Текст книги "Ребенок, который был вещью. Изувеченное детство"

– Очнись, Лил! – раздраженно перебил ее Руди. – Ради бога, мальчик не очередной шоколадный батончик украл. Речь идет о поджоге школы!

– Нет! – воскликнула миссис Катанзе. – Директор считает, что в этом замешан его одноклассник!

Руди устало потер лоб. Я заметил круги у него под глазами.

– Лил, разве это важно? Он приемный ребенок. Его поймали на краже в магазине. Его мать звонит в полицию и сообщает, что он хулиганит на улицах. Как ты думаешь, кому они поверят? Нет, все, это была последняя капля.

Лилиан расплакалась:

– Руди, но я же знаю! Я знаю, что он хороший мальчик! Он просто…

В тот момент мне захотелось обнять миссис Катанзе и забрать всю боль, которую я ей причинил.

– Тише, тише… – Руди попытался успокоить жену. – Лил, я понимаю, что он не такой плохой… но Дэвид одной ногой стоит в могиле, а другой – на банановой кожуре. И упорно продолжает рыть себе яму, так что…

Мистер Катанзе умолк и снова потер лоб.

– Дэвид, – ободряюще произнес он наконец, положив руки мне на плечи. – Я знаю, что накричал на тебя, и ты теперь думаешь, что я чудовище или вроде того. Но я действительно переживаю; в противном случае, я отказался бы от тебя гораздо раньше. С тобой творится что-то ужасное, и, боюсь, я ничем не могу помочь. Вот почему я так расстроен. Но что бы ни случилось, я хочу, чтобы ты знал: нам не все равно… – Руди замолчал, словно собираясь с мыслями. Затем он снова посмотрел на меня и сжал мои плечи. – Прости, сынок, но я больше ничего не могу сделать. Завтра я отвезу тебя в Хиллкрест.

Мистер Катанзе больше не сдерживал слезы.

Глава 7
Мамина любовь

Пока Руди Катанзе вез меня в тюрьму для несовершеннолетних Сан-Матео, я несколько раз чуть не потерял сознание. У меня было такое чувство, будто грудь стянуло огромным резиновым жгутом. Даже когда Руди прощался со мной, я не мог сосредоточиться на том, что он говорит, с ужасом ожидая, что случится в ближайшем будущем. Накануне вечером Ларри-младший в красках живописал мне, что старшие ребята делают с маленькими нежными мальчиками – со «свежим мясом» то есть. Я почувствовал себя ужасно униженным, когда мне пришлось раздеться перед работником тюрьмы, который записывал мои данные, раздвинуть ягодицы, перед тем как отправиться в душ, и потом надеть пахнущую затхлостью форменную одежду.

Я вздрогнул, когда за моей спиной захлопнулась толстая дубовая дверь камеры. Мне потребовалось меньше минуты, чтобы оценить, куда я попал. Стены из грязно-белых шлакобетонных блоков. Вытертый цементный пол. Я сложил мокрое полотенце, смену белья и носки в крохотную тумбочку. Сел возле кровати, прикрученной к стене, и вдруг почувствовал, что страшно хочу в туалет. Только тогда я заметил, что в камере нет ванной комнаты. Укрывшись с головой черным шерстяным одеялом, я наконец почувствовал, как тугой «резиновый жгут» начинает ослабевать. Несколько секунд спустя я уснул.

В первый раз дверь моей камеры открылась после обеда; я вышел в коридор с таким ощущением, будто иду по яичным скорлупкам. Другие дети казались мне настоящими великанами, а не подростками. Первые несколько дней я в основном пытался придумать, как здесь выжить. Лучше затеряться на заднем плане, не привлекать к себе внимания и в кои-то веки постараться держать рот на замке. Во время первой недели в тюрьме Хиллкрест я стал свидетелем шести яростных драк, причем три из них произошли потому, что ребята не смогли договориться, кто первый будет играть в бильярд. Мне повезло: я отделался всего лишь несколькими шишками, и то заработал их сам, потому что ходил, опустив голову и глядя под ноги, чтобы ни с кем не встретиться взглядом. И конечно, я старался держаться подальше от стола для бильярда.

Чуть легче стало, когда меня перевели из секции для новичков, то есть крыла «А», в расположенное над ним крыло «С», где размещались гиперактивные ребята помладше. Вскоре я узнал, что в этом крыле правила были не такие строгие. И я больше не прятался в своей комнате, стоило только персоналу тюрьмы отвернуться, отправив заключенных по камерам. Взрослые в крыле «С» были более открытыми, охотнее шли на контакт с детьми, поэтому я чувствовал себя в относительной безопасности.

А потом случилось нечто совсем неожиданное: меня вызвали из комнаты отдыха и сообщили, что ко мне пришел посетитель. Краем уха слушая, что можно и что нельзя делать во время общения с гостями, я чувствовал, как внутри все сжимается от радости. До сих пор я не знал, что ко мне могут приходить гости, и теперь пытался угадать, кто же решил меня проведать.

Вбегая в маленькую комнату для посещений, я уже предвкушал встречу с Лилиан или мисс Голд. Но, увидев посетителя, едва сдержался, чтобы не отпрянуть. За небольшим столом возле стены сидел отец. Помимо мамы, папа был последним человеком, которого я бы хотел увидеть во время моего пребывания в тюрьме для несовершеннолетних.

Схватившись за спинку стула, я заметил, как дрожат мои руки.

– Итак, Дэвид, – обратился ко мне отец абсолютно бесстрастным голосом. – Как поживаешь?

– Хорошо, сэр, – быстро ответил я, стараясь не встречаться с ним взглядом.

– Понятно… а ты подрос. Когда мы виделись в последний раз?

– Год назад, сэр.

Наконец я решился посмотреть на папу. В тот момент я смутно помнил нашу последнюю встречу. Наверное, тогда я еще жил в мамином доме. Сейчас папа, облокотившийся на стол, казался мне очень худым. Лицо и шея стали красными и морщинистыми. Когда-то тщательно расчесанные черные волосы поседели и висели неровными жирными прядями. Папа практически ежесекундно кашлял. Наконец он залез в карман куртки и достал оттуда пачку сигарет. Вытянул одну, постучал ею по столу, после чего зажег. Сделав несколько затяжек, отец сумел справиться с дрожью в руках.

А мне все еще было стыдно смотреть ему в глаза.

– Эмм… пап, прежде чем ты что-нибудь скажешь… Я просто хочу, чтобы ты знал…

– Замолчи! – внезапно прикрикнул на меня отец. – Даже не начинай вешать мне лапшу на уши! – Глубоко затянувшись, он затушил сигарету и достал новую. – Ради бога, если на станции кто-нибудь узнает о том, что ты сделал… ты хоть представляешь, чем это мне грозит? Как будто у меня без этого проблем мало!

Я весь сжался, мечтая исчезнуть.

– Ты доволен? – рявкнул папа. – Теперь у твоей матери полностью развязаны руки! – Он снова затянулся и продолжил, потрясая сигаретой: – Господи! Ну вот что тебе еще нужно было? Мне начала названивать эта женщина из социальной службы…

– Мисс Голд? – пробормотал я, но папа не обратил на меня внимания.

– И когда я наконец нашел время, чтобы поговорить с ней, вдруг выясняется, что ты крадешь вещи из магазинов, сбегаешь из дома и ввязываешься во всякие…

– Папа, подожди, я правда…

– Закрой рот, Дэвид, пока я тебе его не закрыл! – прорычал отец. Выпустив облако дыма, он, прищурившись, посмотрел на меня: – Ты не можешь нормально жить, так? Разве недостаточно того, что полиция забрала тебя из школы, а матери и братьям пришлось таскаться по судам? Как так можно? Ты же все получил. Новую жизнь с чистого листа. И всего-то надо было сидеть и не высовываться. Но ты же так не можешь, правильно? Ты хоть представляешь, что твоя мать хочет с тобой сделать? Представляешь? – возмущенно спросил папа, повысив голос. – Она требует, чтобы я подписал какие-то бумаги. Преследует меня с ними уже… знаешь, сколько это продолжается? – Этот вопрос он задал скорее самому себе, нежели мне. – Знаешь, сколько она уже ходит за мной по пятам с этими проклятыми документами?

Я покачал головой, даже не пытаясь вытереть слезы с лица.

– Несколько лет! С тех самых пор, как выгнала тебя из дома. Черт, а может, она была права? Может, тебя действительно нужно было… Думаешь, мне легко? Знать, что мой сын находится в таком месте? – Папины глаза были настолько холодными, что, казалось, могли проморозить меня насквозь. – Поджог. Тебя обвиняют в поджоге! Черт, может, она права. Может, ты на самом деле неисправим.

Я смотрел, как оранжевый ободок на сигарете подбирается все ближе к папиным пальцам. Что я мог сказать?

– Ну что ж… – сказал отец, помолчав несколько минут. – Мне еще нужно машину вернуть. Я… это… – Он оборвал себя на полуслове и резко встал из-за стола.

На прощание я все-таки решился посмотреть отцу в глаза. Они оказались неожиданно усталыми и пустыми.

– Спасибо, что приехал повидать меня, – пробормотал я, надеясь, что мой голос звучал не слишком уныло.

– Ради бога, мальчик, постарайся не впутываться в неприятности! – бросил он в ответ. Уже стоя на пороге комнаты, папа обернулся и взглянул на меня: – Я очень многим пожертвовал ради тебя. И я устал; видит бог, я очень устал. Я сожалею о многих вещах в своей жизни. И тебе я могу простить многое, даже то, что ты сделал с нашей семьей, но поджог – поджог я тебе простить не могу. И никогда не прощу.

Он ушел, захлопнув за собой дверь. Я сидел и бездумно таращился на стену.

– Я люблю тебя, пап, – сказал я в пустоту.

За обедом, когда множество ребят толпились возле контейнеров с едой, сражаясь за каждую порцию, я тоскливо грыз салат и чувствовал себя невероятно одиноким. Только я был виноват в том, что мои родители были несчастливы. Только из-за меня они развелись, только из-за меня начали пить и только из-за меня отец – человек, спасший столько жизней, – был вынужден жить в убогой съемной квартире. Я намеренно выставил напоказ наш семейный секрет. Внезапно я понял, что папа был прав. Он все это время был прав.

После обеда, пока я мыл полы в столовой, ко мне подошел работник тюрьмы.

– Пельцер, к тебе посетитель, – сообщил он.

Несколько минут спустя я снова стоял перед маленькой комнатой. Глубоко вдохнув, я зажмурился и потянул на себя дверь, молясь, чтобы за столом сидела не мама. Проморгавшись, я понял, что ко мне пришла Лилиан. Она перегнулась через стол и тепло обняла меня.

– Как твои дела? – участливо спросила миссис Катанзе.

– Замечательно! Теперь замечательно! – радостно воскликнул я. – Вы даже не представляете, как… как здорово, что вы приехали!

Лилиан улыбнулась и сжала мои руки в своих ладонях:

– Дэвид, пожалуйста, успокойся и выслушай меня. Нам о многом нужно поговорить, поэтому будь внимателен. Отец уже приезжал к тебе?

– Да, мэм! – с готовностью ответил я.

– А ты не мог бы мне рассказать, о чем вы говорили?

Я откинулся на спинку стула и постарался представить встречу с папой от начала и до конца, чтобы ничего не упустить в своем рассказе.

– Может быть, он говорил о каких-то документах? Важных бумагах? – поинтересовалась Лилиан тем временем.

– Да вроде нет. Во всяком случае, я не помню, – ответил я, почесывая в затылке.

Миссис Катанзе сжала мои руки так сильно, что мне стало немного неуютно.

– Дэвид, пожалуйста, – взмолилась она. – Постарайся вспомнить! Это очень важно.

Перед глазами мгновенно возник образ отца, который раздраженно жалуется на то, что мама не дает ему покоя и требует подписать какие-то бумаги. Я попытался вспомнить, что именно он говорил.

– Папа рассказывал, что мама была права и он собирается подписать бумаги, в которых говорится, что я неисправим… – В последнем слове я был неуверен.

– Но он их еще не подписал? – подскочила Лилиан.

– Не… не знаю… – Я пожал плечами.

– Да что ж такое! – взорвалась миссис Катанзе. Я втянул голову в плечи, убежденный, что снова сделал что-то неправильно. Лилиан какое-то время смотрела в сторону, собираясь с мыслями, потом обратила внимание на мою реакцию. – Нет! Нет! Ты ни в чем не виноват. Дэвид. Просто… ты разговаривал с матерью? Может, она приезжала тебя навестить?

– Нет, мэм! – твердо ответил я.

– Хорошо. А теперь слушай меня внимательно, Дэвид. Ты не должен встречаться с теми, кого ты не хочешь видеть. Понятно? Это очень важно. Когда тебе говорят, что пришел посетитель, сначала узнай, кто именно приехал. – Лилиан замолчала, стараясь успокоиться. Я видел, что она едва сдерживает слезы. – Милый, я не должна говорить тебе подобные вещи, но… не встречайся со своей матерью. Она пытается убедить окружной суд, что тебя нужно изолировать.

– То есть оставить в тюрьме или что-то вроде того? В учреждении? Я про это знаю, все в порядке!

– Кто тебе такое сказал? – Лилиан резко побледнела.

– Женщина, которая занимается охраной психического здоровья. Она говорит, что работает со всеми детьми, которые попадают в Хиллкрест. Она меня все время просит дать согласие на… Точно! – Я вспомнил. – Вот оно что! Эта женщина говорит, что для меня будет гораздо лучше, если я соглашусь отправиться в учреждение.

Судя по выражению лица Лилиан, я сказал что-то страшное.

– Я думал, что, подписав бумагу, я просто обещаю, что буду вести себя как можно лучше, пока я здесь. Это не так, миссис Катанзе?

– Дэвид, это ловушка! Она пытается тебя обмануть! – В голосе Лилиан отчетливо слышались панические нотки. – Послушай меня! Я попытаюсь объяснить еще раз: твоя мать заявляет, что твое поведение в прошлом вынудило ее применять подобные дисциплинарные меры. И все потому, что ты был неисправим. Она хочет отправить тебя в психиатрическую лечебницу! – выдохнула Лилиан.

Я отшатнулся и недоверчиво посмотрел на миссис Катанзе.

– Это… в дурдом, что ли? – выдавил я, чувствуя, как начинает бешено колотиться сердце.

Лилиан вытащила платок из сумки:

– Я могу потерять лицензию опекуна, но мне… мне теперь все равно. Я разговаривала с мисс Голд, и мы думаем, твоя мать придумала весь этот план с психбольницей, чтобы оправдать собственную жестокость по отношению к тебе. Понимаешь?

Я кивнул.

– Твоя мама связалась с этой женщиной из охраны психического здоровья и наговорила про тебя всяких ужасов. А теперь я хочу тебя кое о чем спросить, только ты должен сказать мне правду, хорошо? Ты когда-нибудь устраивал пожар в гараже маминого дома? – осторожно поинтересовалась Лилиан.

– Нет! – воскликнул я. Затем опустил голову и сцепил пальцы. – Один раз… – Лилиан стиснула зубы, а я продолжил: – Один раз, когда мне было, кажется, четыре года, я раскладывал салфетки на столе перед ужином, задел свечку – и они загорелись! Но я клянусь, что это было не нарочно! Просто несчастный случай, миссис Катанзе!

– Хорошо, хорошо, – поспешила ответить Лилиан. – Я тебе верю. Дэвид. Но твоя мать… она все знает. И про кражи из магазина, и про побег, и даже про то, что у тебя были проблемы с психиатром. Мисс Голд переживает, что могла сказать твоей матери больше, чем той следовало знать… но она обязана держать миссис Пельцер в курсе событий. Что ж такое творится? Никогда прежде не видела, чтобы кто-то так отчаянно пытался отправить собственную плоть и кровь в…

Я почувствовал, как кровь прилила к лицу.

– Что значит – проблемы с психиатром? Я же ничего не сделал!

– Дэвид, я всего лишь передаю тебе слова мисс Голд…

– И почему мне больше не разрешают с ней видеться? – перебил я миссис Катанзе.

– Потому что теперь у тебя есть полицейский надзиратель Гордон Хатченсон, – ответила Лилиан, недовольно качая головой: она торопилась вернуться к прежнему разговору. – А теперь, пожалуйста, послушай. Мне об этом знать не полагается, но, насколько я поняла, психиатр в своем заключении написал, что у тебя наблюдается склонность к агрессии и жестокому поведению. Что ты вроде бы выскакивал со стула, носился по комнате, размахивая руками и чуть ли не набросился на него. Это правда? – Лилиан явно чувствовала себя не в своей тарелке от того, что приходилось задавать подобные вопросы.

Я яростно замотал головой:

– Нет, мэм! Он же сказал мне, что я должен ненавидеть свою маму, помните? – закричал я и так резко отодвинулся от стола, что ударился о стену. – Что происходит? Ничего не понимаю! Я этого не делал! Я вообще ничего не делал!

– Тише, тише! – попыталась успокоить меня миссис Катанзе. – Мисс Голд считает, что твоя мать все это время выжидала, когда ты совершишь ошибку. И теперь ты в ее власти.

– Но как это может быть? Я же с вами живу! – жалобно спросил я, чувствуя, как начинается рушиться мой недавно обретенный мир.

– Дэвид, – вздохнула Лилиан. – Мы с Руди всего лишь твои опекуны, назначенные судом. Есть документ, согласно которому мы должны о тебе заботиться. Мы тебя опекаем. И по закону твоей матери предоставлена достаточная свобода действия. Благодаря этому она и может нанести ответный удар. Скорее всего, она пытается упрятать тебя в сумасшедший дом с тех самых пор, как суд вынес окончательное решение, и то, что произошло в школе, играет ей на руку.

– Что со мной теперь будет? – тоскливо спросил я.

– Милый, я хочу, чтобы ты понял: ты должен сам бороться за свою жизнь. Если твоей матери удастся убедить окружной суд, что она действует в их интересах, то тебя положат в психиатрическую лечебницу. И если это случится… – Лилиан больше не могла сдерживать слезы. – Дэвид, пожалуйста, помни: что бы тебе ни говорили, мы с Руди стараемся помочь тебе. И мы на все пойдем ради этого. Нужно будет нанять адвоката – наймем. Нужно будет сходить в ад и вернуться – и это сделаем. Мы будем бороться за тебя! Иначе какие же мы опекуны?

Лилиан замолчала и отвернулась, чтобы вытереть слезы, а я решил пока не задавать ей вопросов. Наконец она более-менее пришла в себя и продолжила тихим, спокойным голосом:

– Я не знаю, почему так происходит, но многие смотрят на опекунов сверху вниз. И эти люди считают, что только плохие дети оказываются на нашем попечении. Иначе почему от вас отказываются родители? Поэтому они стараются не допускать вас в свое общество – им так спокойнее. Понимаешь?

Я молча покачал головой. Лилиан прижала палец к губам, раздумывая, как бы мне это объяснить.

– Ты же знаешь, что означает слово «предрассудки»?

– Да, мэм.

– Вот это они и есть. Если эти люди признают или хотя бы попробуют допустить тот факт, что опекунство необходимо, то им придется всерьез задуматься над тем, почему некоторые дети попадают к опекунам. То есть согласиться, что в нашем обществе существуют такие проблемы, как алкоголизм, жестокое обращение с детьми, что дети убегают от родителей, принимают наркотики и так далее. Понимаешь? За последние годы мы достигли определенных успехов, но по-прежнему являемся небольшим закрытым обществом. А ведь многие дети страдают точно так же, как и ты. Им приходится делать все, чтобы выживать, и больше всего на свете они боятся, что кто-то узнает об их семейном секрете. К ним относятся с большим предубеждением, поэтому если ребенок, за которого отвечают опекуны, попадает в неприятности, то…

Ее слова обрушились на меня, как тонна кирпичей. Теперь я понял. Грудь сдавило, словно кто-то затянул на ней толстый кожаный ремень.

– То есть… – прохрипел я. – Раньше… когда я к вам только приехал и попал в неприятности…

– Да, – прошептала Лилиан.

– Я слышал, что вы тогда сказали… но не хотел понимать.

Миссис Катанзе сжала мои руки в своих:

– Милый, все это в прошлом. Я знаю, что тебе здесь нелегко приходится, но все равно прошу: веди себя хорошо. Я тебя очень прошу, – подчеркнула она. – Надзиратели пишут отчеты о твоем поведении и передают их тому самому Гордону Хатченсону, о котором я тебе уже говорила. Ты же с ним встречался, так?

– Да, мэм, – ответил я.

– Эти отчеты могут помешать твоей матери отправить тебя в больницу. Сейчас все, что у нее есть, – набор выдуманных историй. Она сделала из тебя какого-то сумасшедшего ребенка… хотя иногда мне кажется, что у тебя действительно что-то не в порядке с головой! – Лилиан улыбнулась, показывая, что это шутка. – Если мы сможем доказать в суде, что ты не поджигал школу и вел себя как примерный мальчик, то твоей матери больше никто не поверит.

– И что я должен делать?

– Просто будь собой, Дэвид, – ласково посмотрела на меня миссис Катанзе. – Вот и все. Даже не пытайся быть кем-то, кем ты не являешься. Те, кто здесь работает, сразу заметят, если ты начнешь притворяться. Помнишь, каким ты был, когда приехал к нам? До того, как начались неприятности? Вот будь таким же, хорошо? Но, – предупредила Лилиан, – тебе больше нельзя ошибаться. Держи себя в руках, даже если очень злишься. И постарайся пореже открывать рот. Ясно?

Я снова кивнул.

– Дэвид, если можно так выразиться, то ты сейчас засунул голову в пасть льву. Одно неверное движение – и он тебе ее откусит. За двенадцать лет ты вынес больше, чем многие из нас за всю жизнь. Если ты тогда не сломался и выстоял, то теперь-то… нельзя сдаваться. И расслабляться тоже нельзя! Делай все, что говорит тебе мистер Хатченсон и персонал тюрьмы. Понимаю, это звучит несколько странно, но в Гордоне я уверена. Я давно его знаю, поэтому поверь мне: он лучший. А ты подумай сто раз, прежде чем что-то делать. Хорошо?

Миссис Катанзе держала меня за руки, а мне хотелось просить прощения за все проблемы, которые я навлек на нее и ее семью. Но я уже столько раз говорил ей это, ничего не вкладывая в свои слова. Так почему сейчас она должна мне поверить? Я смотрел в ее добрые глаза и понимал, что из-за меня она не спит по ночам, что переживает за меня и волнуется.

Лилиан словно почувствовала мою тревогу и широко улыбнулась.

– Кстати, чуть не забыла! У меня кое-что для тебя есть, – сказала она и залезла в сумочку, чтобы секунду спустя вытащить оттуда жестяную коробочку вишен в шоколаде. Лицо миссис Катанзе сияло от удовольствия, когда она протягивала мне подарок.

– Конфеты? – спросил я.

– А ты посмотри, – подмигнула она.

Я осторожно приподнял крышку и чуть не завопил от радости, увидев внутри черепашку, которая поселилась у меня, когда я жил у Лилиан и Руди. Крохотный питомец вытянул шею, а я аккуратно вытащил его из коробки и положил к себе на ладонь. Черепашка быстро спряталась в панцирь.

– С ней все в порядке? Она хорошо кушает?

– Да, да, – поторопилась заверить меня Лилиан. – Я о ней забочусь, меняю воду…

– Через день? – уточнил я, беспокоясь о питомце.

– Через день, да, я помню. Вот уж не думала, что когда-нибудь буду ухаживать за старой черепашкой.

– И совсем она не старая, наоборот, совсем маленькая еще! – Я нежно погладил черепашку по панцирю. – Мне кажется, вы ей нравитесь!

Лилиан эта новость не слишком обрадовала. Хотя, возможно, миссис Катанзе просто не понравилось, что я сунул черепашку ей прямо под нос.

– Дэвид, – нежно сказала она, осторожно отодвигаясь от рептилии и гладя меня по голове, – вот смотрю я на вас с черепашкой… Если бы только люди в суде это видели.

Я осторожно вернул питомца в коробку из-под конфет. Затем взял Лилиан за руку.

– Я знаю, что плохо вел себя и заслуживаю наказания, но обещаю – даю честное-пречестное слово, – что буду хорошим. Обещаю… мама.

В тот вечера, стоя возле окна в камере, я почувствовал, как мою душу переполняет незнакомое прежде теплое чувство. «Я сделаю это! – поклялся я. – Я докажу миссис Катанзе, мистеру Хатченсону и маме, что я хороший мальчик!» Я знал, что до судебного заседания осталось всего несколько недель. И это значит, что мне нужно хорошенько потрудиться. Я уснул сразу, в кои-то веки не ворочаясь от страха и беспокойства.

В течение следующих дней я набрал вдвое больше очков за хорошее поведение, чем когда-либо прежде. Я-то думал, что и раньше вел себя неплохо, но, когда Карл Мигель, старший инспектор крыла «С», похвалил меня перед всеми за отличную неделю, я решил доказать, что могу и лучше. Так, к концу следующей недели я достиг лучшего результата, который когда-либо показывали в этом крыле, то есть золотого. Мистер Хатченсон сказал, что обычно даже самым послушным детям на это требуется почти целый месяц. Я скромно улыбнулся, мысленно похвалив себя за то, что так быстро справился. Во время этого разговора мистер Хатченсон также сообщил, что судебное слушание по моему делу перенесли на несколько дней.

– И когда же оно будет? – спросил я.

– Уже послезавтра, – сказал он. – Все в порядке?

– Да, сэр, – ответил я, надеясь, что мой голос прозвучал уверенно, хотя на самом деле я дрожал от страха.

– Дэвид, не хочу тебя пугать и рассказывать, что может случиться в суде. Понимаешь, сложно предположить, чем все кончится. Так что мой тебе совет: не волнуйся, держи себя в руках и – если, конечно, ты веришь в Бога – молись.

Оставшись в одиночестве в камере, я почувствовал, что никак не могу сосредоточиться. Поэтому я закрыл глаза и начал читать молитву, гоня прочь страх и тревожные предчувствия.

Прошло два бесконечных дня, и вот я уже сижу в суде. Спина прямая, голова высоко поднята; я стараюсь вспомнить все, чему меня учили миссис Катанзе и мистер Хатченсон. Позади меня сидит Лилиан, я быстро оборачиваюсь и улыбаюсь ей. Справа, на одной из передних скамеек, я замечаю маму. Тру глаза, убеждаюсь, что они меня не обманули. Мама действительно сидит там, а на коленях у нее уютно устроился Кевин.

И вся моя уверенность неожиданно испаряется.

– Она здесь! – испуганно шепчу я Гордону.

– Я знаю. Соберись, – спокойно отвечает он.

Несколько минут спустя объявили номер моего дела.

Вжавшись в сиденье, я искоса посмотрел на маму, но она не спускала глаз с судьи. Тем временем мой адвокат (я до этого видел его всего раз в жизни, да и то за несколько минут до начала слушания, в приемной) встал и начал сыпать цифрами, датами и официальными терминами, о значении которых я мог только догадываться. Я даже засомневался, о моем ли деле идет речь.

Наконец мой адвокат сел, и судья передал слово другому человеку в темном костюме. Он сидел справа от меня. Когда подошла его очередь, этот мужчина неторопливо встал и с достоинством откашлялся.

– Что бы он ни сказал, держи себя в руках. Не улыбайся, не двигайся, вообще не показывай никаких эмоций, – напомнил Гордон, похлопав меня по колену.

– Ваша честь, десятого января этого года несовершеннолетний Дэвид Пельцер умышленно устроил пожар в одном из классов начальной школы Монте Кристо.

Я почувствовал, как внутри нарастает паника.

– Ваша честь, хочу отметить, что этому несовершеннолетнему и раньше случалось вести себя крайне агрессивно. У вас имеется краткий отчет психиатра, который занимался с Дэвидом Пельцером, а также показания его учителей и других сотрудников начальной школы Монте Кристо. Помимо этого социальный работник, занимавшийся делом несовершеннолетнего, подтвердил, что «хотя наивность Дэвида очаровывает, временами за ним нужен особый надзор. Находясь в доме своих опекунов, Дэвид демонстрировал достаточно агрессивное поведение по отношению к остальным воспитанникам; были отмечены неоднократные ссоры с другими детьми и тяга к разрушению».

Я поймал себя на том, что медленно сползаю под стол. Человек, когда-то подаривший мне свободу, теперь обрекает меня на заточение в сумасшедшем доме. Адвокат тем временем поблагодарил судью и, кивнув моей матери, вернулся на свое место.

– Вы это видели? – спросил я Гордона, слегка толкая его локтем в бок.

– Шшш… – приструнил меня он, – ты все испортишь!

– Возражения? – скучающим голосом спросил судья у моего адвоката.

– Ваша Честь, – с готовностью подскочил он, – показания мисс Голд вырваны из контекста. Я настаиваю на том, чтобы Ваша Честь полностью ознакомились с ее свидетельством. Что касается обвинения в поджоге, то дело основывается исключительно на косвенных уликах. Хотя Дэвида с самого начала сделали главным подозреваемым, у меня имеются свидетели, которые настаивают на том факте, что Дэвид остановил пожар, устроенный другим несовершеннолетним. Его поведение во время нахождения в тюрьме для несовершеннолетних было – цитирую – «исключительно хорошим». И наконец, хочу заметить, что опекуны Дэвида, мистер и миссис Катанзе, с нетерпением ожидают его возвращения. Спасибо, Ваша Честь, у меня все.

Судья записал что-то на бумажке, после чего кивнул второму адвокату, который только этого и ждал.

– Ваша Честь, никаких доказательств непричастности несовершеннолетнего к поджогу представлено не было. При этом есть свидетельства того, что он неоднократно демонстрировал серьезные отклонения в поведении. Также у меня на руках имеются письменные показания биологической матери несовершеннолетнего, миссис Пельцер, из которых следует, что мальчик несколько раз устраивал пожар в подвале своего прошлого места жительства. Миссис Пельцер с прискорбием признается, что не могла контролировать несовершеннолетнего Дэвида при помощи обычных дисциплинарных мер; она также заявляет, что этот ребенок склонен манипулировать окружающими и демонстрирует агрессию по отношению к ним. Я также рекомендую вам ознакомиться с отчетом, составленным после его перевода к опекунам в марте прошлого года. Ваша Честь, боюсь, это очевидно: с несовершеннолетним Дэвидом Пельцером не могли справиться ни родители, ни опекуны. Административный совет округа считает, что ребенок может стать тяжелой ношей для общества. Рекомендуется немедленно провести психиатрическую экспертизу с возможным последующим перемещением в учреждение, где ему обеспечат надлежащий уход.

– О чем он говорит? – У меня голова пошла кругом от тех слов, которые произносил адвокат.

Прежде чем Гордон успел ответить или хотя бы цыкнуть на меня, судья потер виски и обратился к мистеру Хатченсону:

– Полицейский надзиратель?

Гордон застегнул пиджак на все пуговицы и встал.

– Служба надзора за несовершеннолетними правонарушителями рекомендует продолжить наблюдение и воспользоваться услугами другого психиатра. Мой собственный опыт общения с Дэвидом показывает, что он не представляет никакой угрозы ни для себя, ни для окружающих. Рекомендую вернуть его опекунам.

– Тоже мне, любители наказаний, – хохотнул судья, после чего обратился к моему адвокату: – У Дэвида Пельцера имеются судимости?

– Нет, Ваша Честь, – ответил адвокат, наклоняясь вперед.

Судья откинулся на спинку кресла. Когда он посмотрел на меня, я почувствовал, как шевелятся волосы на затылке. Нервно почесал правую руку и, затаив дыхание, стал ждать, какое решение он вынесет. Судья пригладил усы, потом вдруг кивнул, ни к кому конкретно не обращаясь, и повернулся к стенографистке:

– Поскольку для обвинения в поджоге нет серьезных доказательств… суд приговаривает Дэвида Пельцера к ста дням тюремного заключения, учитывая то время, которое он уже провел в Хиллкресте. И не для протокола. – Судья снова посмотрел на меня. – Молодой человек, обвинение в поджоге – самое серьезное, что вам вменяется. Единственная причина, по которой вы избежали наказания, – отсутствие прямых доказательств. Хотя вы, вполне возможно, действительно не совершали этого преступления, вы, тем не менее, довольно долго ходили по очень тонкому льду. И все же у вас есть и хорошие качества, а также великолепные наставники… – Он улыбнулся миссис Катанзе. – Так что будьте умницей, постарайтесь воспользоваться и тем и другим.