Текст книги "Город мертвых"

16

Тематикой вечернего ток-шоу Мэйсона Моррелла были советы по поводу отношений между мужьями и женами, родителями и детьми, супругами и их родственниками, братьями и сестрами, юными романтиками, ищущими идеальную пару… Он не был женат, не имел детей, братьев или сестер, а за последние полтора года проскакал сквозь отношения с шестью женщинами. Но он был успешным ведущим ток-шоу, потому что обладал выдающейся уверенностью в своем мнении, мог слегка запугать звонящих, сохраняя при этом иллюзию того, что он их лучший друг, отлично умел имитировать искреннее сочувствие и был бесстрашен в отношении любых, не важно, насколько скандальных тем, а также обладал мужественным шелковым баритоном.

Мэйсон являлся мошенником, при этом обаятельным и веселым, выступал еще на пяти станциях в Монтане и Вайоминге и вполне способен был сойти за одного из тех талантов, которых Сэмми Чакрабарти собирался встроить в общенациональный синдикат по добыванию денег. Следовательно, реакция ведущего ток-шоу по поводу выпотрошенного на полу репликанта, а также исчезновения Девкалиона была Сэмми глубоко отвратительна. Не только потому, что их выживание могло зависеть от общего противодействия неминуемому нападению, но и потому, что утрата Мэйсона оказала бы негативный эффект на его план выкупить к двадцати девяти годам KBOW.

В момент исчезновения гиганта, который собирался разобраться с непонятно каким количеством лабораторных монстров, ожидавших звонка в дверь, Мэйсон утратил свои фирменные уверенность и бесстрашие. Голосом, взлетевшим на две октавы, он сказал:

– Я не собираюсь умирать, как загнанная крыса, в этом занюханном городишке и в этой АМ-вещалке.

Шагнув вперед, он наступил на что-то бледное из разбросанных внутренностей твари с обликом Уоррена Снайдера, отчего издал почти девчоночий визг ужаса. С отвращением вытирая ботинок о ковер, Мэйсон зашаркал по комнате, прошел через открытую дверь коридора и повернул налево, прочь от студии вещания.

Ральф Неттлс заметил:

– Он же откроет входную дверь. И нас из-за него убьют.

А Барт Когборн, лишенный своей привычной рекламной говорливости, добавил лишь:

– Ох.

Сэмми Чакрабарти двинулся вперед еще на слове «входную». Он выскочил в холл в тот момент, когда Мэйсон потянул на себя дверь приемной. И крикнул: «Мэйсон, нет!», – но ведущий ток-шоу не остановился.

У входной двери Сэмми настиг свою добычу, как раз когда Мэйсон отпирал замок. Сэмми схватил его за пояс и попытался оттащить назад, сбить с ног. Но в Чакрабарти было пятьдесят девять килограмм при ста семидесяти сантиметрах роста, а в Мэйсоне сто восемьдесят пять сантиметров и девяносто килограммов, так что даже самая разудалая попытка отчаянного радиовладельца не могла компенсировать преимущество ведущего в размере. Мэйсон распахнул дверь и нырнул в снежную ночь с Сэмми, пытающимся взобраться ему на спину.

Чакрабарти всю сознательную жизнь мечтал стать мультимиллионером посредством радио. Он никогда не хотел быть ковбоем в родео, но немного опыта в этой области пригодилось бы ему сейчас, когда он пытался удержаться на широкой спине своей звезды эфира, словно ездок на крупе быка. Мэйсон фыркал от злости и паники, поводил широкими плечами, изгибался и напрягался.

В свете парковочных фонарей со своей постоянно дергающейся и вращающейся точки обзора Сэмми заметил большой белый фургон с темно-синей кабиной. Увидел, судя по всему, мертвого человека, распластанного на заснеженном тротуаре, хотя, наверное, не совсем человека, а такого же дубликата, как тот двойник Уоррена Снайдера, в животе которого нашлось нечто, похожее на рыбьи части и соус Альфредо. Он увидел Девкалиона, поднимающего второго человека вверх над головой, что казалось нереальной задачей, реализовать которую не удалось бы и самому великому Бастеру Стилхаммеру, суперзвезде реслинга, да он бы и не стал делать это даже в хорошо срежиссированной постановке. Но затем Сэмми на секунду потерял татуированного гиганта из виду, а когда увидел снова, чудо с татуировкой влепило второго репликанта в радиатор грузовика, наверняка раздробив этому созданию позвоночник.

Рубашка Мэйсона порвалась. Сэмми слетел со своего «скакуна», приземлился вниз лицом, проехал немного по снегу и нос к носу остановился у чего-то, что оказалось мертвым репликантом. Из ноздрей этой штуки струился мерзкий голубой газ, попавший Сэмми прямо в рот.

Когда Сэмми, с омерзением отплевываясь, откатился от жуткой твари и поднялся на колени, его впервые в жизни посетила мысль о том, что, похоже, мама с папой, эмигрировав из Нью-Дели, все же совершили ошибку. Возможно, современная Америка была слишком дикой для того, чтобы ее оседлать, не просто разъяренным быком, а бешеным быком, состоящим из одних копыт, рогов и бугрящихся мышц.

Сэмми питал сомнения ровно до момента, когда встал на ноги. Мэйсон как раз забирался за руль своей «Тойоты-Секвойи», последней в ряду припаркованных машин, а Чакрабарти был единственной альтернативой голосу в эфире, который мог предупредить Рейнбоу-Фоллс и всю страну о вторжении (или что там еще) Стэпфордских людей (или что они там такое). Час спустя бедняга Барт Когборн наверняка все еще не сможет произнести ничего, кроме «Эм… эм… ох», а Ральфу Неттлсу, хотя он и был хорошим человеком, надежным парнем, далеко до серебряного оратора. Сэмми тоже не звучал ни гиком, ни троллем, ни писклей, между тем он не обладал поставленным голосом. Он не являлся талантливым ведущим, он был талантливым управляющим. Ему не далась бы и половина убедительности Мэйсона.

Внезапно Сэмми снова вдохновился энергией своей личной американской мечты.

Не только ради жителей Рейнбоу-Фоллс (которых очевидно уничтожали) и не только ради будущего человечества (висевшего на волоске), но и ради Синдиката Чакрабарти (который пока не создан, но однажды завладеет всем АМ-диапазоном страны), Сэмми захромал к «секвойе». Он собирался вытащить Мэйсона Моррелла из внедорожника или же быть забитым до потери сознания в процессе своей попытки.

К счастью, Девкалион достиг машины не только первым, но и вовремя. Двери джипа были заблокированы, однако прежде, чем Мэйсон сумел завести мотор, гигант подсунул свои большие руки под бок авто, схватился за раму и с усилием, заставившим его взреветь от боли или ярости, а может, от того и другого вместе, оторвал от земли пассажирскую сторону. Девкалион налег, еще раз налег, а потом перевернул «секвойю» на крышу.

17

Часть руки, лежавшая на полу в фойе дома начальника полиции Рафаэля Хармильо, состояла из большого пальца, указательного, соединявшей их ткани, называвшейся анатомической табакеркой[17]17
  Анатомическая табакерка (лат. fovea radialis – лучевая ямка) – треугольное углубление у основания большого пальца между сухожилием его длинного разгибателя и сухожилиями его короткого разгибателя, а также длинной отводящей мышцы.


[Закрыть], и мясистого основания большого пальца. Кончики большого и указательного пальцев были прижаты друг к другу, словно в жесте «ОК».

Фрост не знал, специально ли кто-то сложил их таким образом или жуткий жест вышел ненамеренно. Но в любом случае находка его не веселила.

Большинству копов не хватало острого черного юмора, когда они входили в ряды стражей порядка, однако в качестве психологического защитного механизма такое чувство развивалось довольно быстро. И все же Фрост подозревал – ни одна находка в этом доме не пощекочет темную часть его механизма веселья.

Проеденные края плоти выглядели так же, как и у оторванной ноги из гостиной. Бескровными. Глазированными, но изъязвленными. И плоть была неестественно бледна.

Даггет щелкнул выключателем, осветив открытую лестницу. Во время охоты лестницы – это хуже всего, не важно, вверх они вели или вниз. Ты оказывался уязвим сверху и снизу, тебе не за что было нырнуть, некуда идти, кроме как прямо по линии огня, потому что повернуться спиной и бежать – еще более надежный билет в морг.

Поднялись они осторожно, но быстро. Даггет шел первым, спиной к изгибу стены, сосредоточившись на верхней площадке. Фрост следовал в шести шагах позади, контролируя фойе внизу: хотя они и проверили первый этаж, за ними все равно мог кто-то пробраться.

Они больше даже не перешептывались. Им не о чем было говорить. Отныне осталось лишь ориентироваться на то, как будут развиваться события.

Фрост и Даггет не нашли никаких других частей, пока не достигли верхнего коридора, где на ковре лежало бескровное ухо, белое, как морская раковина. Судя по размеру и тонкости, ухо принадлежало маленькому ребенку.

У шерифа Хармильо было двое детей.

Из всех видов преступлений Фроста больше всего бесили дела с жестокостью по отношению к детям. Он не считал достаточным даже пожизненное заключение за убийство детей. Только медленные беспощадные казни.

Поведение Хармильо при исполнении в течение предыдущих двенадцати часов резко свидетельствовало о продажности. Если шеф являлся частью некого странного дела, то казалось вероятным, что он, а не какой-то серийный убийца, гонявшийся за ним, лишил жизни свою жену, тещу и детей. Убил их и расчленил.

Но у Фроста не укладывалось в голове то, что они до сих пор обнаружили. Огромные суммы текли в этот город через «Движение к Идеальному Миру», они же предполагали наличие преступного предприятия гигантских масштабов. Отмываемые денежные фонды были настолько велики, что не исключено: речь может идти даже о террористическом заговоре исторического значения. Копы, немыслимо богатевшие на помощи плохим парням, скрывали свою деятельность и едва ли пустили бы под откос свой денежный поезд, порубив семью на кусочки из-за ссоры с женой.

Четыре спальни, хозяйская гостиная, множество шкафов и две из трех ванных комнат явили взгляду лишь еще две жутких улики. Обе в хозяйской спальне.

На полу у гардероба лежала часть нижней челюсти, с двумя молярами, двумя премолярами[18]18
  Моляры – шестые, седьмые и восьмые зубы постоянного ряда с левой и правой стороны челюсти, находятся позади премоляров. Премоляры – зубы, расположенные в зубном ряду с обеих сторон челюстей за клыками перед большими коренными.


[Закрыть] и одним клыком. Между моляров тянулось нечто зеленое, возможно, кусочек кожицы сладкого перца или халапеньо. Части кости, которые должны были быть раздроблены при отламывании от основной челюсти, выглядели вместо этого… оплавленными.

И, поскольку это был не просто еще один обломок биологического мусора, но невероятная деталь сюрреалистической фантазии, вторая находка в хозяйской спальне оказалась ужаснее всего из до сих пор обнаруженного ими. Она лежала в углу аккуратно заправленной кровати, у изножья, но не так, будто ее аккуратно положили здесь, казалось, ее швырнули – или даже выплюнули. Толстый язык имел загнутый кончик, приподнятый, словно что-то облизывал. Если бы найден был только он, зрелище выглядело бы отвратительным и тревожным, но в сочетании с остальным все напоминало картину Сальвадора Дали, вдохновившегося Лавкрафтом. В центре толстого языка, не балансируя на нем, а глубоко вдавившись в плоть, вырастая из нее, находился карий человеческий глаз, не имеющий век.

Фрост первым увидел это уродство. И в момент обнаружения его охватило чувство, о котором он часто читал, но никогда еще не испытывал. Кожа на его шее похолодела, и по ней словно поползли вполне реальные пауки и многоножки.

Будучи агентом ФБР, отдела, эквивалентного подразделению, занимающемуся спецоперациями, он видел достаточно ужасов и был знаком со страхом разнообразной интенсивности и природы. Между тем до сих пор ничто никогда так глубоко не касалось запрятанных нервов, которые были не физическими нервами, а интуитивной чувствительностью к необъяснимому, не важно, сверхъестественной оно природы или всего лишь противоестественной. Ни его мировоззрение в целом, ни живая фантазия не могли объяснить существование подобной мерзости. Пока он глазел на нее, леденящее чувство проникало все глубже, от основания шеи ползло по спине, холод спускался по лесенке позвонков.

Он жестом позвал Даггета за собой. Фросту можно было не смотреть, чтобы угадать реакцию напарника на отвратительный предмет. Внезапный резкий вдох и беззвучная горловая рефлексия выражали крайнее омерзение, подтвердив ужас и шок Даггета.

На миг Фросту показалось, что глаз вот-вот повернется в своей мясистой глазнице, сосредоточится на нем или что язык может дернуться и пошевелиться в похабном жесте. Но эти ожидания были только плодом разыгравшегося воображения. Язык и глаз на кровати являлись мертвой тканью, способной на движение не больше, чем зубы с обломка челюсти могли бы жевать под собой ковер.

Простой пистолет и две запасных обоймы казались теперь не совсем адекватным вооружением против врага, с которым они столкнулись. События, происходящие в Рейнбоу-Фоллс, нельзя было рассматривать как обычную преступную деятельность или терроризм любого ранее виденного рода.

Фрост, словно отброшенный в детство, к замешательствам и страхам дошкольника, взглянул себе под ноги – он стоял в нескольких дюймах от стеганого покрывала – и подумал, не может ли что-то злобное прятаться под кроватью. Могло ли теперь обнаружиться нечто таинственное и при этом более реальное, чем все детские страхи, там, где раньше никогда не оказывалось Буки, тролля или любого другого ведьминого помощника?

Заклятие детской робости удержало его на месте лишь на миг и было сломано проявлением настоящей угрозы. Из темноты прилегающей ванной комнаты сквозь полуоткрытую дверь в безмолвие хозяйской спальни донесся звук, похожий на шум тысяч резко шепчущих голосов.

18

Переднее окно с пассажирской стороны разлетелось, когда Девкалион перевернул «Тойоту-Секвойю» на крышу. Мэйсон Моррелл отказался покидать перевернутый внедорожник, и тогда гигант выразил намеренье разбить также лобовое стекло, чтобы вытащить нерешительного воина из машины, хочет он того или нет.

Сэмми Чакрабарти убедил Девкалиона позволить ему провести переговоры со звездой эфира. Он сунул руку в разбитое окно, вытащил защелку, открыл пассажирскую дверь. Используя носок ботинка в качестве метлы, смел в сторону блестевшие на снегу осколки стекла, после чего опустился на четвереньки и залез в «секвойю».

Стоя на карачках на потолке перевернутого внедорожника, он видел Мэйсона под странным углом. Звезда эфира свисал вверх ногами с водительского сиденья. Точнее, не вполне свисал, потому что он не стал тратить время на то, чтобы пристегнуться ремнем безопасности, так ему не терпелось завести мотор и сбежать подальше. Свое положение он сохранял, крепко держась за руль и зацепившись пятками под сиденьем, насколько это было возможно. Из них двоих именно Мэйсон касался головой потолка. Сэмми обнаружил, что смотрит на друга сверху вниз, хотя положение внедорожника предполагало, что он должен бы смотреть вверх.

Единственным источником света, проникавшего в окна перевернутой машины, были голубоватые фонари парковки. Холодный воздух пах новым кожаным салоном и пряным лосьоном после бритья, которым пользовался Мэйсон. Не считая их дыхания, раздавалось лишь пощелкивание, позвякивание и стоны «секвойи», приспосабливавшейся к новым, непривычным отношениям с асфальтом.

– Мне очень жаль, что это случилось, – сказал Сэмми.

Голос Мэйсона прозвучал раздраженно, а не расстроенно:

– Так не должно было быть.

– Может, и не должно, но случилось. Станция оплатит ремонт.

– Это ты готов платить, а не Уоррен. Уоррен удавится за каждый пенни.

– Не забывай, – сказал Сэмми, – Уоррен Снайдер мертв. И та штука, которая выглядела как Уоррен, тоже мертва, а ее странные кишки лежат в студии на полу. Так что я теперь главный.

Стараясь не смотреть на Сэмми, Мэйсон мрачно сказал:

– Мы все умрем.

– Я в это не верю, – ответил Чакрабарти.

– Ну а я верю.

– Я тебе этого не говорил, – промолвил Сэмми, – но у меня большие планы на тебя и твое шоу.

– Это конец света. После конца света не будет никакого радио.

– Это не конец света. Это национальный кризис, только и всего. Если мы соберемся и защитим эту станцию, сможем предупредить о том, что здесь происходит, тогда лишь переломим ситуацию. Я всегда был оптимистом, знаешь ли, и мой оптимизм постоянно оказывался оправданным.

– Ты не просто оптимист. Ты сумасшедший.

– Я не сумасшедший, – сказал Сэмми. – Я американец. Эй, ты же тоже американец. Где твой дух победителя? Слушай, я планирую расширить формат твоего шоу, сделать его более эмоциональным, глубоким, реально дать тебе расправить крылья. Я хочу шире его рекламировать. С твоим талантом и моей твердой решимостью мы можем довести это шоу до регионального синдиката, потом национального, взять не пять других станций, а сотни. Ты можешь быть мужским вариантом доктора Лоры. Более гуманистичным доктором Филом.

– Я не доктор.

– Будешь им, если я скажу. Так и работает радио.

Несколько снежинок влетело в разбитое окно и затанцевало в белесом паре от их дыхания.

Сэмми было холодно. Стоять костлявыми коленями на тонкой обивке потолка оказалось больно. Странный угол заставлял его чувствовать себя героем одного из переворачиваемых снов в фильме «Начало». Но он улыбнулся и похлопал Мэйсона по плечу самым дружеским образом, словно говоря: «Я здесь ради тебя».

Нагнув голову вперед и скосив глаза вниз и в сторону, чтобы лучше видеть своего программного режиссера, Мэйсон сказал:

– Я высокий, и у меня телосложение футбольной звезды, так что люди считают меня крутым. Я не крут, Сэмми. Не думаю, что мне хватит силы справиться с давлением национального вещания.

– Моей крутости хватит на двоих, – заверил его Чакрабарти. – И ты хотя бы слышал свой голос? Тембр, естественная реверберация, отличная дикция, это талант, Мэйсон. Ты не можешь выбросить такой дар на помойку.

– Ну, не знаю, – с сомнением пробормотал Мэйсон. – Иногда я вроде как слишком пищу.

– Поверь мне, большой парень. Слушай, если ты собираешься делать одно из тех шоу о летающих блюдцах, параллельных мирах и тайных цивилизациях под морем, то ты очень ошибаешься по поводу того, что нам сегодня нужно. Все подумают, будто это обычная хохма. Но твое шоу – оно близко людям, люди впускают тебя в свои жизни, полностью, они доверяют тебе, они прислушиваются к твоим советам, восхищаются тобой. Они любят тебя, Мэйсон. Для своих слушателей ты друг. Они считают тебя семьей. Если ты скажешь своим слушателям, что монстры, сделанные в какой-то лаборатории, способны притвориться людьми и захватывают Рейнбоу-Фоллс, тебе поверят. Моему голосу они не поверят. Я для них звучу как школьник.

Ведущий ток-шоу, закрыв глаза, повис – или держался – вниз головой и долгое время молчал, как большая перепуганная летучая мышь. А затем спросил:

– Они меня любят?

– Они тебя обожают.

– Тогда я сделаю все, что смогу. Я правда попытаюсь им помочь.

– Вот за это они тебя и обожают.

– Это ужасная ответственность – давать советы.

– Ага. Я знаю. Уверен, что это будет трудно. Но ты же щедрая натура.

– Я всегда опасался, что кто-то из них поймет мои слова неправильно.

– Не поймут, Мэйсон. Ты очень ясно выражаешь свои мысли.

– Я боюсь, какая-то жена вроде как, ну, понимаешь, неверно поймет мой совет и пристрелит своего мужа.

– Такое почти случилось всего один раз, – подсказал ему Сэмми. – И почти произошло. Но не случилось же.

Мэйсон, не открывая глаз, пожевал нижнюю губу. И наконец сказал:

– Орсон Уэллс продал ту безумную историю Жюля Верна в 1930-х. Полстраны поверило, что это правда, а им читали глупую научную фантастику.

– «Война Миров», – сказал Сэмми, не исправив Мэйсона по поводу того, что написал это не Жюль Верн, а Герберт Уэллс.

– Он этим прославился. То была просто глупая фантастическая повесть, но он прославился. А это настоящее.

Сэмми, улыбнувшись, кивнул, хотя Мэйсон до сих пор жмурился.

– К тому времени как все это закончится, ты станешь знаменитым. Интернациональной звездой. Не просто звездой, Мэйсон. Не просто звездой – героем.

Мэйсон покачал головой:

– Я не гожусь в герои. И не стану героем, просто потому что ты сказал, что можешь сделать меня доктором.

Сэмми замерзал, настолько, что голос стал дрожать в такт дрожи тела. Ему хотелось схватить звезду эфира за уши и трясти, чтобы тот понял – происходящее не терпит отлагательства, между тем Чакрабарти хранил спокойствие.

– Да, Мэйсон, ты герой. Героем тебя сделать даже проще, чем доктором. Некоторые люди могут захотеть увидеть диплом колледжа, подтверждающий твою докторскую степень, из-за чего нам пришлось бы покупать тебе диплом в каком-нибудь онлайн-университете. Но если мы скажем, что ты не просто спас мир, а в то же время сражался с ордами жестоких клонов, пытавшихся захватить KBOW, – вспомни, у нас уже есть четыре их трупа, – никто не станет сомневаться в том, кто ты есть.

– Барт и Ральф. Они-то узнают.

– Барт и Ральф станут частью команды Мэйсона Моррелла. Их карьеры взлетят вместе с твоей. Они подыграют.

– Не думаю, что они согласятся.

– Согласятся.

– Я так не думаю.

– СОГЛАСЯТСЯ! – рявкнул Сэмми и тут же добавил: – Извини. Я просто злюсь, потому что ты постоянно себя недооцениваешь. В эфире ты всегда такой уверенный.

– То в эфире. А это жизнь. – Он открыл наконец глаза. – Но я, наверное, сделаю то, что ты хочешь.

– И больше не попытаешься убежать?

– Нет. От этого я не сбегу. Некуда бежать. Теперь я это понял.

– Мой герой, – сказал Сэмми.

– Дверцу, по-моему, перекосило. Если ты отступишь, я проползу мимо приборной панели и выберусь из пассажирской двери.

Чакрабарти улыбнулся:

– Давай делать радио.

– Да. Давай делать отличное радио.

– Бессмертное радио! – объявил Сэмми.

Мэйсон висел вверх ногами, Чакрабарти стоял на четвереньках на потолке, но они попытались ударить по рукам, однако странная перспектива, созданная из-за расположения их тел в пространстве, помешала этому. Мэйсон врезал Сэмми по левому уху, а Сэмми нажал на клаксон «секвойи».