Текст книги "Сокрушительный удар"

Глава 6

Керри Сэндерс переводила взгляд с Николя на Константина, тревожась по поводу того, как они примут ее подарок, но тщательно скрывая свое беспокойство. Один из конюхов Бреветта показывал коня, то пуская его рысью, то заставляя застывать в картинных позах.

Надо отдать ему должное, двигаться Речной Бог умел. Хороший ровный шаг, прямая подобранная рысь. По этой части стыдиться было нечего.

– Милая девочка, я прекрасно понимаю, что у вас было очень мало времени на поиски, – снисходительно говорил Константин. – Я уверен, что со временем он сделается очень хорошей спортивной лошадью. Посмотрите, какие ноги, какая кость!

– Я надеюсь, что он принесет Николю победу, – сказала она.

– Да, разумеется. Николю очень повезло – такой щедрый подарок…

Сам герой дня отвел меня в сторонку и осведомился:

– Неужели ты не мог найти для меня ничего получше?

Мы не раз участвовали в одних и тех же скачках, в те времена, когда моя карьера подходила к концу, а его только начиналась, и Николь знал меня не хуже, но и не лучше, чем любого другого жокея, с которыми он встречался в раздевалке.

– Она дала мне всего два дня. А потом, он в хорошей форме.

– А ты сам стал бы на нем выступать?

– Безусловно. А если он не оправдает надежд, я его, так и быть, перепродам.

Он втянул воздух сквозь зубы.

– Ему не повезло с хозяевами, – объяснил я. – В твоих руках он быстро пойдет в гору.

– Ты думаешь?

– Попробуй его.

Николь кисло улыбнулся.

– Ну да, дареному коню в зубы не смотрят…

– Она хотела сделать тебе приятное.

– Ха! Купить она меня хотела, вот что!

– С днем рождения! – ответил я.

Он повернулся и посмотрел на Керри Сэндерс. Она разговаривала с его отцом, и мощная, мужественная фигура Константина нависала над ее хрупкой, стройной, женственной фигуркой, как бы защищая ее. Костюм миссис Сэндерс, как всегда, был простым и безыскусным, как золотые слитки, а бриллиантовые кастеты рассыпали снопы искр в косых лучах осеннего солнца.

– По крайней мере, я хоть знаю, что она не охотится за его деньгами, – заметил Николь. – Я разузнавал насчет ее состояния. Она впереди нас на много корпусов.

Для аутсайдера Константин Бреветт жил совсем неплохо. Фургон Клема стоял на лужайке величиной в добрую четверть акра, и сам Клем стоял рядом с ним, переминаясь с ноги на ногу и ожидая разрешения убраться восвояси. Вдоль двух сторон этого мини-плаца возвышались постройки: современный гараж и конюшня примыкали под прямым углом к старинному, сурового вида жилому дому. Не дворец, конечно, но на двоих более чем достаточно.

Стены дома чистили, и примерно треть фасада была теплого кремового цвета, а остальная его часть по-прежнему оставалась уныло-серой. Когда очистка будет закончена, дом, несомненно, сделается куда привлекательнее, но пока что он был похож на человека, успевшего выбрить только одну щеку. Впрочем, вряд ли хозяин этого дома когда-нибудь появлялся на людях в таком недостойном виде.

Николь подошел к человеку, водившему Речного Бога, что-то сказал, тот кивнул и повел лошадь в конюшню.

Керри Сэндерс слегка приуныла, но Николь сказал ей:

– Я, пожалуй, проедусь на нем. Видите, мне не терпится.

Речной Бог вернулся заседланным и взнузданным, и Николь легко взлетел в седло. Он немного порысил по мощеному двору, а потом выехал за ворота, на луг, обнесенный изгородью, и пустил коня легким галопом. Константин Бреветт следил за ним с добродушной усмешкой, Керри Сэндерс – с надеждой, Клем – нетерпеливо, а я – с облегчением. Что бы я ни думал о финансовых методах Ронни Норта, товар он поставлял доброкачественный.

Николь вернулся, бросил поводья конюху, подошел и с энтузиазмом чмокнул Керри Сэндерс в щеку.

– Замечательный конь! – сказал он. Глаза у него блестели. – Просто замечательный!

Радость, озарившая ее лицо, растопила бы даже камень. Николь обратил на это внимание, и когда Керри Сэндерс с его отцом пошли к дому, он натянуто улыбнулся мне и сказал:

– Ну вот, видишь? Не такая уж я сволочь.

– И к тому же эта лошадь куда лучше, чем кажется на первый взгляд.

– Циничный ублюдок! У него рот жесткий, как задница у носорога.

– Мне говорили, что это лошадь для спеца.

– Первая приятная вещь, которую я услышал от тебя за все время нашего знакомства! – рассмеялся Николь. – Пошли выпьем!

– Секундочку…

Я подошел к Клему, дал ему пятерку и отослал домой. Николь подошел следом за мной и тоже дал ему пятерку. Клем с удовольствием взял деньги, залез в кабину и укатил.

В гостиной, куда провел меня Николь, уже стояло наготове шампанское в бокалах в форме бутонов тюльпана, и в последних лучах солнца пузырьки сияли серебром в расплавленном золоте. Константин обнес нас бокалами, и мы весьма торжественно выпили за здоровье Николя. Он исподтишка ухмыльнулся мне. Я с удивлением обнаружил, что он начинает мне нравиться.

В гостиной стояло девять пухлых кресел. Мы расселись. Константин всячески ухаживал за Керри Сэндерс. Она лучилась счастьем. Ее персиковые щеки были свежими, как у ребенка. «Удивительно все-таки, как отчетливо духовное состояние женщины проявляется на ее коже», – подумал я.

– А ведь вы едва не остались без подарка! – сказала она Николю. – С первой лошадью, которую приобрел Джонас, произошла самая возмутительная вещь!

Они с изумлением выслушали повествование о наших злоключениях, а я подлил масла в огонь, сообщив, что те же двое громил пытались проделать тот же трюк и с Речным Богом.

Константин с величественным видом, который очень подходил к его гладко причесанным седым волосам и толстой черной оправе очков, заверил Керри, что позаботится о том, чтобы негодяи получили по заслугам. Я подумал, что Кучерявый скорее всего свое уже получил – я ему, похоже, руку сломал, – но не стал возражать против планов Константина, желавшего узнать, в чем дело. Ему открыт доступ в такие сферы, куда мне не пролезть…

– Джонас, а ты что думаешь? – спросил Николь.

– Ну… На мой взгляд, из-за самих этих лошадей никто бы такого шума поднимать не стал. Они прибыли из совершенно разных мест, а значит, это не мог быть какой-нибудь человек, живущий по соседству с ними и не желавший, чтобы их продавали. Это тем более глупо, что мы узнаем, кто купил Катафалка, как только его выставят на скачки. Даже если он несколько раз перейдет из рук в руки, проследить всю цепочку будет несложно.

Константин тяжело покачал головой и с видом знатока заявил:

– Прикрыть продажу довольно просто, если знать как.

– А может, просто кто-то хотел помешать Керри сделать мне подарок, – предположил Николь.

– Но зачем? – спросила Керри. – Зачем это может понадобиться?

Этого никто не знал.

– Вы кому-нибудь говорили про Речного Бога? – спросил я.

– После того раза? Вы с ума сошли. Когда вам удалось найти вторую лошадь, у меня уж хватило ума не кричать об этом во всеуслышание.

– Вы не говорили об этом ни леди Роскоммон, ни парикмахеру, ни Паули Текса? Никому из тех, кто мог знать о предыдущей лошади?

– Точно нет. Я не виделась ни с Мэдж, ни с тем парикмахером, а Паули не было в городе.

– Но ведь кто-то знает! – сказал Николь. – Джонас, а ты кому говорил?

– Никому. Я не сказал человеку, которому принадлежал этот конь, для кого я его покупаю, и не сообщил в транспортную фирму, куда его надо доставить.

– Но ведь кто-то знает, – повторил Николь.

– У тебя есть недоброжелатели? – спросил я.

– Все профессиональные жокеи меня люто ненавидят.

– А любители?

Он усмехнулся:

– И любители тоже.

– Нет, – сказал Константин. – Как бы другие жокеи ни завидовали успехам Николя, вряд ли кто-то из них способен скупать или воровать лошадей исключительно ради того, чтобы помешать Николю сделаться чемпионом.

– Да, им бы пришлось порядком повозиться! – заметил Николь.

Голос у Константина был низкий и звучный, ему было тесно в этой комнате. Николь обладал теми же данными, но еще не сознавал своей силы, так что его голос звучал тише, более естественно. Он не служил орудием самоутверждения.

– А как насчет Уилтона Янга? – поинтересовался Николь.

Константин верил, что Уилтон Янг способен на все. Он был единственной угрозой безраздельному владычеству Константина в мире английских скачек. Это был упрямый, как осел, йоркширец, не имевший ни малейшего представления о светских манерах. Он занимался почтовым бизнесом, и ему чертовски везло с лошадьми. Он не старался щадить чужие чувства, поскольку не подозревал об их существовании, и судил о людях исключительно по их умению зашибать деньгу. Они с Константином не уступали друг друг в беспощадности, а людям, которых подминает под себя паровой каток, очевидно, все равно, скрежещет он или как следует смазан.

– Конечно! – воскликнул Константин, и лицо его исказилось от гнева. – Уилтон Янг!

– У этих двоих не было йоркширского акцента, – заметил я.

– А это здесь при чем? – осведомился Константин.

– Уилтон Янг старается нанимать на работу исключительно йоркширцев. Всех прочих он ни в грош не ставит.

– Надменное ничтожество! – бросил Константин.

– Честно говоря, я не представляю себе, чтобы он положил столько трудов исключительно ради того, чтобы помешать миссис Сэндерс подарить Николю на день рождения лошадь.

– Вот как? – Константин посмотрел на меня свысока, словно говоря: «Скажите кому другому!» – Он пойдет на все, чтобы досадить мне, на любую мелкую пакость!

– Но откуда он мог знать, что лошадь предназначается для Николя?

Ему понадобилось не больше трех секунд, чтобы найти объяснение:

– Он видел вас на аукционе с Керри и видел ее на скачках со мной.

– Его не было на аукционе, – возразил я.

Константин раздраженно пожал плечами:

– Может, и был, просто вы его не заметили.

Я про себя подумал, что на небольшом пространстве аукциона в Аскоте не заметить Уилтона Янга было бы сложно. Голос у него был такой же громкий, как у Константина, и значительно более пронзительный. И вообще, Уилтон Янг не из тех людей, которые могут допустить, чтобы их не заметили.

– Так или иначе, – сказал Николь, – могу поручиться, что его барышник там наверняка был. Ну, знаете, тот мелкий рыжий йоркширец, который покупает для него лошадей.

Я кивнул.

– Да, и ваш агент, Вик Винсент, там тоже был.

О Вике Винсенте Константин отзывался исключительно положительно.

– На этот раз он купил мне несколько замечательных годовиков. Двоих – в Ньюмаркете, на той неделе… Совершенно классические жеребчики! У Уилтона Янга таких нет!

Он еще некоторое время распространялся о десятке годовичков, которые на будущий год непременно должны были взять все призы для двухлеток, явно гордясь тем, что купил их. Вик Винсент замечательно разбирается в годовиках! Вик Винсент вообще замечательный парень!

Возможно, Вик Винсент и был замечательным парнем, но исключительно для своих клиентов. Я слушал, как Константин поет ему дифирамбы, пил шампанское и прикидывал, не мог ли этот самый Вик Винсент счесть меня достаточно серьезной угрозой его монополии на Бреветта, чтобы попытаться отнять любую лошадь, которую я покупаю для этой семьи. Да нет, вряд ли. Вик Винсент смотрел на меня, как Уилтон Янг на людей, не имевших чести родиться в Йоркшире: мелюзга, не стоит возиться…

Я допил шампанское и обнаружил, что Керри Сэндерс внимательно следит за мной. Видимо, ищет признаки алкоголизма. Я улыбнулся ей, и она ответила довольно натянутой улыбкой.

– Керри, дорогая, в следующий раз, когда вам понадобится лошадь, обратитесь лучше к Вику Винсенту…

– Хорошо, Константин, – ответила она.

По дороге из Глостера в Ишер я куда больше думал о Софи Рэндольф, чем о Кучерявом. Она встретила меня с обычным спокойствием и поцеловала в щеку, как я ее в Гатвике – на мой взгляд, слишком целомудренно.

– Вы таки разыскали меня, – сказала она.

– Вы тут давно живете?

– Чуть больше года.

– А, значит, когда я участвовал в скачках, вас здесь еще не было.

– Не было, – сказала она. – Проходите.

Сейчас она выглядела иначе. На ней снова было длинное платье, но не черно-белое с серебром, а сине-зеленое. Порез на лбу зарубцевался, и нервный шок прошел. Волосы ее выглядели более золотистыми, глаза – более темными, и только уверенность в себе была прежней.

– Как рука? – спросил я.

– Гораздо лучше. Чешется.

– Уже? На вас все быстро заживает.

Она закрыла за мной дверь. Маленький коридорчик вел прямо в гостиную – теплую, яркую, наполненную очаровательными вещицами.

– Как тут славно! – искренне сказал я.

– А что, вас это удивляет?

– Нет, просто… Я почему-то думал, что ваша комната должна быть более пустой. Просторной и с ровными пустыми плоскостями…

– Я, может быть, и ровная, но никак не пустая и не плоская.

– Виноват-с!

– То-то же.

Фотографий самолетов на стенах не было, но на шее она носила маленький золотой самолетик на цепочке. Временами она теребила его, словно это придавало ей сил и уверенности.

На серебряном подносике стояли бутылка белого вина и два бокала.

Софи кивнула на них и спросила:

– Будете? Или вы вообще не пьете?

– Когда Криспин в запое – пью.

– Ура! – Она заметно повеселела. – В таком случае снимайте куртку, садитесь на диван и рассказывайте, что у вас там вышло с моей тетей.

О моем предложении она даже не заикалась. И обращалась ко мне по-прежнему на «вы». Возможно, она решила считать его шуткой. И, возможно, она права…

– Ваша тетя, – сказал я, – не приняла бы моего совета, даже если бы я указал ей путь на небеса.

– А почему нет? – Она протянула мне бокал и удобно устроилась в кресле напротив.

Я объяснил почему, и Софи разгневалась из-за тети.

– Ее просто надули!

– Боюсь, что да.

– Надо что-то сделать.

Я прихлебывал вино. Легкое, сухое, неожиданно ароматное – явно не какое-нибудь дешевое пойло из супермаркета.

– Вся беда в том, – сказал я, – что эта система взяток вовсе не является незаконной. Напротив. Для многих это вполне разумный метод ведения дел, и любой, кто не хочет им воспользоваться, – просто идиот.

– Но требовать половину прибыли…

– Дело в том, что барышник, которому пообещают большие комиссионные, может вздуть цену на аукционе куда выше, чем она могла бы подняться без его участия, так что для заводчика это все равно выгодно. Многие заводчики не просто мирятся с этой системой, они сами предлагают это барышникам. И все довольны.

– Кроме того, кто покупает лошадь, – сурово сказала Софи. – Ему это дорого обходится. Почему покупатели с этим мирятся?

– А-а! – Я махнул рукой. – Клиенты многого не знают.

– Не нравится мне ваша профессия, – неодобрительно заметила Софи. И добавила: – Мне кажется, она не слишком благородная.

Ха! Это еще мягко сказано…

– Все зависит от того, как смотреть на вещи, – возразил я. – Честность зависит от точки зрения.

– Это аморально!

Я покачал головой:

– Это вселенский закон.

– Вы хотите сказать, что в торговле лошадьми нечестно лишь то, что ты считаешь таковым?

– Как и в любом деле, в любой стране, в любую эру, с начала времен и поныне.

– Джонас, вы порете чушь.

– Так как насчет моего предложения о браке?

– А как вы относитесь к взяткам?

– О господи! – сказал я. – Быстро же вы учитесь!

Она рассмеялась и встала.

– Готовлю я не очень, но, если вы останетесь, я вас накормлю обедом.

Я остался. Обед был из готовых замороженных продуктов и удовлетворил бы даже Лукулла: омары в соусе и утка с миндалем в меду. Самым крупным предметом обстановки в маленькой белой кухоньке была морозилка. Софи сказала, что набивает ее под завязку раз в полгода, а в остальное время вообще по магазинам не ходит.

Потом, за кофе, я рассказал ей, как Кучерявый пытался отобрать у меня Речного Бога. Надо сказать, это не улучшило ее отношения к моей работе. Я поведал ей о смертельной вражде между Константином Бреветтом и Уилтоном Янгом и о Вике Винсенте, голубоглазом парне, который не может сделать ничего дурного.

– Константин думает, что купленные им годовики обязательно окажутся хорошими, потому что они дорогие.

– Но ведь это разумно.

– Нет.

– Почему же?

– Каждый год люди выкладывают состояния за будущих аутсайдеров.

– Но почему?

– Потому что годовички еще не участвовали в скачках и никто не знает, как они будут выступать. Цена зависит исключительно от родословной.

И ее тоже можно вздуть или занизить – но об этом я благоразумно умолчал.

– Значит, этот Вик Винсент заплатил большие деньги за хорошую родословную?

– Большие деньги за скромную родословную. Вик Винсент очень дорого обходится Константину. Он у нас первый взяточник, и аппетиты его все растут.

Софи была не столько обескуражена, сколько возмущена.

– Правильно тетя говорит, что вы все мошенники!

– Ваша тетя мне так и не сказала, кто потребовал с нее половину прибыли. Когда будете ей звонить, спросите, не слышала ли она про такого Вика Винсента, и посмотрим, что она скажет.

– Почему бы не позвонить ей прямо сейчас?

Софи набрала номер тети. Спросила. Выслушала ответ. Отвечала Антония Хантеркум столь энергично, что мне было слышно с другого конца комнаты. Тетушка Софи хорошо владела простым англосаксонским наречием. Софи подмигнула мне и с трудом удержалась от смеха.

– Ну да, – сказала она, вешая трубку. – Это действительно был Вик Винсент. Эту маленькую тайну мы раскрыли. А как насчет всего остального?

– Забудем об этом.

– Ни в коем случае! Две драки за два дня так легко не забываются.

– Если не считать убежавшей лошади.

– То есть?..

– Понимаете, – сказал я, – я бы еще мог поверить, что не запер денник – в первый раз за восемнадцать лет работы. Но не в то, что лошадь могла снять попону, расстегнув пряжки.

– Вы говорили, что в попоне он был бы заметнее…

– Да.

– Вы хотите сказать, что кто-то снял с него попону и выпустил перед моей машиной, чтобы устроить аварию?

– Чтобы покалечить лошадь, – сказал я. – Или даже убить. Если бы не ваша молниеносная реакция, у меня были бы очень крупные неприятности.

– Потому что вас привлекли бы к ответственности за то, что ваша лошадь вызвала аварию?

– Нет. Если на этот счет и есть какой-то закон, мне бы все равно ничего не грозило. За сбежавших животных никто не отвечает, все равно как за упавшее дерево. Дело не в этом. Страховка на лошадь была оформлена таким образом, что, если бы конь покалечился, но не погиб, я потерял бы семьдесят тысяч фунтов. Не хотел бы я вновь попасть в такую передрягу!

– А у вас есть семьдесят тысяч фунтов?

– Ага. И шесть замков в Испании.

– Но… – Софи наморщила лоб. – Но ведь это значит, что тот, кто выпустил лошадь, хотел нанести ущерб лично вам. Не Керри Сэндерс, не Бреветтам, а именно вам.

– Угу.

– Но почему?

– Не знаю.

– Но ведь какие-то соображения на этот счет у вас имеются?

Я покачал головой:

– Насколько я знаю, я никому не сделал ничего плохого. Последние два дня я почти ни о чем другом и не думал, но мне не приходит на ум ни один человек, который мог бы достаточно сильно ненавидеть меня, чтобы сотворить такое. Это ж сколько возни!

– А есть такие, кто ненавидит вас недостаточно сильно?

– О, таких небось десятки! Они же размножаются, как сорняки!

Она снова поморщилась.

– Врагов можно нажить везде, – мягко сказал я. – В любом коллективе. В школе, в офисе, в монастыре, на аукционе – всюду кипят мелкие страсти и обиды.

– Только не у нас в диспетчерской.

– Че, серьезно?

– Вы циник.

– Я реалист. Так как насчет брака?

Она, улыбаясь, покачала головой, показывая, что все еще считает мое предложение шуткой, и в двадцатый раз коснулась золотого самолетика на тонкой цепочке.

– Расскажите мне о нем, – попросил я.

Глаза ее расширились.

– Как вы догадались?..

– Самолетик. Вы его явно носите не просто так.

Она посмотрела на свою руку и осознала, что то и дело дотрагивается до своего талисмана.

– Я… Он умер.

Она резко встала и унесла кофейник на кухню. Я тоже встал. Она вернулась почти сразу. Лицо у нее было спокойное и дружелюбное. Она жестом предложила мне сесть, и мы расселись, как раньше: я на диване, а она в кресле. На диване было полно места, но просить ее сесть рядом со мной не стоило – она еще к этому не готова.

– Мы жили вместе, – сказала она. – Почти четыре года. Так и не поженились. Это просто не имело значения. Поначалу мы думали, что это ненадолго, но с каждым днем наши отношения становились все прочнее… Наверно, в конце концов мы бы расписались…

Ее глаза смотрели в прошлое.

– Он был пилот. Командир экипажа. В Австралию летал. Так что мы привыкли расставаться надолго.

Голос у нее по-прежнему был ровный.

– Он не погиб в катастрофе. – Она помолчала. – Умер в больнице в Карачи. Вот вчера как раз было полтора года. У него там была остановка на два дня, и он подхватил вирусную инфекцию… Антибиотики не помогли…

Я молча смотрел на нее.

– Что я за вас выйду замуж – это я сдуру сказала. – Уголки ее губ слегка дернулись. – Просто так, по приколу.

– Ежедневные приколы полезны для пищеварения.

– Ну, тогда вам-то язва точно не грозит!

Мы посмотрели друг другу в глаза. Момент был такой же, как тогда у меня на кухне, только на этот раз Криспин не мог нам помешать.

– Может, сядешь ко мне на диван? – предложил я.

– Сяду. Но не лягу.

Коротко и ясно.

– Хорошо.

Она пересела на диван.

– В твою пользу можно сказать одно, – сообщила она, – когда ты заключаешь договор, ты его выполняешь.

– Откуда ты знаешь?

– Тебе гордость не позволяет вести себя иначе.

– Вот зараза!

Она рассмеялась, положила голову мне на плечо, и наши губы наконец-то встретились. Но она искала скорее тепла, чем любви. Я чувствовал, что она в любую секунду готова отшатнуться; ее напряжение показывало, как легко я могу переступить невидимую грань…

– Не беспокойся, – сказал я. – Уговор дороже денег, ты же сама говорила.

– Для тебя этого достаточно?

– Да.

Она заметно расслабилась.

– В наше время большинство мужчин думают, что за обедом обязательно должна следовать постель.

Я подумал, что они правы. Обнял ее за плечи и загнал свои первобытные инстинкты обратно в пещеру. Ничего, в свое время я выиграл немало скачек именно благодаря тому, что умел выждать нужное время. Так что к выжиданию мне не привыкать.

Она оторвала голову от моей груди и потерла щеку.

– Что это колется?

Я объяснил насчет своего привычного вывиха и бандажа, который удерживает его на месте. Она провела пальцами вдоль повязки на груди и нащупала пряжку.

– А как он действует?

– Повязка у меня на плече присоединена к повязке, которая идет вокруг груди. Это не дает мне поднимать руку.

– Ты его все время носишь?

– Угу.

– Даже в постели?

– Нет, в постели я надеваю другой, помягче.

– А не мешает?

– Привык. Я его уже не замечаю.

Она заглянула мне в лицо.

– А вылечить ты это не пробовал? Можно ведь сделать операцию…

– У меня аллергия на скальпели.

– А-а, понимаю…

Она потянулась за сигаретой, я дал ей прикурить, и мы долго сидели рядом, беседуя о ее и моей работе, о ее и моем детстве, о том, какие книги, места и люди нравятся мне – и ей.

Мы не познали, но узнали друг друга.

А потом я еще раз поцеловал ее и ушел.