Текст книги "Начнём сначала"

Глава 7

Чемодан раскрылся, и все вещи вывалились на крыльцо дома Адама.

– Черт! – раздражённо процедила Селина. Случившееся не способствовало улучшению настроения, которое за последние десять дней превратилось из плохого в очень плохое. Она не могла сказать, что в её раздражительности повинен Адам. С тех пор, как она переехала к нему, они виделись редко, раза три, когда он возвращался до полуночи и они вместе ужинали; каждое утро они вместе завтракали. Во всех случаях он вёл себя безукоризненно, спрашивал, как она провела день, иногда рассказывал о своём дне, интересовался, звонила ли она Мартину, что, естественно, она всегда делала, и ни разу не заговорил о замужестве, нависшем над ней свинцовой тучей, ни разу не попытался дотронуться до неё, поцеловать…

А ей хотелось как раз этого! Если их совместная жизнь будет проходить в таких прохладных вежливых рамках, то она, пожалуй, будет благодарна ему и за случайно брошенный ласковый взгляд.

Проклиная плохие замки на чемодане, мелкий дождь, накрапывающий с чёрного вечернего неба, она кинула в сумку ключи и наклонилась, чтобы собрать рассыпавшуюся одежду в чемодан.

Дома ли Адам? Наверное, нет. Его машина, за которой она и припарковала свою «вольво», была здесь, на булыжной площадке перед домом, но это ни о чем не говорит. Когда он уходил куда-нибудь вечером, он обычно брал такси, особенно когда ехал на какой-нибудь званый обед. А сегодня суббота, так что вполне возможно, что он где-нибудь развлекается, решила она.

Лучше бы ей привыкнуть жить в неведении относительно того, где он бывает, считала она. Ведь он не изменит своих привычек даже после того, как она принесёт ему себя в жертву, выйдя за него замуж! Наклонившись, чтобы извлечь атласную косынку из вазона с пальмой, она почувствовала, как у неё начинает болеть голова. День был чертовски" тяжёлым.

В течение последних полутора недель она была просто завалена работой, часто оставалась допоздна в офисе, и у неё не было времени, чтобы съездить домой за машиной и кое-какими вещами. Она попросила секретаршу, чтобы та купила ей самое необходимое – бельё, пару недорогих юбок и блузок, – а потом засела за работу, чтобы побыстрее разделаться с неожиданно нахлынувшим на неё потоком дел, выкраивая время только для того, чтобы каждый день звонить Лартнну.

Прошла неделя, как он вернулся в Лоуер Холл; он сообщил ей, что рассказал своим о её предстоящей свадьбе с Адамом. Он признался, что Ванесса ничего не сказала – ни плохого, ни хорошего.

Зато сегодня она сказала достаточно!.. Селина наконец-то закончила дела, взяла такси и поехала в Лоуер Холл, предвкушая возможность отдохнуть денёк от пребывания в доме Адама, но встретила там Ванессу с холодным, как из мрамора, лицом.

– Удивительно, что ты сумела расстаться со своим женихом, чтобы приехать навестить своего дядю, – начала она разговор, а Селина не могла сказать ей, что не испытывает большой радости от того, что живёт в его доме; с гораздо большим удовольствием она бы вернулась сюда, в свой дом. Но сказать это – значит разоблачить свою ложь об их любви.

Селина покорно последовала за ней в гостиную, где Ванесса холодно сказала:

– Я хочу поговорить с тобой прежде, чем ты встретишься с Мартином. – Однако она молчала в течение нескольких долгих и напряжённых минут, стоя у камина и держа свои худые руки над огнём; чувствовалось, как напряжена её спина под облегающим платьем из тонкой шерсти фиолетового цвета и с длинными рукавами.

– Итак, – наконец спокойно начала Селина, не выдержав дольше напряжения и бледнея, потому что, когда её тётка повернулась, она в полную меру ощутила исходящую от неё враждебность.

Да, её тётя все ещё была красивой женщиной; имея такую форму лица, она будет выглядеть привлекательной в любом возрасте, но её черты были сейчас искажены неприязнью к Селине, которую она еле сдерживала.

– Я надеюсь, ты понимаешь, что делаешь? Я всегда делала для тебя все, что могла, воспитывала тебя, как родную дочь. А ты отплатила мне ударом в спину!

– Почему? – нежным голосом спросила Седина, вовремя вспомнив, что она должна вести себя, как влюблённая женщина, и поэтому видеть мир как бы сквозь розовые очки. – Я никогда никого не хотела обидеть, ты ведь знаешь, тем более вас с Мартином.

– Не надо разыгрывать передо мной этот сентиментальный спектакль! – нанесла ответный удар Ванесса, недовольно поведя головой. – Ты знаешь, кто этот человек и что он из себя представляет, и все же, ты, похоже, собралась за него замуж. – Она неуверенными шагами прошла к бару и налила себе бренди.

Седина широко раскрыла глаза. За исключением каких-то особых случаев Ванесса никогда не притрагивалась к алкоголю до обеда – вечером же это могла быть рюмка шерри или бокал вина во время еды.

– Мы любим друг друга, – Селина была вынуждена защищаться этой ложью. Мартин никогда не должен узнать правды! Но эта постыдная ложь застряла у неё в горле, и она произнесла её сдавленным голосом, а Ванесса саркастически засмеялась.

– Любовь? Да он не знает, что это слово значит!

Признав в душе, что её тётя абсолютно права, Седина почувствовала необъяснимую душевную боль. Он ведь и сам признавал это. По крайней мере в этом он был с ней честен.

Ванесса сделала большой глоток бренди и отставила в сторону стакан, вздрогнула и бросила на Селину обвиняющий взгляд, как будто та была виновата в её несвоевременном употреблении алкоголя. Её речь стала менее внятной: на неё подействовало выпитое.

– Этот дьявол – красив, я согласна. Но, ради Бога, Селина, если ты его хочешь, переспи с ним, выгони этот жар из себя, но не выходи за этого негодяя замуж! Думай головой, а не гормонами – его мать была интриганкой, хладнокровной и расчётливой, и он унаследовал это от неё с лихвой. – Она жадно втянула в себя воздух, как бы желая успокоиться, но её голос по-прежнему звучал гневно, когда она добавила:

– Мартин наконец сказал, сколько мы задолжали этому мерзавцу. Если бы я только была в курсе дел, то никогда не позволила бы этому случиться. А в данной ситуации он может, и обязательно разорит всех нас. И ты хочешь в этом участвовать?!

Нет, только став его женой, она сможет предотвратить предсказываемое Ванессой разорение, но не могла же она ей сейчас в этом признаться. Её тётя неохотно, но может согласиться на подобную жертву, а вот Мартин нет.

Селина задрожала. Она ни с кем не могла поделиться мрачными мыслями о своём будущем, и хотя знала, что Ванесса не будет на седьмом небе от их свадебных планов, но не ожидала таких ядовитых упрёков со стороны родной тётки. Селина не знала из-за чего – из-за ядовитого упоминания о её гормонах, несправедливого очернения Адама, или ещё от чего, – но она чувствовала, как в ней закипает гнев, и ей пришлось призвать на помощь все своё самообладание, чтобы спокойно пояснить: я выйду замуж за Адама, независимо от того, благословишь ты меня или нет, так почему же не попытаться смириться, как это сумел сделать дядя? Она гордо вскинула голову, глаза смотрели холодно. – И могу вас заверить, что он не сделает ничего, что бы причинило вам финансовый ущерб.

Эта уверенность была тем единственным, что она могла предложить, и она была очень горькой. И вдруг неожиданная обида и мрачная безнадёжность, ставшие для неё невыносимыми, заставили её с необычной для неё злостью бросить:

– Кстати, раз уж мы обсуждаем вопрос о людях, разоряющих других, когда Доминик собирается выйти из своего подполья и начать работать? Или Адам его выгнал? – И тут же пожалела о сказанном, увидев, как краска стала заливать тётино лицо.

И все же она проглотила чуть не сорвавшиеся с языка извинения, вспомнив, сколько раз Ванесса вставала на сторону Доминика, сколько раз она принималась втолковывать ей, что, хотя Седину и приняли в их дом, она никогда не станет полноправным членом семьи, а сама Ванесса просто терпит её как бедную родственницу, которой некуда деться.

Так и не извинившись, Седина, резко развернувшись, вышла из комнаты. Все утро, уединившись в гостиной, она играла с Мартином в шахматы, которые подарила ему на день рождения; она без конца проигрывала, потому что не могла сосредоточиться. Во время лёгкого ленча, приготовленного Мэг, Ванесса держалась с холодной вежливостью, и Седина решилась: тщательно собрала свои вещи и уехала – а теперь вот её одежда валялась на мокрых булыжниках…

Убедившись, что дверь заперта, она вытащила из сумочки ключ, который ей дал Адам, повернула его в замке и, когда тащила свой чемодан вверх по лестнице, услышала резкий голос Адама:

– Где ты была, черт возьми?

– Как ты думаешь? – огрызнулась она, обиженная его тоном, а её плохое настроение превратилось в ярость. – Что ты пытаешься обращаться со мной, будто я уже твоя собственность!

– Я не пытаюсь, – ответил он, сжав губы и глядя на неё с упрёком. – Ты и есть моя собственность, и знаешь это.

Это было невыносимо: вдруг после спокойствия последних десяти дней она почувствовала, что больше не в состоянии с достоинством выносить это; её губы побелели от гнева, и она закричала на него:

– Я – не твоя собственность, и никогда ею не буду! Слышишь, никогда! – У неё было две секунды, чтобы пожалеть, что она не сдержалась, нарушила данное себе обещание вести себя с ним с холодной учтивостью; он подскочил к ней, выхватил у неё чемодан и одним резким движением забросил его на верхнюю площадку лестницы.

А потом он втащил её наверх и усадил рядом с чемоданом, который, на удивление, оказался целым. И прежде чем она отдышалась и потребовала, чтобы он объяснился, он заговорил резким голосом:

– Я целый день схожу с ума, гадая, где ты. Да, черт побери, ты могла попасть под автобус!

– Была бы счастлива, – бросила ему она, потом закрыла глаза, возмущённая собственной грубостью, о которой не подозревала. Он извлёк из неё такие эмоции, о которых она и не подозревала. И при этом он выглядел так, будто и вправду волновался о ней, поэтому она зашептала:

– Извини. Тебя не было, когда я уходила, но я должна была написать записку. Я поехала взять наконец машину и кое-что из одежды. Ты мог бы догадаться. Или позвонить Мартину и проверить, если действительно беспокоился обо мне.

– И позволить им увидеть трещину в нашем красивом фасаде? – язвительно спросил он. – Влюблённая парочка дрейфит: один уже не знает, где находится другой?

Было видно, что он не успокоился, но она, не совсем понимая, почему это должно её волновать, попросила:

– Давай не ссориться. – Ей не нравился циничный блеск в его глазах, но она упрямо продолжала:

– У меня был такой неудачный день, что хотелось бы его поскорее забыть. Мало того, что меня завела Ванесса, так ещё и мой чемодан некстати раскрылся и все вещи теперь в грязи.

Она не стала говорить, как в течение последних десяти дней она становилась все более взвинченной; жить с ним в одном доме и терпеть его безразличное отношение к ней, как к чужой, не проявляя к ней никакого интереса, было для неё подобно медленной пытке. Она не понимала, почему так должно быть.

Сверкнув глазами, а потом чуть сощурив их, он поддразнил её:

– Да уж, денёк! Разбери, что надо постирать, и мы бросим это в стиральную машину. А я приготовлю что-нибудь поесть. Если только ты не захочешь куда-нибудь пойти?

Выходить опять в эту темноту и морось не привлекало се. Она покачала головой – Я лучше останусь дома. Только пусть это не останавливает тебя…

– Не остановит, я тебе обещаю. – В ласкающем тоне его голоса слышалась насмешка, когда он поднял её чемодан, отнёс его в спальню и положил на кровать. Она шла за ним следом, устало переставляя ноги.

Она не доверяла его шуткам. Она вообще не доверяла ему. И точка.

Но она не доверяла и себе, когда, находясь с ним в спальне, видела его хитрую, только ему принадлежащую улыбку, когда облегающий его оливкового цвета джемпер так и соблазнял её дотронуться до его великолепного торса. Нет, она совершенно не доверяла своим безумным, иррациональным инстинктам. Поэтому она осталась неподвижно стоять у двери, с деревянным лицом, и вдруг он широко улыбнулся ей с тем обаянием, которое способно растопить любой лёд, направился к ней, но прошёл мимо, задержавшись только для того, чтобы провести указательным пальцем по её изящному носику и пробормотать:

– Ужин будет готов через полчаса, лапочка. И не волнуйся. Ночью все будет хорошо, я обещаю!

Он мягко прикрыл за собой дверь, а она, окаменев, тупо уставилась в пространство. Она не понимала его двусмысленного намёка!

Выйдя из оцепенения, она заставила себя распаковать чемодан, отложить в сторону вещи, требующие стирки – их, на удивление, оказалось мало, выбрала свежее бельё и своё любимое домашнее платье до колеи, без выреза и с пояском, а потом пошла принять душ.

Она не сделает того, что ей подсказывает её трусость: остаться в своей комнате, сославшись на головную боль и таким образом избавить себя от необходимости вместе ужинать и вместе провести время, если она правильно поняла его. Если он собирается немного подразнить её, потренировать своё умение доводить её возбуждение до крайней степени, она сумеет показать ему, что значит чувствовать себя отверженным.

Её учёба далась ей трудно, зато теперь она знает, как обращаться с ним, Но уже через час она не была так уверена в себе. Не то чтобы он пытался что-то предпринять – причина была в другом. Он даже не коснулся её, кроме как глазами. Но это медленное, скользящее, ласкающее касание произвело на неё большее воздействие, чем откровенное объятие любого другого мужчины.

Как и в её первый вечер здесь, они ужинали за кофейным столиком в гостиной. Он приготовил простую еду: яичница с жареными грибами, сыр и фрукты и опять его отношение к ней изменилось. Он относился к ней теперь как к своему лучшему другу.

Она призналась себе, что не знает, как быть, и вызвалась поэтому приготовить кофе в качестве своего вклада в совместный ужин.

Облокотившись на кухне на стол из нержавеющей стали, она ждала, когда кофе будет готов, и раздумывала, почему она чувствует себя сейчас совершенно свободно и спокойно и одновременно как-то неестественно и неловко.

Когда она несла обратно поднос с кофе, ответ у неё уже был готов. Адам обращался с ней как с платонической подругой, разговаривал с ней, как с человеком, имеющим своё мнение и хорошо работающую голову. Она отвечала ему тем же, говорила открыто, спокойно, обнаруживая, что их объединяют общие взгляды в политике, музыке, литературе – они даже поддерживают одну и ту же благотворительную организацию. И поэтому она вдруг поняла, что в сущности ей этот человек нравится!

Испытывать к нему симпатию, уважать его взгляды не входило в её планы. Никак нет! Так как же ей теперь быть? Она твёрдо решила, что будет сознательно напоминать себе о том, какой же он на самом деле мерзавец.

Но этот мерзавец разлил оставшееся вино в бокалы, проворно встал, чтобы взять у неё поднос, налил кофе и поставил перед ней чашку; и опять он выбил у неё почву из-под ног своим вопросом:

– Так чем же тебя так расстроила Ванесса? Ей потребовалось несколько секунд, чтобы, наблюдая за движениями его сильных рук, помешивавших сахар в чашке, вспомнить, что она зачем-то упомянула о своей ссоре с Ванессой, которая усугубила её без того плохое настроение.

– А как ты думаешь? – ответила она вопросом на вопрос, лукаво улыбаясь и изящно пожимая плечами под тонким, облегающим тело атласным халатом; он в свою очередь тоже иронично улыбнулся.

– Она, видимо, не в восторге от нашей женитьбы?

– Точно! – Её томные золотистые глаза улыбнулись ему, и она почувствовала тепло, которое шло из прозрачной глубины его глаз. И весь мир сжался до размеров одной этой комнаты, их двоих в приятных волнах душевной близости.

Она встрепенулась и стала чутко прислушиваться к тому, что он говорил ей, так спокойно и неторопливо, как будто ничто уже не могло нарушить это драгоценное состояние их тихой гармонии.

– Этого следовало ожидать, не расстраивайся. Она потом отойдёт. – Он устроился поудобнее в своём кресле, скрестив длинные ноги и прикрыв глаза своими длинными густыми ресницами. – Её всегда возмущало моё существование, она безумно ревновала при мысли, что у нас с отцом могут быть какие-то отношения не в связи с чеками на моё содержание, которые он регулярно высылал. Именно поэтому наши встречи, к сожалению, всегда приходилось держать в секрете.

– И ты не возражал? – не подумав, спросила Седина. Конечно, ему не было все равно, и сейчас не все равно, потому что, если бы его это не волновало, у него не возникла бы эта дикая идея насчёт шантажа. Он покачал головой и медленно улыбнулся, почти убедив её в том, что она ошибалась, когда настаивала на том, что его гложет жажда мести.

– Нет. Я вырос без комплексов. – И задумчиво добавил, в то время как кончики его пальцев касались его чётко очерченных губ:

– Не совсем так. Когда мне было лет девять или десять, меня стало возмещать, что отец приходил только иногда, играл со мной, разговаривал, а потом исчезал на многие недели. В этот период я стал доставлять немало неприятностей. – Адам медленно и сердечно улыбнулся, сощурив глаза, а Седина вдруг почувствовала к нему нежность.

Она быстро налила себе ещё кофе и стала пить обжигающую жидкость, как бы наказывая себя за свой бездумный вопрос, а он задумчиво сказал:

– Мы с тобой во многом похожи. Мы оба знаем, чего хотим от жизни, и добиваемся этого. А главной причиной того, что у нас нет эмоциональной привязанности, является то, что в действительности мы чувствуем себя неуверенно. Твои родители рано умерли – это тоже форма отвержения, ты чувствовала себя брошенной – отданной, как бездомная собачонка, в чужие руки. Как я тебе объяснял, я раньше тоже чувствовал себя отверженным, пока моя мать не поняла, почему я стал плохо себя вести, и не объяснила мне все. – Он наклонился вперёд, пристально глядя на неё – Она сказала мне, что мой отец глубоко любит меня и гордится мной. Но он не любит её – по крайней мере не так, как любит Ванессу. А раз так, то он должен быть с Ванессой, но он приходит навещать меня как можно чаще и все время думает обо мне. После этого я смирился с тем, что довольно редко виделся со своим отцом, а через письма, которые он писал мне каждом неделю, стал лучше понимать его. – Адам улыбнулся. – Позже через те же письма я все знал и о тебе – как ты пришла в их дом, какая ты смелая и горячая, как идут твои дета в школе. как ты ударила Доминика и поставила ему синяк под глазом за то, что он вырвал все цветы, которые ты вырастила на своей части сада. Ты так или иначе принесла много радости в его жизнь.

Его глаза потеплели так, что стали похожи на прозрачные зеленые озера, и она была не в состоянии оторваться от них. Он могло сказал:

– Его незатейливое любование твоим твёрдым девичьим характером заразило и меня. Я почувствовал твоё обаяние ещё задолго до того, как познакомился с тобой.

Это уже было слишком много, больше, чем она могла воспринять и осмыслить сразу прямо здесь. Ей потребуется какое-то время побыть одной, чтобы осмыслить все, что он только что рассказал. Усилием воли она оторвала взгляд от его твёрдого, почти гипнотического взгляда, и, допив остатки вина, уцепилась за единственную безопасную ниточку в его откровениях и спросила с хорошо разыгранной озабоченностью:

– Кстати о Доминике, ты видел его? Возвращается он на работу?..

Ей никогда не узнать, был ли он разочарован тем, что она проигнорировала его проникновенный рассказ о своих отношениях с Мартином в детстве, его признание – которому можно верить или нет, – в том, что его интерес к подробностям её жизни не был случайным. Она боялась взглянуть на него, чтобы понять, говорит ли он правду или лжёт.

Она продолжала смотреть на сплетённые пальцы своих рук, которые лежали на её коленях. Когда он ей ответил, тон его голоса был совершенно ровный, по нему нельзя было ничего узнать.

– Я его видел. Я дал ему несколько выходных с тем, чтобы он привык к мысли, что ему придётся выплатить из своей зарплаты все до единого пенса, вернуть деньги, которые он взял «взаймы». В течение последующих десяти лет ему явно не будет хватать денег на карманные расходы. В понедельник он придёт в офис, чтобы работать в полном смысле слова без отдыха.

Адам поднялся, и Седина осторожно взглянула на него, почувствовав, что у него изменилось настроение.

– Я не думаю, что он ещё раз допустит подобную «ошибку». Он знает, что будет с ним в этом случае.

Седина встретилась с ним взглядом и быстро отвернулась – его глаза были жёсткие и холодные, словно осколки зеленого камня. Она не хотела бы быть его врагом. Она беспомощно задрожала, а он без всякого выражения посоветовал:

– Несколько тёплых шерстяных вещей не будут смотреться так соблазнительно, как то, во что ты сейчас одета, но зато наверняка в них ты не замёрзнешь. – Он повернулся, собираясь уходить. – Извини меня, но у меня важные дела, я пойду к себе. Сегодня я тебя уже не увижу, так что почему бы тебе не одеться потеплее, чтобы не дрожать от холода?..