Текст книги "Хунхузы: необъявленная война. Этнический бандитизм на Дальнем Востоке"

В очерке «На линии КВЖД» уже говорилось об использовании «краснобородых» для диверсий против железной дороги. Не меньшую пользу могли принести хунхузы в действиях против неприятельской армии. Это хорошо понимали по обе стороны маньчжурского фронта. Ловкие и хладнокровные, изворотливые и привыкшие к конспирации хунхузы-одиночки были идеальными шпионами. Вооруженные шайки «краснобородых» прекрасно подходили для рейдов по тылам противника. Вербовкой хунхузов на «военную службу» занимались разведчики обеих армий, однако успех в этом деле также сопутствовал японцам. Прежде всего, будучи сами представителями «желтой расы», японцы были лишены присущих русским национальных предрассудков. Они гораздо лучше находили общий язык с любым китайцем, используя культурную близость двух азиатских народов и индивидуальные слабости каждого человека – от банальной страсти к деньгам до метафизической ненависти к европейцам. Парадокс: несмотря на поражение Китая в войне 1894–1895 гг. и прочие проблемы в отношениях с Японией, китайцы гораздо охотнее шли на сотрудничество с подданными микадо, чем с русскими. Японские разведчики оказались гораздо лучше готовы к войне, чем высоколобые русские «генштабисты». Еще в мирное время все важнейшие города Маньчжурии и даже Владивосток были наводнены японскими шпионами, не только собиравшими информацию, но и щедро платившими китайцам за будущую службу. Интересно, что к началу войны в распоряжении японских разведчиков имелись не только списки китайцев, пригодных для привлечения на службу, но и подробные списки китайцев, замеченных в связях с русскими. Оказавшись во власти японских оккупационных властей, такие люди начинали служить уже не за деньги, а за страх…

Все сказанное выше справедливо, и все же главной причиной перехода китайских симпатий к японцам были военные успехи Страны восходящего солнца. В любой войне шпион и мастер «грязных дел» никогда не идут на службу к побежденному. В феврале 1905 г., проиграв генеральное сражение под Мукденом, Маньчжурская армия оказалась в положении побежденного, что означало окончательный крах всех планов русской разведки. Уже упоминавшийся американский военный корреспондент Ф. Палмер весьма точно высказался по этому поводу: «Успехи японцев обеспечили им симпатии местного населения… Нанимая шпиона, русские не могут быть уверены, что он уже не работает на японцев. Получая информацию, они не могут быть уверены, что в их распоряжение попало не только то, что японцы позволили им получить. Для русских слишком поздно пытаться завоевать симпатии китайцев».

В случае с вербовкой «краснобородых», за всю войну 1904–1905 гг. русское командование могло похвастаться всего лишь двумя удачными эпизодами. Первым стало привлечение на тайную службу предводителя «хунхузской республики Цзяпигоу» Хань Дэнцзюя, знакомого читателю по очерку «Понизовая вольница» Маньчжурии. Успехом этой операции русское командование было обязано полковнику Генерального штаба, бывшему военному комиссару Гиринской провинции М.А. Соковнину. Большой знаток «краснобородых» и действительно талантливый разведчик, Соковнин встретился с Хань Дэнцзюем в Гирине и сумел уговорить (разумеется, небезвозмездно) могущественного атамана выступить со своими «братьями» на стороне русской армии. В согласии Хань Дэнцзюя сыграли свою роль его личное участие в Японо-китайской войне и уважение к России, сформировавшееся под влиянием событий 1900 г. Отряд из нескольких сотен хунхузов Цзяпигоу очень пригодился на левом фланге Маньчжурской армии. «Подданные» Хань Дэнцзюя собирали разведданные, перехватывали японских лазутчиков и диверсантов, а главное – действовали против своих коллег из шайки атамана Фэн Линго, нанятого японцами.

Второй удачей стало сотрудничество разведки с хабаровским купцом Н.И. Тифонтаем (Цзи Фэнтаем). Считавший Россию второй родиной, Тифонтай, как и Хань Дэнцзюй, искренне ненавидел японцев. Этот крупный предприниматель был полезен русской армии уже тем, что за годы своей «бизнес-карьеры» создал по всей Маньчжурии разветвленную сеть деловых связей, одинаково успешно помогавших ему собирать и коммерческую, и военную информацию. Однако участие Тифонтая в Русско-японской войне этим не ограничилось. 16 мая 1905 г. купец предложил генерал-квартирмейстеру Маньчжурской армии В.А. Орановскому создать партизанский отряд из пяти сотен конных хунхузов. На роль командира отряда Тифонтай предложил энергичного и симпатизирующего России китайского полковника Чжан Чжэнъюаня. Зная о проблемах со снабжением армии и предвидя все сомнения русского командования, Тифонтай обязался в течение трех месяцев полностью содержать отряд за свой счет. От русских требовалось вооружить партизан, а в случае успеха – возместить из казны расходы предпринимателя. 31 мая предложение Тифонтая было принято, а уже десять дней спустя отряд «Пинтуй» начал действия на левом фланге русской армии. Как и предполагалось, хунхузами командовал Чжан Чжэнъюань, действия которого координировали представители русского командования: штабс-капитан Блонский, а позднее – поручик Суслов. Действуя по принципу «доверяй, но охраняй», русского представителя снабдили конвоем из десяти стрелков. Кроме того, отряду были приданы два русских фельдшера.

В действиях отряда «Пинтуй» блестяще проявились все сильные стороны хунхузов: знание района боевых действий и умение приспосабливаться к его условиям, владение языком и связи с местным населением. Деятельность партизан продолжалась до августа 1905 г. По образцу «Пинтуй» летом 1905 г. было создано еще пять «сотен», укомплектованных китайцами. Еще четыре отряда были сформированы Заамурским округом ОКПС. Один из этих отрядов дислоцировался в Сихайчэне. Официально состоявший из полутора сотен всадников, он на деле насчитывал до 600 хунхузов, получавших жалованье от русского командования. В качестве наблюдателя и инструкторов при отряде состояли офицер, прапорщик со знанием китайского языка и несколько рядовых пограничников. Начальник отряда Сяоцунгер сначала был китайским офицером, а потом дезертировал и сколотил шайку, причинявшую немало хлопот железной дороге. В начале 1905 г. пограничники рассеяли банду Сяоцунгера, а самого атамана захватили в плен. Хунхузу предложили возглавить партизанскую «сотню», на что Сяоцунгер немедленно согласился. Чтобы у новоиспеченного «сотника» не возникло соблазна удрать или, паче того, переметнуться к японцам, семья Сяоцунгера была отправлена в Харбин под надзор полиции…

«ОТДЕЛЬНЫЕ ПОРУЧЕНИЯ» ОФИЦЕРА-ПУТЕШЕСТВЕННИКА

Пожалуй, нет в нашем Отечестве человека, которому не довелось хотя бы раз посмотреть фильм «Дерсу Узала», а коли найдется такой, то окажется, что и он наверняка что-нибудь да слышал об этой замечательной картине. Уж больно редки в истории «важнейшего из искусств» случаи, когда в создании фильма объединяются усилия сразу нескольких гениев своего дела. Режиссерская работа великого Акиры Куросавы, блестящая актерская игра Ю.М. Соломина и тувинского самородка М.М. Мунзука, сценарий Юрия Нагибина, проникновенная музыка Исаака Шварца и костюмы Юрия Ракши, удостоенные редкого в нашем кинематографе «Оскара». И конечно же знаменитые книги В.К. Арсеньева, лежащие в основе картины. Если бы вклад Арсеньева в науку, не дай бог, оказался забыт, я уверен – его имя сохранилось бы в людской памяти благодаря одному только образу Дерсу Узала…

Что мы знаем о Владимире Клавдиевиче Арсеньеве? Популярные книги путешественника рисуют образ ученого, полевого исследователя, первопроходца. При этом как-то забывается, что Арсеньев был прежде всего офицером русской армии. А раз так, то возникает вопрос: какой необходимостью объяснялись его частые и продолжительные экспедиции? Толковые командиры в войсках Дальнего Востока России всегда были на вес золота, а Арсеньев ровно десять лет службы, с 1900 по 1910 г., потратил на «экскурсии». При этом в распоряжении путешественника были команды, укомплектованные армейскими нижними чинами, а сам он продвигался по служебной лестнице, получая не только очередные воинские звания, но и боевые награды! Естественнонаучные и этнографические изыскания – это, конечно, хорошо, но были ли они главной целью и содержанием походов Владимира Арсеньева по Уссурийскому краю?

В поисках ответа на этот вопрос стоит обратиться к послужному списку офицера-путешественника. Родившийся в 1872 г. потомок крепостных и мещан Тверской губернии уже 19 лет от роду, в ноябре 1891 г., зачисляется вольноопределяющимся в 145-й пехотный Новочеркасский полк. А как же образование? Где учился будущий член двадцати трех российских и иностранных научных обществ? Сын мелкого железнодорожного служащего не получил высшего образования. Поскитавшись несколько лет по частным учебным заведениям, Владимир Арсеньев в 1885 г. оказался в числе учеников 5-й столичной гимназии и спустя год с помощью репетиторов смог сдать экзамен по курсу среднего образования. Военную форму юноша примерил сразу же после получения аттестата, а следующим шагом стало поступление в Петербургское юнкерское пехотное училище. Было это осенью 1893 г. Нельзя сказать, что военная карьера сильно привлекала Арсеньева, уже в юности мечтавшего о путешествиях. Неосознанное детское стремление быстро превратилось в твердую решимость, чему в немалой степени способствовал брат известного исследователя Центральной Азии Г.Е. Грумм-Гржимайло, читавший юнкерам лекции по военной географии. Правила военного ведомства давали Арсеньеву право подать в отставку сразу после выпуска, однако юноша принял другое решение. В самом начале 1896 г. Владимир в числе немногих юнкеров окончил училище «по первому разряду» и был произведен в подпоручики. Несмотря на многочисленные просьбы о переводе на Дальний Восток, новоиспеченному офицеру пришлось отправиться в противоположном направлении: армейскому начальству благоугодно было направить Арсеньева в 14-й пехотный Олонецкий полк, квартировавший в польском городке Ломжа. Лишь четыре года спустя упрямому подпоручику, успевшему сочетаться браком с девицей Анной Константиновной Кадашевич, удалось настоять на своем и получить назначение в 1-й Владивостокский крепостной полк. Весной 1900 г. семья Арсеньевых отправилась в город, ставший домом путешественника на долгие годы…

Несмотря на усилия путейцев, переезд на Дальний Восток на рубеже XIX и XX столетий продолжал оставаться делом нелегким и долгим. Сравнительно спокойно добравшихся до Байкала Арсеньевых ожидали два известия – хорошее и плохое. Хорошее состояло в том, что окончание прокладки новых линий Сибирского пути позволяло продолжить поездку в вагоне от пристани Мысовой до Сретенска. При условии везения молодая чета могла попасть на рабочем поезде КВЖД прямо в пределы Уссурийского края, однако эта возможность начисто отметалась плохой новостью: восстание «боксеров» закрыло перед русскими двери Маньчжурии. Арсеньевым пришлось отправляться в Сретенск, где рельсы железной дороги заканчивались и путешественников ожидала пересадка на пароход. В июле 1900 г. плавание по Шилке и Амуру неожиданно прервалось в Благовещенске: хунхузы и китайские войска, поддерживающие «боксеров», сосредоточились в виду города, угрожая нападением. Подпоручику Арсеньеву пришлось встать в ряды защитников Благовещенска, а Анне Константиновне с маленьким сыном – ждать и тревожиться за мужа. Уже к 1 июля 1900 г. численность китайских войск в ближайшем к Благовещенску городке Сахалян достигла 18 тысяч человек при 40 орудиях. 3 июля город, оборонявшийся взводом 2-й батареи 2-й Восточно-Сибирской артиллерийской бригады и отрядом из 2 тысяч добровольцев, был обстрелян с китайского берега Амура. 8 июля один из участков обороны возглавил подпоручик Арсеньев. 14-го числа на помощь благовещенцам прибыли первые подкрепления из Забайкальской области, военные команды из Хабаровска двигались ускоренным маршем. К 19 июля силы защитников города составили 8 батальонов пехоты и 6 сотен казаков при 27 орудиях. Командовавший этими силами губернатор Амурской области генерал-лейтенант К.Н. Грибский отдал приказ о переправе войск на китайский берег в ночь с 19 на 20 июля. Бои 20–22 июля, в которых принял участие подпоручик Владимир Арсеньев, завершились взятием Айгуна и отходом китайских войск в глубь Маньчжурии. Русские войска преследовали противника, а получивший ранение Арсеньев отправился во Владивосток. Итогом участия офицера в военных действиях на Амуре стала первая боевая награда – серебряная медаль «За поход в Китай».

5 августа 1900 г. семья Арсеньевых добралась до Владивостока. Служба в гарнизоне крепости оставляла офицеру много свободного времени, которое Арсеньев с удовольствием посвящал изучению окрестностей. Короткие прогулки по ближайшим бухтам и островам Уссурийского и Амурского заливов, восхождения на прибрежные горные вершины сменились более продолжительными вылазками. Во время этих походов Арсеньев успешно совмещал приятное с полезным, уточняя карты окрестностей города и изучая жизнь уссурийских «манз», чьи жилища часто попадались ему на лесных тропах. От старожилов края подпоручику уже было известно и о приморских хунхузах, и о том, что каждая крестьянская и зверовая фанза при случае служит разбойникам приютом. Свежие амурские впечатления заставляли Арсеньева пристально присматриваться к китайцам, изучая их жизнь, стараясь понять их мысли, пристрастия, цели… Уже в первые месяцы своего пребывания в Уссурийском крае Арсеньев фактически стал разведчиком, доставлявшим командованию сведения о деятельности «краснобородых» и их сообщников в окрестностях Владивостока. Сведения эти представляли огромную ценность. Уже в 1885 г. в Уссурийском крае на трех русских приходился один постоянно проживавший здесь китаец, а с учетом «бродячих манз» это соотношение составляло два к одному. В 1891 г. из 32 909 китайских подданных, проживавших на территории Амурской и Приморской областей Приамурского генерал-губернаторства, более 18 тысяч приходилось на Приморскую. Эта людская масса служила питательной средой для хунхузов. Кроме того, русскую администрацию, встревоженную назревавшим конфликтом с Японией, волновал вопрос: на чьей стороне выступят уссурийские китайцы в случае вторжения в край войск неприятеля? Отчуждение, издавна существовавшее между «манзами» и русскими, давало повод для самых неутешительных прогнозов… К чести Арсеньева нужно сказать, что в отношении «манз» он старался сохранять объективность и, в отличие от Н.М. Пржевальского, избегал слишком смелых обобщений.

Быстро проявившиеся в личности Арсеньева качества разведчика, вкупе с боевым опытом и знаниями, не остались незамеченными начальством. Осенью 1902 г. у него в подчинении оказалась «охотничья команда» полка. Так в русской армии именовались штатные разведывательные подразделения, появившиеся в составе войсковых частей в 1886 г. Название «охотничья» уходило корнями в историю русского оружия, напоминая о добровольцах, «охотниках», ходивших в рейды по наполеоновским тылам в 1812 г. и совершавших лихие вылазки из осажденного Севастополя в дни Крымской войны. С другой стороны, это название прямо указывало на особенности боевой подготовки разведчиков. Их занятия обязательно включали длительные пешие «экскурсии», отработку стрельбы навскидку и по движущейся цели. Охота на зверя и птицу считалась для этого прекрасным средством. Вместе с тем «охотники» занимались фехтованием и «атлетическими играми», плавали, отрабатывали приемы рукопашного боя (именовавшегося в те времена «вольным»), изучали топографию и другие военные науки. В задачи «охотников» входило все то, что в современной армии называется «специальными заданиями», а на языке армии старой именовалось «отдельными поручениями». Как писал один из старших современников Арсеньева, «охотникам обыкновенно доверяют самые опасные предприятия: им поручается разведывание сил неприятеля, отыскание удобных мест для нападения на лагерь или укрепление; они обязаны тревожить неприятеля, уничтожать мелкие неприятельские команды, отбивать транспорты, узнавать движение неприятеля и мешать ему неожиданно напасть на наши главные силы; но главное и наиболее почетное – это обязанность первыми идти на штурм». Форма «охотников» первых лет XX в. отличалась зеленой нашивкой на рукаве мундира.

О том, насколько важное место в деятельности Арсеньева-разведчика занимала борьба с хунхузами, косвенно свидетельствует география его первых экспедиций. В 1902–1904 гг. «охотники» под началом своего командира совершают «экскурсии» в район озера Ханка, в бассейн реки Судзухэ, а также в долину Сучана с выходом к заливу Святой Ольги. Из предыдущих очерков читатель уже знает, что именно эти местности Уссурийского края наиболее часто посещались «краснобородыми»: к западу от озера Ханка пролегали тропы, ведущие в Китай, а в долине Сучана издавна простирались «промысловые угодья» хунхузских шаек.

Действия Арсеньева и его подчиненных против китайских разбойников были успешны. Владимир Клавдиевич с самого начала поставил основным принципом удачного «дела» секретность. Несомненно, ему было хорошо известно: все, что ведомо обитателям «китайского квартала», становится известным хунхузам от многочисленных шпионов-«побратимов». От подчиненных Арсеньева требовалось держать язык за зубами не только среди владивостокских обывателей, но и в обществе товарищей по полку. Воспитанные Арсеньевым неприхотливые и выносливые разведчики на походе не зависели от услуг «манз», что также помогало выполнять поставленные задачи. В то же время командир «охотников» старался расположить к себе «инородцев» Приморья, находя у них поддержку и помощь. В 1903 г. Арсеньев уже по праву считался признанным знатоком тайной жизни уссурийской тайги, чьи заслуги были отмечены званием штабс-капитана и орденом Святой Анны IV степени.

В годы Русско-японской войны Владимир Клавдиевич продолжал свою разведывательную деятельность в действующей армии и закончил кампанию офицером 23-го Восточно-Сибирского стрелкового полка. Грудь офицера украсил орден Святой Анны III степени. Сразу после войны Арсеньев получает назначение в Хабаровск, где располагался штаб войск Приамурского военного округа. Новым местом службы командира «охотников» стала генерал-квартирмейстерская часть штаба, отвечавшая за оперативную и разведывательную работу, а также обеспечивавшая войска российского Дальнего Востока топографическими картами.

Только что отгремевшая война поставила перед штабом серьезные задачи. Уссурийский край оказался в положении огромного клина, зажатого между владениями Цинской империи и оккупированным Японией Южным Сахалином. Проиграв кампанию японцам, некогда награжденным презрительным прозвищем «макак», русское командование стало более трезво оценивать военный потенциал соседей. Опасаясь возможного повторения конфликта, в штабе Приамурского округа задавались вопросом: где нанесет удар потенциальный противник? Владивосток, после войны ставший единственной базой русского флота на Тихом океане, был неплохо защищен от атак со стороны Японского моря. Но что, если враг высадится на восточном побережье Приморья и, преодолев хребет Сихотэ-Алиня, перережет железную дорогу и подойдет к городу с севера? Такой вариант грозил повторением порт-артурской эпопеи. Требовалось заранее просчитать все возможные сценарии будущей войны, однако на пути штабных аналитиков стояло застарелое препятствие – плохое знание географии собственной территории. Стереть «белые пятна» с карты Приморья предстояло Арсеньеву. Попутно путешественник должен был обстоятельно изучить природные условия внутренних районов края, оценить их колонизационные возможности, познакомиться с местным «инородческим» населением и проверить его лояльность по отношению к имперским властям. Разумеется, выявление очагов бандитизма также входило в обязанности экспедиции. Начинался новый, богатый на приключения период жизни Владимира Клавдиевича.

22 апреля 1906 г. командующий войсками Приамурского военного округа П.Ф. Унтербергер издал приказ о назначении штабс-капитана Арсеньева начальником партии по исследованию хребта Сихотэ-Алинь и береговой полосы от залива Святой Ольги до залива Терней. Кроме того, экспедиция должна была перевалить горный хребет и исследовать малоизвестную таежную область, где лежали истоки рек Уссури, Иман и Лифудзин. Арсеньева сопровождали 20 человек: 3 офицера, 4 казака и 12 стрелков охотничьей команды. Единственным гражданским участником экспедиции был известный краевед, товарищ Арсеньева по Обществу изучения Амурского края, лесничий Н.А. Пальчевский. Основные расходы по снаряжению экспедиции взял на себя Приамурский отдел Русского географического общества и лишь незначительную часть – генерал-губернатор Унтербергер.

Этот факт не стоит воспринимать как признак пренебрежения важностью предприятия. Павел Федорович Унтербергер был уважаемым ветераном, прослужившим в Сибири и на Дальнем Востоке более тридцати лет. Разносторонне образованный человек, много путешествовавший и владевший иностранными языками, Унтербергер в течение девяти лет возглавлял администрацию Приморской области, основал Владивостокскую крепость и Уссурийское казачье войско, строил железную дорогу и много способствовал развитию тихоокеанских окраин России. Став в 1897 г. нижегородским губернатором, Унтербергер уже в 1905 г. вновь встал у кормила дальневосточной власти – его знание края и административный опыт оказались незаменимы в трудную для страны пору. Унтербергер уделял экспедиции Арсеньева пристальное внимание. Генерал-лейтенанту было ясно, что неудачная война, имевшая гибельные для внутреннего положения страны последствия, не могла не оказать влияния на умы китайского населения русского Дальнего Востока. Было важно оценить это влияние: хотя именно война вызвала первый за многие годы отток китайцев из русских пределов на родину, оставшиеся «манзы» были по-прежнему многочисленны[16]16
  Проживавшие в Уссурийском крае выходцы из Маньчжурии спешили проведать родные места, ставшие театром боевых действий кампании 1904–1905 гг.


[Закрыть]. Унтербергер интересовался китайцами отнюдь не как дилетант. В свое время генерал занимался на восточном факультете Петербургского университета, где получил серьезную синологическую подготовку у самого В.П. Васильева – основоположника отечественной школы научного китаеведения. В 1879 г. Унтербергер совершил поездку по Китаю и в дальнейшем никогда не переставал интересоваться Поднебесной и ее народом. Надо полагать, что демонстративное участие Географического общества в подготовке партии Арсеньева было необходимо для создания легенды «чисто научной экспедиции» и маскировки ее главных, военно-разведывательных целей. Последние сомнения в характере работы отряда развеивает личное участие в походе начальника штаба Приамурского округа генерал-лейтенанта П.К. Рутковского, сопровождавшего Арсеньева на 400-верстном пути до залива Святой Ольги.

Путешествие началось на станции Шмаковка 20 мая 1906 г. Сначала отряд поднялся по течению Уссури до слияния питающих ее рек Дауби и Улахэ. Отсюда начался трудный подъем к вершинам Сихотэ-Алиня. Несмотря на тяжесть похода, партия благополучно нашла путь через перевал и, преодолев хребет, оказалась на его восточных склонах. Изучив систему рек Фудзин, Лифудзин и Вайфудзин, отряд вышел к заливу Святой Ольги. Исследования продолжались все лето. Отряд то двигался по берегу моря, то углублялся в таежные дебри, то поднимался к горным перевалам, то спускался в речные долины. На пути разведчиков то и дело попадались китайские деревни и отдельные фанзы, обитатели которых порой встречали партию если и не враждебно, то настороженно.

Много позже, в начале 1910-х гг., Арсеньев вспоминал, что обстановка в таежной глубинке края в 1906–1907 гг. была очень беспокойной. Поражения в Маньчжурии дискредитировали русских в глазах «манз», вновь зародивших надежду установить в Приморье «китайскую власть». Уже в годы войны любая новость с фронта лихорадочно обсуждалась китайцами, забросившими все свои работы и толковавшими только об одном – где добыть оружие и патроны. Последние не заставили себя ждать, и вскоре вместо старых берданок и винчестеров в руках «манз» оказались современные армейские трехлинейки. Винтовки в разобранном виде попадали в край на борту китайских джонок, к тому же известную долю «урожая» нелегальных стволов дали беспорядки, то затухавшие, то вновь разгоравшиеся в войсках Владивостокского гарнизона на протяжении 1905–1907 гг. На Даубихэ, Сучане и Имане все китайское население было вооружено. Ощущение силы делало поведение «манз» в отношении экспедиции «смелым, чтобы не сказать дерзким».

Вскоре Арсеньеву стало известно, что китайцы производят по пути следования экспедиции «розыски», выявляя и наказывая «инородцев», указывавших отряду путь в лесных дебрях. Перед Арсеньевым стояла мрачная перспектива лишиться проводников. Можно представить себе радость исследователя, когда 3 августа к отряду присоединился его старый знакомый – нанаец (гольд) Дерсу из рода Узала (или Оджала), знакомый Арсеньеву со времен «экскурсий» 1902 г. Прекрасный следопыт и знаток тайги, Дерсу уже в юные годы совершил настоящий подвиг, угодив в плен к шайке хунхузов и сумев уйти невредимым. Во время совместных путешествий гольд неоднократно помогал Арсеньеву избежать опасных встреч на таежных тропах.

Ко времени появления Дерсу отряд Арсеньева уже больше месяца занимался обследованием побережья в окрестностях залива Святой Ольги. Теперь его присутствие было особенно кстати, так как экспедиции предстояло, вновь перевалив Сихотэ-Алинь, выйти в бассейн реки Ното, почитавшийся самым глухим и опасным уголком Уссурийского края, привлекавшим подонков «манзовского» общества. Здесь русская власть не имела никакой силы, в чем Арсеньев и его спутники смогли убедиться уже на подходе к хребту. Близ фанзы Иолайза на реке Фудзин отряд ожидала страшная находка – могилы китайца и молодого таза, погребенных заживо всего лишь за двое суток до появления разведчиков. Несмотря на свой чин, начальник партии не мог принять никаких мер к самозваным «судьям» – слишком велико было численное превосходство китайцев. Случай «применить власть» представился путешественнику 12 августа, уже к западу от гор, на реке Вангоу: казаки Арсеньева заставили китайских зверовщиков засыпать заброшенные ловчие ямы, попусту губившие животных.

21 сентября произошло событие, ставшее самым опасным приключением экспедиции: неподалеку от залива Пластун отряд едва не столкнулся с шайкой из двух десятков хунхузов. Путешественников спас от нежелательной встречи Дерсу, от зоркого глаза которого не укрылись следы, оставленные «краснобородыми» на тропе. Окурок редкой для тайги папиросы, лоскут ткани, который китаец рабочий никогда не выбросил бы, – все эти детали насторожили гольда, немедленно вызвавшегося идти на разведку. Дерсу удалось выследить разбойников и благополучно вернуться, отделавшись простреленной одеждой. По совету охотника экспедиция покинула тропу и укрылась в лесной чаще.

В тот же день Арсеньеву довелось встретиться с бойцами охотничьей дружины «Паотоу», содержавшейся на реке Санхобе в окрестностях залива Терней специально для борьбы с разбойниками. Этим «милиционерам», впервые собравшимся в 1880 г., завершение японской кампании изрядно добавило работы. В самом конце войны у мыса Золотого на севере Приморья высадилась группа каторжных, бежавших с оккупированного японцами Сахалина. Четырнадцать забубённых уголовников отметили возвращение на волю грабежами и жестокими убийствами орочей, имевших несчастье оказаться на пути ватаги. Неизвестно, сколько еще продолжались бы кровавые похождения сахалинцев, если бы не дружинники. Два десятка китайцев и тазов подстерегли и безжалостно перебили варнаков. Самосуд дружинников, действовавших по принципу «око за око», не вписывался в рамки законов Российской империи и не мог понравиться официальным властям. До поры до времени рука начальства была не в силах дотянуться до северных уголков края, однако к 1908 г., по мере заселения Приморья русскими, дружина «Паотоу» прекратила свое существование…

Все это произошло позже, а осенью 1906 г. появление «милиционеров» не только избавило небольшой экспедиционный отряд от серьезной опасности, но и дало Арсеньеву возможность познакомиться с чжан-бао (предводителем) дружины Чан-ги-чином. Впечатление, оставшееся от этой встречи, заставило Арсеньева заподозрить в китайце… политического преступника, бежавшего в русские пределы от преследования маньчжурских властей Поднебесной. «Мне не приходилось встречать человека, – писал спустя годы Владимир Клавдиевич, – в котором так совмещались бы серьезность, добродушие, энергия, рассудительность, настойчивость и таланты дипломата… В его жестах, во всей его фигуре, в манере держать себя было что-то интеллигентное. Его ум, самолюбие и умение подчинить себе толпу говорили за то, что это не был простой манза». Чан-ги-чин сообщил исследователям, что хунхузы пришли морем, намереваясь устроиться в заливе Пластун и заняться грабежом джонок, ищущих укрытия от непогоды. Во время экспедиции 1906 г., а также в следующем году, чжан-бао оказал Арсеньеву большие услуги: он предупреждал путешественника о возможных опасностях и обеспечивал охрану стоянок.

25 сентября члены экспедиции разделились: Н.А. Пальчевский и А.И. Мерзляков с лошадьми и частью команды должны были вернуться во Владивосток морем. Завершить маршрут выпало самому Арсеньеву, Г.И. Гранатману, Дерсу и трем нижним чинам. Маленькая партия должна была в трудных условиях наступающей зимы в последний раз перевалить Сихотэ-Алинь и выйти к линии железной дороги через бассейн реки Иман. Выдержав по пути сильную метель, путешественники преодолели горный хребет и в конце октября вышли к реке Иман. Три дня отряд отдыхал в виду китайского поселка Сидатун. Загодя предупрежденный Чан-ги-чином, Арсеньев предпочел остановиться в удэгейском становище на противоположном берегу Имана: обитателями Сидатуна были «различные преступники, беглые, уклоняющиеся от суда, и искатели приключений, бурные страсти которых не знали пределов». Местное «инородческое» население, как и повсюду в уссурийской тайге, находилось у китайцев на положении бесправных рабов. Удручающие картины жизни охотников и бессилие что-либо изменить в их существовании заставили путешественника поскорее отправиться в дорогу.

Следующим поселением на пути экспедиции была деревня Сяныпихеза. Местный богач Ли Тан-куй, в фанзе которого путешественники были устроены на ночлег, возбуждал подозрения начальника партии своими заискивающими манерами и подозрительным поведением. Проведя под кровом китайца тревожную ночь, Арсеньев, несмотря на возражения хозяина фанзы, решил во что бы то ни стало посетить ближайшее удэгейское становище Вангубе. Убедившись в твердости намерений путешественника, китайцы резко изменили свое отношение к экспедиции: от показного радушия не осталось и следа. Удэгейцы также встретили отряд с нескрываемой враждебностью, однако это недоразумение вскоре благополучно разрешилось. Лесных жителей возмутило то, что русский капитан остановился на ночлег в доме Ли Тан-куя, который, как выяснилось, был главным эксплуататором иманских «инородцев». Произвол, чинимый китайцем и его подручными, вынудил удэгейцев отправить ходоков с жалобой в Хабаровск. Генерал-губернатор Унтербергер принял охотников и обещал, что с «манзами» разберется начальник русского отряда, который придет на Иман со стороны моря. О жалобе удэге быстро стало известно Ли Тан-кую. Вернувшиеся ходоки были подвергнуты жестокому наказанию. Когда жители Вангубе решили вновь отправить жалобу властям, Ли Тан-куй пригрозил заживо заморозить посланца в реке. К моменту появления Арсеньева жители стойбища уже две недели жили в осаде, не имея возможности заниматься охотой. Арсеньев заступился за удэге и обещал доложить о самоуправстве китайцев начальству.