Текст книги "Чёртова дюжина"

– Коркин! Уберите немедленно это чудовище! – верещала она, стоя на стуле. – Фил! Помоги мне! И собирай оборудование, быстро! Мы уходим.

– Так помочь тебе слезть, долбануть чем-нибудь этого паука или собирать оборудование? Ты определись уже как-нибудь, – издевательски осведомился Бабадура. Вооружившись штативом для камеры, Филипп изгнал из-под стула восьминогое чудовище. Потом протянул руку Мериновой и помог спуститься. Упаковав камеру, штатив и лампы, он, вслед за телеведущей, направился к выходу.

Хлопнула входная дверь. Коркин бросился было вслед за взбешённой теледивой и её верным Бабадурой, но быстро вернулся. Остановившись посреди комнаты, он стоял так какое-то время, глядя в пространство невидящими глазами. Руки то складывал на груди, то засовывал в карманы, будто не зная, куда их деть. Бледные губы его что-то беззвучно бормотали. Затем взгляд обрёл ясность, а на лице появилось жёсткое, даже хищное выражение.

– Пауки… – проговорил Коркин тихо, с недоброй улыбкой. – Идите сюда, мои хорошие…

Долго, очень долго, будто обезумев, Сева метался по квартире, гоняясь за пауками. Шумно пыхтя, ползал по полу, вооружившись своим левым ботинком. Заглядывал во все углы, забирался под столы, стулья, безжалостно давя каждого подвернувшегося потомка Ариадны. Отчаянно матерясь, Коркин попытался протиснуться в щель под диваном, силясь дотянуться своим «оружием» до двух небольших пауков, забившихся в самый дальний угол. В результате один из восьминогих, защищаясь, изловчился и цапнул Севу за палец. «Венец творения» и «повелитель природы» взвыл, словно оборотень в лунную ночь. Пробкой вылетел из-под дивана, врезавшись задом в компьютерный стол. Системный блок покачнулся и, увлекая за собой монитор, с грохотом рухнул на пол. На несколько секунд в комнате установилась полная тишина. Было слышно, как шуршат лапки бесчисленных пауков, спасающихся бегством. Сева поглядел на груду вдребезги разбитого компьютера. Затем – на порванный рукав любимой розовой рубашки, добрый клок которой оставался на маленьком коварном гвоздике, торчащем в днище дивана. Отшвырнул в сторону измазанный давленными пауками ботинок, медленно взял в руки стул, подержал какой-то время, будто взвешивая, и с диким, нечеловеческим воплем начал крушить всё вокруг. Вначале Сева, конечно, метил в пауков. Но хитрые членистоногие переместились к тому времени повыше, на стены, и стали гораздо осторожнее. Пауки ловко уворачивались от страшных ударов Коркина, спрыгивали вниз или, наоборот, бежали вверх, на потолок. Видя это, Сева обратил всю ярость на собственную мебель: безумный фрилансер дубасил по дивану стулом до тех пор, пока последний не разлетелся в щепки. Тогда Сева схватил второй стул и принялся за шкаф…

Обессилев, Коркин вытащил пачку сигарет и огляделся. Не обнаружив ни одного целого стула, он зашёл в туалет, опустил крышку унитаза и в изнеможении плюхнулся сверху. Под самым потолком ему почудилось какое-то движение. Сева посмотрел наверх. Паучиха Ариадна, неумолимая и страшная, как сама смерть, медленно и аккуратно, одну за одной, подбирала под себя волосатые ноги, готовясь к прыжку.

– А-а-ада-а-а, не-е-ет!!! – истошно завопил Коркин и уронил сигарету на пол. Но безжалостная и бесстрастная, будто киборг, огромная паучиха не обратила на крик бывшего хозяина никакого внимания. Она камнем бросилась вниз, прямо на голову Коркину, и вцепилась мощными, словно клещи, хелицерами в его лицо. Сева ухватил паучиху за тучное тело, пытаясь отодрать от себя, но тщетно. Отчаянно засучив ногами, он с силой ударил в дверь туалета. Выдранная «с мясом» задвижка отлетела в сторону, дверь распахнулась, и армада разнокалиберных детёнышей Ады, уцелевших после недавней бойни, бурным потоком хлынула в образовавшийся проём. Пауки облепили Коркина с ног до головы, безжалостно кусая и впрыскивая яд. Сева жалобно замычал, дёрнулся в последний раз и затих. А пауки уже принялись за дело: каждый из них выпустил по серебристой нити, тонкой, но прочной.

Спустя три дня слесарь домоуправления без особого труда открыл простенький замок на входной двери Всеволода Коркина, и в квартиру вошли двое полицейских. Повсюду горел свет. Квартира имела такой вид, будто через неё пробежало войско Мамая. Повсюду свисала лохмотьями паутина, но ни одного паучка, даже самого маленького, не было видно. В туалете горел свет. Дверь была распахнута настежь. На крышке унитаза, словно на троне, восседало нечто, похожее на египетскую мумию и исполинский паучий кокон одновременно. Под толстым слоем паутины угадывались очертания человеческого тела.

– Н-да… И кому теперь звонить будем? – саркастически спросил один из служителей закона, усатый чернявый крепыш. – В ФСБ, спецам-биологам или сразу Фоксу Малдеру?

* * *

Прошло два года. В доме, в котором некогда проживал злосчастный фрилансер Коркин, историю про страшных пауков-людоедов и мумию в туалете почти забыли. В маленькой квартирке на первом этаже проживала другая жилица, менеджер строительной фирмы с птичьей фамилией Лебедева. Она не так давно перебралась в город из родного села Бураши, чему была несказанно рада. Лебедева, втайне мечтавшая о месте заведующего отделом, старалась отличиться на работе, а посему задерживалась допоздна. Свободного времени с трудом хватало на вечерний кофе перед телевизором и вялые блуждания по сайтам знакомств.

В один из вечеров, придя с работы около девяти, Лебедева рассеянно варила кофе на кухне. У неё очень болела голова, хотелось спать, и даже восхитительный, бодрящий запах кофе…

– О, шит! – взвизгнула новоиспеченная горожанка, а затем, моментально позабыв все модно-гламурные слова и выражения, добавила привычное, исконное, родное: – Пошёл вон, чума болотная!

Огромный таракан, длиной не менее пяти сантиметров, сидел посередине кухонного стола и вызывающе шевелил усами.

Молодая женщина громко топнула ногой и замахнулась на таракана подвернувшейся под руку поварёшкой. Насекомое не выказало ни страха, ни малейшего волнения.

– Сволочь такая… – произнесла менеджер, но уже не столь агрессивно. – Ладно, хоть какая-то компания… Жрать хочешь?

Исполинский таракан одобрительно пошевелил усами.

Третье желание кота Филимона

Жил-был на свете кот Филимон персидской породы. Белый, словно первый снег, и такой же пушистый. И поймал как-то кот Филимон золотую рыбку. Не в море-окияне поймал, а в аквариуме, что стоял на столе у хозяина. Кот долго ждал своего часа. И вот однажды хозяин ушёл на работу, и Филимон остался дома совершенно один. Теперь никто не мог помешать усатому хищнику порыбачить. Без особого труда изловив упитанную, блестящую рыбку, кот собрался пообедать в тишине. Но не тут-то было! Вредная рыбёха решительно не желала быть съеденной. По примеру знаменитой сказочной предшественницы она взмолилась человеческим голосом:

– Не ешь меня, о славный кот, могучий Филимон! Отпусти меня обратно, в воду, и я исполню любые твои три желания!

Не совсем готовый к такому повороту дела, кот призадумался.

– Вот, поди ж ты! – ворчал Филимон, почёсывая лапой за левым ухом. – Хотел тихо, спокойно перекусить, пока этот деспот и тиран на работе, так нет! Теперь надо мозгами ворочать, выдумывать, выбирать. Три желания, три желания… Может, килограмм сосисок? Нет, к дьяволу собачьему килограмм! Тонну сосисок!

Филимон перестал скрести за ухом и уставился в пространство комнаты жёлтыми глазами, похожими на фары машины хозяина.

«Тонна эта и в квартиру не влезет. А влезет – так протухнет через день. Я же – обожрусь, да от заворота кишок кошачьему богу душу отдам. Нет! Не так прост кот Филимон знатных, персидских кровей, чтобы искушать судьбу за сосиски».

Кот нагнулся к пойманной рыбке, коснувшись её усами, отчего та затрепетала от ужаса, и тихонько, будто кто-то мог его услышать, проговорил:

– Слышь, ты, дитя пресных вод, а можешь изменить меня самого?

– Могу, наверное. А как именно ты хочешь измениться?

– Понимаешь… Я – перс. Белых персидских котов было принято держать лет десять назад. Сейчас мода изменилась. И хозяин меня уже не любит так сильно, как прежде. Может прикрикнуть, а то и тапком треснуть. Понимаешь?

– Понимаю.

– Да чего ты там можешь понимать! Ты ж рыба. Ладно. Короче: можешь превратить меня в сфинкса?

– В кого?

– Господи же боже мой… Да в такого же кота, но без шерсти!

– Могу.

Филимону внезапно стало холодно. Очень холодно, будто промозглой осенью на балконе. Кот осторожно осмотрел себя. Шерсти не было. Совсем. Кот поморщился.

– И как такое может нравиться? Жуть! Ладно… Три, ты говорила? Второе желание такое: меня тут соседский пёс страшно достал. Этот, как его, английский бультерьер. Страшный, как крысиный выродок. И сильный, зараза, как полсотни котов! Ты бы могла сделать так, чтобы он не ненавидел меня так сильно, а… Не знаю… Чтоб любил, что ли?

– Могу.

Кот пошатнулся и чуть не свалился со стола, на котором сидел. Обычное кошачье идеальное чувство равновесия будто изменило ему. Лапы… Да у него же собачьи лапы! И хвост. И… Чёрт, я же даже не кобель!!! Что ты со мной сотворила, зараза?!

– Ты же просил: чтобы любил. Теперь соседский пёс больше никогда не будет пытаться тебя сожрать. Напротив: всегда будет при виде тебя радостно хвостом махать. И прочее…

– И прочее. Кошмар!

Филимон с омерзением осмотрел себя.

– И как меня теперь зовут? Филимона? Филимония? Ладно. Так. Нужно успокоиться, и потратить третье желание с умом. Так…

Бывший кот, а теперь – белая бультерьерша, поскрёб себя за левым ухом.

– Так. Сделай так, чтобы… Чтобы… Чтобы мой хозяин стал новым русским, вот!

– А что такое – новый русский? – спросила золотая рыбка.

– Это мужик такой, у которого всё есть. Крутой, в общем.

– Крутой? Как варёное яйцо, да?

– Да чтоб тебя… В общем, давай так: пускай мой хозяин станет новым русским… А не жалким охранником в магазине, как сейчас! Пускай его «Нива» превратится в навороченный «джип». А конура эта, которую он домом называет, пусть станет огромной и страшно современной.

– Поняла. Пускай меня в воду.

– Ладно, как обещано.

Бультерьерша попыталась подцепить рыбку лапой. Не вышло. Собачья лапа вовсе не годилась для этого. Тогда Филимония осторожно взяла золотую рыбку за хвост своими большущими зубами и, перевесившись через край аквариума, разжала челюсти. Рыбка плюхнулась в воду. В ту же секунду скромное жилище хозяина кота Филимона превратилось в огромную суперсовременную квартиру. А хозяева таких квартир, как правило, в аквариумах держат отнюдь не золотых рыбок. Увидев вместо золотой рыбки в аквариуме огромную зубастую пиранью, Филимония страшно перепугалась. Потеряв от неожиданности равновесие, собака шумно плюхнулась в аквариум.

Вернувшись с работы в свою маленькую квартиру, скромный охранник магазина не обнаружил любимого персидского кота Филимона. Лишь заметно потолстевшая золотая рыбка весело резвилась в аквариуме, задорно поглядывая через стекло на хозяина.

– Эх… И куда делся кот? – вздохнул охранник. – В форточку, что ли, убёг? Потом посмотрел на золотую рыбку и добавил: – Вот если бы ты умела выполнять желания. Как в сказке. Первым делом бы я машину сменил. Потом квартиру. И, конечно, вернул бы своего Филимона! Но ты просто рыба. Эх…

И, почёсывая живот, хозяин Филимона отправился на кухню заваривать китайскую лапшу быстрого приготовления. А золотая рыбка плескалась в аквариуме. Весело, беззаботно. И никак нельзя было подумать, глядя на эту красивую глупую рыбку, что она хранит какую-то тайну.

Капище в огне

Поезд, энергично постукивая колёсами, катился по равнине. Мелькали деревни, поля, перелески. Россия. Коренная, настоящая, исходная. Неяркая и задумчивая.

– Так-да-так… – старательно выговаривали колёса. – Так-да-так.

Снова: деревни, поля, перелески… Деревня Андрейково, деревня Хосты, деревня Мишурино. Дома, домики, домишки… Колодцы и верзилы-журавли, склонившиеся над ними. Огороды, огороды… И снова – поля, перелески.

– Свет, слушай, я тоже люблю природу! – сердито насупя густые брови, проговорил Дмитрий Данилов, студент третьего курса стоматологического факультета, долговязый русоволосый парень лет двадцати. – Но ведь сессия! Что, не могли подождать месяц-другой? Ну поехали бы в августе! Не сгорела бы, поди, за это время, твоя малая родина!

– Ну, Данилов, ну не бурчи… – вкрадчивым, примирительным тоном ответила Светлана. Обычно вспыльчивая и резковатая, сегодня рыжеволосая красавица была настроена дипломатично. – Тебе там точно понравится! Лес, речка… На рыбалку с дядей Михеем сходишь! Клубника с грядки, огурчики малосольные из погреба… Ну, Данилов! – Света шутливо ткнула кулачком в жёсткое, будто дерево, мускулистое плечо своего парня.

– Провалю из-за твоей деревни сессию, Кудряшенко, пойду в армию, поняла? – буркнул Димка. – И писать тебе оттуда не буду!

– Я тебе писать буду, Димочка, я буду… – проворковала Светлана. А потом, сменив тон на более привычный, добавила: – Данилов, не мели чушь! Сдашь ты всё да ещё лучше всех! Ты ж у меня умный.

На самом деле Дмитрий поехал со Светой сам, безо всяких уговоров с её стороны. У Светланы Кудряшенко, студентки четвёртого курса филфака, в деревне Островцы Чкаловского района скончался дальний родственник, Викентий Остапович. Настолько дальний, что Света практически с ним не общалась. И очень удивилась, узнав о завещании. Уходя в мир иной, девяностолетний дядя Викентий оставил свой двухэтажный бревенчатый дом ей, Светлане Кудряшенко, своей четвероюродной племяннице. Якобы Светлана поразительно похожа на свою тёзку, тётю Свету, старшую сестру Викентия, которая умерла ещё до её рождения. Дядя Витя очень любил свою сестру, потому в память о ней записал дом на «её молодую копию». Узнав, что Света собралась ехать одна-одинёшенька в деревню, до которой два часа поездом, да ещё час автобусом, верный и заботливый Димка заявил, что поедет с ней. Обычно неуступчивая, Светлана согласилась. У неё на душе было как-то неспокойно, тревожно. Дядю Викентия она видела в последний раз десять лет назад, когда, закончив пятый класс, ездила в Островцы на каникулах.

Лето тогда выдалось дождливое и холодное. Целые дни напролёт Светка проводила на печке, завернувшись в байковое одеяло, с томиком Жюля Верна в руках. Когда чтение надоедало, школьница слушала разговоры взрослых, неспешные и негромкие. К дяде Викентию постоянно приходили гости. Чаще всего – набожные тётки неопределённого возраста в немодных платьях и вечных шерстяных носках под калошами. Светка про себя насмешливо называла их дядькиными невестами. Заходил в гости и дядя Михей, крепкий коренастый мужик, с хитроватой улыбкой, прячущейся в густой бороде, и серыми смеющимися глазами. Этот гость нравился Светке больше прочих. Дядя Михей был добр с ней, всегда приносил с собой гостинцы: то пряники, то конфеты. Как-то, увидев в руках у Светы книгу, принялся расспрашивать, о чём она, откуда родом этот самый Верн, из какой страны. Говорил он с девчонкой на равных, без обычного противного взрослого сюсюканья, ответы выслушивал внимательно и серьёзно.

Викентий с Михеем часами пили крепчайший чай без сахара, курили «Приму» или «Беломор». Дым от папирос поднимался к потолку и подолгу, не рассеиваясь, висел там маленьким серым облачком. Светка смотрела на это облачко, и ей казалось, будто из него вот-вот пойдёт дождь, и в доме станет так же холодно и мокро, как на улице. К счастью, этого не происходило, и в комнате всегда было тепло и уютно.

Говорили взрослые о разном. Чаще о совсем обычном и скучном: о ценах на сахар и хлеб в сельпо, о том, будет ли в этом году нормальное лето, о методах лечения радикулита. Иногда же – о странном и интересном: о леших, домовых и о какой-то страдалице ведьме. Про ведьму Свете было особенно интересно: что ж это за колдунья такая? И почему – страдалица? Конечно же, хорошистка и пионерка Света Кудряшенко, закончившая пятый класс без единой «тройки», понимала, что ведьмы, лешие и домовые – выдумка из детских сказок. Но такая влекущая и интересная…

– Островцы! Приехали! – громко пробасил усатый и чернобровый шофёр автобуса. Пассажиры, сопя и толкаясь, поспешили к выходу.

– Свет! Ау… – Димка крепко взял свою девушку за руку. – Ты что, спишь… Островцы твои, пошли на выход.

* * *

– Ну, с приездом, Светка-конфетка!

Дядя Михей, кажется, вообще не изменился. Всё та же улыбка в мохнатых недрах бороды, всё тот же весёлый, задорный взгляд.

– Почему конфетка-то, дядя Михей? – смущённо спросила Светлана. Рядом с этим человеком из далёкого детства она снова почувствовала себя двенадцатилетней девчонкой, долговязой и немного нескладной.

– А кто ж ты? – Дядя Михей так искренне удивился, что даже всплеснул руками. – Помнишь, поди, как конфеты эти самые в детстве любила? Весь «сельпешник» на тебя в то лето работал! Твой? – Мужчина указал на Димку.

– Мой, – кивнула Света.

– Жених?

– Да нет… Ну, не жених… Парень мой.

– Приехал с тобой в такую даль – значит, жених, – категорично заявил дядя Михей. – Ну, здорово, жених! – добавил он и протянул Дмитрию руку.

«Словно клещи, – подумал Димка, пожимая руку Михею. – Интересно, он руками подковы не гнёт?»

– Могу и подкову согнуть, хлопец. Да только нужды нет… – сказал дядя Михей.

Дмитрий с изумлением посмотрел на аборигена, перевёл взгляд на Свету.

«Как это он? – пронеслось в голове у Димки. – Я же просто подумал, вслух не произносил!»

– Ладно, ребятки. Пошли ко мне. Нюра моя обед сготовила. Поедите, отдохнёте, а там и дом пойдём смотреть.

И дядя Михей, не без труда отобрав у сопротивляющегося Димки набитую вещами и гостинцами сумку, первым зашагал вперёд по пыльной дороге, прочь от автобусной остановки. Туда, где виднелась зелёная крыша его старого, но добротного деревянного дома.

Нюра, а точнее Анна Ильинична, супруга дяди Михея, встретила гостей во дворе, у калитки. Чистенькая, ухоженная, сухенькая женщина была искренне рада прибывшим.

– Светочка, хорошая моя… Ну наконец-то. – Анна крепко обняла девушку и звонко чмокнула в щёку. – Как же я рада тебе! Хоть немного создашь видимость нашего, бабьего преимущества! А то с хрычом моим, Михеем Ивановичем, совсем сладу не стало на старости лет. Седина в бороду, сама знаешь…

– Не получится преимущества, тётя Нюра! – улыбнулась Света. – Я же не одна, а с Димкой.

– Ну вот! – притворно нахмурилась Анна Ильинична и, всплеснув руками, добавила: – Что ж ты так подвела-то меня, Свет? Теперь – всё, проиграем мы мужикам войну! Ей-ей, проиграем…

Не выдержав правил провинциальной актёрской игры, тётя Нюра весело рассмеялась. А вслед за ней и дядя Михей. И даже Димка заулыбался во весь рот. Светлана же подумала: «Странно, никогда раньше не слышала, чтобы кто-то называл дядю Михея по отчеству. Надо же: Иванович…»

А ещё Света вдруг почувствовала, что ей очень хорошо тут, среди этих простых, добрых, бесхитростных людей.

– Жених? – указав на Димку, подмигнула тётя Нюра.

Света ничего не стала отвечать. Просто молча кивнула.

– Дима, – вежливо поклонившись, представился Дмитрий.

– Ну а я – тётя Нюра, – приветливо улыбнулась Анна Ильинична. – Хорошо, что приехал, Димочка.

Обращаясь ко всем, хозяйка громко добавила:

– Проходите в дом, гости дорогие. Уже всё на столе.

* * *

Героически съев по тарелке борща, по внушительному куску свинины с жареной картошкой и малосольными огурчиками, а потом «добив» всё вышесъеденное огромной грудой оладий с малиновым вареньем, ребята наконец получили от радушных хозяев разрешение выйти из-за стола. Прогуляться немного перед чаем. Переваливаясь, будто утки, объевшиеся студенты поковыляли во двор, где приземлились на стоящую у забора скамейку.

– Слушай, Свет, как они столько едят – и не толстеют? – спросил Дима.

– Глупый ты, Димка… – медленно проговорила Светлана. – Хоть и умный. Это они для нас расстарались. Надо будет потом продуктов закупить побольше в сельпо да тихонько им оставить. Если напрямую сказать: берите, мол, они точно не возьмут.

– Не вопрос! – кивнул Димка. – Купим!

– А потом, знаешь, это же тебе не город. Тут люди пашут с рассвета до заката. Не растолстеешь особо.

Словно подтверждая слова Светы, Анна Ильинична шустрой змейкой выскользнула из дома. Со скрипом открыв дощатую крышку внушительного, будто подземное убежище на случай войны, земляного погреба, тётя Нюра спустилась внутрь. Уже через пару минут, стуча каблуками, она поднялась, держа в руках две банки варенья: земляничного и вишнёвого, а также – завёрнутый в чистую тряпицу большой шмат сала.

– Я тебе, как вернёмся, абонемент куплю. На степ-аэробику, – задумчиво произнёс Димка, глядя, как неутомимая тётя Нюра тащит гастрономические вкусности домой. – А себе – в тренажёрный зал.

– Мне тоже – в тренажёрный. На аэробику не пойду. Там бабы, сплетни… Не люблю.

Помолчали. В тяжёлом, предгрозовом воздухе нудно и назойливо пищали комары. На небе, чуть выше горизонта, образовалась тёмная курчавая тучка, похожая на отбившуюся от отары овцу. Потом тучка принялась расти, расти, и скоро закрыла собой едва не половину неба.

– Сейчас ливанёт, – высоко задрав острый подбородок, Света пристально глядела в небо, словно пыталась прочитать там что-то. – Минуты через две-три. Пойдём в дом, а то – промокнем.

– И как ты только так точно угадываешь, а? – в который раз удивился Димка невероятному чутью своей девушки. – Не сию секунду, не через четверть часа, а именно через две-три! Вот как, а?

– Просто угадываю, и всё… Не знаю! Деревенские корни. Близость к земле. Пошли в дом уже!

– Подожди минуту, Свет. Я спросить хотел… Слушай, а кто они? Ну, дядя Михей с тётей Нюрой?

– В смысле кто?

– Ну не знаю… По профессии!

– Ой, слушай, Дим, зачем тебе лишняя информация? – нахмурилась Светлана. – Дядя Михей когда-то работал учителем истории. Потом его попёрли… Выпивал он одно время крепко, вот и попёрли. Потом уж на счетовода выучился и работал у нас в совхозе. Он, вообще, знаешь, хороший мужик. Умный, читает много. Историю нашего края хорошо знает, рассказывает классно. Хороший он… Только – слабохарактерный.

– А тётя Нюра?

– Она – при муже. И жена, и нянька, и оруженосец. На ней весь дом держится. Так, пошли уже, любопытная Варвара! Бегом!

Схватив своего нерасторопного парня за руку, Светлана потащила его за собой. Громко топоча и смеясь, они вбежали на веранду. В ту же секунду первые тяжёлые капли дождя, поднимая фонтанчики пыли, пали на землю. Раз, два, три… И вот уже забарабанило всюду, зажурчало, забулькало.

– Держись в жизни за меня, Данилов, а то или утонешь, или простудишься! – чуть насмешливо проговорила Светлана. Она была сейчас необыкновенно красива: рыжие волосы спадали на лицо, словно огненные волны. А зелёные глаза светились бесовским, развесёлым огнём. Димка привлёк девушку к себе и поцеловал в губы.

– Но, но! Без глупостей! – шутливо сопротивляясь, Света оттолкнула своего, вдруг ставшего настойчивым и решительным, кавалера. – Старики увидят, неудобно.

И тут же, как по заказу, из комнаты послышался голос Анны Ильиничны:

– Ребята, вы дома? Не промокли там? Идите чай пить.

* * *

Сияющий, будто солнце в июльский полдень, самовар пыхтел и посвистывал, раздувая пары.

– Димочка, тебе покрепче? Сахару сколько ложек? – хлопотала Анна Ильинична.

– Тётя Нюря, он уже большой мальчик! – попыталась прекратить это хлопотание Светка. – Сам всё возьмёт! Всё ж – на столе.

– Не права ты, Светка-конфетка, – попыхивая папироской, не отрывая глаз от газеты «Местное время», проговорил Михей Иванович. – За мужиком ходить надо, опекать да холить. А то, гляди, пойдёт туда, где теплее.

– От меня не пойдёт! – заявила Светлана. – И вообще, двадцать первый век на дворе, хватит домострой рекламировать!

Но взяла Димкину чашку, налила чаю, положила три ложки сахару, хорошенько перемешала. А затем снова поставила перед Дмитрием.

– Печенье, пряники? – спросила Света.

– Пряники… – смущённо пробурчал Димка. Парень сидел красный как рак. Ему было странно это: забота, возня с ним. Такой Светы Дмитрий ещё не видел. Чтобы прогнать неловкость, повисшую в воздухе, будущий врач обратился к Михею.

– Михей Иванович! Мне Света рассказывала, что вы учителем были, историком…

– Было такое дело, – перекинув папироску в угол рта, ответил Михей. – Вот ты хочешь людей лечить, как выучишься, а я хотел учить. А ещё больше хотел на кафедре остаться, о науке большой мечтал.

– А чем именно вы занимались как историк?

– Меня закат русского язычества интересовал, Дима. Знаешь, то время, когда язычество сменялось христианством. А ещё меня очень увлекало… ну это не совсем уже история. Это скорее культурология… В общем, интересовали мифы язычников. Вернее, не совсем даже и мифы. Ну, знаешь: лешие, ведьмы…

Тётя Нюра громко закашляла, сделав вид, что поперхнулась чаем. На самом деле – определённо подавая знак своему дражайшему супругу, чтобы закрывал эту нелепую, глупую тему. Но дядя Михей был подобен гусеничному вездеходу, попавшему в любимую, знакомую до камушка, борозду… И дядю Михея было уже не остановить.

– Тут у нас, Димка, места такие… – захлёбываясь от переполняющих грудь эмоций, быстро заговорил Михей Иванович. – Прямо клад, а не места! Ты про Горючий Пятачок слыхал?

– Горючий Пятачок? – Данилов на секунду задумался. – Нет, никогда не слышал. А что это – Горючий Пятачок?

– И про ведьму-страдалицу не слыхал? – В голосе дяди Михея послышалось удивление пополам с разочарованием. Переведя взгляд на Свету, он сердито проговорил, нахмурив брови: – Ты что же, Светка, жениху самого интересного не рассказала, а? Чем вы там вообще в городе занимаетесь?

– Не поверите, дядя Михей, учёбой! – съязвила Светлана. – Не до сказок!

– «Не до сказок»… – передразнил гостью Михей. – Сказки – важная штука, Конфетка. Да и сказки это или не сказки, тут ещё бабушка надвое сказала.

– Ну что ты пристал к детям со своей ерундой, пень бородатый! – прикрикнула на мужа тётя Нюра, шутливо хлопнув по плечу полотенцем.

– Встревать команды не было, женщина, – ответил Михей, даже не удостоив жену взглядом. – Хлеба лучше ещё нарежь, кончился же!

– Михей Иванович, а что за ведьма и Пятачок? Расскажите! – Димке отчего-то стало очень интересно. Какое-то прямо мальчишеское любопытство проснулось вдруг в обычно серьёзном и рациональном парне. Тут, в деревне, всё было иначе. Даже время текло иначе. Медленнее. Забывался город с его хлопотами, с диким ритмом жизни. И появлялось время на долгие разговоры, всякие пустяки – на мальчишеское, живое любопытство.

– Интересно? – хитро подмигнул левым глазом дядя Михей. – Ну, тогда слушай…

* * *

– Начну свой рассказ, Митяй, я аж с десятого века. Ты парень образованный, про Владимира Красное Солнышко и про крещение Руси, конечно, читал. Так вот. В те времена, как известно, начались гонения на язычников. Не очень-то жаловали новоиспечённые христиане своих, так сказать, оппонентов. Так вот. Согласно летописям, поселение на месте наших Островцов существовало уже тогда. Вернее, поселение было немного севернее, примерно в километре отсюда. А буквально метрах в ста от дома, где мы сейчас чаи гоняем, было языческое капище с идолами. По легенде, поблизости, в лесу, жила в хижине ведьма. Зла она людям здешним не чинила, напротив – лечила травами да заговорами и злых духов отгоняла. Но так уж вышло, что именно эта добрая женщина и пострадала от «охотников на ведьм». В те времена, как ты понимаешь, «охота на ведьм» было явлением отнюдь не условным…

Вся власть в наших местах тогда была в руках князя Владислава. Жесток был князь и вспыльчив без меры, за что и заслужил прозвище «Кровавый». Став христианином, Владислав принялся чинить расправу над бывшими единоверцами. А более прочих язычников ненавидел князь колдунов и ведьм. Якобы некая ведьма сглазила князя во младенчестве, отчего тот заболел и едва не умер. Ведьма была или нет, неизвестно. Про инфекционные заболевания люди тех времён не ведали, а потому во всех хворях винили ведьм, сглаз да злых духов. Потому, сменив своего отца Владислава Светлого, молодой князь обратил свой гнев, принесённый из детских лет, на местных знахарей и шаманов. «Колдуны» горели на кострах и улетали пеплом в небеса, а князь не унимался, всё больше входя во вкус. Дошла очередь и до лесной ведьмы. Подручные князя вытащили женщину из хижины, приволокли на капище и, привязав несчастную к деревянному идолу, долго пытали. Потом положили к ногам женщины вязанку хвороста и подожгли. Огонь быстро охватил всё капище. Лесная ведьма, добрая и сердобольная женщина, никогда не чинившая до той поры зла, обезумела от боли. Широко распахнув свои зелёные очи, принялась шептать она заклинания. И случилось то, чего её мучители, что стояли поодаль, наблюдая, как горит капище, совсем не ожидали. Словно бочонок пороха взорвался внутри пламени. Стена огня, взметнувшись вверх, понеслась, будто табун диких лошадей, на перепуганных княжеских подручных. Только один из палачей выжил, но сильно обгорел и лишился зрения. Он и рассказал всё князю, когда чудом сумел выбраться из леса. А ещё поведал, что слышал своими ушами, как ведьма прокричала, умирая: «Проклинаю вас, нелюди! И пусть в память об этом проклятье вечно пылает огнём место это!» Князь не отнёсся к рассказу обожжённого слепца серьёзно. Однако вскоре был отравлен своим младшим братом. Слепец умер. Возможно, это всё лишь сказка. Но я думаю, что начало истории, которую я тебе, Митрий, решил рассказать, было именно таким. Кстати: про ведьму эту лесную, сгоревшую на костре, знают многие в наших краях. Это сказание передают из поколения в поколение. Только зовут её у нас уже не лесной ведьмой, а ведьмой-страдалицей.

Дядя Михей на некоторое время замолчал, достал из пачки новую папиросу и закурил, пуская облака дыма. Потом обвёл взглядом своих слушателей. А слушали Михея Ивановича действительно все – и внимательно слушали. И тётя Нюра, которая, определённо, слышала эту историю уже не в первый раз, и Света.

– А дальше? – нетерпеливо спросил Данилов. – Вы сказали, что это начало истории. А дальше что было?

– Что, интересно? – Дядя Михей, насмешливо прищурив глаз, взглянул на Дмитрия из-под густых бровей. – А давайте, ребятишки, вначале прогуляемся. Знаете же, в любой науке не только теория должна быть, но и практика.

– Какая ещё «практика»? – воскликнула Анна Ильинична. – Ты что же, на Горючий Пятачок их потащишь, что ли? В дождь? Совсем с ума сбрендил?!

– Ну не сейчас, положим. А как дождь поутихнет, – спокойно, но с ноткой лёгкого раздражения в голосе проговорил Михей Иванович.

С Анной Ильиничной они спорили по любому поводу едва ли не сразу после свадьбы. И продолжалось это все без малого тридцать лет. Любили друг друга без памяти, жить друг без дружки не могли, но никогда в этом не признавались. А напротив, вечно спорили и ругались.