Текст книги "Черный и зеленый (сборник)"

Рассказы

Более пожилой человек

Паспорт взял.

Взял.

А выписку.

Взял, взял.

А свидетельство.

Да взял, взял.

Одновременное появление в коридоре более пожилого человека и более молодого человека.

Нестерпимый желтый утренний зимний свет лампочки под потолком.

Грязносветлоголубые обои.

Сумка (такие раньше называли «авоськи»), поставленная более пожилым человеком к стене. Потеря сумкой формы и устойчивости, сползание сумки вдоль стены, выкатывание из сумки бесформенного предмета, неряшливо завернутого непонятно во что. Восстановление более пожилым человеком формы и устойчивости сумки, запихивание в сумку неряшливо упакованного бесформенного предмета.

Переминание с ноги на ногу более молодого человека. Опухшесть лица, общая нечеткость, расплывчатость облика более молодого человека.

Ну чего, пошли.

Пошли.

Попытки одновременно обуться и одеться в тесном коридоре, вялая толкотня, попытки завязывания шнурков, попытки попадания рукой в рукав. Старое драповое неопределенно-темного цвета пальто с многочисленными прилипшими к нему волосками и другим мелким мусором. Засаленная куртка неопределенно-темного цвета с кое-где вылезающими на поверхность перьями. Такие куртки иногда называют «пуховики», наверное, там внутри пух или еще что-то такое. Угрюмая шапка-ушанка, пропитавшаяся тяжелыми годами и мыслями. Шерстяная шапка, черная, и поэтому не видно, что грязная, хотя все равно видно, да, грязная, очень грязная.

Авоська в руке, сумка на плече.

Ничего не забыл.

Да нет.

Ну пошли.

Сонливость, сухость во рту, дрожание рук при манипуляциях с ключом.

Не факт, что это отец и сын, не факт. И на деда и внука не тянут. Тем более на брата и брата. Довольно затруднительно установить степень их родства.

Холод, чернота, синева, снег, фонари. Перово.

Эти дома построили в 60-е годы для рабочих завода Серп и Молот. Было удобно ездить на работу  – на 24-м трамвае по 3-й Владимирской улице, потом поворот налево и по шоссе Энтузиастов до завода Серп и Молот. А потом обратно  – по шоссе Энтузиастов, потом поворот направо и по 3-й Владимирской улице до домов, которые были построены в 60-е годы специально для рабочих завода Серп и Молот.

Здесь и поныне живут рабочие завода Серп и Молот, но сейчас они уже ездят в основном на метро, от станции Перово до станции Площадь Ильича, а потом обратно.

Многие рабочие завода Серп и Молот спились и умерли от пьянства или от других обстоятельств. А многие не спились и не умерли. А некоторые умерли, но так и не спились. А есть и такие, которые спились, но еще пока не умерли. Они так и живут в этих домах, построенных в 60-е годы для них, рабочих завода Серп и Молот, спившихся, умерших и продолжающих жить.

Возможно, это дядя и племянник. А может быть, и нет.

Лязг 24-го трамвая, поворачивающего с 3-й Владимирской улицы на Зеленый проспект.

Не совсем понятно, почему проспект назвали Зеленым. Наверное, создатели проспекта думали, что проспект будет чем-то вроде бульвара и кругом будет буйство зеленых насаждений. И жители домов, построенных в 60-е годы для рабочих завода Серп и Молот, будут прогуливаться вечерами или в выходные дни по этому проспекту среди зеленых деревьев и кустов, и полюбят это место, и оно станет, как пишут в путеводителях, любимым местом отдыха жителей района, но как-то ничего не вышло из этой затеи, деревья  – да, есть, но они какие-то не такие, не создающие атмосферу, соответствующую названию Зеленый проспект, какие-то они хило-озлобленные, эти деревья и кусты, и проспект в результате получился скорее серым, но ведь не назовешь же проспект Серым, невозможно даже представить себе такую надпись на карте или на стене дома  – Серый проспект, а, с другой стороны, почему бы и нет, если есть Красная площадь, Зеленый проспект и Сиреневый бульвар, должны же быть Черная улица, Коричневый бульвар или Серый проспект, но почему-то не принято так называть улицы и проспекты.

А зря.

Продвижение по Зеленому проспекту к метро Перово сквозь кристально холодный воздух и снег и свет оранжевых фонарей. Попытки не упасть при спуске по обледенелым ступенькам, не вполне удачные.

Сколько ехать-то. На метро с пересадкой, потом на электричке далеко-далеко. Ох.

Попытки побыстрее втиснуться в вагон и сесть, неудачные. Стояние в толще пассажирской массы, грохот и вой несущегося поезда. Наплывы дурноты, стойкий безнадежный стоицизм.

Толпа на лестнице вверх на Марксистской, толпа на лестнице вниз на Таганской-радиальной.

Более молодой вчера точно так же ехал, в дурноте и толпе. Только в другом направлении и с другими целями, вернее, целей-то как раз особых и не было.

А более пожилой вчера не ехал, а сидел на кухне, неподвижно глядя в окно на перовские деревья, дома и темнеющее небо.

Езда по фиолетовой линии, беговая-полежаевская-октябрьскоеполе. После Октябрьского поля стало малолюдно.

Можно было бы по-другому сделать. Можно было бы доехать до Третьяковской, перейти на оранжевую линию, доехать до Рижского вокзала, сесть там в практически пустую электричку. Так лучше гораздо, на метро ехать меньше, зато больше  – на электричке, на электричке гораздо приятнее ехать, чем на метро, но вот почему-то так все делают или почти все  – едут до далекой станции, сопряженной с железнодорожной платформой, до Тушинской, или Выхино, или Варшавской, странно это как-то.

Станция метро Тушинская, железнодорожная станция Тушино. Мгла, рассвет, ветер, сталь и асфальт станции Тушино.

На одном из путей стоит состав из четырнадцати товарных вагонов.

Электрички из Волоколамска, Новоиерусалимской, Дедовска, Нахабино, привозящие на станцию Тушино дикое количество пассажиров.

Практически пустые электрички до Нахабино, Дедовска, Новоиерусалимской, Волоколамска.

Электричка до Шаховской, практически пустая.

Осторожно, двери закрываются, следующая станция Павшино. Платформу Трикотажная поезд проследует без остановки. Пожалуйста, будьте внимательны.

Будьте внимательны. Будьте внимательны. Будьте внимательны.

Поспать надо, но спать уже не хочется. В метро очень хотелось спать, а теперь уже не хочется.

Сидеть друг напротив друга, ехать.

Более пожилому человеку вообще спать практически никогда не хочется, он обычно просто смотрит на что-нибудь неподвижно, смотрит не в окно и не на сидящего напротив более молодого человека, а просто куда-то вбок, в область его зрения попадают край сиденья, оконная рама, фрагмент вагонной стены, периферическим зрением видно, как в окне светлеет, за окном что-то мелькает и проносится мимо.

Между ними все-таки происходит разговор, процентов на семьдесят состоящий из междометий, вздохов и молчания. Если внимательно проанализировать реплики говорящих, то можно предположить, что более пожилой человек высказывает более молодому человеку какие-то претензии и жалобы, а более молодой человек отвергает эти претензии и жалобы и, в свою очередь, высказывает более пожилому человеку какие-то претензии и жалобы, примерно такие же, а более пожилой человек издает эмоционально окрашенные звуки типа «э» или «а» и машет рукой, а более молодой человек потягивается и зевает, а более пожилой человек опять смотрит вбок на оконную раму и вагонную стену, а более молодой все-таки засыпает, хотя поначалу ему и не хотелось спать, и снится ему, что он едет в электричке от станции Тушино до станции Шаховская и что напротив него сидит более пожилой человек и смотрит куда-то вбок.

Доставание из сумки термоса, откручивание крышки, которая одновременно выполняет функции стакана, движения степенные, размеренные, аккуратные, куда торопиться-то, вытаскивание из термоса пробки, наливание в крышку-стакан жидкости, содержащейся в термосе, судя по всему, горячей или хотя бы теплой, затыкание термоса пробкой, медленное отхлебывание горячей жидкости, горячая жидкость имеет привкус и запах пластмассы и пробки, выпивание жидкости, закрывание термоса крышкой, убирание термоса в сумку.

И снова взгляд куда-то вбок, туда, где видны оконная рама, край сиденья напротив и кусок вагонной стены.

Приснилось, что электричка ехала, ехала и резко остановилась.

Электричка резко остановилась. Проснулся. Электричка снова поехала.

Наискосок через проход сидит девушка. Люди, подобные более молодому человеку, склонны характеризовать таких девушек словом «симпатичная», хотя, честно говоря, на самом деле о внешности этой девушки трудно сказать что-нибудь хорошее.

Остановки реже, перегоны длиннее. Названия дремучее. Лесодолгоруково. Дубосеково.

Зевание, блуждающий взгляд, неспособность решить, на что смотреть.

Неподвижность, смотрение на оконную раму и кусок вагонной стены.

От Тушино до Шаховской ехать чуть меньше трех часов, это далеко, дальний угол Московской области. В Шаховской кажется, что Москва где-то очень далеко, за тысячи километров или что ее вообще не существует, только зеленые московские электрички и подмосковные номера автомобилей напоминают о Москве.

В дальнем конце вагона сидит кто-то согбенный, издалека кажется, что это старичок, но, возможно, это и не старичок, может быть, это человек среднего возраста, как говорится, в самом расцвете сил, зрелый, так сказать, муж, или, может быть, молодой человек, у которого вся жизнь впереди, перед которым открыты сто дорог, которого ждет интересная, насыщенная жизнь, или неинтересная и ненасыщенная, тихая, однообразная и убогая, по-разному ведь складываются жизни людей, и почему бы молодому человеку на определенном этапе биографии не сидеть, согнувшись и даже скрючившись, в холодной светлой пустой электричке, с грохотом несущейся к станции Шаховская.

На станции Волоколамск девушка и согбенный вышли, согбенный прошел мимо окна, и оказалось, что это женщина средних лет, довольно элегантная, и в голове у более молодого человека пронеслось отрывистое одинокое слово «симпатичная».

Открывание термоса. Попей. Да не. Да попей, горячий. Не, не хочу. Ну смотри. Отхлебывание темной горячей жидкости, пахнущей пробкой и пластмассой.

Платформа 133-й километр. Закрывание термоса, засовывание термоса в авоську. Платформа 149-й километр.

Станция Шаховская.

Авоська в руке, сумка на плече. Осоловелость, зевание, легкое возвратное опьянение на морозном свежем воздухе. Стоическое отсутствующее молчание, сжимание в руке ручек авоськи.

На привокзальной площади чистят снег два гигантских трактора К-701. Они еще называются Кировец. Эти трактора делаются в Санкт-Петербурге на Кировском заводе. Именно поэтому они и называются Кировец.

Трактора огромностью совершенно подавляют окружающий пейзаж, домики, деревца, сарайчики. Кажется, что они выше любого объекта, любого здания в этом поселке. Хотя это, конечно, совсем не так, не более чем обман зрения.

Купить ничего не надо. Да нет, потом. Может, давай зайдем. Говорю не надо, все есть. Потом зайдем.

Площадь, рынок, дорога, дорога между домами, двор, пятиэтажка, подъезд, лестница на пятый этаж, дверь, квартира.

Запах долгой трудной монотонной мучительной одинаковой жизни. Одышка и отсутствие одышки. Скорбная рыдающая мебель. Чайник на плите. Холодильник, символизирующий смирение и покорность.

Одновременное раздевание и разувание в тесном коридоре, попытка повесить на вешалку пальто и куртку, падение куртки с вешалки, повторная попытка повесить куртку на вешалку.

Авоська, поставленная к стене, теряет форму и устойчивость, сползает вдоль стены. Из авоськи выкатывается неряшливо упакованный бесформенный предмет. Более пожилой человек берет предмет, несет его на кухню и кладет на стол.

Если бы эти люди принадлежали к несколько другому классу общества, если бы у них был бы немного другой образовательный уровень, другие представления о прекрасном и должном, более молодой человек засуетился бы бодро, сказал бы что-нибудь типа сейчас я займусь чаем, а ты пока отдохни, не беспокойся, я все сделаю, а более пожилой человек прилег бы на диван, закинул руки за голову, глубоко вздохнул и сказал бы что-нибудь типа ох, как же я устал или ох, как же все-таки утомительно сюда добираться или ох, однако я изрядно утомился, но в данном случае все получилось иначе. Более молодой человек лег на диван, повернулся на бок и моментально уснул, а более пожилой человек налил в чайник воды, зажег газ, поставил чайник на плиту и сел на стул у окна.

Более молодой человек спит, чайник постепенно закипает, а более пожилой человек сидит на кухне, неподвижно глядя в окно на деревья, дома и пока еще светлое небо.

Вечное возвращение

Хватит уж работать-то. Сколько работу ни работай, а всю все равно не переработаешь. Работа  – она не волк, дураков любит, в лес не убежит.

И вот все они одновременно закончили работу.

Потому что сколько можно-то.

Сохраняют несохраненные документы. Закрывают сохраненные документы. Закрывают открытые окна программ интернет эксплорер, майкрософт ворд, майкрософт эксель, майкрософт пауэр пойнт, майкрософт эксесс, майкрософт аутлук, майкрософт проджект, впрочем, не всегда дело ограничивается программами майкрософт, бывает, у кого-то открыт фотошоп, корел, или, там, иллюстратор, или дримвивер, в общем, они это все закрывают, закрывают.

Выключают компьютеры при помощи кнопки «пуск», находящейся в левом нижнем углу экрана. Или не выключают, так оставляют. В некоторых компаниях так делают  – вообще никогда компьютеры не выключают и они работают непрерывно, годами, вечно.

В этом месте напрашивается что-нибудь вроде выключают станки или складывают инструменты или ставят автобусы в гараж, но нет, никаких станков, никаких автобусов, они все просто выключают компьютеры или так их оставляют, во включенном состоянии, никаких станков, лопат, отбойных молотков и автобусов.

Этот этап называется «уходить с работы». Они все уходят с работы.

Идут в туалет. Посещение туалета  – важная составляющая ухода с работы. Надо обязательно побывать в туалете. Как некоторые говорят, на дорожку.

Надевают верхнюю одежду, если холодно, или не надевают, если не холодно, берут портфели, сумки. В этих портфелях и сумках ничего нет, кроме какой-то ненужной мелочи типа забытых газет, их можно было бы вообще не брать на работу и приходить на работу и уходить с работы без портфелей и сумок, но нет, так нельзя, нельзя же на работу прийти вот так вот, с пустыми руками, надо как-то чтобы был портфель или сумка.

Запирают кабинеты на ключ или не запирают, тут возможны разные варианты, например, бывает, что рано утром или, наоборот, поздно вечером производится уборка помещений и помещения оставляются открытыми, а еще чаще бывает, что никаких кабинетов нет, а есть огромные помещения, где они там все сидят десятками и чуть ли не сотнями, все на виду друг у друга, коллектив, так сказать, прозрачность, повышенная управляемость, когда все вот так вместе сидят, как-то неловко вместо работы играть в игру сапер или просматривать во всемирной компьютерной сети интернет-сайты сомнительного содержания, хотя бывают люди откровенно наглые, не стесняющиеся своих коллег, и открыто, можно сказать, внаглую сидят целыми днями в интернете, смотрят чуть ли не порнуху, но такое, конечно, редко случается, такое может себе позволить только очень ценный сотрудник, незаменимый для компании, высокооплачиваемый, сотрудник, поисками которого долго и мучительно занималось известное кадровое агентство, так называемые хэдхантеры, охотники за головами, вот эти охотники поймали голову, ценную высокооплачиваемую голову, и эта голова теперь сидит и нагло, никого не стесняясь, играет в дурацкие игры или, как некоторые иногда говорят, зависает в чатах, какое ужасное выражение «зависает в чатах», ужас просто, с другой стороны, во многих компаниях закрыт доступ к развлекательным сайтам, но высокооплачиваемый, особо ценный сотрудник, осознавая свою ценность для компании, может потребовать для себя неограниченный доступ в интернет, и руководство пойдет у него на поводу, но ведь, с другой стороны, особо ценные высокооплачиваемые сотрудники никогда не сидят в таких огромных общих гигантских прозрачных залах, у них отдельные кабинеты, и они в отдельных кабинетах сидят и играют в свои игры, посещают развлекательные, с элементами порнографии, интернет-ресурсы и занимаются прочей суетой, страшной мелкой чудовищной суетой.

Вот они все покинули свои отдельные кабинеты и огромные общие залы-аквариумы и идут, идут по коридорам, спускаются по лестницам, ждут лифт, лифт блестящий, металлический, с антивандальным покрытием, на всякий случай, мало ли, бывает, сотрудник расстроится из-за чего-нибудь, например из-за конфликта с руководством, загрустит, закручинится, у него резко упадет лояльность по отношению к компании, практически до нуля, возникнет, может быть, даже ненависть к компании и к сфере бизнеса, к сегменту рынка, на котором компания работает, и сотрудник, чего доброго, разобьет в лифте лампочку, прилепит к стене жеваную жевательную резинку или нанесет на гладкую поверхность лифта надпись о том, что у него, сотрудника, очень мало осталось лояльности по отношению к компании, практически совсем лояльность уже на нуле, сил уже нету больше никаких, лифт надо долго ждать, надо нажать кнопку со стрелкой вниз и ждать, а лифт долго будет ездить с этажа на этаж, вверх и вниз, потом все-таки приедет, и там окажется очень много людей, и если сделать усилие и все-таки войти в такой лифт, то в лифте загорится красная лампочка, означающая, что лифт отказывается ехать по причине превышения допустимой суммарной массы человеческих тел, и все равно придется идти по лестнице.

На выходе из здания нужно совершить какой-нибудь ритуал, отметиться у дежурного в книге или, допустим, приложиться специальным пластиковым электронным пропуском к специальному считывающему электронному устройству, которое фиксирует время ухода с работы, чтобы сотрудники не уходили раньше времени, или просто показать пропуск охраннику, надо что-то такое обязательно сделать, потому что иначе ритуал ухода с работы окажется невыполненным, что это за уход с работы, если просто так взял и ушел, нет, так нельзя, надо обязательно отметиться у дежурного, приложиться к считывающему устройству или показать пропуск, и на этом этап «уходить с работы» благополучно заканчивается.

Начинается следующий этап  – «идти с работы». Пока они все закрывали или оставляли открытыми свои кабинеты, пока они шли по коридорам, ждали лифт и спускались по лестницам, это было «уходить с работы», а когда они вышли на свет Божий и пошли, пошли куда-то (не куда-то, а к метро), это уже «идти с работы», совершенно уже другое состояние, другое совсем дело.

Работа всегда располагается рядом с метро. Так чтобы работа была далеко от метро, чтобы от работы нельзя было бы дойти до метро  – такого не бывает, вообще никогда.

Они все идут от места работы до метро, «идут с работы». «Идти с работы»  – короткий этап, всего ничего  – метро совсем рядом. Идут, идут. Тут возникает вопрос  – куда смотреть. Вернее, смотреть на что-нибудь или не смотреть ни на что. Все объекты, на которые можно смотреть, располагаются по сторонам. Дома, заборы. Другие дома и другие заборы. Машины такие и другие. Окна. Множество мелких предметов, не подлежащих идентификации. Смотреть на это совершенно не хочется, нет никаких сил на это смотреть, потому что уже сто или двести или несколько тысяч раз мимо всего этого ходили, правда, если спросить, мимо чего именно они ходили, как выглядят дома и деревья, никто не сможет сказать ничего определенного, потому что они никогда на это окружающее не смотрели, с первого же дня, как пришли устраиваться на работу и прошли от метро до работы и потом обратно до метро, они не смотрели на дома и деревья и окна, у них сразу, с первого же раза возникло автоматическое отвращение ко всему, что окружает путь от работы до метро, в общем, смотреть по сторонам не хочется, а смотреть себе под ноги  – это уже в некотором роде угрюмость, замкнутость, подавленность, зачем подавленность, подавленность не нужна совершенно, смотреть вверх  – это вообще какая-то дикость, там только небо и провода, серое или белое или голубое или черное небо и провода, когда небо черное, проводов не видно, зато иногда видно звезды, а что звезды, ну звезды и звезды, к тому же идти, глядя вверх, несколько затруднительно, и остается единственный выход  – смотреть вперед, это самый верный выбор, когда смотришь вперед, слегка расфокусировав взгляд, ничего толком и не увидишь, только уходящий вперед тротуар или дорожку, и там, далеко впереди, неясно маячат, не особо раздражая, какие-то предметы, неопределенные, и нормально, идут, смотрят вперед, и вот уже впереди маячит метро.

Можно сразу спуститься в метро, тем самым завершив этап «идти с работы» и перейдя к этапу «ехать домой», а можно остановиться у метро и еще немного задержаться на этапе «идти с работы», вернее, это можно назвать промежуточным этапом, совсем небольшим,  – «попить пива после работы», купить в ларьке или магазинчике около входа в метро бутылку или банку пива, открыть и выпить бутылку или банку пива, направив расфокусированный взгляд куда-нибудь вдаль, в прореху между объектами, так, чтобы видеть только расплывчатое пустое пространство. Можно потом еще одну бутылку или банку пива купить, или две или три или четыре или большую пластиковую бутылку пива или большую пластиковую бутылку джин-тоника или сидра или вообще махнуть на все рукой и купить, допустим, небольшую двестипятьдесятграммовую бутылочку коньяка или, о, ужас, ужас, литровую бутылку водки, махнуть еще раз на все рукой и пить ее, водку, прямо у метро, из горла, сорвав с себя галстук, прямо вот так, ничего не скрывая, потому что вообще уже, вообще, вообще, понимаете, уже вот вообще, но лучше этого не делать, это уже будет недопустимым отклонением, это уже будет не промежуточный этап «попить пива после работы», а другой, совершенно отдельный этап «Пить», и этот этап может потом перейти в другие, совсем уже дикие этапы и стадии, поэтому лучше выпить бутылку или банку пива или в крайнем случае джин-тоника или сидра и спуститься в метро.

Немножко выпили пива  – и в метро. Немножко совсем. Как некоторые говорят, чуток. Выпили чуток пива. И в метро.

Начинается долгий, нудный этап  – «ехать домой».

Им всем теперь надо ехать на метро. Из центра на окраину. С Пушкинской или Новокузнецкой на окраину. Или из приблизительно зоны Третьего кольца через центр на окраину. Или с уровня примерно Калужской или Тимирязевской или Университета через центр на окраину. Или с одной окраины через центр на другую окраину.

И они едут. «Едут домой».

(Про метро уже столько всего написано, столько песен, легенд и мифов сложено про метро, про то, что оно самое красивое в мире, про поезда, станции и про то, как люди в поездах едут от станции к станции и что они при этом чувствуют и о чем думают, стоит ли в очередной раз заводить эту шарманку, ну метро и метро, едут и едут, с одной пересадкой или с двумя или вообще без пересадок, по прямой, чего тут говорить, сами что ли никогда не ездили.)

В общем, короче, приехали они все на Тушинскую, потому что они все едут в Митино. В Митино можно добраться не только от Тушинской, можно и от Сходненской, и от Планерной, но как-то так получилось, так они все решили, что лучше от Тушинской, и вот они приехали на Тушинскую, вышли из последнего вагона, в подземном переходе направо и налево, вышли на поверхность Земли. Но этап «ехать домой» на этом не заканчивается, потому что еще надо доехать от Тушинской до Митино.

Автобус или маршрутка. Автобус 2-й или 266-й, маршрутка 17-я. На маршрутку огромная очередь, маршрутки подъезжают одна за другой, заполняются и отъезжают. Автобусы надо штурмовать толпой. Подъезжает автобус, допустим, 266-й, и они его штурмуют огромной толпой. Правильно выбрать позицию, оттеснить конкурентов, рвануть, сесть. Не суметь правильно выбрать позицию, пропустить удобный момент, отступить перед натиском конкурентов, замешкаться, встать и стоять, стоять.

Если ехать сидя, то можно  – раз!  – и уснуть.

А если ехать стоя, то вариант «уснуть» отпадает. Если ехать стоя, то надо что-то делать.

Смотреть в окно, на Волоколамское шоссе и ползущую по нему автомобильную массу. Смотреть на белеющее вдали Строгино. Смотреть на речку Сходню. Смотреть на бесконечно длинное серое здание Академии коммунального хозяйства. Смотреть на Московскую кольцевую автомобильную дорогу. Смотреть на семнадцатиэтажные дома первого микрорайона Митино. Смотреть на семнадцатиэтажные дома второго микрорайона Митино. Снова смотреть на виднеющиеся в отдалении семнадцатиэтажные дома первого микрорайона Митино. Смотреть на семнадцатиэтажные дома пятого микрорайона Митино. Смотреть на митинские ларьки и магазинчики. Смотреть на супермаркет перекресток. Смотреть на теплостанцию, похожую на красный гроб с приставленной к нему красной трубой. Смотреть на семнадцатиэтажные и двадцатидвухэтажные дома шестого микрорайона Митино. Смотреть на гипермаркет рамстор. Смотреть на Ангелов переулок, на едущие по нему машины и автобусы. Смотреть на семнадцатиэтажные дома рядом с конечной остановкой 4-й мкрн Митино. Смотреть на вот это все. Не отрываясь.

И они едут и смотрят.

Или читать. Читать газету спорт-экспресс. Читать журнал smart money. Читать книги небольшого формата в мягких обложках, написанные авторами, имена и фамилии которых назвать затруднительно, слишком они стерлись от частого использования. Бывают книги, которые читать, стоя в автобусе, не очень удобно, например, книгу Д.Быкова о Б.Пастернаке не очень удобно читать, она очень толстая, очень много написал Д.Быков о Б.Пастернаке, Д.Быков вообще очень плодовитый автор, как он все успевает, и книги, и статьи, и телепередачи какие-то ведет, вот ведь человек, потрясающая работоспособность и тайм-менеджмент, трудно даже эту книгу удержать в руке, да и стоит она пятьсот с лишним рублей, а вот книги современных русских поэтов, наоборот, читать очень удобно, они маленькие и тоненькие, иногда совсем крошечные, и пока едешь от Тушинской до конечной остановки 4-й мкрн Митино, можно прочитать даже не одну, а две книжки, а если выработан навык чтения поэтических текстов, то, пожалуй, можно и больше поэтических книжек прочитать, например, А.Родионова, М.Гейде, В.Нугатова, А.Денисова или комбинацию из других авторов, тут уж, как говорится, зависит от вкуса, как говорится, на вкус и цвет товарища нет, тут уж кому, как говорится, что нравится, многим, например, нравится газета спорт-экспресс, и они едут и читают газету спорт-экспресс, журнал деньги, журнал афиша, а А.Родионова, М.Гейде, Вс.Емелина и Ш.Брянского  – нет, не читают.

Или думать. Не думать  – очень трудно, для того чтобы получалось не думать, надо специально долго заниматься, надо годы этому посвятить, так что остается думать, и вот они едут и думают.

Николай Степанович думает: эх, прием пищи.

Сергей Борисович думает: эх, прием пищи, просмотр телевизионных передач.

Наталья Владимировна думает: эх, приготовление пищи, прием пищи, просмотр телевизионных передач.

Игорь Анатольевич думает: эх, чрезмерное употребление алкоголя, приносящее вред здоровью.

Алексей Алексеевич думает: эх, употребление легких наркотиков.

Светлана Борисовна думает: эх, отсутствие взаимопонимания в семье, конфликты в семье, прием пищи.

Петр Николаевич думает: эх, употребление алкоголя до поросячьего визга, до потери человеческого облика, до зеленых ферзиков, отсутствие взаимопонимания в семье.

Анна Сергеевна думает: эх, проблемы с успеваемостью, отсутствие взаимопонимания в семье, проблемы в сексуальной сфере, покупка пищи и последующее ее приготовление.

Николай Сергеевич думает: эх, прием пищи, умеренное употребление алкоголя, сексуальные взаимоотношения.

Александр Петрович думает: эх, сексуальные взаимоотношения.

Василий Геннадьевич думает: эх, сексуальные взаимоотношения.

Мария Павловна думает: эх, сексуальные взаимоотношения.

Сергей Дмитриевич думает: эх, сексуальные взаимоотношения, но в то же время и употребление алкоголя и прием пищи.

Олег Павлович думает: эх, чемпионат мира по футболу, эх, групповой этап, эх, испания–украина, эх, ты ж моё того–бразилия, эх, шевченко ты мой, роналдинью ты наш неописанный.

Дмитрий Сергеевич думает: эх, конечная остановка 4 мкрн Митино.

И все они вышли на конечной остановке, и на этом закончился этап «ехать домой».

Дом-то уже совсем рядом. Вон он, дом-то. Уже совсем немного осталось. Заключительный этап «идти домой». Иван Петрович думает: скорей бы уже домой. И Элла Матвеевна думает: скорей бы уже домой. Иван Петрович просто идет домой, а Элла Матвеевна заходит в магазин и покупает несколько наименований товаров, так называемые продукты, и тоже идет домой. Домой, домой, направив слегка расфокусированный взгляд вперед, в просвет между домами, в точку отсутствия объектов рассмотрения.

Можно было бы еще описать процесс открывания подъездной двери, защищенной кодовым замком и снабженной домофоном, процесс входа в подъезд, процесс вызова и ожидания лифта, процесс поднимания на лифте на нужный этаж, эти процессы не так просты, как кажется на первый взгляд, тут есть масса мелких мучительных родных подробностей, есть еще довольно большие ресурсы для увеличения объема текста, если бы, допустим, нужно было бы для какой-нибудь публикации нагнать еще пару-тройку тысяч знаков с пробелами, это легко, но это совершенно не нужно, зачем, все уже и так понятно, пришли они, в общем, домой, совместными усилиями, все это уже, честно говоря, немного надоело, темнеет, в окнах зажигается свет, вечерами в Митино довольно уютно, к конечной остановке 4-й мкрн Митино подъезжает пустой 266-й автобус, стоит несколько минут, два или три пассажира сидят в пустом ярко освещенном салоне, вот, оказывается, есть люди, которым вечером надо ехать не в Митино, а из Митино, в кабине водителя горит свет, водитель возится со своими водительскими бумажками, путевыми листами или как там они называются, потом свет в кабине гаснет, закрываются двери. В мягком оранжевом свете уличных фонарей 266-й автобус некоторое время едет по Пятницкому шоссе, потом поворачивает на Митинскую улицу и уезжает в сторону Тушинской.