Текст книги "Археолог"

Глава 19

Ночной провал плохо сказался на настроении Шамана. Он сидел бледный, как сама смерть, за стаканом чифиря и крутил в пальцах шариковую ручку, измазанную в крови. Четверть часа назад он воткнул эту ручку в шею Федора Лихачева за провал операции по захвату Пролетарского района. Шаман мужик опытный, он знал, как бить, чтобы человек мучился, но при этом жить остался. Лихо, конечно, пол кровью залил, его стул пришлось на дрова пускать, да и орал он истерично, словно его зарезали насмерть, но при этом, когда Тайга и Крыса доволокли Лихо под руки до карцера, он был все еще жив, и Никодим не сомневался, что завтра Лихо будет уже на поле боя себе прощение зарабатывать да лютовать по страшному. В новой сложившейся ситуации это им только на руку. Теперь о тихой мирной жизни с вялым перегавкиванием между группировками можно забыть. Топор войны был отрыт артельщиками, и, чтобы его закопать назад в стылую землю, надо пролить очень много крови.

– Скажи, Никодим, как мы с тобой так смогли обосраться? – поднял голову Шаман и посмотрел на Романа Никодимова мутными глазами.

– Кто мог предположить, что Археолог окажется таким крутым орешком, – задумчиво произнес Никодим.

За эту ночь они потеряли двадцать четыре человека, двенадцать бойцов привезли в лазарет с ранениями различной тяжести, а трое пропали без вести. Вот как можно было пропасть без вести на улицах города? Не иначе как перепугались до мокрых штанов да рванули по домам под шумок в надежде, что Шаман о них никогда не вспомнит. И ведь при таких раскладах и правда не вспомнит. Что ему до мелких пешек, когда крупные фигуры покрываются плесенью и не ровен час начнут гибнуть. А вслед за ними и все царство развалится по кирпичику. А ведь они с Шаманом это царство вдвоем так тщательно выстраивали… И вот теперь все рушилось прямо на глазах. Людей потеряли много – не вопрос, однако человеческий фактор не проблема: бойцов легко новых набрать. В тренировочных залах, что располагались на месте бывшего пятого сборочного цеха, готовили по ускоренной программе молодняк. Скоро новые бойцы будут готовы выйти на улицы города, но в любом случае на это нужно время, да и проигранный в Пролетарском бой негативно скажется на авторитете не только самого Шамана, но и всех часовщиков. Значит, авторитет этот надо поднимать, но вот как?

Никодим считал, что сейчас надо закрыться на часовом заводе и отсидеться, пока на улицах города все не успокоится, а уж потом выстраивать новую политику. Но Шаман никогда на это не согласится. Для него любое проявление осторожности – слабость, которую надо давить в корне. Не исключено, что сейчас, за кружкой чифиря, Шаман уже планирует ответный удар, направленный как на Археолога, так и на людей Тараканова.

– Я вот что думаю, Никодимыч, надо нам силу свою показать. А то ведь эти волки нас в клочья разорвут. Пролетарский оказался сильной крепостью. Надо к ней ключик-то подобрать. И вот какая мысль. Откуда, ты говоришь, этот Археолог к нам на голову свалился?

Шаман отбросил от себя кровавую ручку, та покатилась по столу и упала на пол.

– Из Юсово. Деревенька отсюда километрах в пятнадцати. У них там стойбище, – ответил Никодим, еще не понимая, куда клонит Шаман.

– А давно Археолог-то в наших местах обретается?

– Еще до войны приехал. Он же настоящий археолог. Там какая-то экспедиция что-то копала.

– Отлично. Я думаю вот что… Археолог этот пришел в Углич с небольшой командой. Наверняка в Юсово остались еще люди. Да и не мог он за десять лет домом да имуществом не обзавестись. Значит, у него там, вероятно, и баба имеется и кое-что на черный день. В общем, задача такая. Лихо, когда оклемается, пусть берет своих ребят, из молодняка пополнение. Да Адвокат ему в помощь. И в Юсово скоряком. Там надо местечко прошерстить. Если кто еще из людей Археолога есть там, живыми не брать. А вот баб, да если еще и ребятишки имеются, в кузов да сюда везти. У нас тогда с Археологом появится предмет для разговора и торга. Нам, Никодимыч, Пролетарский этот район не сдался, а вот человек Черномора из каравана очень нужен. Понять надо, куда он ехал, к кому да что вез. Знать надо, почему Черномор вдруг намерения свои изменил. Не нравится мне все это.

– Ты уж, Шаман, прости меня, но мне тоже не нравится, что мы с бабами воевать будем. Одно дело, когда мужики друг друга месят. Тут наше кровное, но баб приплетать… нехорошо это. Да к тому же у нас мужики здоровые, азартные, а если в дороге назад кого из баб попортим, что делать то? – высказал свои сомнения Никодим.

– Если кого попортим, то не убудет. Баба не чернобурка, мех не помнется. Да и Археолог, может, сговорчивее будет. И ты мне это человеколюбие брось. Не время сейчас для толерантности всякой да жалости. Не ты сожрешь, так тебя сожрут. Ты все понял относительно Юсова?

– Да, Шаман, – кивнул Никодим.

– Вот с утра Лихо пусть и отправляется. Чтоб без промедления! Мне результат нужен. Да за Пролетарским устрой присмотр. Мне надо знать все обо всех, кто приходит, когда приходит, зачем приходит. Главное, чтобы Археолог этот к конкурентам нашим не переметнулся. Мы должны успеть заполучить рычаг давления на Археолога, тогда сможем устранить его с игрового поля. – Шаман отхлебнул из кружки чифиря, довольно сморщился и шумно выдохнул. – И вот еще что… я хочу голову Таракана. Подумай, как к нему подобраться и устранить. Вот в этом сейчас одна из наиважнейших задач. Не будет Таракана – артельщиков по частям растащим, под себя подомнем, да и Черномор к нам сам придет, условия наши примет. Найди мне человека, который внутрь к артельщикам проникнет да Таракану дырку в голове сделает.

В горле у Никодима разом пересохло. Задачу Шаман поставил невыполнимую. Ведь человеку надо не только войти на территорию артельщиков, но и после выполнения боевого задания выйти живым. Никто не согласится на должность камикадзе без должного стимулирования. А вот как человека стимулировать смертником стать, Никодим не знал. У них ведь не маджахедская республика с курсами по ускоренной подготовке шахидов. Но отказать Шаману, тем более когда он в таком взвинченном состоянии, Никодим не мог: отлично понимал, какие могут быть в таком случае последствия.

– Хорошо, я найду исполнителя, – пообещал он.

⁂

Иван Сергеевич Костаковский, которого все в городе звали Костылем, собрал у себя в кабинете совещание верхушки масловской группировки. Пепел хоть и считался правой рукой Костыля, но на совещание идти не хотел. Последние события в городе не внушали оптимизма и грозили большой кровью, а за последние несколько лет он сильно отвык от крови, изнежился от спокойной-то жизни. Хотелось бы, чтобы и дальше все продолжалось по-старому, только вот надежды умирают последними, вслед за их носителем. А Пепел умирать не собирался, поэтому в кабинет Костыля вошел одним из первых. Здесь уже сидел Женя Прокурор, он занял место в самом дальнем углу, откинулся на стену и дремал. Костыль сидел за рабочим столом и читал какую-то толстую книгу. Пеплу не было видно, что это за книга, а спрашивать неудобно.

Костыль очень любил читать, и читал все, до чего руки дотягивались. Из дальних рейдов бригадиры привозили ему каким-то чудом сохранившиеся книги. Они находили их в заброшенных и полуразвалившихся домах, выкупали, а чаще всего отбирали силой у местного населения, которое не осмеливалось возразить грозным масловцам. У Костыля собралась солидная библиотека, которой он очень дорожил и к которой никого не подпускал.

В основном Костыль читал фантастику в любых ее проявлениях. Как-то во время небольшой пьянки в узком кругу приближенных Костыль признался, что ему интересно читать фантастику, потому что это как окно в доме: открываешь его, голову высовываешь, а там уже другой мир. И в каждом окне свой мир, своя реальность, которая людям недоступна. Пепел как-то попробовал почитать одну из таких книжек, но очень быстро заскучал. Какие там гоблины с орками, гномы с эльфами, какое-то дурацкое кольцо, с которым все носятся как с самым главным сокровищем в мире, при этом хотят спалить к ядрене фене. В общем, литературой Пепел не вдохновился, но своими сомнениями с Костылем делиться не стал. Тот мог в горячке спора и ножом пырнуть – «за родное Средиземье», так сказать.

За спиной Костыля стоял незнакомый Пеплу человек: седой мужчина лет сорока в черной толстовке с капюшоном. Захарченко сразу оценил, модная вещичка и редкая в наше время. Что-что, а хорошие, модные вещи были его слабостью. Сейчас, когда, кроме военных курток и штанов, простых мешковатых рубах и свитеров, найти приличную шмотку было трудно, любая модная вещь воспринималась как вызов.

Народ постепенно подтягивался. Пришел Рикошет в компании ближайших подручных Тарана и Седого. Они заняли стулья рядом с Прокурором, который продолжал дремать, делая вид, что ничего из окружающего мира его не касается. Подошел Вадим Гиря, бригадир гиревских, он отвечал за какой-то секретный проект Костыля, о котором Пепел ничего не знал. Гиря и Костыль всегда его обсуждали вдвоем, запираясь в кабинете. Там было что-то связано с деревней Чурьяково, какая-то сверхприбыльная долгоиграющая операция. Однажды Костыля сказал про Гирю, что тот принесет ему солидную прибыль. Видно, поэтому Вадим всегда держался обособленно, в совместных пирушках масловцев никогда не участвовал. За что его народ очень не любил. Его считали высокомерным ублюдком.

Постепенно кабинет Костыля заполнился бригадирами масловцев. И только когда последний человек закрыл за собой дверь, Костыль оторвался от книги, снял очки, обвел взглядом помещение и произнес:

– Приветствую честных людей.

Он всегда масловцев называл честными людьми, какой он смысл вкладывал в этот термин, никто не знал. Пепел думал, что тем самым Костыль подчеркивал, что его путь развития единственный верный. И те, кто его поддерживает, честные люди, а остальные заслуживают смерти.

– Вы все слышали, что случилось прошлой ночью в городе. Часовщики совсем оборзели, решили плюнуть в душу честным людям, а также артельщикам. Мне плевать на артельщиков, по мне, так пусть горят в аду. Но плевок нам в лицо прощать нельзя. Часовщики нарушили перемирие в «Трех соснах», нам бросили вызов. Наших братьев положили, когда они были безоружны и меньше всего ожидали нападения. Вчера артельщики пустили кровь часовщикам. Сейчас те зализывают раны. Наш человек сказал, что Шаман рвет и мечет, готов сжечь весь город дотла. Шаман потерял берега. Он не чувствует больше границ. Сейчас он ослаблен, поэтому я считаю, настала пора нанести серьезный удар по позициям часовщиков. Наша задача – стереть их с волжских берегов, так, чтобы даже воспоминаний о них не осталось. Кто меня поддерживает?

Лес рук. Костыль приучил своих людей к тому, что он не любит пустопорожней болтовни. Поэтому там, где можно просто сказать «да», не стоит устраивать базар.

– Пепел, займись организацией рейда. Надо сделать все быстро, так, чтобы Шаман не успел опомниться. Наш человек внутри его крепости, он откроет ворота, чтобы мы не потеряли много людей, штурмуя эту цитадель.

Пепел кивнул, он был готов выполнить приказ. Все-таки соответствующая литература оказала на Костыля влияние. Вон какими терминами из книжного Средневековья он сыпет. Правда, нынешние темные годы мало чем отличаются от Средневековья, разве что уровнем вооружения и размахом убийств. Но средневековые феодалы могли поспорить с современными за статус самых кровожадных.

– Теперь о самом важном, для чего я вас позвал. Вот этого мужика зовут Полковник. Этого достаточно. Он приехал сегодня ночью из Рыбинска. Его послал Секира поговорить с честными людьми. Ему есть что вам сказать.

Мужик в модной толстовке оторвался от подоконника, вышел из-за стола Костыля и встал справа, облокотившись левой рукой о стол. Он равнодушно посмотрел на собравшихся масловцев и заговорил:

– До недавнего времени считалось, что Углич входит в сферу влияния Ярославля. И это считалось правильным и логичным. Мы не лезли на землю Черномора, он не лез к нам. Но сейчас расклад изменился. И Секира прислал меня сделать вам предложение. Мы готовы помочь вам очистить город от недружественных бандформирований. Мы готовы поддержать вас финансово. Но за это Углич становится землей, подконтрольной Рыбинску. Если вы принимаете наше предложение, то через несколько дней здесь будут наши бригады, готовые оказать вам силовую поддержку.

Пепел слушал и мрачнел на глазах. Мирная, тихая жизнь махала рукой и отплывала в теплые края на ближайшем пароходе. Дальше будет только кровавая бойня, в которой выживет лишь сильнейший. Многие, кто сидел сейчас в кабинете Костыля, не доживут до исхода месяца, другие, вероятно, погибнут до конца года. Рыбинские предложили помощь, но одновременно с этим потребовали жертву. Теперь Пепел понимал, почему Костыль так внезапно захотел смерти Шамана. Эта жертва, которую затребовали рыбинские, чтобы взять Углич под свое покровительство. У Секиры с Шаманом стародавняя вражда, уходящая корнями в довоенное прошлое. Но если учесть, что Черномор скоро может нанести визит, то избавиться от Шамана и заручиться поддержкой боевиков Секиры – верное решение.

– Еще нас интересует человечек из ярославского каравана, который пробился в Углич. Мы подозреваем, что человечек этот пришел с грузом, который был адресован, вероятно, артельщикам. Можем так говорить, потому что для часовщиков этот купеческий обоз стал очень неприятным сюрпризом. Секира хотел бы получить этот груз в свое распоряжение. Мне нужна встреча с Археологом. Встреча должна пройти на нейтральной территории. Обеспечьте эту встречу.

Полковник говорил тихо, но при этом каждое его слово отдавалось в голове Пепла ударом колокола. В этом человеке чувствовался совсем другой уровень: другая жизнь, другой опыт. Перед ними стоял не простой исполнитель или вестник, а полководец, знающий толк в хорошем сражении.

– Пепел, найди способ передать послание Археологу. У тебя там парнишка ошивался. Чистик, кажется, – сказал Костыль. – Пусть послужит почтальоном.

Пепел кивнул. Еще одна неожиданная головная боль для него. Чистик этот терся среди людей, не разбирая, кто часовщик, кто масловец, а кто артельщик. Для него все были одинаковы. Часто его использовали вслепую, как вестового, не посвящая в серьезные вещи, часто ложную информацию сливали конкурентам.

– Ша! На этом честные люди могут быть свободны. Пепел и Прокурор вы задержитесь, – потребовал Костыль.

Люди потянулись к выходу. Уходили молча. Все разговоры и обсуждения начнутся в «Котельной», так назывался трактир, который находился на территории масловцев. Держал его Шура Якорь. Хороший парень, до Катастрофы служил в порту капитаном катера на подводных крыльях, что курсировали по расписанию между Угличем и Рыбинском.

Когда дверь за последним масловцем закрылась, Костыль сказал:

– Ситуация серьезная. Нам стало известно, что Черномор готовит карательный рейд на Углич. Кто-то изрядно испортил ему настроение, когда подломил его караван. Ходят слухи, что Черномор сам отправится в поход. Его ближний круг против, но когда Черномор кого-то слушал, кроме себя. Будет много стрельбы и крови. Спрячьте, пока есть такая возможность, всех гражданских, кто вам дорог. Пусть уедут из города в деревню. Есть тихие места.

– Скажи, Костыль, нам обязательно в это лезть? – спросил Прокурор. – Это личная разборка Черномора и Шамана.

«Проснулся, сволочь», – подумал не без яда Пепел. Не любил он Женю Прокурора. Давно у них приключился конфликт на женской почве. Прокурор женщину себе взял, она раньше в школе учительницей работала, Катя, химичка. Пепел на нее виды имел еще со школьной поры. Они вместе у Михаила Степановича Андронова учились, за одной партой сидели, а Пепел тогда сильно страдал по этим миндалевидным глазам и угольным косам.

– Черномор не ограничится Шаманом. Он использует шанс установить здесь свою власть, – ответил за Костыля Полковник.

– Мне кажется или ты хорошо знаешь этого Археолога? – неожиданно для самого себя спросил Прокурора Пепел.

– Мне доводилось иметь с ним дело. Это очень толковый человек, – ответил Прокурор.

– Тогда вот ты и обеспечишь Полковнику с ним встречу, – сказал Пепел.

Прокурору не понравилось это решение, но он не смел возразить.

– Когда мы устраним часовщиков и артельщиков, то я хочу, чтобы вы разделили город на две части. Каждый из вас станет смотрящим за своей территорией. Вам предстоит подобрать людей в свои команды и наладить грамотное управление землями. Так, чтобы бизнес часовщиков и артельщиков не накрылся медным тазом, а развивался и процветал, но уже под нашим управлением. Думайте, честные люди, – приказал Костыль. – Больше вас не задерживаю.

Пепел согласно кивнул и встал. В дверях он столкнулся с Прокурором. Женя бросил на него злой взгляд, но ничего не сказал.

Глава 20

После позорного провала с Пролетарским районом Лихо готов был на любое дело, чтобы оправдаться в глазах Шамана. Никодим пришел в лазарет, когда Лихо штопали. Тот выпил полбутылки самогона, чтобы выдержать операцию. Шили-то по-живому, и, не смотря на выпитое, боль была нестерпимой. Никодим дождался, когда Коновал наложит последний стежок, после чего наклонился к лежащему в поту на столе Лихачеву и передал приказ Шамана. От себя добавил только:

– Смотри не обосрись. Следующий косяк Шаман не спустит.

Никодим ушел, а Лихо остался переваривать информацию. Задача поставлена с виду легкая. Что может быть проще – смотаться в деревню, вывезти женщин и детей, мужиков перебить, если такие окажутся в деревне. Только Лихо напрягал тот факт, что в напарники ему назначили Адвоката. С Делюкиным Лихачев с первого дня знакомства схлестнулся. Не понравилось Лиху, что Шаман какого-то сопляка с самого дна выдернул да поставил бригадиром. За какие такие заслуги, спрашивается, из грязи в князи? Лихачеву бригадирскую должность пришлось потом и кровью в полях несколько лет зарабатывать. А этот только среди часовщиков появился, так его сразу на все готовенькое. До открытого конфликта у них с Адвокатом не доходило, но об их неприязни все часовщики знали. Не иначе Шаман таким образом решил показать Лиху свое недовольство.

Лихо решил, что с этой маленькой проблемой он разберется на месте. Сейчас главное отоспаться, чтобы утром свеженьким и здоровеньким быть, как любила приговаривать его бабушка Нюра.

Она погибла в первый год после Катастрофы от рук мародеров. Тогда ошалелые от изменяющегося вокруг мира подлые люди стали сбиваться в стаи, они врывались в деревни, жгли и убивали людей ради того, чтобы присвоить чужое имущество, накопленные за годы честного труда деньги да кое-какие драгоценности. Кто тогда мог предположить, что деньги совсем скоро перестанут иметь ценность, станут цветными бумажками, которые разве что на растопку годятся. Вот одна из таких банд мародеров заглянула на огонек в деревню, где жила бабка Нюра. От деревни остались только угли.

Лихо же узнал об этой потере, когда в Угличе на барахолке у одного барыги всплыла старинная брошка в виде стрекозы, которой баба Нюра очень гордилась. Она ей досталась от матери, а той от ее матери. Так и переходила по наследству. А тут у Коли Жмота на прилавке лежит, глаз мозолит.

Лихо тогда Жмота в оборот взял. Тот кровью харкал долго, сперва упирался, а потом рассказал, что перекупил ее у Вани Столбняка, тот как раз из дальнего рейда вернулся.

Лихо Колю Жмота на волю отпустил. У него к нему никаких претензий не было. Тот в самом деле не мог знать, какую ценность эта брошка имеет для Лиха. А вот Столбняку так уже не повезло. Лихо его долго на лоскуты резал, пока тот всю банду не сдал.

Мародеров, что деревню бабы Нюры сожгли, Лихо с ребятами по одному вычислил и перебил. Все, что осталось от вещей бабки Нюры и не успело расползтись по барахолкам и рынкам Волги, он вернул. Эти вещи пылились у него на квартире на 1-й Пролетарской улице, неподалеку от мятежного района.

С вечера Лихо предупредил своих ребят, чтобы к девяти утра были готовы выступать. И ребята его не подвели. Когда он спустился к подъезду в девять с копейками, два «лендровера» стояли под парами и ждали только его. Лихо окинул взглядом свою изрядно потрепанную команду, всего двенадцать бойцов, а ведь несколько дней назад их было около пятидесяти человек, и вкратце рассказал, какую задачу перед ними поставил Шаман. Ребятам задача не понравилась. Кому может понравиться лезть под пули за сомнительным результатом? Не понравилось им и то, что Адвокат со своей командой будет участвовать в операции. Опять работать будут все, а заслуженные почести получит один Делюкин. Но никто и слова поперек не сказал.

Адвокат со своей командой ждал их на выезде с территории завода. Дверь головной машины была открыта, Делюкин сидел на переднем сиденье, свесив правую ногу на улицу и курил какой-то самосад. Дым был серым и вонючим.

Лихо приказал тормознуть, выбрался из машины и направился к Адвокату.

– О, какие люди и без охраны. Привет, Лиходей, слышал, вчера ты с Шаманом поспорил за литературу и он поставил в вашем споре жирную точку? – Адвокат смерил Лихо насмешливым взглядом и рассмеялся: – Ладно, ладно. Не обижайся. Что там за Юсово-то такое? Ты там бывал?

– Не доводилось. Наша задача вывезти оттуда гражданских и доставить на завод, – равнодушным тоном скучающего офисного клерка ответил Лихо.

– Зачем это? – удивился Адвокат.

– А ты Шамана спроси. Его это распоряжение, – отрезал Лихо, но потом смягчился и добавил: – Юсово – это вотчина Археолога. Гражданские его люди. Шаман хочет добиться от Археолога сговорчивости.

– Тогда все понятно. Шмель, карту! – потребовал Адвокат.

Боец передал ему с заднего сиденья сложенную карту, которую Делюкин тут же развернул. Карта была старая, потрепанная, довоенная, такие раньше продавались в газетных киосках и в сувенирных лавках.

– Мысль такая. Вон смотри. Едем так и так. А вот здесь, в Шевердино, делаем остановку. Берем там языка. Нужен нам человечек, чтобы показал, кто к людям Археолога принадлежит, а кто мусор, на который не стоит размениваться. И вот с этим языком мы едем дальше уже до Юсово.

– Если проехать сможем. Там сейчас дороги раскисшие. Может, придется машины оставлять, – заметил Лихо.

– Там на месте разберемся. Давай тогда первыми езжайте. Мы вам в хвост пристроимся, – предложил Адвокат.

И Лихо с ним согласился.

В Шевердино Лихачеву доводилось бывать. Давно это было, когда его мальчишкой отправляли к бабке Нюре на все лето. Она жила в Васильках, не доезжая немного до Шевердино. И вот мальчишками они ездили на велосипедах к соседям – когда поиграть, когда подраться, а когда и пива выпить. В этом был особый кураж, если кто из пацанов сумел раздобыть денег и уговорить поселковую продавщицу тетю Свету продать им «Жигулевского» рыбинского пивзавода. Обычно, если у нее было хорошее настроение, она не сопротивлялась.

Конечно, Шевердино сейчас выглядело совсем иначе, чем в его детских воспоминаниях. Весенняя непогода, раскисшие дороги, заброшенные дома, безлюдье. Уныло и беспросветно. Здесь сразу было видно – Катастрофа уничтожила старую жизнь. Повсюду брошенные, погрузившиеся в снежные сугробы трактора и насквозь прогнившие грузовики, ими никто уже давно не пользовался. Они казались скелетами динозавров – напоминание об ушедшей жизни, которая никогда больше не вернется.

Лихо приказал остановить возле бревенчатого дома, за которым виднелся старый сельский магазин с покосившейся вывеской, половина букв стерта, но название еще читалось: «Продукты 24 часа». Там когда-то работала тетя Света, возможно, она и сейчас живет в Шевердино, а может, перебралась к кому-нибудь из сыновей в Углич или Ярославль. Или Катастрофа смела с лица Земли и ее. Кто теперь знает?

Лихо выбрался из «лендровера», поправил автомат и направился к машине Адвоката.

– Может, мне кажется… или с языком у нас будут проблемы… Деревенька-то мертвая.

Адвокат вынужден был согласиться с Лихачевым. Деревенька и правда напоминала скорее кладбищем. Пройдет еще лет пять, и от нее и следов не останется. Дома врастут в землю или развалятся.

– Шмель, бери пару-тройку бойцов и прочеши деревню. Если есть кто живой, ведите сюда. Только старух тащить не надо. Толку с них!

Лихо с последним выводом Адвоката был не согласен. Обычно как раз старухи-то и были самым важным источником информации. Они всегда все обо всех знали. Правда, в новых условиях, да еще и в деревне им, скорее всего, было не до сплетен. Каждый день приходилось бороться за выживание, какие уж тут досужие разговоры и посиделки на скамейке под окнами с подружками-соседушками.

Шмель тут же сорвался с места и в сопровождении трех бойцов бросился прочесывать дом за домом. Проход по деревне затрудняли не растаявшие еще сугробы, под которыми, словно мины, скрывались разные, порой неприятные сюрпризы, забытые с осени. Брошенные грабли, какая-то шпала, участок поваленного забора, пеньки, да мало ли что там пряталось в снегах. Лихо всего и не помнил, на что доводилось натыкаться ранее. Поэтому приходилось двигаться аккуратно. Но уже через полчаса Шмель с товарищами показались на дороге. Они волокли под руки какого-то мужичонку, хлипкого и пропитого на вид. У него был взгляд побитой собаки, похоже, он уже прощался с жизнью. Как только от страха в штаны не наложил, удивительно.

– Прятался в дровянике на окраине, – доложил Шмель.

– Тебя как зовут, родимый? – спросил Адвокат.

Мужик поднял голову и посмотрел мутными глазами на Делюкина, а потом перевел взгляд на Лихачева. Он пытался на их лицах прочитать свое будущее, но часовщики были непроницаемы.

– Сеня Морошкин меня зовут. Я тут живу. Давно уже, – пробормотал мужик.

– Сеня, чего так невесело? Мы, часом, не на поминках, – усмехнулся Адвокат и ткнул легонько кулаком мужика в живот. – Не раскисай. Мы не за тобой приехали. Ты нам не нужен. Наоборот, поможешь – мы тебя отблагодарим. Тушенку хочешь? Хорошая у нас, свиная, ярославская. Пять банок дам, если поможешь.

Морошкин заметно оживился. Глаза заблестели, и туман, кажется, начал рассеиваться. Он весь приободрился и словно бы немного подрос.

– Что делать надо? Скажите, я на все готов.

– Вот ты и молодец. Сейчас тебе дядя Лихо вопросы задаст. Ты на них честно отвечай. Мы честность любим, за честность у нас тушенка полагается. А вот за вранье у нас разговор короткий. Пуля в голову на месте. Хотя и пули жалко. Шмель голыми руками все сделает. Правда, Шмель?

Шмель плотоядно улыбнулся и продемонстрировал широкие загрубелые ладони, которыми так удобно сворачивать шеи всяким врунам.

Морошкин побледнел, судорожно сглотнул и затараторил:

– А зачем мне врать то? Мне врать незачем. Я все честно расскажу, что знаю!

– Заткнись! – оборвал его словесный поток Лихо.

Этот Морошкин ему был до желания тут же помыть руки противен. Лихо откровенно удивлялся и немного завидовал таланту Адвоката со всеми находить общий язык и терпеливо, путем переговоров, добиваться нужного ему результата. У него такого таланта не было. Сейчас бы его люди скрутили этого Морошкина и намяли ему бока так, что тот выложил бы все, что знает. Да его метод трудозатратен, зато тушенка была бы целее.

– Там дальше по дороге какая деревня?

– Так Юсово, – удивился Морошкин.

И за такие глупые вопросы ему пять банок тушенки собираются отдать. Да эти пришлые – полные идиоты, читалось в глазах пьянчужки.

– Кто там живет?

– Так знамо кто, Археолог живет и его ребята. Хорошие люди. Они меня всегда выручают, когда мне надо. Если там подработать что, поесть что, всегда готовы помочь.

– Вот уже молодец. Можешь считать, одну банку тушенки заслужил. Дело у нас к этому Археологу. Вот ты нас сопроводишь до его дома, покажешь и расскажешь, кто там да что, и получишь остальную тушенку, – сказал Адвокат.

– Так нету сейчас Археолога. Он с ребятами в Углич подался на заработки, – явно расстроился Морошкин.

– Ну, тогда ты нас к старшему отведи. Ведь Археолог кого-то за старшего оставил? – спросил Адвокат.

– Точно так, оставил.

– Ну, вот к старшему и отведи, – ласково попросил Адвокат. – Слушай, Сеня, а ты скажи, у Археолога в Юсово баба есть?

– Есть. Как не быть. Баба справная, Верка, – обрадовался Морошкин.

– Ну, вот, Сеня, ты нам ее покажешь. Мы с ней побеседуем. Дело есть. Может, в город прокатимся с ней, отвезем ее к Археологу.

Морошкин как-то сник, огорчился – видно, заподозрил что-то нехорошее, – но ни слова против не сказал.

– Шмель, грузи клиента. По машинам!

Вот так продал Сеня Морошкин своего благодетеля Археолога за пять банок тушенки.

⁂

С утра у Веры на душе было тревожно. Она переживала, что, может быть, с Димой что-то случилось. Уехал Столбов вроде не так давно, но новостей никаких нет, гонец не приезжал, хотя обычно на выездах раз в две недели Археолог присылал человека в Юсово с последними новостями, продуктовой посылкой и письмом для нее. Дел никаких особо не было, книжки читать Вере давно наскучило, да и книжки то все были одни и те же, что в деревне от прежней жизни сохранились да ребята из дальних рейдов привозили. Вера скучала по кино и телевидению, которые остались в прошлой жизни. В прежние времена в Москве она очень любила посещать кинотеатры, не пропускала ни одной интересной новинки. Они с подругами постоянно выбирались в торговые центры, где сначала смотрели фильм, а потом с чувством, с толком, с расстановкой совершали шопинг, который заканчивался в одном из ресторанчиков за бокалом шардоне. Больше всего Вера предпочитала романтические комедии с элементами драмы, так чтобы и посмеяться можно было, и за душу чтобы брало. Она многое бы отдала, чтобы хоть ненадолго вернуться в один из прежних дней и оторваться по полной программе, но это все были глупые, пустые мечтания, которыми девушка ни с кем не делилась, даже с Надей, ближайшей своей подругой. Надя была женой Сереги Рыжова, Доктора, который очень помогал Столбову во всем. Вот и сейчас он уехал вместе с Археологом на задание, а женщины старались друг друга поддерживать, чтобы как-то сгладить грусть-печаль.

Утром Вера после кружки травяного отвара, которым зимой они заменяли чай, отправилась к Наде, та жила на окраине их поселка, практически возле крепостной стены. В первые годы после войны Археолог решил, что надо их поселок оградить высокой бревенчатой стеной, на которой можно нести боевое дежурство и не подпускать никого из чужаков. В ту пору на волжских берегах царила анархия и банды мародеров разъезжали от деревни к деревне. Эти подонки не щадили ни стариков, ни детей, грабили, насиловали и убивали. Повсюду царила кровавая вольница. Крепостную стену выстроили с дозорными вышками, установили и большие ворота, на которых постоянно несли вахту ребята. Несколько раз эта предосторожность позволила отразить нападение бандитов без лишней крови. В последнее время все было спокойно. Люди вокруг знали, кто живет в Юсово, авторитет Археолога был непререкаем. За те три с небольшим года, что Вера прожила в деревне, никто не осмеливался напасть на них. Наоборот люди из окрестных поселений приезжали в гости с предложением дружбы и взаимопомощи. Темные времена, казалось, навсегда отступили в прошлое.