Текст книги "Дыхание снега и пепла"

Тысяча девятьсот шестьдесят восьмой.

Я резко вдохнула, и руки Бри успокаивающе обхватили мою голову.

– Мама? Ты в порядке? Я что-то задела?

– Нет! Нет, я в порядке, – ответила я, глядя вниз на клубы грязи и крови. Я глубоко вдохнула, ощущая, как колотится сердце. – В полном порядке. Просто задремала немного. Вот и все.

Она фыркнула, но убрала руки и пошла за кувшином для ополаскивания, оставив меня сидеть, ухватившись за край стола, чтобы не дрожать.

Ты не боишься мужчин. Тебе нужно казаться более напуганной. Эхо его слов отчетливо раздалось в моей голове, и я вспомнила его силуэт в отблесках от костра – львиная грива. Я не могла вспомнить его лица, но я непременно заметила бы волосы, так ведь?

Когда все кончилось, Джейми взял меня за руку и вывел из-под сени дерева на поляну. Угли от костра после боя были разбросаны вокруг, среди тел валялись почерневшие камни и клочки опаленной и смятой травы. Он медленно показывал мне трупы, один за другим. В конце он остановился и сказал спокойно:

– Видишь? Они все мертвы.

Я видела и знала, зачем он показал их мне, чтобы я не боялась, что они вернутся или станут мстить. Но мне не пришло в голову их сосчитать. Или рассмотреть их лица. Даже если бы я знала, сколько их всего… меня снова проняла дрожь, и Бри накрыла мои плечи теплым полотенцем, бормоча нечто, что я не разобрала из-за вопросов, роившихся в голове.

Был ли Доннер среди мертвых? Или он прислушался ко мне, когда я говорила, что ему лучше уходить, если есть мозги? Он не произвел на меня впечатление умного молодого человека. Но произвел впечатление трусливого.

Теплая вода потекла по ушам, заглушая голоса Джейми и Брианны, я разобрала только пару слов. Но когда я снова села прямо, придерживая полотенце на мокрых волосах, Бри нехотя шла к своему плащу, висящему на крючке у двери.

– Ты уверена, что все в порядке, мама?

Она обеспокоенно сдвинула брови, но в этот раз я смогла выдавить из себя пару слов.

– Спасибо, милая, это было замечательно, – сказала я совершенно искренне. – Все, что мне сейчас нужно, это поспать, – добавила я уже не так уверенно.

Я все еще была ужасно уставшей, но теперь абсолютно проснувшейся. Я хотела… в общем, я и сама не вполне понимала, чего хочу, но мне точно не нужно было, чтобы надо мной хлопотали. К тому же чуть раньше я краем глаза заметила Роджера, бледного, всего в крови, качающегося от усталости. Я была не единственной жертвой недавних передряг.

– Иди домой, дочка, – сказал Джейми. Он снял плащ с крючка и накинул ей на плечи, аккуратно похлопав по спине. – Накорми своего мужчину. Уложи его в постель и помолись за него. А я позабочусь о твоей матери, хорошо?

Обеспокоенный взгляд голубых глаз Бри метался между нами, но я постаралась принять ободряющее выражение, что, кстати, оказалось, довольно больно, и после секундного замешательства она крепко меня обняла, очень осторожно поцеловав в лоб, и вышла.

Джейми закрыл дверь и встал к ней спиной, заложив назад руки. Я привыкла, что обычно он выглядел бесстрастным и хорошо скрывал свои мысли, когда злился или беспокоился, но сейчас этой маски на нем не было, и его лицо меня совсем выбило из колеи.

– Не нужно за меня переживать, – сказала я насколько могла убедительно. – Я не травмирована, ничего такого.

– Не нужно? – спросил он сдержанно. – Ну… Может, я и не стал бы, если бы знал, что ты имеешь в виду.

– О. – Я осторожно вытерла влажное лицо полотенцем и промокнула шею. – Ну, это значит… сильно ранена или в состоянии шока. Думаю, это греческое слово. По крайней мере, корень – «травма».

– О, а? Значит, ты не… в состоянии шока. По твоим словам.

Он сузил глаза, критически оглядывая меня с головы до ног, как он обычно делал, когда собирался купить дорогую кобылу.

– Я в порядке, – ответила я, чуть отступая назад. – Просто… Я в порядке. Только немного… потрясена.

Он сделал шаг ко мне, и я резко отпрянула, внезапно осознавая, что держу перед собой полотенце, как щит. Я заставила себя опустить его и почувствовала, как прилившая кровь неприятно покалывает лицо и шею.

Он застыл, окидывая меня все тем же взглядом. Потом его взгляд опустился на пол между нами. Он стоял, как будто глубоко погрузившись в собственные мысли, а потом его большие руки сжались. Раз, второй. Очень медленно. И я услышала, совершенно отчетливо, как расходятся позвонки Арвина Ходжепила.

Джейми удивленно дернул головой, и я поняла, что стою с другой стороны стула от него и прижимаю ко рту скомканное полотенце. Мои локти двигались, как ржавые шестеренки, медленно и неуклюже, но я сумела опустить полотенце. Губы тоже как будто занемели, но я заставила себя говорить.

– Я немного потрясена, да, – сказала я очень четко. – Я справлюсь. Не беспокойся, я не хочу, чтобы ты беспокоился.

Тревожная настырность в его глазах вдруг задрожала и лопнула, как оконное стекло, в которое бросили камень, за секунду до падения. Он зажмурился, потом сглотнул и снова открыл глаза.

– Клэр, – сказал он очень мягко, и острые кривые осколки явно сверкнули в его взгляде. – Меня тоже насиловали. И ты просишь не беспокоиться за тебя?

– О, проклятье! – Я швырнула полотенце на пол и тут же пожалела о потере. В рубашке я казалась себе голой, и внезапно возникшие мурашки вызвали у меня такую ненависть, что мне пришлось с силой хлопнуть себя по бедру, чтобы избавиться от них.

– Проклятье, проклятье, проклятье! Я не хочу, чтобы ты снова об этом думал. Не хочу!

И все же я сразу знала, что так и будет.

Я схватила спинку кресла обеими руками и крепко сжала, стараясь не отводить взгляд от этих сверкающих осколков, желая броситься на них, только чтобы оградить его.

– Послушай, – сказала я, пытаясь контролировать свой голос. – Я не хочу… не хочу, чтобы ты вспоминал вещи, которые лучше забыть.

Уголок его рта вдруг дернулся.

– Господи, – произнес он. – Ты думаешь, я что-то из этого забыл?

– Может, и нет, – сказала я, сдаваясь. Я смотрела на него сквозь пелену слез. – Но… Джейми, я так хотела, чтобы ты забыл.

Он очень осторожно вытянул руку и коснулся кончиком указательного пальца моего в том месте, где я сжала его на спинке стула.

– Не думай об этом, – сказал он мягко и убрал палец. – Теперь это уже не важно. Хочешь отдохнуть, саксоночка? Или, может, поесть?

– Нет, я не хочу… нет.

На самом деле я не могла решить, чего я хочу. Я вообще ничего не хотела. Разве что вылезти из собственной кожи и убежать, может, это не так уж невозможно? Я сделала несколько глубоких вдохов, надеясь успокоиться и вернуться в приятное состояние полного изнеможения.

Стоит ли мне спросить о Доннере? Но о чем тут было спрашивать? «Не убивал ли ты случайно человека с длинными взлохмаченными волосами?» Они все в некоторой степени подходили под это описание. Доннер был или, возможно, остается и сейчас индейцем, но никто не заметил бы этого в темноте, в самом разгаре схватки.

– Как… как там Роджер? – спросила я, не придумав ничего лучше. – А Йен? Фергус?

Он выглядел несколько ошарашенно, будто забыл об их существовании.

– Они? С парнями все хорошо. Никто из них не пострадал в драке. Нам повезло.

Джейми немного замешкался, потом сделал осторожный шаг по направлению ко мне, наблюдая за моим лицом. Я не кричала и не убегала, и он снова шагнул, приблизившись так близко, что я почувствовала тепло его тела. Не отшатнувшись на сей раз и дрожа в своей влажной рубашке, я немного расслабилась, качнувшись в его сторону, и заметила, как его плечи опустились после моего движения. Он очень бережно коснулся моего лица. Кровь болезненно пульсировала под кожей, и я с трудом сдержалась, чтобы не уклониться от его прикосновения. Джейми увидел это и немного отодвинул руку, так что она словно парила над моей кожей. Я чувствовала жар его ладони.

– Это заживет? – спросил он, проводя кончиками пальцев над рассеченной левой бровью, а затем спускаясь вдоль минного поля моей щеки к царапине на нижней челюсти, где ботинок Харли Бобла как раз пролетел мимо цели, он должен был сломать мне шею.

– Конечно, заживет. Ты это и сам знаешь, ты видел вещи и похуже на полях сражений. – Я бы улыбнулась в подтверждение своих слов, но не хотела снова тревожить глубокую трещину на губе, поэтому вытянула губы вперед, зашлепав ими на манер золотой рыбки, что застало его врасплох и заставило улыбнуться.

– Ага, я знаю. – Он склонил голову в нерешительности. – Только… – Рука по-прежнему парила возле моего лица, его собственное выражало тревогу. – О боже, mo nighean donn, – тихо сказал он. – О господи, твое очаровательное личико.

– Тебе невыносимо смотреть на это? – спросила я, отводя глаза и испытывая внезапную острую боль от этой мысли, но стараясь убедить себя, что это не имеет значения. В конце концов, все заживет.

Его палец аккуратно, но решительно коснулся моего подбородка и приподнял его, так что я снова оказалась с ним лицом к лицу. Он немного сжал губы, пока его взгляд скользил по моему избитому лицу, отмечая повреждения. Глаза казались мягкими и темными в пламени свечи, глубоко в уголках затаилось страдание.

– Да, – решительно произнес он, – мне это невыносимо. Один взгляд на тебя разрывает мне сердце. И это наполняет меня такой яростью, что мне хочется убить кого-нибудь или взорваться. Но, клянусь Богом, который создал тебя, саксоночка, я не лягу с тобой, не будучи способным посмотреть на твое лицо.

– Ляжешь со мной? – переспросила я беспомощно. – Что… ты имеешь в виду? Сейчас?

Его рука оставила мой подбородок, но он без отрыва, не мигая, смотрел на меня.

– Ну… да. Сейчас.

Будь челюсти менее опухшими, мой рот открылся бы в от удивления.

– Но… почему?

– Почему? – повторил он. Потом отвел взгляд и странно пожал плечами, как он делал, когда был смущен или расстроен. – Я… в общем… мне кажется, это… необходимо.

Я совершенно неуместно рассмеялась.

– Необходимо? Ты думаешь, это похоже на падение с лошади? И мне нужно побороть страх и снова забраться в седло?

Он вскинул голову и бросил на меня яростный взгляд.

– Нет, – сказал он сквозь стиснутые зубы, а потом заметно и с усилием сглотнул, явно сдерживая эмоции. – Так, значит, ты… Ты сильно пострадала?

Я расширила глаза, насколько это было возможно с опухшими веками.

– Это что, какая-то шутка? Ооо… – До меня наконец начало доходить, что он имел в виду. Я ощутила, как кровь бросилась мне в лицо и синяки запульсировали. Я сделала глубокий вдох, чтобы говорить уверенно:

– Меня сильно избили, Джейми, и насиловали разными отвратительными способами. Но только один… Там был только один, кто действительно… Он… Он не был… груб. – Я сглотнула, но плотный комок в горле не сдвинулся с места. От слез все поплыло, так что я не могла разглядеть его лица и отвела взгляд, моргая. – Нет! – воскликнула я, и мой голос прозвучал значительно громче, чем мне хотелось. – Я не… пострадала.

Джейми сказал что-то по-гэльски себе под нос, короткое и темпераментное, и оттолкнулся от стола. Табурет упал с оглушительным грохотом, и он пнул его. Он продолжал пинать его снова и снова и крушил с таким неистовством, что кусочки дерева разлетались по всей кухне и с коротким свистом ударялись о стенку буфета.

Я сидела совершенно неподвижно, слишком потрясенная и оцепеневшая, чтобы испытывать страдание. Но ведь я рассказала ему… Он знал, без сомнения. Он спросил, когда нашел меня: «Сколько?» А затем приказал: «Убейте их всех».

Но с другой стороны… Знать о чем-то – это одно, узнать подробности – совсем другое. Я понимала это и наблюдала со смутным чувством виноватого сожаления, как он распинал обломки табурета и бросился к окну. Оно было закрыто, но он стоял, вцепившись руками в подоконник, повернувшись ко мне спиной и сдвинув плечи. Я не могла понять, плачет ли он.

Поднялся пришедший с запада сильный ветер. Застучали ставни, и притушенный на ночь огонь в очаге стал плеваться сажей, когда завыло в дымоходе. Потом порывы утихли, и звуки почти исчезли, кроме тихого и редкого хруста раскаленного угля.

– Прости, – произнесла я наконец тонким голосом.

Джейми резко крутанулся на каблуках и уставился на меня. Сейчас он не плакал, но плакал до этого – щеки были мокрыми.

– Не смей извиняться! – взревел он. – Чтобы этого не было, слышишь? – Он сделал огромный шаг к столу и грохнул по нему кулаком с такой силой, что солонка подпрыгнула и перевернулась. – Не извиняйся.

При ударе я рефлекторно закрыла глаза и теперь заставила их снова разлепить.

– Ладно, – ответила я и опять почувствовала себя чудовищно, невероятно уставшей и тоже хотела зарыдать. – Не буду.

Повисла тяжелая тишина. Я слышала, как сорванные ветром каштаны сыпятся в роще за домом. Один, второй, третий – поток маленьких приглушенных ударов. Джейми сделал глубокий дрожащий вдох и вытер лицо рукавом.

Я положила локти на стол и опустила на них голову. Она внезапно показалась мне слишком тяжелой.

– Необходимо, – более-менее спокойно сказала я столешнице. – Что ты хочешь этим сказать – необходимо?

– Тебе не приходило в голову, что ты могла забеременеть?

Он уже взял себя в руки и произнес это так же спокойно, как мог спросить о том, собираюсь ли я подать бекон к каше на завтрак. Совершенно оглушенная, я подняла на него глаза.

– Я не беременна, – но руки машинально метнулись к животу. – Нет, – повторила я с напором. – Я не могу быть.

Хотя вообще-то такая вероятность существовала. Шанс был очень мал, и все же он был. Обычно я использовала кое-какие методы контрацепции, просто на всякий случай, но очевидно…

– Я не беременна. Я бы знала.

Он едва взглянул на меня, подняв брови. Не знала бы, не так скоро. Если бы мужчин было несколько… было бы место сомнению. Преимущества сомнений – вот что он мне предлагал, это и себя самого.

Глубокая дрожь поднялась из недр моего чрева, объяв все тело, покрыв его мурашками, несмотря на то, что в комнате было тепло.

«Марта», – шептал мужчина, прижимая меня в листья всей тяжестью своего тела.

– Черт, черт, – ругнулась я тихо. Я положила руки на стол, ладонями вниз, пытаясь подумать.

«Марта», – застарелый грязный запах, давление мясистых влажных бедер, трение жестких волос…

– Нет! – Мои ноги и ягодицы так плотно сжались в спазме отвращения, что я на дюйм или два приподнялась над скамьей.

– Ты могла… – начал Джейми упрямо.

– Я не беременна, – повторила я так же упрямо. – Но даже если и так, ты не можешь, Джейми.

Он посмотрел на меня, и я увидела страх в его глазах. Меня пронзило осознание того, что именно этого он и боялся. Или, по крайней мере, этого тоже.

– Я имею в виду, мы не можем, – добавила я быстро. – Я почти уверена, что не беременна, но совсем не уверена, что меня не наградили какой-нибудь заразой. – Эта мысль тоже до сих пор не приходила мне в голову, и мурашки вернулись с новой силой. Беременность была маловероятной, а вот гонорея или сифилис – нет. – Мы не можем до тех пор, пока я не пройду курс пенициллина.

Уже договаривая, я поднималась со скамьи.

– Куда ты идешь? – ошарашенно спросил он.

– В кабинет!

В коридоре было темно, а очаг в кабинете не разожжен, но это меня не остановило. Я распахнула дверь шкафа и стала лихорадочно рыться внутри. Мне на плечо упал луч света, освещая ряд поблескивающих бутылочек. Джейми зажег лучину и зашел вслед за мной.

– Что, ради всего святого, ты творишь, саксоночка?

– Пенициллин, – ответила я, хватая одну из бутылочек и кожаный мешочек, в котором я хранила шприцы из змеиных зубов.

– Сейчас?

– Да, черт возьми, сейчас! Можешь зажечь свечу?

Он сделал это, и свет задрожал, превратившись в желтый теплый шар, поблескивающий на кожаных трубках самодельных шприцов. К счастью, у меня в запасе имелась хорошая порция раствора пенициллина. Жидкость в бутылке была розовой – плесень из этой партии я растила на выдохшемся вине.

– Ты уверена, что сработает? – тихо спросил Джейми из темноты.

– Нет, – коротко отозвалась я. – Но это все, что у меня есть. – Мысль о спирохетах, неторопливо размножающихся в моей крови каждую секунду, заставила руки задрожать. Я подавила страх, что пенициллин может оказаться неэффективным. Он творил чудеса с простыми поверхностными инфекциями. Нет никаких причин думать, что он…

– Давай я сделаю это, саксоночка. – Джейми взял шприц у меня из рук. Мои пальцы были скользкими и неуклюжими, его – уверенными. Лицо в отблеске свечи выглядело спокойным, пока он наполнял шприц.

– Мне первому, – сказал он, возвращая шприц.

– Тебе? Но тебе не нужно… Я имею в виду, ты же ненавидишь инъекции, – закончила я слабым голосом.

Он коротко фыркнул и насупился.

– Послушай, саксоночка, если я хочу побороть твои и свои страхи, а я хочу, то бояться иголок мне как-то не к лицу, верно? Сделай это! – Он повернулся ко мне боком, наклонился и, поставив один локоть на столешницу, задрал край килта, обнажая мускулистую ягодицу.

Я не знала, смеяться или плакать. Можно было продолжить спорить, но, взглянув на него, стоящего с голой задницей и упертого, как скала, я поняла, что это бессмысленно. Он уже принял решение, и нам обоим придется жить с его последствиями.

Вдруг странно успокоившись, я подняла шприц, аккуратно сжимая его, чтобы удалить пузырьки воздуха.

– Тогда перенеси вес, – сказала я, грубо подталкивая его. – Расслабь эту сторону, я не хочу сломать иглу.

Он с шипением вдохнул: игла была толстой, и внутри было достаточно винного спирта, чтобы сделать инъекцию болезненной, в чем я убедилась минутой позже, когда вводила лекарство себе под кожу.

– Ай! Ой! Ох, Иисус твою Рузвельт Христос! – воскликнула я, сжимая зубы, когда вытаскивала иглу из бедренной мышцы. – Господи, как больно!

Джейми криво улыбнулся, все еще растирая задницу.

– Ай, что ж. Вторая часть уж точно не будет хуже.

Вторая часть. Я внезапно почувствовала какую-то пустоту внутри и головокружение, как будто не ела неделю.

– Ты… ты уверен? – спросила я, откладывая шприц.

– Нет, – ответил Джейми. – Не уверен. – Потом он глубоко вдохнул и посмотрел на меня, выражения лица было не разобрать в неверном пламени свечи. – Но я намерен попробовать. Я должен.

Глядя на него, я разглаживала льняную рубашку на проколотом бедре. Он уже давно сбросил все маски: сомнение, злость, страх ясно отражались в его чертах. Я вдруг подумала, что сейчас даже мои собственные эмоции было труднее прочесть, они были скрыты под синяками.

Что-то мягко коснулось моей ноги с негромким «мурр!», и я посмотрела вниз, чтобы увидеть Адсо, который притащил мне мертвую полевку, без сомнения, в знак своей любви. Я приподняла край рта, губы защипало, потом подняла глаза на Джейми и растянулась в настоящей улыбке, позволяя ране снова разойтись и чувствуя серебряный привкус крови на языке.

– Ладно… Ты всегда кончал для меня со всеми проблемами, когда я в этом нуждалась. Думаю, справишься и сейчас.

Мгновение Джейми выглядел озадаченным, не ухватив двусмысленной шутки. Потом до него дошло, и он покраснел. Губы неопределенно дернулись несколько раз, как будто он не мог выбрать – потрясла я его или насмешила.

Я подумала, что он отвернулся, чтобы скрыть свое лицо, но на самом деле он сделал это только для того, чтобы заглянуть в шкаф. Джейми нашел, что искал, и повернулся ко мне с бутылкой моего лучшего мускатного вина, тускло поблескивающей в темноте. Он зажал ее локтем и тут же достал вторую.

– Да, кончу, – сказал он, протягивая мне свободную руку. – Но если ты думаешь, что хоть один из нас будет при этом трезвым, саксоночка, ты сильно ошибаешься.

* * *

Порыв ветра из открытой двери пробудил Роджера от беспокойного сна. Он уснул сидя на скамье – ноги вытянуты на полу, Джемми теплым калачиком свернулся на груди. Он растерянно заморгал, когда Брианна наклонилась, чтобы забрать мальчика.

– Там дождь? – спросил он, уловив запах влаги и озона от ее плаща. Он сел прямее и провел ладонью по лицу с отросшей четырехдневной щетиной, чтобы проснуться.

– Пока нет, но скоро начнется. – Она уложила Джема обратно в кроватку, укрыла его и сняла плащ, прежде чем вернуться к Роджеру. Брианна пахла ночью, и ее рука на его горящей щеке была холодной. Он обхватил руками ее талию и уткнулся в нее головой, вздыхая. Он был бы счастлив сидеть так вечно, ну, или по крайней мере еще час-другой. Она коротко и нежно погладила его голову, а потом отошла, чтобы зажечь свечу от очага.

– Ты, должно быть, умираешь с голоду. Приготовить тебе что-нибудь?

– Нет. То есть… да. Пожалуйста.

Последние остатки сна испарились, как только он понял, что действительно очень хочет есть. После остановки у ручья они больше не делали привалов, Джейми не терпелось вернуться домой. Роджер не мог вспомнить, когда ел в последний раз, но до этой минуты не ощущал даже намека на голод.

Он набросился, как дикий зверь, на хлеб с маслом и джемом, которые она принесла ему. Он ел совершенно бездумно, и прошло несколько минут, прежде чем он, дожевывая последний кусок, догадался спросить ее:

– Как твоя мать?

– В порядке, – ответила она, необычайно похоже изображая Клэр с ее по-английски твердой верхней губой. – В полном порядке. – Она гримасничала, и Роджер тихо засмеялся, машинально оглядываясь на детскую кроватку.

– Так все-таки?

Бри изогнула бровь, глядя на него.

– А ты как думаешь?

– Нет, – признал он, становясь серьезней. – Но вряд ли скажет тебе правду. Она не хочет, чтобы ты беспокоилась.

Она издала грубоватый гортанный звук в ответ на это замечание и повернулась к нему спиной, откидывая с шеи копну волос.

– Поможешь мне со шнуровкой?

– Ты звучишь прямо как твой отец, когда делаешь этот звук, – только выше. Тренировалась? – Он поднялся и расслабил завязки на платье, а потом занялся и корсетом. Подчиняясь импульсу, Роджер запустил руки под платье и положил их на теплую округлость ее бедер.

– Каждый день. А ты тренировался? – Она наклонилась назад, прижимаясь к нему, и его руки поднялись вверх, обхватывая груди.

– Нет, – признал он. – Это больно.

Это была идея Клэр: он должен был распеваться, повышая и понижая голос, чтобы расслабить связки и, если повезет, вернуть его оригинальное звучание.

– Трус, – сказала она, но голос прозвучал так же мягко, как прикосновение ее волос к его щеке.

– Да, так и есть, – ответил Роджер тихо. Было больно, но его тревожила не физическая боль. Эхо его прежнего голоса внутри, его мощь и легкость, оказывалось рядом с невразумительными звуками, которые теперь с таким трудом извлекались из горла: хрипы, писк и клокотание. «Как будто подыхающая свинья пытается перекричать ворону», – подумал он с отвращением.

– Это они трусы, – сказала Бри по-прежнему мягко, но в голосе зазвучали железные нотки. Она слегка напряглась в его объятиях. – Ее лицо! Ее бедное лицо! Как они могли? Как вообще кто-то может сделать нечто подобное?

Ему неожиданно привиделась Клэр, обнаженная, сидящая у пруда: грудь залита кровью из только что вправленного носа. Он подался назад, почти отдернув руки от ее груди.

– Что? – спросила Бри удивленно. – В чем дело?

– Ни в чем. – Он вытащил руки из-под платья и отступил назад. – Я эээ… Есть у нас молоко?

Брианна странно посмотрела на него, но сходила в кладовую у заднего двора и принесла кувшин молока. Роджер жадно пил, пока она по-кошачьи внимательно наблюдала за ним, раздеваясь и облачаясь в сорочку.

Бри присела на кровать и стала расчесывать волосы, чтобы заплести на ночь в косу. Повинуясь порыву, он потянулся к ней и забрал щетку. Он без слов запустил пальцы в гущу ее волос, приподнимая их и убирая от лица.

– Ты такая красивая, – шептал он, чувствуя, как слезы снова защипали глаза.

– Ты тоже. – Она положила руки ему на плечи и осторожно опустила его на колени перед собой. Бри вопросительно заглядывала ему в глаза, и он, как мог, старался не отводить взгляд. Тогда она слегка улыбнулась и потянулась к шнурку, который стягивал его волосы.

Они рассыпались по его плечам пыльным черным облаком, источая запах гари, лошадей и несвежего пота. Он запротестовал, когда она взяла расческу, но Бри не обратила на это внимания и заставила его склонить голову к ней на колени, пока она выбирала сосновые иглы и колючки паслена из его волос, медленно расчесывая спутанные пряди. Его голова опускалась все ниже и ниже, и в конце концов он уткнулся в ее бедра, вдыхая знакомый аромат.

Это напомнило ему средневековые полотна: преклоняющие колена грешники, головы покаянно опущены. Пресвитериане не исповедуются на коленях, так делают только католики. В такой же темноте, скрытые от чужих глаз.

– Ты не спросила меня, что случилось, – прошептал он наконец в темноту ее бедер. – Отец рассказал тебе?

Роджер слышал ее участившееся дыхание, но голос казался спокойным, когда она ответила.

– Нет.

Она больше ничего не сказала, и в комнате повисло молчание, нарушаемое лишь шорохом расчески, скользящей по волосам, да воем ветра снаружи.

Неожиданно Роджер подумал о том, как все идет у Джейми. Тесть действительно сделает что хотел? Попробует… Он отогнал от себя мысль, не в силах додумать ее до конца. Вместо этого ему снова вспомнилась Клэр, выходящая из рассвета, опухшее лицо как маска. По-прежнему она, но скрытая, неясная, будто дальняя планета на орбите, что уходит в просторы открытого космоса… Когда она вернется? Вот Клэр наклоняется, чтобы коснуться мертвых, так хочет Джейми, теперь она знает, какая цена заплачена за ее поруганную честь.

Ему вдруг пришло в голову, что дело не в ребенке. Это был страх, но боялся Джейми не этого. Он боялся, что потеряет ее, что она уйдет от него, погрузится в эту пустоту и темноту без него, если ему не удастся как-нибудь привязать ее, оставить при себе. Но, боже мой, какой риск, когда женщина так потрясена и искалечена, как он может так рисковать?

Как ему не рисковать?

Брианна опустила расческу, но оставила ладонь у него на голове, нежно перебирая волосы. Ему был слишком хорошо знаком этот страх, он отлично помнил ту пропасть, что однажды разверзлась между ними, и сколько потребовалось смелости, чтобы преодолеть ее. Потребовалось им обоим.

Может, он и был трусом в некотором смысле, но не таким трусом.

– Брианна, – сказал он и почувствовал комок в горле, почувствовал шрам от веревки. Она услышала мольбу в его голосе и, когда он поднял голову, посмотрела на него, протягивая руку к лицу. Роджер крепко схватил ее ладонь, прижал к щеке и потерся о нее.

– Брианна, – повторил он.

– Что? Что такое? – Ее голос был тихим, чтобы не разбудить малыша, но полным тревоги.

– Брианна, ты поймешь меня?

– Ты знаешь, что пойму. В чем дело?

Ее тело было очень близко, готовое утешить, и он желал ее так страстно, что лег бы прямо здесь, на ковре у очага, и зарылся лицом в ее грудь. Но пока нельзя.

– Просто… Послушай то, что я должен рассказать. А потом, молю, скажи, что я поступил правильно.

Он имел в виду, что она должна сказать, что все еще любит его, но не мог этого произнести.

– Тебе не обязательно рассказывать мне, – прошептала Бри. Ее глаза были темными и мягкими, бездонными, заранее всепрощающими. И где-то за ними он увидел другую пару глаз, пьяных глаз, что смотрели на него сначала ошарашенно, а потом, когда он занес руку для решающего удара, с испугом.

– Обязательно, – спокойно сказал он. – Задуй свечу.

* * *

Не на кухне, она все еще хранит следы эмоционального взрыва. И не в кабинете, с его острыми углами воспоминаний. Джейми замялся, потом кивнул в сторону лестницы и приподнял одну бровь. Я кивнула в ответ и последовала за ним в спальню.

Она казалась одновременно знакомой и чужой, так случается, когда отлучаешься на время из дома. Может, это из-за моего сломанного носа или я просто вообразила запах, но пахло тоже странно, холодом и какой-то затхлостью, хотя комнату недавно убирали. Джейми поорудовал кочергой, и вокруг разлился свет, освещая бревенчатые стены, запахи дыма и горячей смолы помогли заполнить пустоту.

Ни один из нас не посмотрел в сторону постели. Джейми зажег свечу на туалетном столике, поставил два стула возле окна и открыл ставни в беспокойную ночь. Он принес две оловянные кружки снизу и теперь наполнил их, поставив вместе с бутылками на широкий подоконник.

Я стояла в дверном проеме, наблюдая за приготовлениями, и чувствовала себя очень-очень странно. Во мне самым причудливым образом боролись противоречивые чувства. С одной стороны, мне казалось, будто Джейми – чужак. Я не могла даже представить себе, не говоря о том, чтобы вспомнить, что можно испытывать легкость, прикасаясь к нему. Его тело больше не было естественным продолжением моего, оно стало чем-то незнакомым, недоступным. В то же время я ощущала приходящие без всякого предупреждения приступы похоти. Это происходило весь день. Они были совсем не похожи на привычно разгорающееся желание или на внезапную вспышку страсти. Не напоминали даже ту цикличную, неосознанную, полностью телесную нужду, которая волнами расходилась изнутри, диктуя потребность в спаривании. Это было пугающе.

Он наклонился, чтобы подкинуть еще одно полено в огонь, и я едва не упала, потому что вся кровь отлила от лица. Свет горел на рыжих волосах его предплечий, подчеркивал тени на лице…

Это было абсолютно обезличенное чувство сумасшедшего голода, оно овладело мной, но не было частью меня и потому приводило в ужас. Я боялась его и по этой причине избегала прикосновения Джейми, боялась больше возможного отчуждения.

– Ты в порядке, саксоночка? – Он заметил выражение моего лица и подошел чуть ближе, хмурясь. Я вытянула руку, чтобы остановить его.

– В порядке, – ответила я, задыхаясь. Я поспешно села, колени вдруг превратились в кисель, и взяла одну из кружек с вином. – Будем!

Его брови поползли вверх, но он пошел к стулу напротив.

– Будем, – сказал он тихо и поднес свою кружку к моей.

Я ощущала тяжесть сосуда в руке и чувствовала сладковатый запах вина.

Пальцы на руках и ногах были ледяными, как и кончик носа. Это изменение тоже случилось очень резко. В следующую минуту я, быть может, начну страдать от жара, взмокну и разрумянюсь. Но сейчас мне было холодно, и я поежилась от влажного ветра, дующего из окна.

Запах вина был достаточно сильным, чтобы произвести эффект даже на мои онемевшие рецепторы. Его сладость успокаивала нервы и желудок. Первую кружку я выпила быстро и тут же налила вторую, отчаянно желая отделить себя от реальности завесой легкого забытья.

Джейми пил медленнее, но наполнил свою кружку вместе со мной. Обитый кедром сундук нагрелся от огня и начал источать приятный знакомый аромат. Джейми поглядывал на меня время от времени, но ничего не говорил. Молчание между нами точно не было неловким, но в нем ощущалось напряжение.

Я знала, что нужно что-то сказать. Но что? Маленькими глотками я допивала вторую кружку, терзая свой мозг. Наконец я протянула руку и прикоснулась к его носу там, где тонкая линия давно зажившего перелома оставила белый след на коже.