Текст книги "Скажи пчелам, что меня больше нет"

Полагаю, они оба поступали так, потому что идет война… Ее внутренний свет был настроен скептически, однако отошел в тень при внезапной смене темы.

Брант что-то небрежно сказал Йену на мохоке и бросил на Рэйчел косой взгляд, от которого у нее по коже головы побежали мурашки. Йен намеренно отвернулся, чтобы жена не могла видеть его лица, и произнес что-то на том же языке – ответ рассмешил Бранта.

Рэйчел заметила, как сузились глаза сидящей рядом Дженни. Кэтрин Брант в свою очередь наблюдала за ними поверх чашки с чаем, подняв одну бровь. Увидев, что Рэйчел смотрит в ее сторону, она поставила чашку и подалась вперед.

– Он сказал, если Брат Волка не может содержать двух жен, пусть имеет в виду, что Работающая Руками владеет от своего имени восьмьюдесятью пятью акрами хорошей поймы и знает толк в фермерстве. Но пусть Брат Волка не опасается за твое будущее, – улыбнулась она Рэйчел. – Хороший переговорщик – всегда желанный гость в любом доме, и Тайенданегеа с радостью тебя оставит.

Несмотря на всю выдержку, у Рэйчел отпала челюсть.

– Ох, не в этом смысле, – заверила Кэтрин. – Он имеет в виду, что будет тебя содержать как ценного члена своей семьи, а не в качестве любовницы.

– А-а, – еле слышно произнесла Рэйчел.

Не успела она придумать вежливый отказ от любого предложения, как из передней, где открылась входная дверь, повеяло холодом и в коридоре послышались тихие шаги.

Все повернулись к вошедшему. Рэйчел увидела пожилого мужчину-могавка, все еще стройного и с прямой спиной; его седые волосы были затейливо украшены серебряными пуговицами, а на вплетенном в косу синем шнурке болталась пара крыльев странствующего голубя. Складки и темные глаза на сильно обветренном лице выдавали человека уверенного в себе и обладающего чувством юмора. Он поклонился дамам, не скрывая интереса.

– А, вот и ты, – весело сказал Джозеф Брант. – Я должен был догадаться, что ты не упустишь таких гостей. – Он встал и кивнул дамам. – Мадам Мюррей, другая мадам Мюррей и мадам… Хардман? Право, как странно… Позвольте представить вам сахема[232]232
  Титул вождя в ряде индейских племен США и Канады.


[Закрыть], моего дядю.

– Очарован, сударыни, – сказал сахем, чей акцент колебался между интеллигентным английским и французским. – Ты, стало быть, Огвахо, йататеконах, – добавил он, тепло кивнув Йену, а затем поблагодарил двух слуг, которые принесли дополнительный стул, сервировочные тарелки, столовые приборы и льняные салфетки. Сахем сел между Рэйчел и Дженни, улыбаясь то одной, то другой.

Рэйчел гадала, было ли появление сахема рассчитано на то, чтобы развлечь женщин, пока Йен говорил о политике с Брантом. Однако беседа с ним украсила бы любую гостиную, и через несколько мгновений их половина стола оживилась благодаря наблюдениям, комплиментам и рассказам на любой вкус.

Рэйчел привыкла наблюдать за людьми и слушать их, и сахем произвел на нее приятное впечатление: он задавал умные вопросы и с интересом следил за ответами, а когда спрашивали его мнение, высказывался достаточно остроумно и занимательно, чтобы отвлечь (ну, или почти) ее от размышлений насчет слов Бранта о нескольких женах.

– У вас есть имя, сэр? – поинтересовалась Дженни. – Или вы просто родились сахемом и все?

Рэйчел вопросительно посмотрела на свекровь. Она прекрасно знала, что Дженни известно слово «сахем»: на протяжении всего пути от Филадельфии до Канаджохари Йен описывал могавков и объяснял их образ жизни. Лицо мужа сияло от воспоминаний и предвкушения встречи, так что Рэйчел разрывалась между радостью за него и недостойным желанием, чтобы он не выглядел таким довольным при мысли о возвращении к этим людям. Которые как-никак были его народом, строго напомнила она себе.

– О, конечно же, человек имеет право более чем на одно имя, – ответил сахем с усмешкой во взгляде. – Уверен, у вас тоже есть другие имена, кроме Мюррей, ведь оно, должно быть, принадлежало вашему мужу.

От неожиданности Дженни растерялась, но затем смекнула, что сахем неплохо знаком с европейскими обычаями и понял все по ее вдовьей одежде. Либо так, – весело подумала Рэйчел, – либо он хороший отгадчик.

Однако ее веселье тут же испарилось, когда сахем взял ладонь Дженни и как ни в чем не бывало заявил:

– Он все еще рядом… ваш муж. Просит передать вам, что ходит на двух ногах.

Дженни открыла рот, и Рэйчел тоже.

– Да, я таким родился, – улыбнулся сахем, выпуская руку Дженни. – Мое человеческое имя – если вы предпочитаете его – Окаракарах’ква. Оно означает «Солнце, Сияющее на Снегу», – добавил сахем, и вокруг его глаз вновь собрались морщинки.

– Благословенный Михаил, спаси и сохрани нас, – произнесла Дженни себе под нос на гэльском. – Да, – сказала она уже громче и, выпрямив спину, изобразила подобие любезной улыбки. – «Сахем» пока сгодится. Меня зовут Дженет Флора Арабелла Фрэзер Мюррей. Если хотите, можете называть меня миссис Дженет.

84
Жареные сардины с острой горчицей

Если сахем и знал еще что-нибудь обескураживающее, то держал это при себе. Отвечая на вопросы, он поведал, что ездил с племянником в Лондон в качестве компаньона и советника – отсюда его знание английского языка и любовь к чаю и жареным сардинам с острой горчицей.

Обед был долгим и насыщенным. К тому времени, когда подали кукурузный пудинг с сушеной клубникой, Рэйчел ощутила нарастающее покалывание в груди, которой стало тесно в корсете. Огги, понемногу привыкающий к твердой пище, теперь реже сосал грудь, и ощущение, что ее вот-вот разорвет, не возникало уже давно.

Рэйчел отогнала эту мысль: если подумать об Огги еще минуту, потечет молоко. На всякий случай она положила в корсет подкладки из свернутой ткани, однако они не сдержат молоко надолго. Она поймала взгляд Кэтрин и коротко вопросительно кивнула в сторону двери.

Кэтрин тотчас встала и, нежно коснувшись плеча мужа, кивком поманила Рэйчел за собой.

– Огги… мой малыш, – сказала Рэйчел в коридоре. – Где он?

Ее уговорили оставить Огги под присмотром молодой девушки из могавков, пока они пили чай, и Рэйчел понятия не имела, куда та могла его унести.

– Хм… – Кэтрин слегка нахмурилась. – Некоторое время назад я видела, как Бриджит вышла с ним на улицу. Не волнуйся, – мягко добавила она, увидев лицо Рэйчел. – Он тепло укутан, и я уверена, они скоро вернутся.

«Скоро» – понятие растяжимое: молоко у Рэйчел начинало течь при одной только мысли об Огги.

– В таком случае, – сказала она, стараясь сохранить достоинство, – не затруднит ли вас показать мне, где уборная?

Ухоженное кирпичное строение находилось снаружи, и Кэтрин с улыбкой оставила гостью. Поблагодарив хозяйку, Рэйчел торопливо свернула за угол постройки: уединение уединением, а она не собиралась сцеживать молоко в выгребную яму.

Рэйчел едва успела совладать с корсетом. При одной мысли о податливой тяжести сына и внезапной настойчивости, с какой он сосал грудь, молоко брызнуло в два ручья, оросив ободранные побеги дикого винограда, увившего стену уборной. Рэйчел облегченно вздохнула и закрыла глаза, но тут же открыла: с другой стороны послышался скрип входной двери, а затем шаги на дорожке.

Едва она успела прикрыть одеждой обнаженную грудь, из-за угла появился мужчина и замер как вкопанный при виде нее.

– Фу-ты! – сказал он, вытаращив глаза.

Незнакомец был белым, хотя и очень смуглым, как Йен. У него не было татуировок, однако его наряд представлял собой сочетание индейской и европейской одежды, как у Джозефа Бранта, правда, куда более низкого качества. Мужчина сильно хромал и опирался на палку.

– Если ты не возражаешь, Друг, я была бы признательна за минутку уединения, – сказала Рэйчел со всем возможным достоинством.

– Что? – Он с трудом оторвал взгляд от ее груди. – Ох. Конечно. Прошу прощения… э-э… мадам.

Мужчина медленно попятился, торопливо свернул за угол уборной и почти сразу столкнулся с кем-то быстро идущим навстречу. Рэйчел услышала удар, женский вскрик, проклятие мужчины на мохоке, а затем…

– Габриэль! – удивленно воскликнула Сильвия Хардман.

– Сильвия!

Рэйчел замерла. Теплое молоко стекало по пальцам.

– Что ты здесь делаешь? – враз произнесли оба с обвиняющей ноткой в голосе.

– Господи, помилуй, – прошептала Рэйчел и, сделав два шага, осторожно выглянула из-за угла.

* * *

– Я… я… – Лицо Габриэля побледнело от потрясения. Рэйчел видела на нем следы тяжелой работы, долгих месяцев пребывания на солнце и голодания в не столь далеком прошлом. – Я… Сильвия? Это ты? Правда ты?

Плечи Сильвии под серым плащом тряслись. Женщина подняла дрожащую ладонь к лицу, словно спрашивая себя, действительно ли это она.

– Это… я, – с сомнением произнесла Сильвия, опуская руку. Затем сделала несколько шагов к мужу и остановилась, оглядывая его. Когда она наклонила голову и посмотрела вниз, Рэйчел заметила, что помимо палки, которую он уронил, мужчина одной рукой опирается на костыль, а нога и ступня с этой стороны у него странно искривлены.

– Что с тобой случилось? – прошептала Сильвия, протягивая к нему руку. Габриэль сделал едва заметное судорожное движение навстречу, но тут же отдернул ладонь.

– Меня… взяли в плен. Шауни. Они привели меня на север; однажды ночью я сбежал. Это их разозлило, и они… разрубили мне ногу. – Он сглотнул. – Топором.

– Господи, помилуй!

– Да. – Габриэль выдавил робкую улыбку. – Меня не убили. Я все еще представлял ценность в качестве раба. Что…

– Ты здесь в качестве раба? – Сильвия постепенно овладевала собой: в ее голосе наравне с потрясением зазвучало негодование.

Габриэль покачал головой:

– Нет. Господь уберег. Шауни продали меня могавкам, у которых был священник-иезуит, – они сопровождали его в канадскую миссию. Он говорил только по-французски, и я понимал лишь немногое. Он делал мне перевязки и компрессы на рану, а я показал ему, что умею писать и считать. Он убедил моих похитителей, что состоятельный человек заплатит за меня больше, чем стоит обычный батрак.

– Значит, мистер Брант?.. – Судя по голосу, Сильвия была в ужасе – и Рэйчел тоже.

– В конечном счете – да. – В голосе Габриэля вдруг послышалась усталость, а морщины на лице проступили резче. – Но я здесь не раб. Я… свободен.

Свободен.

Слово повисло в холодном воздухе, блестящее и острое, как сосулька. Некоторое время все молчали, но невысказанные слова прозвучали для Рэйчел с отчетливостью крика.

Тогда почему ты не вернулся домой? Или хотя бы не сообщил, что жив?

– Ты… Тебе хорошо жилось, Сильвия? – Габриэль стоял неподвижно, опираясь на костыль. На нем не было парика, и холодный ветер приподнимал его тонкие редеющие волосы, превращая их в некое подобие светящегося ореола.

Сильвия рассмеялась высоким, полуистерическим хохотом.

– Нет, – ответила она, резко оборвав смех. – Не хорошо. Я осталась без денег и помощи. Но кормила своих девочек как могла.

– Девочки… Прю и Пейшенс, они с тобой? Здесь?

Волнение в голосе Габриэля было неподдельным, и Рэйчел немного расслабилась. Возможно, ему не позволили уйти, хотя он больше и не раб.

– Пруденс, Пейшенс и малышка Честити, – сказала Сильвия со стальной ноткой в голосе. – Да, они со мной.

На мгновение он застыл, пристально всматриваясь в ее лицо. Даже со спины Рэйчел легко представила, что на нем написано: стыд, вызов, надежда… и страх.

– Честити, – медленно повторил Габриэль. – Когда она родилась?

– Четвертого февраля семьдесят восьмого, – отчеканила Сильвия, теперь уже с открытым вызовом, и лицо Габриэля окаменело.

– Я так понимаю, ты снова вышла замуж, – сказал он. – Твой… муж… с тобой?

– Я не вышла замуж, – процедила она сквозь зубы.

Габриэль выглядел потрясенным.

– Но… но…

– Я уже сказала. Мне пришлось кормить детей.

Рэйчел чувствовала, что не должна быть свидетельницей столь тягостных откровений между Хардманами. Однако ее платье цеплял высохший побег жимолости, а ноги запутались в пожухлых стеблях томатов. Ветер внезапно стих, и она никак не смогла бы уйти незамеченной посреди этой жуткой тишины.

– Понятно, – наконец произнес Габриэль бесцветным голосом.

Несколько мгновений он стоял, сцепив руки перед собой и явно собираясь с духом. Гнев, жалость, стыд и замешательство сменяли друг друга на его лице; наконец оно застыло в твердой решимости.

– А я женился, – тихо сказал он. – На женщине из могавков, племяннице сахема. Он…

– Я знаю, кто он. – Голос Сильвии звучал слабо и отстраненно.

Повисла еще одна долгая пауза, и Рэйчел услышала тихий щелчок, когда Габриэль облизал губы.

– У… могавков другое представление о браке, – проговорил он.

– Воображаю. – Голос Сильвии по-прежнему звучал так, будто она находилась за сто миль и участвовала в разговоре с помощью дымовых сигналов.

– Я… я мог бы… иметь двух жен. – Однако, судя по виду, перспектива двоеженства его не слишком прельщала.

– Нет, не мог бы, – холодно заявила Сильвия. – Не думай, что я стану одной из них.

– Вот уж не думал, что ты меня осудишь, – сухо сказал Габриэль. – Я ни словом не упрекнул тебя за…

– Все написано на твоем лживом лице! – Потрясение прошло, и голос Сильвии сорвался от ярости. – Как ты смеешь, Габриэль! Сколько времени ты провел здесь, имея возможность написать и связаться со мной, но не послал ни слова? Будь я законной вдовой или не порви ты с Ежегодным собранием и другими Друзьями в Филадельфии, я бы снова вышла замуж, как бы глубоко ни оплакивала тебя.

Ее голос сорвался, и она шумно вздохнула, пытаясь восстановить самообладание.

– Но никто не знал, то ли ты умер, то ли схвачен, то ли… то ли что! Я не могла выйти замуж. У меня не осталось ничего… ничего… кроме того дома. Крыши над головой. Армия забрала моих коз и вытоптала огород. Я продала все, кроме кровати и стола. А потом…

– Честити, – уничижительным тоном произнес Габриэль.

Сильвия стояла прямо, как молодой дубок, сжав кулаки и дрожа от ярости. Однако, когда она заговорила, ее звонкий голос звучал спокойно.

– Я развожусь с тобой, – сказала она. – Я вышла за тебя по доброй воле, любила и утешала тебя, родила тебе детей. И ты бросил меня, ты поступил со мной бессовестно и намерен продолжать в том же духе. Наш брак окончен. Я развожусь и отрекаюсь от тебя.

Габриэль выглядел ошеломленным. Рэйчел знала, что развод между Друзьями возможен, но не знала никого, кто прошел бы через это. Неужели подобное в самом деле только что случилось на ее глазах?

– Ты? Разводишься со мной?.. – Его лицо впервые покраснело от гнева. – Уж если кому и объявлять наш союз недействительным…

– Не я обманывала своего супруга. Не я совершила двубрачие. Но я заявляю, что наш брак расторгнут, и ты не в силах мне помешать.

Рэйчел непроизвольно нырнула за угол и прижала ладонь ко рту, словно боясь возгласом протеста нарушить разыгравшуюся сцену. Она уже собиралась улизнуть, когда Габриэль вновь заговорил:

– Разумеется, я оставлю Пейшенс и Пруденс при себе.

Рэйчел замерла. Она просто обязана снова осторожно выглянуть из-за уборной – по крайней мере, чтобы убедиться, что Сильвия не упала замертво от потрясения или ярости.

Однако Сильвия все еще стояла на ногах, вполоборота к ней; судя по налитому кровью лицу, ее душили слова, из которых она никак не могла выбрать подходящие.

– Я ужасно скучал по девочкам. – Похоже, Габриэль говорил серьезно.

– Разумеется, ты не скучал по Честити. – Голос у Сильвии дрожал – от ярости, Рэйчел в этом не сомневалась. А вот Габриэль, на чьем лице мешались жалость и раздражение, вряд ли правильно оценил настрой жены.

– Я… не осуждаю тебя, – сказал он. – Будь то… изнасилование или… или выбор, ты…

– О, конечно, выбор, – прошипела Сильвия. – Раздвинуть ноги или наблюдать, как голодают дети, – вот выбор, который ты мне оставил!

Габриэль напрягся.

– Что бы… какова бы ни была причина ее рождения, ребенок в этом не виноват, – проговорил он. – Она несет в себе свет Христа, как и все люди, но…

– Но ты, я полагаю, не хочешь признать Христа в ней или во мне!

Габриэль со всей силы сжал челюсти и какое-то время вел внутреннюю борьбу, явно пытаясь совладать с переполнявшими его чувствами.

– Ты не дала мне договорить, – ровно произнес он. – Я сказал, что оставлю Пейшенс и Пруденс при себе. Они будут счастливы, в безопасности, и о них хорошо позаботятся. Я дам тебе денег, чтобы содержать себя и… ребенка.

– Ее зовут Честити, – так же ровно сказала Сильвия. – И ты знаешь почему, хотя она, даст Бог, никогда не узнает. – Женщина шумно втянула воздух и медленно, словно дракон, выдохнула облачко белого пара. – Можешь не сомневаться, я оставлю ее себе – и ее сестер тоже. Я не буду говорить им дурное о тебе. Пусть думают, что отец их любил, они этого заслуживают, – произнесла она с легким нажимом на слове «думать».

– Ты не имеешь права забирать их у меня. – Казалось, Габриэль больше не сердится, пытаясь рассуждать прагматично. – Дети принадлежат отцу, таков закон.

– Закон, – с презрением повторила Сильвия. – Чей закон? Твой? Короля? Конгресса? – Впервые она огляделась на раскинувшиеся темные поля, голые деревья и окутанные дымкой дома вдалеке. – Разве не ты сказал, что у могавков иное представление о браке? Что ж, хорошо. – Она снова метнула в мужа твердый как камень взгляд. – Я поговорю с твоим хозяином, и мы посмотрим.

* * *

Выдвинув этот ультиматум, Сильвия повернулась и решительно зашагала к дому. Габриэль Хардман устремился следом, постукивая костылем, но если Сильвия и заметила попытки мужа ее догнать, то оставила их без внимания.

Оказавшись в одиночестве, Рэйчел хорошенько встряхнулась, чтобы избавиться от воспоминаний последних минут и хоть как-то привести чувства в порядок. Она вошла в уборную, опустила щеколду и, несмотря на стоявшую внутри сырость и вонь, погрузилась в приятное уединение и тишину. Слаженная и уверенная работа собственного тела тоже дарила некоторое утешение. Ее брат Денни как-то сказал, что у евреев – весьма набожного народа – даже имеются специальные краткие молитвы, которые следует читать в подобных случаях в благодарность Создателю за безотказную работу мочевого пузыря и кишечника. Тогда она рассмеялась, но теперь подумала, что в этом есть зерно здравого смысла.

Нарастающее покалывание в медленно набухающих грудях заставило Рэйчел вспомнить и о других насущных потребностях. Выйдя на морозный воздух, она поблагодарила Господа за своего ребенка.

– И за малышку Честити и ее сестер тоже, – добавила она вслух, внезапно осознав, что ужасная сцена между Хардманами, свидетельницей которой она стала, наверняка вовлечет в свой водоворот трех невинных детей. – Господи, они еще даже не знают об отце!

Рэйчел с тревогой посмотрела на дом, но ни Сильвии, ни ее бывшего мужа видно не было. Дверь, однако, открылась, и вышел ее собственный муж. При виде жены Йен просветлел лицом.

– Вот ты где! – В несколько больших шагов он добрался до Рэйчел и сжал ее в объятиях. – Я уж думал, не наткнулась ли ты на змею в уборной, так долго тебя не было. – Он вдруг пристально посмотрел на нее с внезапным беспокойством. – Все в порядке? Съела что-нибудь не то?

– Еда здесь ни при чем, – сказала Рэйчел. Ей хотелось прижаться к мужу, но груди так остро реагировали на любое прикосновение, что она отстранилась. – Йен…

– Мальчонка тебя зовет. – Он качнул головой в сторону дома. И правда: с того места, где они стояли, Рэйчел услышала плач Огги; из груди тут же потекло молоко. Она побежала к двери, Йен – следом.

– Видишь, – сказал он Огги, когда Рэйчел подхватила того на руки, – я же говорил, что Mammaidh не даст тебе умереть с голоду.

Они были в комнате для гостей, отведенной для них Кэтрин, когда Брант передал послание от Вакьотейеснонсы. Рэйчел опустилась на кровать, одной рукой расшнуровывая корсет. Огги тут же заглотил свободный сосок, как голодный аллигатор, и вопли резко прекратились.

– А сахему приглянулась мама, – сказал Йен во внезапно наступившей тишине. – Он вызвал ее посостязаться – на пистолетах с десяти шагов.

– Посостязаться или на дуэль? – спросила Рэйчел и с блаженным облегчением прикрыла глаза, когда потекло молоко. Со свободной груди капало, но ей было все равно.

– Не важно. Я поставил пять против одного на маму, – рассмеялся Йен. – Мой дед научил ее стрелять, а дядя Джейми и отец, когда были мальчишками, водили ее на болота охотиться на кроликов и куропаток. Из хорошего пистолета она попадет в шестипенсовик с десяти шагов.

– С кем ты поспорил? С Джозефом Брантом или сахемом?

– С Тайенданегеа, конечно. В чем дело, малышка?

Открыв глаза, Рэйчел увидела лицо мужа совсем рядом, почувствовала тепло его тела в холодной комнате и прижалась ближе.

– Я так понимаю, ты не в курсе, что муж Друга Сильвии здесь?

Йен удивленно моргнул.

– Что?.. Разве он не умер?

– К сожалению, нет. Он здесь. Они встретились только что, возле уборной.

– К сожалению?.. – медленно повторил Йен и поднял одну бровь. – Почему ты считаешь, что ему лучше умереть?

Рэйчел тяжело вздохнула, и Огги, испустив недовольный возглас, вцепился еще сильнее.

– Ой! Я не против, чтобы бедолага оставался в живых. Трудность в том, что он здесь.

Рэйчел коротко пересказала случившееся.

– И что насчет Пейшенс и Пруденс? – спросила она, усаживая Огги к себе на колени. – Судя по тому, что ты рассказал о вашей первой встрече, им прекрасно известно, в какое затруднительное положение попала их мать и как нелегко ей пришлось. Девочки явно любят и поддерживают ее, несмотря ни на что. Но теперь вернулся их отец, которого они тоже любят!

– То есть они еще не знают, что он жив и находится здесь?

– Нет. – Рэйчел закрыла глаза и поцеловала шелковистый пушок темных волос на круглой макушке Огги. – Я все думала, как помочь им и Другу Сильвии, однако не нашла достойного выхода. Может, у тебя есть какие-нибудь мысли?

– Не знаю. – Йен подошел к окну и выглянул наружу. – Не вижу никого из них. Правда, я не знаю, как выглядит этот человек, но…

– Он сильно хромает и опирается на костыль. Схватившие его шауни перерубили ему ступню топором.

– Господи. Неудивительно, что он не отправился домой.

– Сильвия сказала, что поговорит с его… хозяином. Полагаю, она имела в виду Джозефа Бранта. Может, они с ним?

Йен покачал головой:

– Нет. За этим я тебя и искал: Тайенданегеа уехал. Я рассказал ему о цели нашего визита, и когда мы закончили чаепитие, он вызвался съездить к Вакьотейеснонсе и устроить нам встречу. – Йен дернул подбородком в сторону окна, в которое проникал бледный послеполуденный свет. – Он сказал, дотуда восемь миль, но он вернется к ужину.

– А-а… – Новость огорошила Рэйчел: она совсем забыла о таком маленьком нюансе, как бывшая жена Йена. – Очень… любезно с его стороны.

Йен пожал плечом.

– Ну, если визит официальный… как в нашем случае, – прибавил он, взглянув на жену, – о нем принято известить. Хотя ты права: отправившись лично, Тайенданегеа проявил уважение. Не знаю только к кому – к дяде Джейми или к Вакьотейеснонсе.

– Выходит, он высокого о ней мнения. – Рэйчел попыталась скрыть вопросительную интонацию, однако Йен улавливал малейшие колебания голоса.

– Она из его людей, из его семьи, – просто сказал он. – И была с ним в Унадилле, когда я видел ее в последний раз. Задолго до того, как мы с тобой поженились. – Йен снова повернулся к окну, рукой прикрывая глаза от света. – Куда, по-твоему, отправилась Сильвия?

Над ответом долго думать не пришлось.

– За дочерьми, – уверенно заявила Рэйчел.

Йен вытаращился на нее.

– А она в состоянии ехать верхом?

– Точно нет. – От волнения Рэйчел выпрямилась, и Огги вонзил пальчики ей в грудь. – Ой!

– Тогда мне лучше ее найти. Передай миссис Брант мои извинения за ужином.