Текст книги "Духовные люди"

ГЛАВА 4. ЛУКА

На самом деле зовут его Лукас. Он ярый фанат России, поэтому решил модифицировать своё имя. Он очень сильно обрадовался, узнав, что я русская, но я быстро не оправдала его надежд, сказав, что терпеть не могу Толстого (а это его любимы писатель), что Наташа – это имя нарицательное для девушки лёгкого поведения, и что я не люблю российского царя. А вот последняя новость повергла Луку в шок: как, ведь царь всея Руси держит за писюн весь мир, его нельзя не любить… В общем, Лука грезил Россией, спрашивал, насколько ему безопасно путешествовать там, как дела с английским… Было жаль его разочаровывать, что и с английским всё не очень, Россия не та, как в «Войне и мире».

У Луки был весьма хипповый образ жизни: он волонтёрил по миру, в частности, клепал сайты разным отелям или школам, а за это жил и ел бесплатно и иногда получал какие-то гроши. Так он проехал всю Южную Америку, в Азии был в Бутане и Японии, и вот землетрясение застало его в Непале. В нём всё выдавало интеллектуала из хорошей семьи, он представить себе не мог, как можно дуть гашиш с непальцами и волонтёрами, сидя на земле, есть картошку из общего котла и мыться на колонке. У него было несколько дорогих экстравагантных чёрных костюмов, он пудрил лицо и рисовал брови, иногда просил подводить ему глаза. В какой-то момент я поняла, что у него начались проблемы. Однажды я проснулась, оттого что его глаза сверкали в темноте, как у хищника. Я уже побежала на улицу, но Лука сказал, что толчков нет.

– Лука, в чём проблема? Если проблема во мне, я уйду в палаточный лагерь жить, не волнуйся.

– Нет, не уходи, я боюсь быть один, пожалуйста не уходи.

На другой день я пошла в свой отель и забрала все вещи, в том числе и спальный мешок, на тот момент уже несколько дней не было толчков, и я решила, что буду жить с волонтёрами, волонтёрить их работу, чем жить с психом, я стала побаиваться Луку. Но мне стало его жалко. Лука начал бояться голода и натаскивал лапшу и печенье в безумных количествах. Почему синтетическая лапша лучше картошки и бобов на костре, Лука объяснить не мог. Под кроватью образовался стратегический запас еды. Я пыталась уложить его спать, пыталась накурить или напоить, объясняла, что ему надо попуститься, что я буду рядом, а если он боится, что я не разбужу его, то мы пойдём вместе спать в палатку, ничего не случится, у меня есть спальник, в спальнике он не замёрзнет. Ничего не действовало. Человек не спал вторую неделю. Возможно, меня попускало курение косяка по кругу вечерами с непальцами и волонтёрами, и я могла расслабиться и спать, или же я просто очень сильно люблю спать. Но с Лукой нужно было что-то решать.

Хозяин нашего отеля – француз был другом Луки, и я попросила его поговорить с Лукой. Я не знаю, состоялся ли разговор, все были заняты более насущными проблемами, психологическим состояние друг друга никто не интересовался. Лука боялся мыть даже лицо, чтобы землетрясение не застало его врасплох. Я научилась мыться за минуту. Очень чётко помню – мне было всё равно. Затрясёт – я выбегу в полотенце —ну и что. В чём проблема выбежать с мыльным лицом я не понимала. В отеле ещё на тот момент воду не починили, и хозяин провёл трубу в деревяный сарайчик, люди мылись там, можно было вымыться без риска: стена и крыша сарайчика была из веток не могла убить, обвалившись в случае очередных толчков. У Луки было явное расстройство. Ему нужна была помощь. Я опасалась находиться с ним рядом. По моему мнению, я была в адеквате. Но кто знает, Лука тоже был уверен, что он окей. У нас накопились огромные коробки бич-пакетов и печенья, когда под кроватью не осталось больше места, Лука стал штабелями складывать еду у стены. Лука без спроса брал мою косметичку, красился, я боялась ему перечить, а он спрашивал: «Ну как?», я немного поправляла стрелки, и он уходил гулять. Я была уверена, что он гей и ходит гулять со своим бойфрендом, но он уверял меня, что ему нравятся девочки, как мальчики, и показывал своих японок, похожих на лесби. Мне было не до хитросплетений его психики. Я паковала пайки целыми днями для людей, лишившихся крова: одеяла, средства гигиены, еду, а утром волонтёры разъезжались по деревням, а альпинисты-спасатели искали людей в горах, приходили мрачнее тучи и пили, и курили – они не находили живых. Становилось всё напряжённее и тяжелее. Было понятно, что теперь придётся вытаскивать только трупы. Слишком много времени прошло, никто столько не продержался бы под завалами раненый, без еды и воды.

Прошло ещё несколько дней, жизнь возвращалась на круги своя. Иногда трусило по ночам, но не сильно. Спустя две недели произошёл ещё очень мощный толчок, который повалил меня на землю от неожиданности. Опять накрыло страхом и паникой. Волонтёры делали ставки на силу толчка, они устроили тотализатор, потом сверялись в интернете: «О, 7.2, я же говорил!», раздавались азартные крики. Землетрясения стали частью обыденной жизни. На него делались ставки. Что-то внутри меня не могло смириться с этим.

Когда все действия отработаны до автоматизма, уже не так накрывает. Я шла по улице, земля стала уходить из-под ног, я села на землю, покрутив головой, чтобы удостовериться, не упадёт ли что сверху. Всё колыхалось.

Без точки опоры сразу начинает тошнить. Практическое понимание, что такое гравитация. Колыхалось всё несколько минут, потом притихло. Люди кричали. Казалось, что вся страна уже разрушена, не осталось ничего, что могло бы разрушиться, и это вселяло спокойствие. В мгновение ока позакрывались все лавки, но я успела купить воды и немного муки. Лука ликовал, ведь его запасы быстрой вермишели и печенья были не зря. Я позвонила в русский культурный центр, там сказали, что все вчера были эвакуированы самолётом МЧС в Москву, и что на территории Непала нет больше граждан России (но я знала, что граждане есть, и не мало), и палаточный лагерь свёрнут. Ну что ж, свалить от Луки не получилось. Я пошла шататься по улицам. В Азии, где шёл, там и сел, это нормально. Я купила йогурт и села по привычке его съесть, тут же кто-то сказал, что может что-то упасть сверху. Пришлось встать и снова идти. Все эти дни я только и делала, что ходила с утра до ночи и очень устала. Сидеть было не безопасно, только посреди дороги, а там ездил транспорт. Застройка в Непале очень плотная, где бы ты ни был, всегда есть опасность, что что-то упадёт, груды камней просто собирали вместе и ограждали сеткой, здания подпирали деревянными палками, всё еле жило, дышало и грозилось упасть. Всё превратилось в прах. Никогда нельзя было расслабиться, через какое-то время у меня стали дергаться глаза и дрожать рука. Мне казалось, что в такой ситуации это нормально. Я очень устала. Тут и там стояли палаточные госпитали. Я радовалась, что мне туда не надо. Внезапно рядом со мной остановился байк с предложением подвезти, водитель снял шлем – иностранец. Я просто села, а он просто поехал. Потому что было всё равно. И мне, и ему. Мы приехали в посольский квартал, поднялись на четвёртый этаж многоэтажки, зашли в роскошную, по непальским меркам, квартиру. Чувак сказал, что он из Швейцарии, он альпинист, приехал покорять Эверест, но случилось такое… поэтому он сейчас волонтёрит и завтра уезжает в деревню на несколько дней помогать детям, у которых родители – шерпы2525
  Каста людей в Непале, организующая восхождения в горы, помогающая иностранным альпинистам. Если альпинист взошёл на вершину – это всегда заслуга шерпы. Шерпа – лучший друг и товарищ альпиниста во время восхождения.


[Закрыть] без вести пропали в горах. У него лежали мешки с игрушками, мылом и шампунем, сухие пайки. Чувак сказал: «Где ты? Поехали заберём твои вещи, вот у меня есть стиральная машинка, квартира 3-х комнатная, здесь есть чистое бельё, еда в холодильнике, я оставляю три тысячи тебе на еду, поживи пока тут», наверное, вид у меня был весьма потрёпан и ужасен, раз он молча посадил на байк и привёз в дом. В доме я действительно нуждалась. Пока думала, стоит ли менять одного психа на другого, где мне будет лучше, и всё-таки с первого этажа бежать до земли ближе, чем с четвёртого, да и там у нас волонтёры в саду, непальцы, люди, общество, а тут весь день одна. Оно мне надо? И чувак мутный, Лука-то хоть и с катушек слетел, но безобидный. Безобидный ли? Этот альпинист выглядел молодцом и огурцом, даже чересчур активным. Почему я склонялась остаться у Луки? Хотя машинка стиральная, ванная… заманчиво, и не будет чувака дома, а потом можно и свалить… Решающим фактором стало то, что валить некуда, Лука-то назад не примет, отели все закрыты, кроме 5*, и кто знает, когда чувак вернётся, что там с ним, как решать? Может и не надо решать. А может и надо. Мне довольно уже. Я вежливо отказалась. Тогда чувак спросил меня, была ли я на Дурбаре2626
  Дурбар сквер – главная площадь Катманду.


[Закрыть], он сказал, что если у меня нервы крепкие, то он меня свозит. Ну ладно… уже на подъезде к Дурбар Сквер слёзы стояли в глазах. Площадь стёрлась с лица земли. Из двенадцати (или 16?) дворцов остался один весь перекошенный, львы с отломленными головами, груды камней и палаточный лагерь с кострами и котелками. Как из фильма про апокалипсис. Слёзы текли и не останавливались. Не было больше Дурбар сквер. А была разгромленная в хлам маленькая страна. Я попросила чувака отвезти меня домой. Он оставил номер телефона, но я никогда так и не позвонила.

Лука сидел на диване с выпученными глазами. Я хотела подойти к нему, но он стал кричать. Он не принимал и не слышал доводов логики. Я пошла к волонтёрам, мы курили, я им рассказывала об Индии. Лука позвал меня спать. То есть я спать, а он – бдить. Посреди ночи мы сорвались и побежали, снова всё колыхалось. До конца ночи мы валялись и смотрели в небо. Все очень устали. Опять упал свет, интернет и закончилась вода. Утром мы пошли на колонку, я сказала Луке, что ударю его, если он не умоется. Впервые за две недели человек умылся и почистил зубы, потом он мылся или делал вид, что мылся, а я сидела спиной, типа прикрывала его. Ого, хоть какой-то прогресс. Я, конечно, сказала, что буду красить ему глаза только мытому, может, это помогло. Лука пошёл домой, а я пошла искать еду. Какой-то мужик позвал меня есть суп, просто пригласил, мы сидели во дворе на пластиковых стульях с его семьёй. Я оставила им немного денег, а они дали мне капусту. Потом я нашла картошку. Вопрос голода решился.

На другой день вечером я услышала звуки флейты. Они резко оборвались. Я решила, что у меня галлюцинации. Но флейта снова заиграла и стихла. Я крикнула: «Играй!» и пошла на звук, пробираясь сквозь тенты волонтёров, груды спящих и не спящих тел, повторяя: play, just play2727
  Играй, только играй


[Закрыть]…я нашла его. Не могла поверить глазам. Это был мой друг из Варанаси. Ганс. Каким образом он оказался в этом палаточном лагере, при этом отеле, в этом саду – это загадка до сих пор. Я была счастлива, что наконец-то кто-то рядом. Кто-то нормальный. Мы ещё тогда не были близкими друзьями, просто были знакомы. Но я очень обрадовалась встрече. Ганс казался воодушевлённым. Но по нему никогда нельзя сказать точно.

А на утро я проснулась, потому что услышала, как поют под гитару happy birthday to you2828
  С Днём рождения.


[Закрыть]. Я выбежала во двор. Нет, это пели не мне. Мне хотелось, чтобы меня тоже поздравляли. Я стала говорить: «Ребята, у меня тоже День рождения!», и они стали петь мне. Из палатки вылезла девушка, которой пели, мы поздравили друг друга. Не так я бы хотела встретить свой День рождения, но как уж вышло. Обычно мне плевать на этот праздник, а в тот момент хотелось внимания и праздничности. Подтянулся Лука, спросил, чего я хочу в подарок. Я решила заломить, не стесняясь: хочу душ и шоколадный торт. В то время это звучало как квартира, машина, и богатый муж в придачу. Лука пожал плечами и исчез. На моё удивление, какие-то забегаловки работали с утра и вечером, а днём закрывались, потому что все сильные толчки происходили в районе полудня. Но из еды был только далбат2929
  Традиционное непальское блюда: рис и гороховая похлёбка


[Закрыть] – самое быстрое, что можно приготовить. Спасибо и на том. Вечером пришёл Лука, сказал: «Раздевайся быстро!», пока я думала, как реагировать, он при свете свечи втащил ведро воды. Вот это я понимаю, мужик! Достал! Вода была ледяная, но это было чудесно, одни из самых сильных эмоций в жизни: когда в раздолбанном землетрясением городе, в отсутствии электричества, тебе в подарок на День рождения дарят ведро воды. Замечательный подарок. А потом Лука достал мне кусок торта. Где и как, до сих пор загадка. Я предложила поделиться, он по-джентельменски отказался. Целый кусок торта одной мне в такую пору? Нет. Я поделилась с девушкой из лагеря, той, у которой тоже день рождения, они ели печёную морковь с лапшой. От бич-пакетов тошнило и болел желудок. Прекрасный День рождения! Было по-космически одиноко, я ощущала себя пылинкой, летящей в галактике.

В благодарность за дары я нарисовала Луке стрелки, он ушёл счастливый куда-то в ночи, сказал, что в Пашупатинатх3030
  Индуистский храм в Катманду, на территории которого проводят кремацию.


[Закрыть], ладно, лишь бы в радость. Потом мы с ним ездили на Сваямбху3131
  Буддийский храм


[Закрыть], прибывая в шоке от масштабов разрушений, от разломленных будд, от остатков ступ. Сохранилось несколько фотографий оттуда. Весь этот кошмарный хаос хотелось забыть, а не снимать. И маленькая чёрная фигурка Луки на фоне гигантских груд камней.

На следующий день сорока на хвосте донесла, что открывается индийское посольство. Но оно не открылось, так как отключилось электричество, а ещё через день, пока люди сидели на дороге в очереди, снова произошло землетрясение, и в посольстве сказали всем расходиться. В очереди девочки – европейки делились способами борьбы со вшами. Как хорошо, что я вняла словам Луки и мыла голову так часто, как могла и не спала на чужих одеялах в палатках. Мне повезло, я спала в одеяле Луки, а у него не было вшей. Не всем так повезло. У меня же всё хорошо – мелькнула мысль. Хотя в целом – это же традиционное непальское хобби – сидеть посреди дороги и выковыривать друг у другу вшей. Хотя бы такого развлечения удалось избежать, и это радовало.

Через не помню сколько дней всё же удалось подать документы на визу. В этот же день Лука сказал, что нашёл в дорогом отеле мне комнату, готовы сдать очень дёшево, так как нет постояльцев. Из-за того, что дёшево – третий этаж. «Ну всё, – подумала я, месяц значит береглась, чтобы теперь быть погребённой здесь». Делать было нечего. Пришлось уезжать. Первую ночь я сидела в углу комнаты и боялась. Боялась, что у меня не будет одной минуты сбежать с третьего этажа на первой, что объективно, это очень опасно. На вторую ночь я устала бояться, решив, будь что будет, и легла спать. Как показала практика, слышала толчки я на ура, и бегала вниз раз пять. Сколько из них было реальных, а сколько нет – неизвестно. Один раз я ела в кафе, и тут как тряхнуло, я проколола вилкой десну, выбежал голый дядька в пене, принимал душ. Всё напоминало какой-то сюр. По Тамелю ползали журналисты всех мастей, тыкали в лицо микрофон и камеру и задавали тупые вопросы: «Вам не страшно?» Страшно. А разве это что-то меняет? Я отвечала одинаково I don’t speak English3232
  Я не говорю по-английски.


[Закрыть].

Вскоре Тамель стал оживать. Первыми появились проститутки. Из магазинов зазвучали мантры. Тамель вновь стал похож на деревенскую Америку 70-х.

Уезжая, я оставила Луке все свои координаты и контакты. Через две недели мне наконец выдали визу. Я могла возвращаться в Индию. Хозяин отеля сказал, что людей просто выкидывают из автобусов, билетов нет, весь Непал рвёт когти в Индию: нет работы, нет еды, нет денег, все хотят выжить.

Я, конечно, решила, что мне поможет Шива. А кто ещё? Больше некому. Хозяин отеля всё время жаловался, что они с семьёй не спят. Когда я ему сказала, почему не дежурят по очереди, он был удивлён, а что так можно было? Когда он выспался наконец, был так счастлив, и откуда-то достал мне билет до пограничной с Индией деревеньки. Я собралась с тяжёлым сердцем. Почему-то было плохо. Я не боялась ехать в автобусе. Я хотела домой. Но у меня нигде не было дома, или он был везде. Хозяин отеля довёз меня до станции, долго перетирал с водителем, кивая на меня. Автобус был полон голодранского вида мужиков. Было стрёмно. Хозяин взял за шкирку того, что был моим соседом, что-то ему говорил на непальском, повторяя «мадам, мадам», попрощался, пожав мне руку, и исчез. Всю дорогу сосед мой автобусный ходил за мной тенью, караулил у туалета, в ларьках на стоянках, переспрашивая: «Аny problem, madam?3333
  Какие-то проблемы, мадам?


[Закрыть] Телохранил меня. Никто никаких попыток занять моё место не предпринимал, люди ехали как дрова на полу, в три погибели. На рассвете в полном бреду в очередной раз я перешла непало-индийскую границу. Не помню, как доехала до станции и села в поезд.

ТТЕ (контролёр в поезде) тряхнул меня как следует и рявкнул:

– Билет!

Мой билет был в самый низший класс, где едешь, как дрова, стоя, без места, а я ехала во третьем классе, просто упала спать на полку (на чужую полку!)

– Вам нужно перейти в другой класс!

– Я еду из Непала, у меня нет индийских денег, и я устала и хочу спать.

– Там плохо всё в Непале, много людей умерло?

– Да.

– И вы там были всё это время и не уехали в свою страну.

– Нет.

ТТЕ встал и ушёл. Потом какой-то дед сидел у меня в ногах, это было и не его место, иначе он бы меня выгнал. До самого Варанаси меня никто не беспокоил. Я вернулась домой живая и невредимая.

Долгое время я просыпалась ночами от ощущения трясущейся земли, вскакивала и бежала. Сначала надо бежать, только потом думать – померещилось ли, иначе можно поплатиться жизнью. Постепенно это становилось всё реже, и в какой-то момент прекратилось. Я никогда больше не слышала о Луке.

ГЛАВА 5. ХАННА

Не помню, когда и при каких обстоятельствах я познакомилась с Ханной. Она была неотъемлемой частью этого города, также как и я. Вроде бы она приехала на год позже, чем я. Она была моей тенью, моей кармической сестрой. Что-то в ней было настолько близкое и в тоже время отталкивающее, потому что слишком походило на меня. Ханна была хиппи, не скрывалась под личиной среднестатистической путешественницы, с кучей татуировок, с небритыми ногами и подмышками, с не очень свежими волосами; одевалась в тряпки в прямом смысле слова, просто накручивала на себя куски ткани. Ходила чаще босиком, чем в обуви. Даже внешне она была похожа на меня. Мне казалось странным, что, если я неразговорчива со всеми, Ханна была неразговорчива только со мной, от неё будто исходило отвержение и холод неприязни. Я видела, как она мило болтает в варанасийских чайных, как достаёт табак, как делится им с любым, кто попросит, у нас даже одно время была фраза расхожая из одного старого прекрасного фильма: «Do you have tobacco?»3434
  «У тебя есть табак?» Фраза из фильма Мертвец (Dad Man, 1995)


[Закрыть] Ханна всегда разговаривала со мной по-английски, хотя много позже выяснилось, что до восьми лет она жила в России и с русским у неё всё в порядке, но тогда я не подозревала об этом. Я чувствовала к ней симпатию и близость, но она всем своим видом показывала, что не желает иметь со мной ничего общего.

Мне казалось, она прогибается под индийцев: так нарочито вежлива со всеми. Мы здоровались при встрече и вели светскую беседу о погоде, которая либо слишком холодная в декабре и январе, либо слишком жаркая всё остальное время. Ханна не подпускала меня близко, впрочем, мне иногда кажется, что меня не стоит подпускать близко, потому что во мне есть нечто, заставляющее людей бежать прочь. Самым невыносимым было то, что все парни, мужчины, молодые люди, чуваки, гайз всегда западали на неё, из нас двоих всегда выбирали её, и в случае, когда она их отшивала, или мутила с ними какое-то время, а потом давала от ворот поворот, они приходили ко мне. Разумеется, утекло не мало лет и множество историй случилось прежде, чем я выяснила эту тенденцию. Абсолютно любой мужчина, который говорил со мной и общался достаточно долго, был знаком с Ханной, либо спал с Ханной, либо хотел переспать с Ханной, либо был влюблён в Ханну, либо имел интрижку с Ханной в данный момент или в прошлом. Каким образом это работало, я не понимала. Я злилась на Ханну, потому что она как будто была лучше меня, красивее, привлекательнее, умнее, во всём впереди, как долбанная старшая сестра, которой у меня никогда не было. Я ощущала ревность, отчуждение, кишками чувствовала, что она меня ненавидит или злится, и мой негатив как будто был ответной реакцией на её негатив. Одновременно с этим она мне нравилась. Меня привлекало то, как она разговаривала, о чём она разговаривала, какие темы её интересовали, её творчество, то, как она талантливо рисовала, её креативные идеи. Несмотря на это я недоумевала, неужели мужики привлекаются небритыми подмышками и ногами, немытыми волосами, чёрными кусками тряпок, обёрнутых вокруг её тела? Что в ней такое было, что сначала притягивало их к ней, а потом ко мне, искали ли они во мне Ханну? Я считала себя привлекательнее, сексуальнее, умнее, но между тем моя самооценка падала каждый раз, когда очередной мимо проходящий чувак говорил о ней. Меня раздражало, что у нас с ней один лучший друг на двоих, я как будто не могла иметь никаких собственных человеческих контактов и взаимоотношений, всех нужно было делить с Ханной. Я не знаю, кто из нас быстрее завязывал дружбу с тем или иным персонажем, меня бесило и ранило, что всё мы делим и вечно соревнуемся, у нас даже имена были созвучны, и нас одинаково некоторые называли, не разбирая на слух, о боже, у нас даже был один родной язык на двоих. Ханны было слишком много вокруг меня, она занимала всё пространство, даже несмотря на то, что мы не общались. Сейчас трудно сказать, может, это я первая её возненавидела? Но нет, негатив по отношению к ней стал пронзать меня с каждый новым встреченным мужчиной, который говорил мне про Ханну, какая она классная, офигенная. А мне они не говорили, что я офигенная. Это была ревность.

Однажды в моей любимой чайной я увидела хипарского вида парня, который мне тут же понравился. С дредами, в татухах, с огромными пронзительными глазами. Его звали Ничас. Мы мило беседовали, я флиртовала, и он отвечал. Я решила, что раз уж он первый день в городе, то ещё не успел познакомиться с Ханной, и надо его заарканить поскорее. По прошествии недели я недоумевала, почему наши с ним встречи в чайной дальше этого не заходят, он выглядит заинтересованным, тянется ко мне в общении, смотрит пронзительно, но… и тут как гром среди ясного неба: он встречается с Ханной. Да, он познакомился с ней через пару дней после меня, и да, он выбрал её. Да, я ушла в сторону, я знала, настанет день, и он приползёт ко мне, как все до этого, но мне это уже будет не нужно. Я не подбирала объедки после кармической сестры. Если мне предпочитали Ханну, то почему они потом шли ко мне? За утешением? Из-за того, что мы похожи? Но я – не Ханна. Почему никто из них этого не видел? Или им было всё равно? Я знала, что мы похожи и внешне, и внутренне, мы одинаково видим мир и воспринимаем события, но, так или иначе, Ханна всегда была лучше. Я чувствовала себя протухшей рыбой.

Время шло, я и думать забыла о Ничасе, они с Ханной жили вместе и собирались пожениться, мне уже было всё равно. Ханна пыталась найти адвоката для оформления документов, я недоумевала: «Ты – гостья в его стране, почему ты ищешь адвоката, и сама всем занимаешься? Если бы он приехал в твою страну и сам бы искал адвоката, как бы это выглядело?» Одновременно с этим Ханна сменила холод теплом, и мы медленно стали сближаться и подружились. Я теперь понимаю почему она подпустила меня: у Ханны было очень много вопросов, касаемых индийской бюрократии, а я имела большой опыт в таких делах. Впрочем, это лишь мои догадки, что происходило внутри моей загадочной сестры – один Шива ведает. Я очень полюбила Ханну, но никогда не говорила ей о том, что она мне как сестра, всё равно оставалось много дистанции, холода и недоверия между нами. Ей очень тяжело пришлось в детстве. Она уехала с отцом в другую страну, а мать осталась в России, у неё были сложносочинённые отношения с мачехой и братьями-сёстрами. Эмоциональная и психологическая составляющая её детства были точь-в-точь как мои, хотя внешние обстоятельства были разными. Вероятно, поэтому мы с ней сроднились по травмам. Ханна жила, на мой взгляд, в совершенно невыносимых условиях полуразвалившегося дома, где были только стены и потолок. Стены Ханна увешала цветными покрывалами, соорудила подобие стола и кровати, но всё это выглядело ужасно, как последний приют бомжа, жуткая нищета и разруха. В Индии в целом ужасное невыносимое жильё, в котором в иных странах хранят садовый инструмент. Я была рада, что с Ничасом они переехали в более или менее приличное жильё. Ханна как будто отмылась. Стала брить ноги. Выглядела гораздо лучше, на мой взгляд. Я недоумевала, как девушка с таким интеллектом, как Ханна, может жить с таким типом, как Ничас.

В один день я пришла к Ханне, и она сказала, что Ничас ударился в духовность с головой, с утра до ночи слушает каки-то святых, гуру, псевдогуру, садхгуру, весь в медитациях, и что у них нет секса уже очень давно, потому что Ничас утверждает, что секс не нужен, когда есть столько всего главного, надо сначала познать истину, и это его задача, какой-то ещё спиритуальный бред. При этом с недавних пор я начала замечать, как Ничас, увидя меня, специально останавливался, подходил и тянул разговор так долго, как только мог. А через пару недель я переезжала, и Ничас вызвался помочь, так как таскать мои огромные тюки было некому, я согласилась. Когда мы всё перевезли, Ничас обнял меня на прощание и прижался ко мне своим микроскопическим членом. Было противно. Я его выгнала, а он умолял не говорить Ханне. Мерзкий двуличный гадёныш! Было пакостно от всего: от бесконечно повторяющегося сценария, что любой понравившийся мне мужчина уже был с Ханной, что ко мне они не хотят сразу, а только после Ханны, что этот мерзкий Ничас пудрит Ханне мозги, прикрываясь духовностью. Со мной хотеть секса ему духовность не мешала. Мне очень хотелось сказать Ханне: «Если мужчина с тобой не спит, значит, он тебя не хочет. Точка. Нет никакого продолжения этой гениально простой мысли.» Но я не говорила, потому что между правотой и добротой я старалась выбирать доброту (по заветам Руми3535
  Суфийский святой.


[Закрыть]), потому что доброта всегда права. Я решила не говорить Ханне о том, что произошло во время моего переезда и о прижиманиях Ничаса. Я была уверена, что она станет вновь злобной, холодной и отвергающей, и ради чего? Ради того, чтобы она разобралась с этим ублюдком? Я даже не была уверена, что Ханна поверит мне, ведь её Ничас – божий агнец, вся наша компания отзывалась о нём, как об очень талантливом, добром, прекрасном человеке, глубоко интересующимся религией и практикующим всякие духовные техники. Даже сейчас, спустя много, очень много лет, когда я раскрыла карты перед лучшим другом, у меня стоит его голос в ушах: «Я не могу поверить в то, что ты говоришь, мне сложно в это поверить, так глубоко зная Ничаса, как трепетно он всегда относился к Ханне, ты как будто о другом человеке говоришь, те многие часы, что мы провели с Ничасом… нет, он так не мог поступить!», как и следовало ожидать, никто и никогда не верил моему слову, я будто заведомо была лгуньей, но почему? Зачем, спустя семь лет, мне было лгать, поганить чистое имя Ничаса, какой мне профит с того?

Но обо всём понемногу. Ничас стал меня везде подкарауливать, провожать домой, я никак не могла от него отделаться. Я не хотела быть излишне грубой, но, видимо, с этим товарищем по-другому было нельзя. Он повторял какой-то щенячий бред: «Мы не делаем ничего плохого».

– Ничас, какие мы? Я говорю, чтобы ты прекратил переться за мной через все гхаты3636
  Набережная, спуски к воде в виде лестниц.


[Закрыть], оставь меня в покое.

– Ты не можешь мне запретить ходить по гхатам.

– Не могу. Но иди не рядом.

– Не бойся, я не скажу Ханне.

– Не скажешь что?

– Ну… о нас…

– О нас что? Что ты меня домогаешься?

– В цивилизованных странах твоё поведение трактовалось бы как сексуальное домогательство.

– Умоляю не говори Ханне.

– Обязательно расскажу.

– Она не поверит тебе. Она меня любит.

– Ты же говорил, вы расстались. Так в чём проблема, что я скажу Ханне, что ты за мной бегаешь? Ты же свободный человек. Чего ты боишься?

– Не хочу ей делать больно.

– А мне, значит, хочешь? Ты знаешь, она мне как сестра, и что ты делаешь с моей сестрой?

Мне хотелось размазать это ничтожество, но, к сожалению, это противозаконно. К моему великому облегчению, Ничас и Ханна расстались вскоре после того, когда Ничас солгал об их расставании. Он ещё несколько раз пытался меня обнимать, брать за руки, я отталкивала его. Потом он уехал в ашрам к Садхгуру3737
  Знаменитый гуру.


[Закрыть] и провёл там 3,5 года, пару раз он приезжал в Варанаси.

Ханна после этого очень сильно изменилась. Каждый день она делала омовения в Ганге3838
  Согласно индуизму, священная река Ганга смывает все грехи.


[Закрыть] (да, в Варанаси, да, там, где крематории), проводила пуджи3939
  Пуджа – религиозный обряд в индуизме.


[Закрыть], постилась, молилась, медитировала. Выкинула меня из жизни, будто я ничто не значила для неё. Просто стала ледяной и безэмоциональной. Привет – привет – только и можно было добиться. Очень много она о чём-то разговаривали с Бабаджи, если Ханна уезжала на визаран, бабаджи всегда меня спрашивал о ней: что, где и как. И это тоже меня тригерило.

Периодически Ничас писал мне или звонил, на звонки я не отвечала, а на сообщения – иногда отвечала, что у меня всё нормально, и он отставал. Звонки и сообщения прекратились спустя пять лет, когда я его заблокировала.

Как сказал мой лучший друг, якобы Ничас просветлился у Садхгуру и приезжает в Варанаси в составе свиты Садхгуру. Ничас написал мне с просьбой встретиться, и я решила посмотреть, может и мне поехать просветляться к Садхгуру, пообщаться с Ничасом, в самом деле, столько времени прошло, мало ли что было. Люди могут меняться.

Ничас пришёл в белом, дреды сбрил. Говорил тихо и воодушевленно. Из сбивчивых фраз я поняла, что каждый день в ашраме дают разную работу, например, выдавать и забирать обувь у посетителей ашрама, на другой день на кухне работать. Побудка в 4 утра, практики, завтрак, с 7 до 3 работа, практики, обед, практики, ужин. Всяких нищебродов типа нас могут принять бесплатно. Есть еда и крыша над головой, богатенькие последователи платят втридорога за двухнедельные курсы, но Ничас объяснил, как можно туда попасть бесплатно и жить нахаляву. Как-то вся эта садхгуровская тусовка меня не привлекала, да и после того, как Ханна тоже впала в число последователей Садхгуру, я много прослушала его лекций, эдакая детско-садовская духовность, банальщина и сладкая вата для мозгов. Тратить своё время на это не хотелось. Садхгуру никогда не давал техник, позволяющих постичь свою истинную суть, только поверхностный попсовый базар. В общем, Ничас казался тихим и благостным, но в конце встречи обнял меня и по старой доброй традиции прижался своим микроскопическим членом. Мне было его жаль.