Текст книги "Хунхузы: необъявленная война. Этнический бандитизм на Дальнем Востоке"

Потерпев поражение в открытом противостоянии, силы Белого движения и поддерживающие их японцы отнюдь не спешили отказываться от борьбы с противником. На смену «правильным» боевым действиям пришли грязные методы. Ставка была сделана все на тех же хунхузов, удары которых направлялись прежде всего против объектов, имевших первостепенное значение для существования ДВР, а именно – против золотых приисков Забайкалья и Амурской области. Формирование пограничных войск ДВР, начавшееся в ноябре 1920 г., проходило трудно, чем активно пользовались «краснобородые». Разбойничьи набеги принимали порой такие масштабы, что грозили полным прекращением золотодобычи в целых районах. Несмотря на потребность в «презренном металле», правительство ДВР, занятое положением на фронте и последующим формированием постоянных органов власти, поначалу довольно вяло реагировало на вылазки бандитов. 21 марта 1921 г. Управление горными разработками ДВР обратилось в военное министерство республики с воззванием. «Свыше года уже горное ведомство, – говорилось в письме, – безрезультатно настаивает перед военными властями о защите золотого промысла от нападений и разграблений… хунхузами. В первых числах февраля разграблены прииски Улунгинского района, сегодня получены телеграммы о разграблении районов Ивановского и Ленского. Везде много жертв, взято золото и продукты, население терроризировано, в панике покидает прииски». В заключительных строках послания руководство горного ведомства предрекало правительству гибель золотодобывающей отрасли в момент, когда «золото… нужно государству и, в частности, армии… более чем когда-либо»[19]19
  Цит. по кн.: Персиц М.А. Дальневосточная республика и Китай. Роль ДВР в борьбе советской власти за дружбу с Китаем в 1920–1922 гг.


[Закрыть]. Увы, несмотря на отчаянный характер послания, набеги хунхузов на прииски продолжались. В конце июня 1921 г. в Зейском округе Владимирского района Амурской области разбойниками были разграблены прииски Иннокентьевский, Могочи и Шихановский, при этом рабочие и служащие подверглись избиениям и издевательствам.

Другим объектом хунхузских набегов было мирное население приграничных районов ДВР. Особенно часто подвергались нападениям селения, лежащие на северном берегу Амура. Пик хунхузских вылазок приходился на зимние месяцы, когда воды великой реки сковывал лед. Под покровом ночи шайки переходили на русский берег и, нанеся быстрый удар, стремительно уходили на китайскую территорию. В первые годы существования ДВР части НРА, подобно казакам былых времен, часто преследовали налетчиков на китайской территории. К примеру, в начале июля 1921 г. в окрестностях станции Маньчжурия солдатами НРА были схвачены и переданы китайским властям члены шайки, ограбившей группу русских крестьян. Однако уже в скором времени подобную практику стали запрещать, а 23 сентября 1922 г. Дальбюро приняло особое постановление, предписывающее войскам избегать перехода китайской границы. Причину такой заботы о суверенитете соседней державы понять нетрудно: властям республики не хотелось давать китайским властям Маньчжурии повод к конфликту, который в условиях продолжающейся Гражданской войны был бы абсолютно лишней проблемой…

Масштаб «хунхузской напасти», выпавшей на долю приамурского крестьянства, можно оценить на примере села Благословенного Амурской области. 28 декабря 1920 г. село подверглось набегу «краснобородых» численностью более 200 человек. Бандиты хозяйничали в Благословенном четыре дня. Они расстреляли 5 жителей села (в том числе одну женщину), сожгли 23 дома, увели 217 лучших лошадей, зарезали 17 коров и отняли у крестьян все наиболее ценные вещи. Хунхузы были хорошо вооружены, однако появление отряда НРА заставило бандитов отступить на территорию Китая. В следующем году село Благословенное подверглось повторному нападению «краснобородых». После этого крестьяне были вынуждены превратить село в настоящую крепость. Благословенное было обнесено земляным валом и колючей проволокой, на самых опасных направлениях были оборудованы стрелковые позиции. Несмотря на это, нападения продолжались. 24 июня 1922 г. представитель Благословенской волости Андрей Цха выступил на заседании Амурского областного управления с подробным рассказом о бедствиях земляков. «На село Благословенное, – говорил он, – ежегодно нападают крупные шайки хунхузов, оперирующие круглый год на китайском берегу Амура… В последние два года имело место три крупных набега, хунхузами перебито много молодых людей, защищавших свое село, уведено несколько сот лошадей и рогатого скота, сожжено много домов, в том числе школа и почтово-телеграфное отделение; в процессе многочисленных эвакуации села погибло от холода и голода несколько десятков детей и женщин; волость разорена почти до состояния нищеты; запашки сократились до ужасающего минимума». Подытоживая свое печальное выступление, делегат заявил, что если «не будут приняты меры до 1 августа, то ожидающее новых нападений население до начала зимы разбежится по соседним волостям»[20]20
  Цитируется по указанной книге М.А. Персица.


[Закрыть].

Единственной защитой мирного населения были части НРА, которые приходили на выручку крестьянам, но не могли предупредить проникновение вооруженных шаек на территорию республики. Организация пограничной охраны продолжала буксовать, а что касается органов правопорядка, то их состояние на местах было столь удручающим, что никакой защиты с их стороны ждать не приходилось. В газете «Амурская правда» от 30 июля 1921 г. была опубликована заметка селькора, яркими красками рисующая жизнь милиционеров одного из участков области. Текст ее заслуживает быть приведенным полностью: «В Ивановке. Участковая милиция окончательно выбилась из колеи. Нет дня, чтобы милиционеры что-нибудь не напроказили. По обыкновению, ежедневно пьяные ходят в обнимку со спиртоносами-контрабандистами, раскатываются по улицам села, наигрывая в гармошку и распевая похабные песни, производят стрельбу по улицам, безразлично днем или ночью, ничем не вызванную. В общем, творится что-то ужасное, население ждет от кого-то помощи, начальник участковой милиции неоднократно обращался в областную милицию за помощью и просил увольнения его, ибо не в силах бороться со своим штатом (курсив мой. – Д.Е.), но на это ничего положительного нет. Оставлять в таком положении милиционное дело невозможно, необходимы срочные меры к упорядочению этого дела. В крайнем случае выслать в распоряжение начальника участка милиции народоармейцев, до подыскания соответствующего штата милиционеров, или же совершенно упразднить милицию». Комментарии излишни…

Шайки хунхузов, проникавшие на территорию ДВР, с начала 1920-х гг. начали «разбавляться» русскими из числа уголовников, опустившихся личностей и худших представителей белогвардейского лагеря. Гражданская война заставила тысячи подданных бывшей Российской империи искать убежища за границей. Для жителей Дальнего Востока наиболее доступной заграницей была Маньчжурия, тем более что жизнь в полосе отчуждения КВЖД и ее столице Харбине мало отличалась от привычной домашней обстановки. В Маньчжурию уходили колчаковцы, а после ликвидации «читинской пробки» на территорию Маньчжурии отступили последние остатки забайкальской группировки Белой армии. Около половины русских военных на территории Маньчжурии составляли офицеры, не питавшие иллюзий относительно своей дальнейшей судьбы «под большевиками». Многие из них продолжали считать себя солдатами, сохраняли традиции русской армии и понятие об офицерской чести. Однако находились и те, кто, озлобившись, считали «свою» Россию безвозвратно погибшей и готовы были повернуть оружие против народа страны, которую еще недавно называли родиной… Бывшие русские военные были самыми боеспособными членами шаек, играли роль «инструкторов» и способствовали поддержанию дисциплины. В большевистской печати Дальнего Востока 1920-х гг. подобные элементы получили название «белохунхузов».

Использование «краснобородых» в своих целях отнюдь не было фирменным ноу-хау японцев. Их менее удачливые партнеры по интервенции, выдавленные из России, также стремились приобрести «ручных» хунхузов. В декабре 1921 г. в Харбине были выявлены организации, сбывавшие «краснобородым» первоклассное оружие. Как выяснилось при этом, операции с закупкой и продажей вооружений происходили при непосредственном участии… французского и английского консульств. Разные фракции Белого движения также не брезговали помощью китайских бандитов в борьбе друг с другом. В середине июля 1921 г. в Никольске-Уссурийском произошел бой между хунхузами и каппелевцами, которым в те лихие дни принадлежал контроль над этим приморским городом. Во главе разбойников стоял некий Ко-сан (или Киу-сан), незадолго перед этим замеченный в переговорах с атаманом Семеновым в Харбине. Отвлекая внимание, часть хунхузов затеяла перестрелку на китайском базаре. В это время основные силы шайки атаковали каппелевскую комендатуру. Комендант города, подполковник Иоров, был ранен, однако не растерялся и сумел организовать отпор. На помощь каппелевцам пришли японские жандармы. В скоротечном бою Ко-сан и несколько членов его шайки были убиты, а остальные хунхузы обратились в бегство. При убитом помощнике Ко-сана были найдены документы, изобличавшие сговор между семеновцами и главарями «краснобородых».

На дальневосточных фронтах Гражданской войны можно было также найти «красных хунхузов», составлявших самобытную часть партизанского движения. Следует сразу указать на их главное отличие от «японских прислужников». Если интервенты привлекали бандитов возможностью грабить, получая от хозяев оружие и жалованье, то в революционный лагерь хунхузы приходили под влиянием коммунистической пропаганды.

О «красных хунхузах» времен «борьбы за советскую власть на Дальнем Востоке» известно мало. Попытки поставить хунхузскую вольницу на службу делу революции предпринимались членами китайских антимонархических организаций еще в начале XX в. Компартия Китая, возникшая в 1921 г., сразу же включила «краснобородых» в сферу действия своей пропаганды. Китайский делегат на III конгрессе Коминтерна Чжан Тайлэй в выступлении назвал хунхузов «боевым революционным материалом», который, несмотря на «сырость», поможет «развивать по стране широкое партизанское движение». В Маньчжурии в контакт с «краснобородыми» входили не только китайские коммунисты, но и эмиссары ленинской партии, стремившиеся пробудить в хунхузах «классовое сознание» и призывавшие разбойников поддержать «братьев», сражающихся за «рабочее дело» на российской земле. При этом «краснобородых» убеждали, что большевики видят в них не бандитов, а «повстанцев». Впрочем, последнее утверждение было скорее пропагандистским приемом, чем отражением действительности. В реальности русские «красные» партизаны, действовавшие в Приморье, неохотно принимали в отряды китайцев именно потому, что большинство «манз», бродивших в дебрях уссурийской тайги, были хунхузами, а понятия «хунхуз» и «большевик» имели противоположное значение в общественном мнении… Впрочем, иногда партизаны все же пользовались помощью китайцев, как это было, к примеру, во время тяжелых боев с японцами в районе села Анучино. Летом 1921 г. на стороне партизанских сил в Южном Приморье выступали две шайки хунхузов общей численностью в тысячу человек. Об этом в телеграмме на имя главкома НРА В.К. Блюхера сообщал временный командующий 2-й Амурской армией А.А. Школин. Одна из банд 12 июля совершила нападение на станцию Мучная и нанесла серьезный урон каппелевцам и японцам, со стороны которых было убито 13 человек. Одновременно с этим партизаны и хунхузы совершили совместный рейд в село Спасское, где у конно-егерского полка интервентов было захвачено 48 лошадей. Впрочем, в сферу влияния партизанского командования хунхузы все же не допускались…

Переход части хунхузов на сторону красных объяснялся не только успехами большевистской пропаганды, но и наметившимися антияпонскими настроениями многих «краснобородых». В марте 1921 г. отряд хунхузов численностью 700 человек вступил в переговоры с командованием НРА ДВР. Контакту предшествовала работа армейской разведки, со слов местных жителей знавшей о планах хунхузов перейти на русскую территорию для соединения с красными. В беседе с представителями командования НРА «начальник хунхузотряда» заявил, что он и его люди будут сражаться на стороне красных против японцев.

Приход хунхузов и вообще китайцев в ряды «красных» партизан сильно беспокоил власти Поднебесной. На протяжении всех трех лет существования ДВР китайские консульства в Хабаровске, Благовещенске и некоторых других городах бомбардировали местные власти бесчисленными заявлениями и протестами. Главным было требование немедленного роспуска китайских коммунистических ячеек, ликвидации китайских секций при областных комитетах коммунистической партии и прекращения большевистской агитации среди китайцев. При этом дипломаты утверждали, что интерес китайских коммунистов к хунхузам объясняется их желанием сколотить новые шайки для грабежа русского и китайского населения. Одновременно полпреды пекинского правительства в ДВР добивались ликвидации отделений союза китайских рабочих (СКР). Эта организация, возникшая в апреле 1917 г. и первые полтора года именовавшаяся Союзом китайских граждан, объединяла китайцев, прибывших на заработки в Российскую империю и застигнутых революционной бурей на чужой земле. Начав с аполитичной благотворительности, СКР быстро попал под сильное влияние большевиков и превратился в политическую организацию. По мнению китайских дипломатов, все отделения союза были прибежищем «хунхузов и порочных китайцев». Наконец, консульства не уставали требовать роспуска китайских партизанских отрядов, которые в нотах также именовались «бандами хунхузов».

Беспроигрышным пропагандистским приемом большевиков в отношении китайцев было противопоставление «братского» отношения коммунистов тому презрению, которое питали к китайцам власти «старой» России. Интересно, что по другую сторону баррикад в целях контр пропаганды использовались приемы из того же арсенала. Дальневосточный обыватель привык презирать мирного китайца (таких называли «ходя») и бояться китайца-разбойника (хунхуза). Справедливо полагая, что инертная мещанская среда крупных городов Дальнего Востока не спешит расстаться с укоренившимися взглядами, белогвардейцы распространяли среди населения городов, лежавших на пути наступления красных, россказни о грядущих зверствах китайцев, идущих в первых рядах «большевистских орд». Так, в апреле 1920 г. Николаевск-на-Амуре был взбудоражен слухами о том, что красное командование посулило своим бойцам-китайцам устроить после взятия города… раздачу русских девушек и вдов.

Нередки были и прямые провокации, призванные дискредитировать «красных хунхузов». К примеру, в начале мая 1920 г. шайка конных китайцев с демонстративно развернутым красным знаменем, изображая партизан, ворвалась в приморское село Владимиро-Александровское и стала производить поборы с крестьян и китайских торговцев.

С окончанием интервенции и установлением в Приморье власти большевиков надобность в «красных китайских партизанах» отпала. По-иному обстояло дело с «японскими прислужниками», получившими новые задания, и «безыдейными» хунхузами, продолжавшими разбойничать в Маньчжурии и на Дальнем Востоке России.

«ЗОЛОТОЙ ВЕК» ХУНХУЗОВ

Двадцатые годы XX столетия в истории Маньчжурии можно без преувеличения назвать «золотым веком» хунхузничества. Революционные потрясения, в 1911 г. охватившие Поднебесную, а спустя считаные годы – и Россию, привели к тому, что на обширных территориях Северо-Восточного Китая и российского Дальнего Востока надолго воцарился хаос. Стремительное падение двух одряхлевших империй похоронило под обломками государственности освященный веками уклад жизни и связанные с ним ценности. Всеобщее разорение увеличило армию обездоленных, а упадок правопорядка ласкал душу паупера соблазном легкой поживы на «большой дороге». Бандитизм расцвел пышным ядовитым цветом. Тот из маньчжурских бедняков, кто хотя бы в малейшей степени обладал смелостью и предприимчивостью, пополнял ряды «краснобородых». Новые времена открыли перед вчерашними отверженными новые возможности. Навстречу покинувшим потайные убежища хунхузам устремились многочисленные «спонсоры», предлагавшие деньги, оружие и снаряжение в обмен на «грязную работу» в интересах тех или иных политических сил. А те, кому не по душе было именоваться бандитами, получили возможность абсолютно легально поступать на военную службу, что в Китае 1920-х гг. означало приход в ряды войск одной из милитаристских группировок, вернувших Поднебесную во времена «сражающихся царств» древности[21]21
  Эпоха Сражающихся Царств (Чжаньго) – период древней истории Китая (403–221 гг. до н. э.).


[Закрыть].

Попытки привлечения хунхузов на военную службу предпринимались в Маньчжурии еще в последние годы правления династии Цин. В начале 1907 г. правительственный уполномоченный Су Шичан, совершивший инспекционную поездку по землям Северо-Восточного Китая, представил цинскому двору проект приема на военную службу конных хунхузов, которые, по его мнению, могли составить прекрасные кавалерийские части. Цзунду (военный губернатор) трех восточных провинций Чжао Эрсюнь также ходатайствовал перед пекинским двором о принятии на службу отрядов наиболее известных атаманов, рассчитывая укрепить с их помощью свое влияние в Маньчжурии.

Среди первых хунхузов, оказавшихся в строю, был главарь шайки из уезда Хайчэн провинции Фэнтянь Чжан Цзолинь (или Чжан Юйтин), которому в 1920-х гг. предстояло стать единоличным правителем Маньчжурии и отцом-покровителем всех «братьев». Родившийся в 1876 г. (по другим данным – в 1875 г.) в семье бедных выходцев из провинции Чжили, Чжан Цзолинь уже в возрасте 8 лет остался сиротой и вынужден был зарабатывать на жизнь. Работа «на посылках» в частной школе позволила мальчику получить некое подобие начального образования. Достигнув возраста 15 лет, будущий генералиссимус брался за любую работу, в конце концов овладев навыками разных профессий, среди которых было даже ремесло коновала. Нищета тяготила Чжана, пристрастившегося к азартным играм, однако первые перемены в его богатой приключениями жизни произошли только в годы Японо-китайской войны 1894–1895 гг. Уезд Хайчэн наводнили цинские войска, среди которых было немало кавалерийских частей. Припомнив ветеринарные познания, Чжан открыл в деревне Гаокань импровизированную лечебницу и принялся пользовать армейских лошадей. Предприимчивый молодой человек быстро оброс связями в офицерской среде и добился зачисления на службу. Вылечив по случаю лошадь одного из маньчжурских генералов, Чжан Цзолинь получил награду и повышение. Чин вывел его из низов общества и позволил приобрести кое-какой достаток.

С окончанием боевых действий и уходом войск Чжан с легким сердцем дезертировал из армии и вскоре женился на дочери местного помещика. Ветеринарная лечебница в деревне Гаокань процветала, однако вовсе не она была главным источником доходов семьи Чжана. Под вывеской коновала скрывался атаман хунхузской шайки, действовавшей в ляодунских лесах и на окрестных торговых дорогах. По одной из легенд, Чжан практически случайно стал главарем уже сформировавшейся банды. Во время охоты в лесу он наткнулся на лошадь, с седла которой свисало тело убитого бандита, оказавшегося чжангуем местных «краснобородых». Чжан присвоил коня и оружие убитого, прискакал в лагерь шайки и объявил себя новым атаманом. Как бы то ни было, уже во время Боксерского восстания 1900 г. имя Чжан Цзолиня пользовалось известностью. Его хунхузы за солидное вознаграждение охраняли местных помещиков и крупных купцов от мятежников. Во время Русско-японской войны Чжан Цзолинь предлагал услуги своих «разведчиков» обоим противникам, однако общий язык нашел с японцами. Связям Чжана со Страной восходящего солнца суждена была долгая жизнь…

Поступив на военную службу, Чжан Цзолинь получил небольшой чин командира кавалерийского батальона, что, разумеется, не могло удовлетворить честолюбивого хунхуза. Решению проблемы карьерного роста помогла взятка. Командующий фэнтяньской армией генерал Чжан Силуань получил в подарок прекрасную лошадь и крупную сумму наличных, а Чжан Цзолинь принял под свое командование сперва пять, а в 1908 г. – целых семь армейских батальонов. В 1911 г. Чжан Цзолинь уже командовал двумя соединениями охранно-полицейских войск провинции.

Во время Синьхайской революции Чжан Цзолинь, казалось, полностью оправдал доверие Чжао Эрсюня, разгромив в Мукдене местные революционные организации и расправившись с их лидерами. В действительности бывший хунхузский атаман преследовал исключительно собственные цели. Он понимал, что богатая Маньчжурия, связанная с историческим Китаем единственной дорогой, зажатой между горами и Ляодунским заливом, может стать для него прекрасной вотчиной. Мечтая стать единоличным хозяином Северо-Восточного Китая, Чжан Цзолинь начал с того, что отказался подчиниться приказу командования и передислоцировать свои войска в провинцию Чжили. Старый цинский генерал Юань Шикай, ставший «пожизненным президентом» Китайской Республики, ничего не мог поделать со строптивым маньчжурским военачальником. Впрочем, Чжан Цзолинь не собирался портить отношения с президентом. В 1915 г. бывший хунхуз, занимавший к тому времени должность командира 27-й армейской дивизии и «в нагрузку» фактически командовавший соседней 28-й, поддержал попытку Юань Шикая провозгласить себя императором. В то же время наместнику новоявленного монарха, попытавшемуся было занять резиденцию в Мукдене, без церемоний указали на дверь… Попытка реставрации империи буквально взорвала и без того взбудораженное китайское общество и положила начало расколу страны на области, контролируемые различными военными «кликами». Вскоре после провала монархической авантюры, в 1916 г., Юань Шикай умер и в Пекине утвердился режим, формально возглавлявшийся лидером «аньхуйских милитаристов»[22]22
  Группировка местных военных лидеров, названная по сфере влияния – провинции Аньхуй (Аньхой).


[Закрыть] Дуань Цижуем. Нуждавшееся в союзниках пекинское правительство в 1917 г. назначило Чжан Цзолиня генерал-губернатором провинции Фэнтянь. Первый шаг бывшего хунхуза на пути к вершинам власти был сделан.

Став губернатором, Чжан Цзолинь вовсе не собирался выполнять указания Пекина. Перед ним стояла заманчивая цель: как можно скорее распространить свою власть на всю Маньчжурию. В этом губернатору помогли весьма кстати появившиеся японцы, не упускавшие из виду своего широко шагающего бывшего наемника. В самом начале политической карьеры Чжана японские банки поспешили предоставить хозяину Фэнтяни финансовые вливания. Не отказываясь от денег, генерал-хунхуз попробовал было проигнорировать встречные требования банкиров, однако японцы тут же дали понять, что шутить не намерены. На Чжан Цзолиня было совершено покушение. Уцелев, губернатор поддался японскому натиску, а на деле – начал с японцами смертельно опасную игру, с переменным успехом продолжавшуюся до самой гибели Чжан Цзолиня в 1928 г. При поддержке японцев Чжан быстро стал совладельцем множества японо-китайских предприятий Северо-Восточного Китая. Рост состояния губернатора, окруженного японскими «советниками», сопровождался бурной военно-политической активностью. Весной 1918 г. Чжан Цзолинь продемонстрировал свою поддержку Дуань Цижую, послав фэнтяньские войска сражаться за пекинское правительство в провинции Хунань. Награда последовала в сентябре того же года, когда Чжан был назначен генерал-инспектором трех восточных провинций. Мечта бывшего хунхуза сбылась – он стал фактически полновластным правителем Маньчжурии. Впрочем, аппетиты Чжана уже успели перерасти достигнутый уровень: он рассчитывал на пост вице-президента Китайской Республики и оказался разочарован, затаив желание отомстить Дуань Цижую…

Еще одним неприятным для Чжан Цзолиня сюрпризом стало соглашение между пекинским правительством и Японией о совместных действиях против РСФСР, подписанное 16 мая 1918 г. Договоренность предусматривала ввод в Северную Маньчжурию 60-тысячной группировки японских войск, которые должны были занять позиции вдоль русско-китайской границы. Секретное приложение к соглашению предоставляло японцам право на свободное плавание по судоходным рекам Маньчжурии и отдавало в руки интервентов соответствующее количество плавсредств. Кроме того, правительство Дуань Цижуя обязалось предоставить японцам для военных перевозок КВЖД (при этом за охрану эшелонов отвечали китайские власти), разрешило снабжение войск из местных ресурсов и взяло на себя ряд других обязательств.

Чжан Цзолинь понял, что к экономическому «поводку» японцев скоро добавится их прямое военное давление. Нужно было срочно увеличивать собственную армию, тем более что соответствующие права давал пост генерал-инспектора. Тут-то и пригодилось Чжан Цзолиню его богатое хунхузское прошлое. Численность расплодившихся бандитских шаек в Маньчжурии могла поразить самое богатое воображение. Только на 200-километровом участке границы с Уссурийским краем от Хуньчуня до станции Пограничная в 1920–1922 гг. постоянно находилось более 11 тысяч (!) «краснобородых», действовавших как на русской, так и на китайской территории. Бывшие коллеги по разбою представляли собой прекрасный боеспособный мобилизационный резерв. Правда, несколько хуже обстояло дело с офицерскими кадрами и инструкторами, способными сделать из бандитов полноценных солдат. Однако и здесь Чжан нашел выход из положения, обратив внимание на белогвардейцев, наводнивших Маньчжурию после завершения Гражданской войны в России.

Военное строительство, предпринятое Чжан Цзолинем в начале 1920-х гг., объяснялось не только его стремлением «нарастить мускулы» на случай враждебных действий японцев, но и планами по расширению сферы контроля. Весной 1919 г. он выступает против Дуань Цижуя. В следующем году генерал-инспектор вводит войска в Пекин и к концу 1921 г. получает контроль над правительством. Это была серьезная «заявка на победу», однако, несмотря на многочисленную армию и поддержку правительства Южного Китая во главе с Сунь Ятсеном, в 1922 г. Чжан Цзолинь потерпел поражение от другого «милитариста» – дуцзюня У Пэйфу. По мнению некоторых историков, военные поражения генерал-инспектора в немалой степени объяснялись его примитивными представлениями о военном искусстве: старый хунхуз даже в войне продолжал действовать по правилам хунхузской тактики…

В конце мая 1922 г. отступивший в Маньчжурию Чжан Цзолинь провозгласил автономию северо-восточных провинций и приступил к полной милитаризации страны. Как и рассчитывал Чжан, его немеркнущая бандитская «слава» вкупе со щедрыми обещаниями привлекли в ряды маньчжурской армии тысячи хунхузов. Бандиты вербовались в войска фэйдан (шайками). Вскоре целые воинские части, такие как старая чжан-цзолиневская 27-я дивизия, могли с полным основанием именоваться хунхузскими. Надев военную форму, «братья» и не думали расставаться с бандитскими привычками. Получив современное оружие, новоиспеченные вояки при случае не отказывали себе в удовольствии использовать его для грабежей. Появились своеобразные «солдато-бандиты» (бинфэй) – молодчики, в зависимости от обстановки легко переходившие от солдатских обязанностей к разбою и наоборот.

Хунхузы Северо-Восточного Китая попадали на службу не только в местные войска, но и в армии противников Чжан Цзолиня. Осенью 1926 г., после победы под Учаном, в Национальную армию Гоминьдана был зачислен отряд хунхуза Лю Юйшуана, промышлявший до этого на советско-китайской границе в Маньчжурии.

Многие хунхузские атаманы смогли сделать на службе у Чжан Цзолиня успешную военную карьеру. Список маньчжурских «генералов-хунхузов» выглядит весьма внушительно: Бао Гуйцин, Ду Лисань, Фэн Дэлинь, Цзи Цзиньчунь, Ли Хайцин, Линь Иньцин, Сунь Лечэнь, Тан Юйлинь, У Баофэн, У Цзюныпэн, Ян Юйтин, Чжан Хайпэн, Чжан Цзинхуй, Чжан Инфан, Чжан Цзунчан, Чжан Цзосян и Цзоу Фэн. Это была своеобразная историческая пародия на «когорту маршалов» Наполеона Бонапарта. Большинство перечисленных имен составляют знакомые Чжана по старому ремеслу. Чжан Цзосян и Чжан Цзинхуй стали «побратимами» будущего маршала еще в лесах Ляодуна. Ян Юйтин также пользовался особым доверием Чжан Цзолиня и долгие годы был бессменным начальником мукденского штаба. Уцелев в роковой день гибели патрона, Ян Юйтин при поддержке японцев попытался узурпировать маньчжурский «трон» и был убит сыном Чжан Цзолиня – «молодым маршалом» Чжан Сюэляном… Едва ли не каждый из «генералов-хунхузов» достоин отдельного рассказа.

Наиболее яркую карьеру, напоминающую взлет и падение самого Чжан Цзолиня, сделал Чжан Цзунчан. Этот «милитарист» родился в 1881 г. в современном уезде Лайчжоу провинции Шаньдун. В 1899 г. Чжан Цзунчан приехал на северо-восток, где быстро примкнул к хунхузам. Из Маньчжурии Чжан перебрался во Владивосток, где быстро поднялся: служил частным сыщиком при корпорации китайских купцов, содержал публичные дома, опиекурильни и игорные притоны. Благодаря сотрудничеству с русской полицией Чжан Цзунчан в скором времени стал одним из тогдашних «преступных авторитетов» Владивостока. После победы Синьхайской революции Чжан Цзунчан вернулся в Китай и поступил на службу в войска провинции Шаньдун, а затем – провинции Цзянсу. В 1921 г. Чжан Цзунчан перешел на службу к своему знакомцу и названому брату Чжан Цзолиню и быстро добился высокого положения, став в 1922 г. комиссаром обороны пограничного района Нингута – Суйфэнь. Не забывая о собственном кармане, Чжан Цзунчан открыл на вверенной территории 25 игорных домов и засеял тысячи гектаров земли опийным маком. Позднее Чжан Цзунчан принимал участие в гражданской войне (так называемые 1-я и 2-я чжилийские войны), после чего ушел от Чжан Цзолиня и вернулся на родину в Шаньдун. Здесь он с головой ушел в политику и в апреле 1925 г. стал цзюньу дубань (военным губернатором) провинции. Успешное наступление войск Чан Кайши в 1927 г. вынудило Чжана бежать в Далянь (Дальний), а оттуда – в Японию, где он прожил пять лет. Возвратившись в Китай в начале 1932 г., Чжан Цзунчан несколько месяцев скрывался в Тяньцзине, а затем вновь появился в Шаньдуне. Это было опрометчивое решение, ибо слишком многие шаньдунцы поминали бывшего губернатора недобрым словом. 3 сентября 1932 г. член провинциального правительства Чжэн Цзичэн, мстя за убитого отца, заколол Чжан Цзунчана на вокзале города Цзинань…

Те из «братьев», которые не желали изменять традиционному «ремеслу», также весьма вольготно чувствовали себя на территории автономии. Шайки множились не только за счет местной бедноты, но и за счет волны беженцев из провинций Шаньдун и Чжили, в довершение всех бед переживших в 1920–1921 гг. сильнейшую засуху. Неписаные законы хунхузской «корпоративной этики» ушли в прошлое. Хунхузы 1920-х гг. не признавали никаких правил. Особенно страдала от разбойничьего «беспредела» Северная Маньчжурия. Здесь из-за непрекращающихся грабежей и бесчинств к середине десятилетия обезлюдели целые районы, такие как местности между реками Сунгари и Уссури, а также вдоль восточной линии КВЖД. В докладе дирекции Южно-Маньчжурской железной дороги за 1929 г. численность «краснобородых» в трех северо-восточных провинциях оценивалось не менее чем в 57 тысяч человек!