Текст книги "Скажи пчелам, что меня больше нет"

44
Жуки с крошечными красными глазами

Саванна

Конец августа

Уильям поселился с Джоном Синнамоном на окраине топей в маленьком, похожем на сарай домишке. Из простого упрямства, как он и сам понимал в глубине души, хотя убеждал себя, что из приличия и чувства гордости, пускай и возмутительного республиканского свойства. Тем не менее лорд Джон без лишних слов отвел Уильяму комнату в доме номер двенадцать на Оглторп-стрит, где тот частенько ночевал, когда приходил ужинать. Он все еще носил ту же одежду, в которой прибыл в Саванну, хотя слуга лорда Джона каждый вечер ее забирал, чистил, стирал или чинил, прежде чем вернуть поутру.

Однако в то утро Уильяма ждал костюм из темно-серого бархата с жилетом из охристого шелка, искусно расшитым маленькими цветными жуками с крошечными красными глазками. Рядом лежало чистое белье и шелковые чулки. Его армейское обмундирование исчезло, если не считать истоптанных сапог, немым укором стоящих возле умывальника: царапины и потертости на них не мог скрыть даже свежий слой ваксы.

Помедлив в нерешительности, Уильям надел баньян, который ему одолжил папа (ночью лил дождь, а тонкая синяя шерсть защищала от утренней прохлады), умылся и сошел вниз к завтраку.

Папа и Амаранта сидели за столом с таким видом, будто поднялись не с постели, а из могилы.

– Доброе утро, – громко произнес Уильям и тоже сел. – Где Тревор?

– С твоим другом мистером Синнамоном, – сонно моргая, ответила Амаранта. – Благослови его Господь. Он искал тебя, но, поскольку ты все еще дрых как боров, он взял Тревора на прогулку.

– Маленький чертенок хныкал всю ночь напролет, – заметил лорд Джон, пододвигая к Уильяму горшочек с горчицей. – Сегодня копченая рыба, – добавил он в качестве объяснения. – Разве ты его не слышал?

– В отличие от некоторых я спал сном праведника, – заявил Уильям, намазывая маслом кусочек поджаренного хлеба. – Не слышал ни звука.

Оба родственника уставились на него поверх подставки для тостов.

– Сегодня вечером я уложу его с тобой, – сказала Амаранта, пытаясь пригладить свои непослушные локоны. – Посмотрим, насколько праведно ты будешь себя чувствовать к рассвету.

Из задней части дома донесся дымно-сладкий запах бекона, и все трое невольно выпрямились на стульях, когда кухарка внесла огромное серебряное блюдо не только с беконом, но и с сосисками, кровяной колбасой и жареными грибами.

– Elle ne fera pas cuire les tomates. Elle pense qu’elles sont toxiques, – заметил его светлость, слегка пожав плечами. «Она больше не готовит помидоры. Считает их ядовитыми».

– La façon dont elle les cuits, elle a raison, – пробормотала Амаранта на хорошем французском, правда с необычным акцентом. «Воистину, учитывая ее манеру готовки».

Отец поднял бровь: очевидно, он не подозревал, что Амаранта вообще говорит по-французски.

– Я… хм… видел одежду, которую ты любезно для меня приготовил, – сказал Уильям, деликатно меняя тему. – Разумеется, я весьма признателен, хотя думаю, в ближайшее время случая ее надеть не представится. Возможно…

– Серый цвет тебе очень к лицу, – с довольным видом заметил лорд Джон, когда вошла Мойра и поставила рядом с ним фужер с чем-то, по запаху напоминавшим кофе с виски. Он кивнул в сторону Амаранты, сидевшей напротив Уильяма. – Твоя кузина сама вышила жуков на жилете.

– О… Благодарю, кузина. – Уильям с улыбкой наклонил голову. – Столь экзотического жилета у меня еще не было.

Амаранта с возмущенным видом выпрямилась и плотнее затянула накидку на груди.

– И вовсе они не экзотические! Эти жуки, в точности таких цветов и форм, водятся здесь, в Колониях! Ну, ладно, – смягчилась она, – признаю, красные глаза действительно вольность с моей стороны. Я посчитала, что для узора требуется больше красного и единственной божьей коровки недостаточно.

– Вполне резонно, – заверил ее лорд Джон. – Разве ты никогда не слышал о licencia poetica[124]124
  Поэтическая вольность (лат.).


[Закрыть], Уилли?

– Уильям, – холодно отрезал тот. – И да, слышал. Спасибо, кузина, за этих очаровательно поэтичных жуков. Кстати, у них есть названия?

– Конечно. – После чая и колбас Амаранта заметно оживилась; на щеках у нее выступил румянец. – Я перечислю тебе позже, когда ты его наденешь.

Последние слова вызвали у молодого человека легкий, но безошибочный трепет, а вместе с ним – мгновенное видение ее тонкого пальца, медленно скользящего от жука к жуку по его груди. Не только он это заметил: отец тоже внимательно посмотрел на Амаранту. Однако лицо кузины не выражало никаких признаков намеренного флирта, а взгляд был устремлен на стоящую перед ней тарелку с дымящейся копченой рыбой.

Уильям взял ложку горчицы и пододвинул горшочек Амаранте.

– Бог с ними, с жуками и украшениями, – сказал он. – Я не могу надеть серые бархатные бриджи, чтобы чистить сарай с Синнамоном, а именно такие у меня на сегодня планы.

– Вообще-то, нет, Уильям. – Лорд Джон произнес его имя с легкой ноткой иронии. – Твое присутствие необходимо на обеде у генерала Прево.

Вилка Уильяма с копченой рыбой замерла на полпути ко рту.

– Зачем? – осторожно спросил он. – Какое, черт возьми, генералу Прево до меня дело?

– Надеюсь, никакого, – сказал отец, потянувшись за горчицей. – Как военный, он неплох, но у него жуткий швейцарский акцент и ни на гран чувства юмора. Говорить с ним – все равно что катить в гору большую бочку с табаком. Однако… – добавил лорд Джон, оглядывая стол. – Куда подевалась перечница? Так вот, в настоящее время он принимает у себя группу политиков из Лондона, а из Южной Каролины на встречу с ними приехали два старших офицера Корнуоллиса.

– И?..

– Ага, вот ты где! – Подняв салфетку, лорд Джон обнаружил под ней перечницу. – И, как я слышал, некий Дэннис Рэндолл – он же Дэннис Рэндолл-Айзекс – в их числе. Сегодня утром он прислал записку, в которой говорится, что, раз уж ты остановился у меня, не буду ли я так любезен взять тебя с собой и Хэлом на обед, поскольку он раздобыл тебе приглашение.

* * *

Когда они вышли из дома, было жарко и душно, однако сгущавшиеся над головой тучи давали желанную тень.

– Пожалуй, дождь пойдет только к вечеру, – взглянув на небо, заметил лорд Джон. – И все же не захватить ли тебе плащ, ради твоего нового жилета?

– Нет.

Уильям думал не о своем изысканном наряде. И не о Рэндолле – каковы бы ни были намерения Дэнниса, Уильям скоро о них узнает. Его мысли занимала Джейн.

Он избегал Барнард-стрит с тех пор, как они с Синнамоном вернулись в Саванну. На этой улице располагался штаб гарнизона, всего в полумиле от дома номер двенадцать по Оглторп-стрит. Напротив, на другой стороне площади стоял дом командира – большое красивое здание с овальным окошком в парадной двери. А в центре площади – огромный вечнозеленый дуб, поросший мхом. Висельное дерево.

Отец что-то говорил, но Уильям не слушал. Лорд Джон, по-видимому, это заметил и умолк. Так они дошли до дома дяди Хэла, где тот уже поджидал их в парадном облачении. Он оглядел костюм Уильяма и одобрительно кивнул, сказав лишь:

– Если Прево предложит тебе вернуться на службу, не соглашайся.

– С чего бы? – коротко ответил Уильям, на что дядя хмыкнул, вероятно выражая согласие.

Пропустив Уильяма с его размашистым шагом вперед, отец и дядя пошли следом.

Им не удалось повесить Джейн. Ее заперли в комнате в доме с овальным окном, выходящим на дерево. Оставили одну пережидать последнюю ночь на земле. Она умерла при свете свечи, порезав запястья разбитой бутылкой. Выбрала свою участь. Уильям чувствовал запах пива и крови, видел выражение лица девушки в мерцающих бликах свечи: спокойное, отстраненное, не выказывающее страха. Ей было бы приятно это узнать – она ненавидела показывать свой страх другим.

Почему я не успел тебя спасти? Разве ты не знала, что я за тобой приду?

Они прошли под ветвями дерева, шаркая сапогами по сбитой дождем мокрой листве.

– Stercus[125]125
  Дерьмо (лат.).


[Закрыть], – прозвучал за спиной дядин голос, и Уильям, вздрогнув, обернулся.

– Что?

– Действительно – что?

Дядя Хэл кивнул на небольшую группу мужчин, появившихся с другой стороны площади. Некоторые были одеты как джентльмены – возможно, лондонские политики, – однако Уильям заметил и нескольких офицеров. Включая полковника Арчибальда Кэмпбелла.

На мгновение Уильям пожалел, что вместо отца с дядей рядом с ним нет Джона Синнамона. Хотя…

Он услышал, как отец фыркнул, а дядя Хэл мрачно хмыкнул. С легкой улыбкой Уильям устремился в сторону Кэмпбелла, который, замедлив шаг, что-то говорил одному из джентльменов.

– Добрый день, сэр, – поприветствовал он полковника и прошел к двери, достаточно близко от Кэмпбелла, чтобы тот инстинктивно отступил. Позади дядя Хэл с безупречной вежливостью произнес: «К вашим услугам, сэр», а затем раздалось отцовское сердечное: «Рад снова вас видеть, полковник. Надеюсь, вы в добром здравии?»

Уильям не расслышал ответа на эту любезность, но, судя по выражению лица Кэмпбелла – побагровевшим щекам и маленьким черным глазам, мечущим убийственные взгляды в сторону Греев, – ему было что ответить.

Уильям почувствовал себя намного лучше. Он подождал, пока дядя представит его генералу Прево и офицерам, что тот и сделал – отрывисто, но достаточно вежливо. Судя по всему, Прево с дядей Хэлом испытывали взаимную неприязнь, однако признавали друг друга профессиональными солдатами, готовыми сделать все необходимое для решения военных задач независимо от личных антипатий.

Он пожал Прево руку, украдкой высматривая шрам. По словам папы, Прево получил прозвище Дырявая Башка из-за пули, пробившей ему череп в сражении при Квебеке. К своему удовольствию, Уильям заметил углубление в кости прямо над виском – темную впадинку под краем парика.

– Милорд? – раздалось у него за плечом, когда он входил в залу, где гостей потчевали хересом и закусками, дабы те не умерли с голоду в ожидании обеда.

– Мистер Рэнсом, – твердо сказал Уильям, оборачиваясь, и увидел Дэнниса Рэндолла. В парадном обмундировании тот выглядел гораздо более soigné[126]126
  Опрятным (фр.).


[Закрыть], чем во время их предыдущей встречи. – К вашим услугам, сэр.

Он заметил и вошедшую с Кэмпбеллом группу. Тем временем дядя Хэл с отцом каким-то образом ухитрились подойти к Прево с фланга и теперь на правах принимающей стороны радушно приветствовали лондонских политиков (некоторых дядя, похоже, знал лично), прежде чем Кэмпбелл успел их представить.

Уильям с улыбкой повернулся к Дэннису.

– Есть новости о моем кузене?

– Не совсем. – Рэндолл взял с подноса два бокала хереса и протянул один Уильяму. – Зато мне известно имя британского офицера, который получил оригинал письма с известием о его смерти.

– Полковник Ричардсон? – разочарованно спросил Уильям. – Я знаю.

Однако Дэннис покачал головой.

– Нет. Письмо было отправлено Ричардсону полковником Банастром Тарлетоном.

Херес попал Уильяму не в то горло, и он закашлялся.

– Что? Тарлетон получил письмо от американцев? Как? Почему?

Их последняя встреча с Баном Тарлетоном – на поле битвы при Монмуте – закончилась ожесточенной дракой из-за Джейн. Уильям справедливо полагал, что вышел победителем.

– Я и сам хотел бы знать, – ответил Дэннис, кланяясь джентльмену в синем бархате на другом конце залы. – Искренне надеюсь, что ты выяснишь и расскажешь мне. Кстати, есть новости о нашем друге Иезекиле Ричардсоне?

– Да, хотя, полагаю, ничего особенно полезного. Мой… отец получил письмо от одного знакомого капитана, и тот мимоходом упомянул, что видел Ричардсона в доках Чарльстона.

– Когда?

Дэннис не выдал откровенного волнения по данному поводу, однако склонил голову набок – совсем как терьер, которому почудилось шуршание суслика под землей.

– Письмо отправлено месяцем ранее. Неизвестно, видел ли капитан Ричардсона тогда же или раньше. Причем в записке Шермерхорна – так зовут капитана – нет и намека на то, что Иезекиль Ричардсон – перебежчик. Полагаю, он был не в мундире. Я имею в виду, не в американском мундире.

– И это все?

Однако разочарованный терьер вновь оживился, когда Уильям продолжил:

– Вроде бы компанию Ричардсону составлял джентльмен по имени Хаим. Но в письме ничего не сказано о том, что их связывает или кто такой Хаим.

– Я знаю, кто он. – Дэннис пытался не показывать волнения, однако скрыть заинтересованность не вышло.

В эту секунду разговор прервался ударом маленького гонга: дворецкий возвестил, что обед подан. Дэнниса окликнул другой знакомый, и он оставил Уильяма.

– Все в порядке, Уилли? – Отец возник рядом в тот момент, когда молодой человек прошел через двойные двери приемной в просторный холл с причудливым ковром из расписного холста, имитирующего мозаику римской виллы. – Какие-нибудь сведения о Бене?

– Не слишком много, но кое-что. – Уильям торопливо изложил суть своего разговора с Рэндоллом.

– Он говорит, что знает человека, с которым Ричардсона видели в Чарльстоне. Хаима.

– Хаим? – Поравнявшийся с ними дядя Хэл приподнял бровь.

– Кажется, так, – ответил Уильям. – Ты его знаешь?

– Не то чтобы знаю, – пожал плечами дядя. – Просто слышал о богатом польском еврее по имени Хаим Соломон. Не представляю, какого черта ему могло понадобиться в Чарльстоне, хотя… Последнее, что мне о нем известно, – его приговорили к смертной казни как шпиона, в Нью-Йорке.

* * *

И без того тягостный обед был омрачен досадными пустяками. Уильяма посадили между мистером Сайксом-Халлеттом (членом парламента откуда-то из Йоркшира, судя по непостижимому выговору) и стройным франтоватым джентльменом в бутылочно-зеленом сюртуке по фамилии Морчак (или, возможно, Сморчок). Не замечая каменных взглядов сидящих рядом офицеров, он без умолку трещал о гениальности Южной кампании (явно не имея о ней ни малейшего представления) и продолжал обращаться к Уильяму «лорд Элсмир», хотя тот сдержанно попросил его перестать.

Уильям вроде бы уловил сочувственный взгляд дяди Хэла за соседним столиком, правда, не мог утверждать наверняка.

– Правильно ли я понимаю, что вы подали в отставку, лорд Элсмир? – спросил сморчок в зеленом, уплетая вареного лосося. – Полковник Кэмпбелл говорит, у вас возникли… неприятности из-за девушки? Заметьте, я вас нисколько не осуждаю. – Он понимающе приподнял тонкую, как волосок, бровь. – Военная карьера хороша для людей со способностями, но стесненных в средствах. А вам, насколько я знаю, не нужно пробивать дорогу в жизни ценой – пускай лишь гипотетически – собственной крови.

Воспитание обязывало Уильяма проявлять вежливость даже в неблагоприятных обстоятельствах, поэтому он просто подцепил вилкой кроличий паштет и отправил в рот, вместо того чтобы вонзить ее Морчаку в горло.

Что же до Кэмпбелла… Вообще-то его мало заботили наговоры Кэмпбелла. Гораздо сильней его тяготил тот факт, что он больше не служит в армии. Он чувствовал себя самозванцем, нарушителем, бесполезным и никчемным болваном, который сидит среди военных в жилете, вышитом чертовыми жуками, прости, Господи!

На собрании присутствовало около тридцати человек, и две трети из них были в мундирах. Уильям остро ощущал грань между гражданскими и армейскими. Разумеется, и те и другие вели себя уважительно, но в этом уважении сквозило скрытое презрение – с обеих сторон.

– Какой очаровательный жилет, сэр, – с улыбкой заметил сидящий напротив мужчина. – Я питаю большое пристрастие к жукам. Их собирал мой дядя – после смерти он завещал свою коллекцию Британскому музею.

Этого человека зовут Престон, вспомнил Уильям, второй секретарь заместителя военного министра или что-то в таком роде. Однако в тоне его голоса и во взгляде не было насмешки; лицо, хотя и невзрачное, отличалось мужественностью, на большом крючковатом носу сидело пенсне. Похоже, он просто хотел завязать дружескую беседу.

– Их вышила моя кузина, сэр, – слегка кивнул Уильям. – Ее отец – натуралист. Она уверяет, что жуки полностью соответствуют оригиналу, за исключением глаз – это лично ее фантазия.

– Ваша кузина? – Престон глянул на соседний стол, за которым папа и дядя Хэл беседовали с Прево и двумя его почетными гостями: мелкопоместным дворянином, представляющим лорда Джорджа Жермена, государственного секретаря по делам Колоний, и каким-то разряженным французом. – Герцог уж точно не натуралист. О, должно быть, вы говорили о дяде с материнской стороны?

– Э-э… Нет, сэр, я ввел вас в заблуждение. Кузина – вдова моего двоюродного брата и невестка моего дяди. – Он наклонил голову в сторону соседнего столика. – Ее муж погиб в плену в Нью-Джерси, а она с маленьким сыном поселилась у… нас.

– Мои глубокие соболезнования молодой женщине, милорд, – сказал Престон с искренним беспокойством. – Полагаю, ее муж был офицером. Вам известно, в каком полку?

– Да, – ответил Уильям, смирившись с «милордом». – В Тридцать четвертом. А что?

– Я младший заместитель заместителя военного министра, милорд, и мне поручено следить за содержанием наших военнопленных. Которое, боюсь, оставляет желать лучшего, – прибавил он и поджал губы. – В большинстве случаев все, что я могу, – это просить и направлять помощь со стороны церквей и сострадательных лоялистов из окрестностей. Американцы настолько стеснены в средствах, что едва способны прокормить собственные войска, не говоря уже о пленных. Стыдно признать, то же самое порой можно сказать и в отношении британской армии.

Два лакея принесли суп, и Престон откинулся на спинку стула.

– Сейчас не время и не место для подобных дискуссий, – продолжил он, глядя, как перед ним опускают суповую тарелку. – Но если позже у вас появится свободное время, милорд, буду весьма признателен, если вы расскажете мне все, что знаете, о вашем кузене и условиях его содержания. Если это не слишком болезненно, – поспешно добавил он, еще раз взглянув на дядю Хэла.

– С удовольствием. – Уильям взял серебряную ложку и попробовал суп из лобстера. – Возможно, мы могли бы встретиться сегодня вечером в «Арках»? Розовый дом, может, слышали? Не хочу доставлять беспокойство дяде. – Он тоже посмотрел на дядю Хэла – тот, похоже, испытывал несварение то ли физического, то ли духовного свойства; папа тем временем чересчур пристально разглядывал свою тарелку.

– Конечно. – Мистер Престон быстро окинул взором герцога и понизил голос. – Не знаю, вправе ли я просить, чтобы вас сопровождал отец. Разумеется, он уже давно не ведет дел с заключенными, однако…

– С заключенными? – Что-то маленькое и твердое подпрыгнуло в животе Уильяма, будто он случайно проглотил мячик для гольфа. – Мой отец?

Мистер Престон смущенно моргнул.

– Простите, милорд. Я думал…

– Не важно, – отмахнулся Уильям. – Что вы имели в виду, говоря о его делах с заключенными?

– Но ведь лорд Джон был начальником тюрьмы в Шотландии примерно… лет двадцать – двадцать пять назад? Как же она называлась… Ах да. Ардсмур. Вы не знали? До чего неловко, прошу меня извинить.

– Двадцать пять лет назад… – повторил Уильям. – Полагаю, некоторые из заключенных были предателями-якобитами, участвовавшими в восстании?

– Именно. – Мистер Престон явно испытывал облегчение оттого, что Уильям не обиделся. – Большинство из них, насколько помню. Я написал парочку брошюр на тему тюремной реформы, и значительная часть моих исследований касалась обращения с заключенными-якобитами. Я мог бы рассказать вам об этом подробнее сегодня вечером. Скажем, в десять часов?

– Очаровательно, – сердечно откликнулся Уильям и сунул в рот полную ложку холодного супа.

45
Не совсем проказа

Лорд Джон поднял ложку с горячим супом и, остужая, подержал на весу, буравя взглядом джентльмена, сидевшего напротив рядом с Прево. Он чувствовал, как по соседству кипит Хэл, и на мгновение подумал, не пролить ли суп ему на ногу и вывести из обеденной залы, пока тот не сказал или не совершил чего-нибудь опрометчивого.

Бывший сводный брат, только что представленный им как кавалер Сент-Оноре, не мог не заметить реакции Греев на свое появление, однако сохранял полное sang-froid[127]127
  Хладнокровие (фр.).


[Закрыть] и рассеянно скользил по ним взглядом, не встречаясь глазами ни с тем, ни с другим. Он болтал с Прево на парижском французском и, насколько мог судить Джон, вовсю строил из себя француза, черт бы его побрал!

Перси, ты… ты… Как ни странно, лорд Джон не нашел подходящего эпитета. Перси не вызывал у него ни симпатии, ни доверия, но когда-то он любил этого человека и не боялся открыто признаться в этом самому себе.

Персиваль Уэйнрайт (Джон мог поклясться, что настоящее имя – Персеверанс – известно лишь ему одному в целом свете) был хорошо сложен и превосходно выглядел в дорогом модном костюме из темно-красного шелка и бледно-голубом жилете в белую полоску. Его по-прежнему отличали тонкие привлекательные черты и мягкий взгляд карих глаз, хотя выражение лица за последние годы приобрело твердость, а вокруг губ залегли новые морщинки.

– Месье, – с поклоном обратился Джон к Перси и продолжил по-французски: – Позвольте представиться, я лорд Джон Грей, а это, – он кивнул в сторону Хэла, который шумно засопел, – мой брат, герцог Пардлоу. Для нас большая честь находиться в вашем обществе, но позвольте спросить, какая… счастливая случайность привела вас сюда?

– A votre service[128]128
  К вашим услугам (фр.).


[Закрыть], – ответил Перси с таким же вежливым кивком. В глазах его мелькнул огонек.

Нет, показалось, решил Джон и незаметно сжал под столом колено брата, давая понять: если тот произнесет хоть слово, будет хромать несколько часов.

Хэл угрожающе прочистил горло, однако тоже кивнул, не спуская с Перси глаз.

– Я здесь по приглашению мистера Робера Буайе, – сказал Перси, переходя на английский с легким французским акцентом. Он слегка наклонил голову в сторону тучного джентльмена за соседним столиком, чей бордовый костюм в точности соответствовал оттенку лопнувших капилляров на его носу картошкой. – Месье Буайе владеет несколькими кораблями и заключил контракты с Королевским флотом, а также с армией на поставку продовольствия и других предметов первой необходимости. Он собирался обсудить с генерал-майором ряд важных дел и решил, что я мог бы немного помочь с… деталями.

Огонек вспыхнул более отчетливо, однако Перси, к счастью, воздерживался от явной провокации: Хэл и без того прожигал взглядом дыры в его полосатом жилете.

– В самом деле? – небрежно сказал Джон по-английски. – Как интересно…

Снисходительно кивнув Перси, он отпустил колено брата и повернулся к своей соседке справа – супруге генерал-майора Прево. Генеральша явно привыкла быть единственной женщиной на обедах с военными и, похоже, весьма удивилась, когда с ней заговорили.

Джон увлек даму беседой о ее саде и о том, какие растения в настоящий момент растут хорошо, а какие нет. К сожалению, разговор не полностью поглотил его внимание: он слышал, как у него за спиной Хэл обращается к своему соседу – увешанному орденами пожилому и флегматичному полковнику артиллерии, глухому как пень. Громкие вопросы Хэла перемежались короткими язвительными ремарками вполголоса, адресованными Перси, которых тот словно бы не замечал.

Чувствуя, как суставы ломит от срочной потребности хоть что-то сделать и не имея возможности пнуть Перси под столом или толкнуть Хэла локтем в ребра, Джон отодвинул стул и решительно встал.

Он направился к неприметной ширме в углу обеденной залы, за которой скрывались горшки для отправления нужды, но когда в лицо ударил теплый запах мочи многочисленных красномундирников, Джон резко повернул и через открытые французские двери вышел в сад.

Ливень закончился, с деревьев и кустов капало.

Стягивающая грудь железная цепь будто лопнула, и он глубоко и с наслаждением вдохнул прохладный, чистый после дождя воздух. Грей провел рукой по влажным листьям куста гортензии и смочил разгоряченное лицо холодной водой.

– Джон, – раздалось позади.

Он застыл, не оборачиваясь.

– Уходи. Не желаю с тобой разговаривать.

Легкое фырканье в ответ.

– Я заметил, – сказал Перси на обычном английском. – Признаться, я тебя не виню. Но, боюсь, тебе придется меня выслушать.

– Нет. – Джон повернулся, намереваясь обойти Перси и вернуться в залу, однако тот схватил его за руку.

– Не так скоро, Лютик.

Позвоночник Джона отреагировал тут же – куда быстрее, чем мозг. Желудок и яйца болезненно сжались, и он едва не задохнулся от осознания того, что негодяй использовал его nom de guerre[129]129
  Псевдоним (фр.).


[Закрыть]. Секретное кодовое имя, под которым он проработал – три мучительных года – в лондонском «Черном кабинете».

Джон понял, что смотрит на Перси с открытым ртом, и сжал губы. Перси неуверенно улыбнулся. Фасад высокомерного, элегантного француза рухнул – теперь перед ним стоял настоящий Перси. И хотя темные кудри скрывал гладкий напудренный парик, взгляд темных глаз был таким же, как всегда, – мягким и обещающим. Много разного.

– Только не говори… – Джон удивился тому, насколько обыденно звучит его собственный голос. – Месье Цитрон?

– Да.

Голос Перси дрогнул, хотя Джон не мог сказать от чего. Насмешка, страх, волнение, похоть?.. Последнее заставило его стряхнуть хватку Перси и сделать шаг назад.

– И давно ты знаешь? – требовательно спросил он.

«Месье Цитрон» был его двойником из французского «Черного кабинета». Подобные организации существовали во всех странах, хотя названия разнились. Подземный улей, в котором рабочие пчелы крупицу за крупицей собирали пыльцу информации и кропотливо превращали ее в мед или яд.

Перси пожал плечами.

– Я работал в «Королевском секрете» около двух лет, прежде чем узнал о тебе. Мне потребовалось еще полгода, чтобы выяснить, кто ты на самом деле.

В очередной раз Джон пожалел, что не обладает способностью Джейми Фрэзера издавать гортанные звуки, которые выражали бы его состояние без необходимости подбирать слова. Но он был англичанином, а потому спросил:

– Ты теперь работаешь на Стрижа?

«Королевский секрет» – частная шпионская сеть Людовика Пятнадцатого – со смертью короля не исчез полностью, а, как нередко бывает, незаметно вошел в состав официально признанного органа. Джон несколько лет назад вырвался из когтей Хьюберта Боулза, главы лондонского «Черного кабинета», и с облегчением покинул мир секретной службы, словно в последний момент спасся из вонючей трясины.

Перси коротко пожал плечом и улыбнулся.

– Будь я по-прежнему верен La Belle France[130]130
  Прекрасной Франции (фр.).


[Закрыть] – и ее хозяевам, – ты бы гадал, честен я с тобой или нет, так?

Сердце Джона, чуть замедлившее свой бег, при этом «будь я» вновь понеслось галопом, как лошадь, которую пнули. Однако он не спешил с ответом, демонстративно оглядывая Перси с головы до ног.

– Знаешь, измена ведь не совсем проказа. – Перси столь пристальное внимание явно забавляло. – И на лбу не написана.

– Ты прав, черт возьми, – ответил Джон не столько в качестве согласия, сколько просто заполняя паузу. – То есть ты хочешь сказать, что уже… или почти готов, – добавил он, укоризненно глядя на дорогущий парижский наряд Перси, – послать подальше свои «особые интересы» во Франции?

Вместе с тем, на кого работал в «Черном кабинете», – мысленно прибавил он.

– Да. Я не сделал этого до сих пор потому, что… – собеседник невольно глянул через плечо, и Джон коротко усмехнулся.

– Предусмотрительно с твоей стороны. Значит, хочешь подстелить соломки, прежде чем прыгать. Решил начать с меня?

Джон бросил вопрос как мяч для крикета – достаточно резко, чтобы Перси ободрал кожу, вздумай его поймать.

Однако тот не поймал и не увернулся. Пропустив колкость мимо ушей, Перси спокойно смотрел на Грея темными глазами.

– Ты спас мне жизнь, Джон, – тихо сказал он. – Спасибо. У меня не было возможности поблагодарить тебя раньше.

Грей небрежно отмахнулся от этих слов, хотя грудь стеснило. Однажды он погасил в себе чувства и не хотел возрождать их сейчас, двадцать лет спустя. Ничто из минувшего.

– Да. Ну, так… – Он слегка повернулся. Перси стоял между ним и террасой с французскими дверями.

– Поэтому я подумал… возможно, ты согласишься оказать мне гораздо менее опасную услугу.

– Подумай еще, – коротко посоветовал Джон и, обойдя своего бывшего любовника, быстро пошел прочь.

За спиной не раздалось ни звука: ни протеста, ни предложений, ни его имени. У открытых дверей он невольно обернулся.

Перси стоял у куста гортензии. И улыбался.