкими ей людьми – но у нее не было выбора. Другого способа их успокоить просто не существовало.

– Ты говоришь, вы не сильно продвинулись? – спросил отец, желая узнать подробности.

Джоанна махнула рукой – дескать, все это просто чепуха.

– Только несколько постукиваний – причем все это гораздо скучнее, чем можно было подумать. Я набрала достаточно материала для статьи – по крайней мере достаточно, чтобы сделать из этого нечто читабельное. Но, боюсь, ничего выдающегося не выйдет.

Это был обман, который непременно раскроется, когда ее репортаж будет опубликован, независимо от того, под чьим именем. Но об этом беспокоиться пока рано. Сейчас ее главная забота – оградить эти священные для нее вещи от подступающего к ней безумия.

Они стояли друг против друга по разные стороны стола.

– И все равно, – сказала Элизабет. – Три смерти... За несколько дней...

– Ну давай, мама, развивай эту мысль, – Джоанна даже сумела выжать из себя саркастический смешок, который прозвучал вполне натурально. – Не хочешь же ты связать эти события? Я имею в виду сердечный приступ и аварию. Это трагическое совпадение и не более того.

Остановись, велела Джоанна себе. Ты уже сказала достаточно, и дальнейшие аргументы только вызовут еще большие подозрения.

– Не приготовить ли мне кофе, – сказала она вслух. В конце ужина она неизменно варила кофе – это был ее бесценный вклад в семейную трапезу, как она любила шутить. – А потом мы посмотрим ваши пленки. Мне правда хочется их посмотреть, и я клянусь, что не возьму с вас ни цента!

Они сидели в тишине, глядя на мосты через Сену и Темзу, на Тауэр и запутанные улочки Рима. Джоанна издавала радостный возглас, когда на экране появлялся кто-нибудь из родителей, и аплодировала каждому удачному кадру. Она даже вспоминала исторические анекдоты, связанные с каждым заснятым на пленку архитектурным памятником.

Это был хороший спектакль – но все равно только спектакль. И она видела, что родители это поняли. Но вопросов больше не было, и не было неловкости. Только когда Джоанна с матерью остались вдвоем, чтобы пожелать друг другу спокойной ночи, Элизабет заглянула в глаза дочери с той любовью и неясностью, какие способны испытывать только родители к выросшему ребенку, который больше от них не зависит и никак не защищен в огромном мире.

– У тебя все в порядке, дочка?

– Разумеется, мамочка. Все хорошо.

– Потому что если с тобой что-то случится, мне кажется, я этого не переживу.

Глава 35

Утром Джоанна поразилась тому, как хорошо ей спалось. Она открыла глаза около восьми и подняла жалюзи, чтобы впустить свет осеннего солнца. Они с матерью поехали в город и поставили машину у рынка в конце главной улицы. Голые ветви деревьев на фоне ясного синего неба, казалось, поблескивали.

Под сводами крытого рынка словно царил праздник – так много было народу. Они с матерью с трудом протискивались между озабоченными продавцами и не менее озабоченными покупателями. Элизабет деловито бросалась от овощного прилавка к молочному, а оттуда – к фруктовому; тележка, которую везла Джоанна, постепенно наполнялась. Им нужно было купить продуктов только на обед, а на ужин они были приглашены к друзьям. Мать не пыталась возобновить вчерашний разговор, и Джоанна была ей благодарна. Она даже начала думать, что ужасы последних недель позади, и жизнь начала возвращаться в прежнее русло. Может быть, все, что для этого нужно, – свежий воздух и домашняя еда? В это трудно было поверить, но если очень постараться...

– Не сэкономить ли нам время? – предложила Элизабет, прервав ее размышления. – Я закончу с покупками, а ты сходи к Клэр и забери диванные подушки, которые я попросила мне сшить. Деньги уже заплачены, ты просто спроси у продавца.

Джоанна отдала матери тележку, и они договорились встретиться на стоянке через двадцать минут. Джоанна с детства помнила магазин тканей, который держала Клэр Сэкстон – он находился в трех кварталах от рынка. По пути Джоанна встретила нескольких знакомых и обменялась с ними приветствиями. Это был маленький городок, почти деревня. Он не был ничем знаменит – просто уютное и милое местечко. Джоанна вряд ли согласилась бы жить здесь, но была рада, что здесь ее корни. В Вестчестере жили радушные люди, которые никому не желали зла – напротив, всегда стремились помочь.

В магазинчике Клэр было так же людно, как везде этим утром. Девушка за прилавком отмеряла материю покупателям. Клэр, шикарная блондинка, была тоже занята разговором с клиентом, но, увидев Джоанну, приветливо ей помахала. Джоанна мимикой изобразила, что не торопится, и принялась разглядывать образцы тканей.

– Вы мне не поможете? – раздался голос у нее над ухом, и Джоанна едва не подпрыгнула от неожиданности. Обернувшись, она увидела темноволосого мужчину лет тридцати с небольшим. На нем был стильный пиджак из тонкой шерсти и зеленые вельветовые брюки. В одной руке он держал кусочек картона с мазком краски, а в другой – образец ткани. Показав Джоанне на один из образцов, мужчина спросил: – Они сочетаются, или я дальтоник?

– Я бы сказала, – проговорила Джоанна, подойдя ближе к свету, чтобы получше разглядеть оттенки, – что они сочетаются, и довольно неплохо, если предположить, что в такой цвет у вас покрашены стены, а ткань вы подбираете для занавесок.

– Вы угадали с первого раза, – восхитился мужчина и улыбнулся приветливой, немного застенчивой улыбкой. Джоанне понравилось его лицо – умное, сразу видно, что с таким человеком есть о чем поговорить. – Раз уж мы затронули эту тему, – продолжал мужчина, вы не могли бы меня просветить, желтая это или же охра? – он показал на полоски ткани. – Глупо, правда? Я знаю, что это разные цвета, но не могу отличить один от другого. Я думаю, это то же самое, что отсутствие музыкального слуха.

– Без сомнения, это охра, – сказала Джоанна. – У желтого не такой насыщенный оттенок.

– Хорошо, – кивнул он. – Если у вас есть однотонная ткань этого цвета, мне ее нужно довольно много. Точно сказать не могу, но, может быть, вы посчитаете, если я скажу вам... – он заметил, что Джоанна хочет его перебить, и умолк.

– Видите ли, я здесь не работаю, – улыбнулась она. – Я бы с радостью вам помогла, поскольку Клэр моя подруга, но я не знаю, что у них есть, а чего нет.

Слегка порозовев от смущения, он рассыпался в извинениях:

– Простите... Как неловко получилось... Не понимаю, почему я подумал...

– Ничего страшного. Жаль, что не смогла быть вам полезной.

– О, вы мне очень помогли. По крайней мере я теперь знаю, какой цвет мне нужно искать.

– А где вы живете? В Вестчестере?

– Нет, здесь я снимаю жилье, по сути дела коттедж, но совсем недавно купил каменный дом на Манхэттене. Честно говоря, он слишком велик для меня, но это моя первая собственная квартира, и я очень доволен.

Через его плечо Джоанна увидела, что девушка за прилавком уже освободилась и, не желая заставлять маму ждать, сказала:

– Простите, мне нужно идти. Желаю вам найти то, что вы ищете.

– Спасибо, не сомневаюсь, что здесь это есть. Кстати, разрешите представиться – Ральф Казабон.

– Джоанна Кросс, – они обменялись рукопожатием. – Казабон – это французская фамилия?

– Мои предки были гугенотами.

Он еще раз поблагодарил ее за совет, и Джоанна поспешила к прилавку, пока ее кто-нибудь не опередил. Подушечки были готовы, и через несколько минут Джоанне принесли зеленый пластиковый пакет. Она уже собиралась уходить, как к ней подошла Клэр. Они расцеловались.

– Кажется, твои родители неплохо отдохнули в Европе. Как я им завидую!

– Не ты одна – но не могут же все работать в авиакомпании.

– Обещай, что в следующий раз, когда приедешь, обязательно мне позвонишь. Я хочу устроить званый обед.

– Обещаю. Ну, мне пора бежать – мама ждет. Кстати, тут одному симпатичному молодому человеку нужно помочь выбрать ткань для занавесок.

– Да? Где он? – Клэр обернулась, ища взглядом того, о ком говорила Джоанна.

– Он только что был... – Джоанна удивленно закрутила головой, но Казабон как сквозь землю провалился. – Наверное, он ушел, когда я была у прилавка. Да ты, наверное, нас видела – он в шерстяном пиджаке с широкими лацканами, темноволосый.

Клэр покачала головой.

– Что ты! Такая толпа – у меня все лица сливаются, – ее внимание привлекла женщина, которая щупала серебристую парчу. – Ладно, беги. И не забудь позвонить!

– Не забуду.

Когда Джоанна пришла на стоянку, Элизабет уже укладывала покупки в багажник. По дороге они весело болтали о всякой ерунде; вернувшись домой, Элизабет занялась салатом, а Джоанна сварила кофе. Боб пришел из гольф-клуба и принялся рассказывать новости о своих приятелях. После обеда Элизабет отправилась на собрание фондового комитета, а Джоанна, оставив отца ковыряться в саду, пошла навестить Салли Бишоп, свою бывшую одноклассницу, у которой на днях родился третий ребенок.

Около половины восьмого вечера они поехали на ужин к Изабелле и Неду Карлайлам, чей дом был неподалеку. Кроме них были приглашены две семейные пары, и Джоанна оказалась без кавалера. Ей, в сущности, это было все равно, но она заметила, что стол накрыт на десять персон, и внезапно подумала – было бы невероятное совпадение, если бы десятым гостем оказался Ральф Казабон. Впрочем, Джоанна сразу же отбросила эту абсурдную мысль. Да и вообще – с чего бы ей о нем думать? Она его совсем не знает и, вероятно, больше никогда не увидит. А если и увидит, наверняка выяснится, что это несносный тип.

С ощущением deja vu Джоанна вспомнила, что точно так же думала в свое время о Сэме. А потом у них начался роман. Может быть, у нее каждый раз так бывает, только она раньше не замечала? Она постаралась припомнить свои прежние увлечения, но не смогла прийти ни к какому заключению.

Да и с чего она вообще об этом задумалась? Несмотря ни на что, она по-прежнему любит Сэма. При мысли о нем губы Джоанны тронула легкая улыбка. Приятно отвлечься в родительском доме от всех забот, но теперь она почувствовала, что скучает по Сэму и хочет его видеть.

Джоанна испытала огромное облегчение, когда позвонили в дверь, и Нед представил остальным гостям десятого приглашенного – бывшего дизайнера, специалиста по интерьерам по имени Элджернон.

И все равно, неожиданно для себя самой Джоанна спросила Изабеллу, не знает ли она человека по имени Ральф Казабон. Нед и Изабелла были люди общительные и знали почти всех в округе.

– Казабон? Такое необычное имя – я бы непременно запомнила. Ты уверена, что он живет здесь?

– Он снимает коттедж. Но давно ли, не знаю.

Изабелла с минуту подумала, потом вновь покачала головой:

– К сожалению, не слыхала.

Глава 36

Воскресное утро было таким же ярким и свежим, как накануне, только по небу порой проплывали легкие стайки белых облаков.

Джоанна позвонила своим старым друзьям, Энни и Брюсу Мердокам, у которых была школа верховой езды, и спросила, не дадут ли они ей лошадь на пару часов. Разумеется, дадут. Она натянула джинсы и пару свитеров и подъехала к конюшням на маминой машине. Спустя двадцать минут Джоанна, миновав рощу, пустила лошадь галопом по длинному, поросшему травой склону холма, который вел к живописному утесу, нависающему над долиной. Он носил название Орлиной Скалы.

Оглянувшись, она увидела, как на тропу выезжает другой всадник. Он помахал ей, и Джоанна узнала Ральфа Казабона. Она дождалась его, и они бок о бок поехали дальше, пустив лошадей рысью.

– Красивый конь, – сказала Джоанна, кивнув на гнедого жеребца под Казабоном. – Это ваш?

– Ага! – Он потрепал гнедого по холке. – Его зовут Герцог.

– А где вы его держите?

– Он живет на соседской ферме. У него прекрасная легкая жизнь – не правда ли. Герцог, дружище?

Конь тряхнул головой, будто бы соглашаясь.

– На какой ферме? – спросила Джоанна. – Может, я знаю хозяев?

– Сомневаюсь. Уотерфорды?

Она покачала головой.

– Знаете, вы прямо-таки человек-загадка. Вчера утром вы исчезли, едва я собралась представить вас Клэр. Вечером я спрашиваю у Изабеллы Карлайл, не знает ли она вас, и оказывается, что нет – а Изабелла знает всех в радиусе двадцати миль и может рассказать вам историю каждой семьи.

Он засмеялся:

– Я же говорил вам – я просто снимаю здесь домик. И когда приезжаю сюда, ни с кем не общаюсь.

– А что же вы делаете? Запираетесь в своем домике и сочиняете стихи?

– Почти угадали. На самом деле я пишу музыку.

– Вы композитор? Как интересно! А какую?

– В основном, оперы, которые никто не соглашается ставить, – он грустно улыбнулся и посмотрел на Джоанну. – Не хотите ли выпить чашечку кофе?

Джоанна не успела удивиться, как он с ловкостью фокусника достал из-под куртки термос. Они спешились у подножья Орлиной Скалы, где можно было укрыться от ветра. У термоса была двойная крышка, и Ральф налил кофе себе и Джоанне. Кофе оказался неплохим. Они пили его не торопясь, наслаждаясь свежим воздухом и тишиной, нарушаемой лишь позвякиванием подков лошадей и свистом ветра.

– Итак, – сказала Джоанна, – я полагаю, что за возможность писать оперы, которые никто не ставит, вы расплачиваетесь джинглами для телепрограмм и музыкой к фильмам?

Казабон виновато улыбнулся:

– Вообще-то нет. Честно говоря, в некотором роде я просто потакаю своим слабостям. Я получил небольшое наследство, успешно его приумножил и теперь занимаюсь тем, что мне действительно нравится. Но я надеюсь, что когда-нибудь мои труды будут оценены. А вы что можете рассказать о себе?

Джоанна вкратце объяснила ему, где и кем работает, но не стала упоминать о своих статьях по поводу Храма Новой Звезды и эксперимента Сэма. Ральф никогда не читал этот журнал, но обещал, что теперь будет его покупать и искать статьи за ее подписью.

Потом они замолчали и, попивая кофе, принялись смотреть на дорогу внизу. Из маленькой церквушки на противоположном склоне холма вышли несколько человек и направились к своим автомобилям, оставленным за церковной оградой. Потом появился священник, худой и высокий, в черной сутане. Он взобрался на допотопный мотоцикл, дал газ и скоро скрылся из виду.

– Не правда ли, довольно необычно? – задумчиво проговорил Казабон.

– Священник на мотоцикле?

– Нет. Я имел в виду каменную церковь в этой глуши.

– Их действительно здесь не так много.

– А вы в ней бывали?

Джоанна покачала головой.

– Я не раз проезжала мимо, но никогда не была внутри.

– И я тоже. А интересно было бы поглядеть поближе. Вы не возражаете?

– Нисколько.

Они снова сели на лошадей, и через десять минут оказались у церковных ворот. Оставив лошадей пастись, они подошли к деревянным дверям. Вблизи церковь казалась еще меньше, едва ли не просто часовенкой.

– Судя по виду, она построена в середине позапрошлого века, – сказал Ральф, когда они вошли внутрь. – Ну точно – 1770. – Он показал на цифры, вырезанные на внутренней стороне двери.

Пока Ральф изучал внутреннее убранство, Джоанна выбралась наружу и стала рассматривать могилки на маленьком кладбище. Покосившиеся надгробия, стершиеся эпитафии... Джоанне стало любопытно, к какому времени принадлежат самые древние, и она пошла вдоль стены, стараясь разобрать цифры, выбитые на надгробиях. Некоторые, как оказалось, были положены на могилы даже раньше, чем построена церковь: видимо, до нее на этом месте стояла другая, без сомнения, деревянная и, конечно же, еще меньше.

Внезапно Джоанна остановилась. Сквозь серо-зеленый мох проступали нечеткие буквы:

ВИАТТ.

Не сводя глаз с этого слова, она медленно протянула руку и соскребла мох.

ДЖОЗЕФ ВИАТТ

1729-1794

возлюбленный супруг Клариссы

Ниже виднелась надпись, явно добавленная уже позже:

КЛАРИССА ВИАТТ

1733-1797

супруга Джозефа Виатта

Там была еще одна строчка, совсем неразборчивая под слоем грязи. Джоанна очистила грязь и прочла:

мать Адама

Громкое ржание заставило ее оглянуться. Обе лошади вдруг забеспокоились и забили копытами. Наверное, мимо шмыгнул кролик – но Джоанна ничего не увидела.

Она опять повернулась к могиле, и взгляд ее, словно случайно, упал на другое надгробие. Невозможно объяснить, как она умудрилась его проглядеть. Но теперь, когда она его заметила, оно заслонило собой все.

Это была большая каменная плита, закрывающая собой всю могилу. Голубовато-серый зернистый камень стойко выдержал натиск времени. На нем была простая и четкая надпись:

АДАМ ВИАТТ

1761-1870

JOIE DE VIVRE

У Джоанны подкосились ноги, и она рухнула на колени. Рука ее потянулась к надписи, словно она не верила своим глазам и надеялась, что буквы рассыплются от прикосновения.

И когда они не рассыпались, внутри у нее что-то сломалось. Она перестала понимать, кто она и как попала сюда. Она не помнила даже, что было секунду назад.

Конечно, это был шок. Просто шок. Это слово звучало у нее в голове, и она уцепилась за него, как утопающий за соломинку.

Внезапно оно осознала, что рядом с ней, тоже на коленях, стоит Ральф и с тревогой заглядывает ей в лицо. Он о чем-то спрашивал, но смысл его слов ускользал от нее. Мучительным усилием Джоанна сфокусировала взгляд на его лице и только после этого смогла выдавить из себя:

– Простите...

За что она просила прощения, она сама не могла бы сказать. Она попыталась встать, и Ральф помог ей подняться на ноги. Она машинально отряхнула одежду и поправила волосы.

– Что-то случилось? – спросил Ральф – вероятно, уже в сотый раз. – Скажите же мне.

Джоанна покачала головой. Это был не отказ отвечать, а скорее мольба не спрашивать ни о чем. Она была в таком смятении, что не могла даже думать.

– Простите, – еще раз проговорила она. – Мне надо уехать. Я должна уехать сейчас же. Простите.

– Послушайте, если я чем-то могу...

Но она уже быстро пошла прочь. Он смотрел, как она садится на лошадь, разворачивает ее и галопом мчится вниз по склону холма. Она ни разу не оглянулась.

Ему показалось, что она боится смотреть назад.