Текст книги "Чёртова дюжина"

«Освоение недр. Главное, чтобы в результате с Европой не произошло то, что с Землёй!» – Игорь вздохнул и машинально положил на поверхность пластикового колпака неожиданно тёплую ладонь. Прозрачный пластик слегка завибрировал. Игорь отдёрнул руку, отступил на шаг назад. Пластиковый колпак, который подобно панцирю накрывал сверху космический челнок, с шипением пополз куда-то вверх и назад. Спустя пару минут миниатюрный космический кораблик предстал перед изумлённым дирижёром. С таким же тихим шипением на левом боку челнока открылся небольшой круглый люк. Немного помедлив, молодой человек нырнул внутрь.

Это было удивительное ощущение. Игорь словно был капитаном маленького космического корабля. Он же был инженером и даже – старпомом. Похоже на игру, как в детстве, когда мальчишки представляют себя героями – капитанами, возясь с машинками и моделями кораблей. Хотя… Детство Старосельцева было иным. Оно, собственно, и детством как таковым не было. Детство – это бесконечные, нескончаемые игры. А у маленького Игоря была лишь одна игра – на скрипке. Вначале заставляли родители, потом сам себя. Мечта стать дирижёром огромного симфонического оркестра. А путь к этой мечте – трудный, до пота. Тут уж не до игр! И теперь он, Игорь Старосельцев, взрослый человек, словно доигрывал то недоигранное своё детство.

Игорь стал приходить сюда регулярно, как только выдавалось свободное время. Тихонько прокрадывался на верхнюю палубу. Ждал, прислушивался, не идёт ли кто. И лишь затем, открыв дверь фальшивым ключом, нырял в страну детства, которого у него не было.

* * *

– Пятиминутная готовность! – грянуло, словно выстрел, пронзив мозг. Игорь проснулся, вскочил и нелепо заметался в тесном пространстве своего «кораблика». – Малым отрядам приготовиться к посадке в челноки, согласно плану.

– Чёрт… – Старосельцев, схватившись за голову, с ужасом смотрел на открытый люк, в пустом пространстве которого через минуту-другую возникнет фигура в скафандре. – Они же сейчас садиться в челнок будут, а тут – я! И какого дьявола я сюда именно сегодня попёрся… Пафнутьев меня теперь точно убьёт. В космос выкинет. Без скафандра. Может, хоть из челнока в «предбанник» вылезти? Сделаю вид, что впервые сюда попал…

Игорь бросился было к люку, но споткнулся о предательский ремень безопасности и растянулся на полу. Падая, молодой человек пребольно ударился обо что-то локтем. В тут же секунду люк мягко, с тихим шипением, затворился, а челнок принялся мелко вибрировать. На приборной панели зажглись и замигали сотни огоньков, а бархатистый контральто робота-пилота проговорил:

– Займите места согласно предписанию. Приготовьтесь к взлёту. Конечная точка маршрута – район «34» на поверхности Европы.

– Нет, только не это… – прошептал Игорь, чувствуя, как тело тяжелеет и с небывалой силой вжимается в спинку пилотского кресла. Перед глазами замелькали цветные точки, которые постепенно слились в полосы. А потом всё внезапно изменилось. Появились лёгкость, ощущение полёта. Небывалой свободы. Игорь осторожно повернул голову и посмотрел через стекло кабины пилота. Космос. Он видел эту страшную и манящую тьму и раньше, но никогда не ощущал вот так, всем телом. Он плыл в космическом мраке, будто в море. Вдали осталась махина «Красноярска», а поверхность Европы, похожая на глыбу льда, исчерченную разноцветными полосками, напротив, приближалась всё быстрее и быстрее.

Удар! Челнок плавно подлетел вверх, а затем снова упал на лёд, нескладно завалившись на бок.

– Это всё происходит не со мной, – прошептал Игорь и потерял сознание.

Между тем на высоте более двухсот километров, на борту космического корабля «Красноярск» капитан Пафнутьев распекал своих подчинённых. Выстроившись в рядок, потупив взгляды, словно провинившиеся школьники, старпом, зам по безопасности и командир группы десанта молча слушали, как извергается потоками трёхэтажной брани грозный вулкан по имени Николай Иванович Пафнутьев. В какой-то момент зам по безопасности, или попросту – ЗПБ, лысоватый толстяк неопределённого возраста с малосимпатичной фамилией Козлов, открыл было рот, однако старпом незаметно, но очень больно саданул коллегу локтем в бок. ЗПБ рот тут же закрыл. Гончар знал капитана много лет: Пафнутьеву надо было дать вволю погрохотать. А потом, переждав стихийное бедствие, можно было обсуждать сложившуюся ситуацию спокойно и конструктивно. Пафнутьев замолчал, дабы перевести дух. Это было хорошим знаком. Опытный старпом повторно ткнул ЗПБ локтем. Тот, вежливо кашлянув пару раз в кулак, заговорил:

– Капитан, мы вовсе не снимаем с себя ответственности…

– Ещё бы вы снимали, – ответил Пафнутьев, обведя тяжёлым взглядом подчинённых. Глаза у капитана были уставшие, почти больные. – Ответите ещё и за то, что на космическом корабле какой-то сопляк с низшим уровнем доступа забрался в шлюз челнока. И не в первый раз, видимо, забрался! И за то, что челнок был оставлен в режиме полной готовности, без всяких кодов. За всё ответите. Но – потом. А сейчас: мнения. Слушаю вас.

– О колонизации потом думать будем, Николай Иванович. Сперва искать мальчишку надо! – чуть понизив голос, доверительно проговорил Богдан Гончар. – Нас с вами за это дело… Сами знаете! Сколько лет в одной упряжке. Спишут по выслуге, и всего делов! Возраст-то что у вас, что у меня… Да и дурошлёпа этого жалко. Кем он там был, скрипачом?

– Дирижёром, – ответил капитан. А потом внимательно взглянул на своего старпома и добавил: – Прежде всего – мальчишку жалко, Богдан! Прежде всего! Ты чего, а?

– Так. Ну шо Богдан, шо! – когда Гончар волновался, в его речи проскакивали слова из родного украинского языка. – Мыкола, ты тоже… Не робий из меня гада-то! У меня трое сыновей вообще-то! Таких же вот, как этот музыкант, балбесов. Всё никак в жизни не определятся. Робит гада из меня… Нашёл, понимаешь, тоже…

– Ну! – Капитан дружески хлопнул старинного приятеля по плечу. – Что и следовало доказать! Старший помощник тоже считает, что прежде всего нужно искать нашего потеряшку. А выпрут нас с тобой, Богдаша, на пенсию раньше срока… – добавил капитан, чуть понизив голос. – Приеду к тебе на хутор – пчёлок выращивать.

– Разрешите высказать мнение, господин капитан? – громко отчеканил командир группы десанта Тимур Ахметов, смуглый мускулистый мужчина лет тридцати.

– Разрешаю. Излагайте, – кивнул Пафнутьев.

– Мы вполне можем делать это одновременно: высадить первые три группы и искать… – Ахметов запнулся.

– Старосельцева, – подсказал старпом.

– Так точно, Старосельцева. Каждая группа возьмёт по портативному биосканеру, настроенному на волновой диапазон человека. Мы же примерно знаем район посадки челнока, так? В тот же район сядем и мы. А вы с корабля, опустившись на предельно допустимую высоту, будете ощупывать поверхность Европы в заданном районе лучом корабельного биосканера. Так мы найдём Старосельцева гораздо быстрее.

– Дело говорит десантура, а, Мыкола? – Гончар чуть заметно подмигнул старому товарищу. Верно же, а?

– Не мельтеши, Богдан! – раздражённо отмахнулся Пафнутьев. – Дай подумать момент.

На мостике повисла ватная тишина. Словно в пустой химической лаборатории. Капитан задумчиво теребил левую бровь. Остальные – молча ждали. Наконец Пафнутьев нарушил молчание:

– Добро. Ахметов, готовьте ваши группы. Вы, Гончар, помогите Козлову в организации работ по сканированию поверхности Европы. Всё, за работу! Свободны!

* * *

– Не может быть. Я сплю, или… Нет, сплю! Сейчас открою глаза и увижу потолок своей каюты. Раз, два, три!

Потолка не было, ибо не было самой каюты. Было тесное пространство челнока, которое после падения его на бок стало ещё теснее. Игорь, опираясь на локти, подполз поближе к стеклу пилотской кабины и выглянул наружу.

Когда-то, ещё на Земле, Старосельцев немного читал в интернете об этом ледяном спутнике Юпитера. Открыта Европа была Галилео Галилеем. Размером этот спутник Юпитера меньше Луны. Поверхность изо льда, почти нет кратеров…

Кратеров поблизости не было. Зато были огромные трещины, пересекающие вдоль и поперёк гладкий синеватый лёд. Словно морщины лицо столетнего старика. Бесконечная ледяная пустыня. Будто на Северном полюсе. Или в Антарктиде. Дикая и прекрасная.

Игорю вдруг невозможно захотелось выбраться наружу, побродить по этим вековым льдам. Надо смотреть на ситуацию трезво и по-мужски. Его ведь вряд ли будут искать. А если и будут – маловероятно, что найдут. Или найдут, но уже превратившегося в ледяную мумию, жалко скрючившуюся в кабине челнока. Жалко… Так же жалко, как он проживал всю предыдущую жизнь. Планы, ожидания, надежды. Несостоявшийся музыкант, несостоявшийся дирижёр. Ни семьи, ни друзей. А ведь сейчас он может стать кем-то настоящим! Тем, кто первым ступит на поверхность Европы. Ведь тех американцев, что в незапамятные времена прогулялись по Луне, помнят и сейчас. Может, и его будут помнить?

Так… Прежде всего: что там, снаружи? Разрежённая атмосфера, очень много кислорода. Холодно. Очень холодно! Минус 171 градус Цельсия: полнейший кошмар! Неверный, наверняка очень скользкий грунт. Коварные трещины, в которые легко провалиться. Но! Если он облачится в десантный скафандр «С-5» и пристегнёт себя длинным тросом к борту челнока, то отчего бы не прогуляться? Игорь усмехнулся: «Круиз по Европе пешеходный. Горячие предложения».

Трос змеился по голубому льду, а Игорь медленно шёл, с каждым шагом всё больше и больше удаляясь от челнока. И странное дело, страх, сжимающий душу в комок, в скором времени сменился чувством невероятного освобождения. Игорю хотелось кричать во всё горло, петь, но при первой же попытке сделать это у него сильно, до боли, заложило уши. Свобода, свобода… Но вскоре у этой свободы наметились чёткие границы: путь Старосельцеву преградила огромная, не менее ста метров шириной, трещина. Глубину разлома в поверхности спутника, очень похожего на след от исполинского топора, даже представить было трудно. Преодолевая страх, Игорь осторожно опустился на корточки и заглянул в ледяную бездну. Стены разлома были странно гладкими, словно отполированными, и переливались всем оттенками синего, зелёного и фиолетового. Далеко внизу, на самой глубине, тонкой ниткой струился нескончаемый золотой поток.

– Золото? Здесь?!

Игорь осторожно лёг на живот, подполз к краю обрыва. Так, что его голова свесилась над бездной.

«Хорошая штука „С-5“, – подумал вдруг Старосельцев. – Не то что какой-нибудь банальный „С-1“ или „С-2“!»

Скафандр и правда был невероятно удобным: лёгким, тонким и предельно функциональным. А ещё у «С-5» было одно интересное свойство: тактильная проводимость. Любой предмет и поверхность космический десантник чувствовал, словно голой кожей. Игорь, лёжа на животе у самого края бездны, ощущал поверхность под собой во всех мельчайших деталях: лёд был слегка шершавым, бугристым. Любое агрессивное механическое, термическое или химическое воздействие внутренние системы «С-5» моментально блокировали. Лучшие умы Земли работали над созданием этого чудо-скафандра, и результат вполне оправдал все ожидания.

Золотой поток внизу вдруг причудливо изогнулся и стал подниматься вверх. Он словно отталкивался от стен разлома, бросая себя вверх, всё выше и выше. Будто живой. Более того – казалось, он обладал неким подобием разума. Золотой поток определённо стремился вверх не случайно. Он двигался к нему, Игорю.

«Бежать… Надо бежать…» – медленно и лениво проползло в сознании молодого дирижёра. Река жидкого золота внизу будто влекла его к себе. А может, и не золота, но всё равно притягательно прекрасная. Игорю вдруг захотелось нырнуть в это переливающееся нечто, как в настоящую земную реку. Нырнуть и раствориться без остатка. Или же – растворить это нечто в себе. С пронзительной ясностью Старосельцев ощутил, что прежняя жизнь закончилась. И возврата нет.

– Ну и пусть! – мысленно махнул рукой Игорь. – Вот только оркестр… Большой, симфонический. Никогда он не будет послушно повиноваться взмахам моих рук. А жаль, очень жаль.

Крупная слеза медленно сползла по щеке молодого дирижёра, на секунду отразив в себе приближающийся золотой поток.

* * *

На борту космического корабля «Красноярск» был объявлен чрезвычайный режим. Только что с поверхности Европы поступил странный, обрывистый сигнал: треск, шипение, отчаянный крик ужаса, а потом – тишина. Полное радиомолчание. Все попытки выйти на связь с челноками ничего не дали.

– Николай Иванович! – свистящим шёпотом произнёс старпом, обращаясь к капитану. – Объявлять по судну боевую готовность номер один?

– Подожди, Богдан. – Капитан, близоруко прищурившись, нагнулся ближе к обзорному монитору, словно пытаясь на нём что-то разглядеть. – А это что, сынок? Что ж ты! Я своими старыми глазами вижу, а ты молодыми – нет…

– Точно! – невольно вскрикнул дежурный связист, совсем юный мальчишка, голубоглазый и светловолосый. – Есть… То есть, извините, господин капитан… То есть – есть движение! Челнок отделился от поверхности спутника. Скорость – средняя. Зигзагом движется, словно вслепую.

– Только один? – спросил зам по безопасности, вытирая платком пот с полного лица. – Почему один?

– А вот сейчас прилетит, и спросим, – ответил Гончар. А потом, нажав кнопку связи, скомандовал: – Готовим шлюз номер три!

Оказывается, даже лишившись глаз, десантник способен выполнить задачу. Даже когда у него сломаны почти все кости и обожжена добрая половина кожи. Иван Лемешев, самый молодой в группе Ахметова, продолжал упорно жить, чтобы выполнить поставленную перед ним командиром задачу. Он сумел довести челнок, третий, единственный уцелевший из четырёх, до «Красноярска» и пришвартоваться к шлюзу. Лежа на операционном столе в медотсеке, Ваня потребовал капитана. А когда Пафнутьев пришёл и склонился над ним, десантник заговорил, время от времени облизывая запёкшиеся, окровавленные губы.

– Капитан! Я не псих, поверьте! Она – живая, Европа – она живая… Мы, когда высадились, мы это… До трещины дошли, а оттуда что-то поднялось, золотое такое. К нам двигаться начало. И командир велел… Предупредительный огонь, короче. А она, штука эта, она словно сама оружием стала! Резала всех, словно ножами огромными, словно мечами. На куски… прямо. А меня это… Ударило и обожгло сильно. Я упал, а потом к челноку пополз. Скафандр разгерметизиро… но я… всё равно… Улетайте! Оно живое! Оно не даст нам там ничего де… Уле…

Иван умер. На его юном лице застыла странная, почти детская, удивлённая улыбка. Детская… будто и не он, проявляя нечеловеческое мужество, летел, чтобы предупредить своих.

– Почему у него связь не работала? – спросил капитан. Он всё глядел на мёртвую улыбку Вани, не мог оторвать взгляда.

– Да оплавлено там всё, Николай Иванович! – ответил старпом. – А вот двигатель – в полном порядке. Странно.

– А они хотели, чтобы он улетел, – сказал капитан. Сделав усилие, он смог наконец отвести взгляд от лица мёртвого мальчишки. – Хотели, понимаешь?

– Кто? – не понял Гончар.

– Они, – ответил Пафнутьев. – Они.

В медотсек вдруг кубарем влетел дежурный связист. Красный как рак и изрядно перепуганный.

– Господин капитан! – закричал связист. – Там от Европы стрелы какие-то отделились! Золотые! И в нашу сторону движутся!

– Объявить по всем отсекам, – сухо и чётко произнёс Пафнутьев, – немедленно улетаем. Быстро! По всем отсекам, я сказал!

С тех пор миновало без малого тридцать лет. Все уже и забыли о бесславном полёте судна класса «А-17» с таёжным названием «Красноярск».

За все эти годы к Европе не приближался ни один корабль. Экспедицию считали погибшей, а новые полёты на спутник Юпитера были признаны нерациональными и опасными. Вопрос о «необходимости смягчения требований к кандидатам в космонавты-стажёры» пересмотрели на собрании большого совета почти сразу после возвращения «Красноярска». Активный набор зелёных рекрутов с очень приблизительными данными для космических полётов был прекращён. Требования были снова ужесточены.

Капитан Пафнутьев и старпом Гончар вышли в отставку сразу по возвращении судна «Красноярск» на Байконур. Тело десантника Ивана Лемешева доставили на малую родину, в Тверь, и с почестями предали земле.

Лишь в 2071 году на мёрзлый грунт Европы снова опустился земной челнок, принадлежащий кораблю ВКЦ «Велес». Группа исследователей отправилась в свободный поиск. То, что увидели изумлённые космонавты, отойдя от челнока примерно на полкилометра, было настолько невероятным, что не вписывалось ни в одну из систем и теорий, придуманных человечеством за долгие тысячи тысяч лет своей истории. За невысоким хребтом, у подножия одинокого кратера стоял город. Он был удивительно и странно похож на земной. Только всё в этом городе состояло не из камня или дерева, а из субстанции, напоминающей золото. Расплавленное, жидкое, легко трансформирующееся золото. В центре города находился парк с большой летней сценой. И удивительные звуки музыки неслись со сцены. Лёгкие, воздушные. Поют трубы, гремят барабаны, постанывают виолончели. Скрипки заливаются майскими соловьями. Золотые трубы, золотые скрипки, золотые виолончели… И музыканты, что совершенно поразительно, тоже из золота. Дирижёр же, худощавый и седой, – единственный реальный, живой человек в этом странном, искусственном мире. Прикрыв глаза, словно во сне, он поднял руки… Взмах! Словно крыльями. И золотой оркестр зазвучал с новой силой.

Забытая дверь

Александр Иванович Васильев, мешковатый пятидесятилетний мужчина, задумчиво бродил по пустым комнатам дома номер пять по улице Соляная. Всё вокруг: выцветшие обои, висящие на стенах чёрно-белые фотографии и календари двадцатилетней давности, старые вещи, разбросанные то там, то сям, – казалось ему знакомым и незнакомым одновременно. Странное чувство… А ведь это был его родной дом. Дом, в котором он вырос. Родовое гнездо, так сказать. И гнездо это доживало последние свои часы. Дом готовят к сносу. Обойдя комнаты, Васильев вышел на веранду. Тут царили ещё большая разруха и запустение. Внезапно Александр Иванович вспомнил о маленьком чемоданчике, который в детстве ему казался едва ли не ларцом с сокровищами. В чемоданчике этом хранились рыболовные крючки всех размеров, леска, разноцветные поплавки: отец ещё в молодости привёз их из Варшавы. Александру Ивановичу отчего-то страшно захотелось разыскать чемоданчик, о котором он много лет даже не вспоминал. Только для этого придётся разобрать целую груду вещей. Основательно вспотев и задыхаясь от пыли, мужчина увидел наконец в углу покрытый паутиной заветный чемоданчик. Тут внимание Александра Ивановича привлекла выкрашенная бледно-голубой краской дверь, ведущая прямиком во двор. Дверью не пользовались уже очень и очень давно. Отец забил её гвоздями, когда Саша был в армии. Со временем про дверь эту все забыли, а угол веранды был превращён в склад вещей, что «сейчас, может, и не нужны, но когда-то могут и пригодиться». Оттащив в сторону заржавевший от времени велосипед «Школьник», на котором он гонял по улицам и пустырям до восьмого класса, Васильев положил на дверь ладонь. Голубая краска пристала к коже, и он рассеянно отряхнул руки. Затем, повинуясь неожиданному порыву, надавил на дверь плечом.

«А хорошо бы сейчас, как много лет назад, широко распахнуть эту старую дверь. А потом сбежать, грохоча каблуками, по скрипучему крылечку во двор», – подумал Александр Иванович, улыбнувшись своим неожиданным, весёлым, глупым мыслям.

Посреди двора росла огромная, старая, раскидистая яблоня. С одной из её толстых ветвей свисали самодельные качели, на которых маленький Шурик так любил раскачиваться взад-вперёд, болтая ногами и весело распевая песенку из мультфильма про кота Леопольда.

Пыхтя от натуги, мужчина вновь навалился на дверь. Из щели между дверью и косяком посыпался различный мелкий мусор. Несколько насмерть перепуганных пауков умчались прочь.

– Ну давай же! – рычал, словно медведь, Александр Иванович. – Раз, ещё раз!

Наконец ржавые гвозди не выдержали, и дверь распахнулась. Васильев едва ли не кубарем скатился по крыльцу и…

Качели тихонько покачивались под дуновением ветерка на прежнем месте. Пёс Трезор, лениво виляя хвостом, выбрался из будки, щурясь на солнце, и тихонько гавкнул, словно здороваясь. Александр Иванович вздрогнул. Ему захотелось ущипнуть самого себя, чтобы проснуться. Трезора не было в живых уже много лет. Он околел от старости, когда Саша заканчивал школу. Отец закопал труп верного Трезора как раз под этой вот яблоней.

– Стоп! – громко сказал Васильев сам себе. – Что-то не так! И вокруг, и со мной. Мужчина осторожно поглядел вниз, потом осмотрел себя. Короткие штанишки, футболка с волком из «Ну, погоди!». На ногах – сандалии. А на голове, вместо маслянисто лоснящейся лысины, копна светлых волнистых волос, вечно взъерошенных и не признающих власть никакой расчески. Человек посмотрел вниз: земля как будто стала гораздо ближе. Поднёс к лицу руки: маленькие, все в ссадинах и пятнах чернил.

– Не может быть! Нет, нет… Это – бред!

Васильев попятился, быстро поднялся по крыльцу и захлопнул за собой дверь. Куча хлама на полу, у стены – ржавый велосипед, лучи солнца, что, пробиваясь сквозь пыльные стёкла веранды, освещают всё это «великолепие». Александр осторожно провёл ладонью по лицу, затем – по голове: трёхдневная щетина на подбородке, лысина. Всё – на месте! Но не могло же это просто померещиться! Ему, взрослому осторожному человеку, предельно здравомыслящему и непьющему.

Мужчина снова осторожно, с тихим скрипом отворил дверь. Медленно спустился во двор. Качелей уже не было, Трезора – тоже. Тихо зудели комары. Веяло прохладой. Вечер. Тихий летний вечер. Александр сделал шаг, другой. Идти отчего-то было очень легко. Шаг лёгкий, пружинистый. Будто и не было груза прожитых лет. А живот, что подобно большому безобразному шару двигался всегда несколько впереди своего хозяина, сейчас отчего-то совсем не давил на брючный ремень. Васильев снова был прежним Шуркой: ловким, сильным, поджарым.

– Саша… – произнёс где-то совсем близко знакомый голос.

Маринка! Этого же быть не может! Она ведь уехала в другой город много лет назад, не оставив ни адреса, ни номера телефона. Они с Мариной тогда поссорились, жутко поссорились из-за каких-то пустяков. Впрочем, чаще люди и ссорятся из-за пустяков. Маленьких, ничтожных. И делают глупости. Большие, часто – непоправимые.

– Марина? – осторожно позвал он.

Девушка стояла за невысоким штакетником, положив на него свои тонкие, изящные руки. На ней было то самое белое платье, как в тот день, когда они виделись в последний раз. Александр подошёл к штакетнику и тоже положил на него руки. Рядом с Мариниными.

– Это ты… – произнёс он. И, словно не веря, громко повторил: – Это – ты!

– Я, – сказала Марина и, слегка нахмурив густые чёрные брови, добавила: – Васильев, а кого ты тут ещё собирался увидеть?

– Я всегда хотел видеть только тебя, – сказал Александр. И он сказал это так по-особенному искренне, что девушка покраснела.

– Ты идёшь, Саш? – спросила Марина, опустив глаза. – Мы ведь на реку собирались, помнишь?

Александру отчего-то стало вдруг страшно.

«А вдруг эта Марина – вовсе и не Марина, а призрак, привидение! – подумал Васильев, от волнения у него застучало в висках. – Вдруг это мой предсмертный бред? На самом деле я лежу сейчас на полу, на веранде, среди дурацкого хлама, и помираю от сердечного приступа. А это всё – миражи из прошлого, что являются перед смертью».

Александру страшно захотелось очнуться и оказаться в нормальной, привычной жизни.

– Марин, я сейчас… – сказал он, медленно пятясь в сторону двери.

– Саш, ты куда? Что с тобой? – голос у девушки звучал взволнованно.

– Я скоро. Взять надо… Вещь одну!

Быстро взбежав по ступенькам, Александр хлопнул дверью. Некоторое время, зажмурившись, держал её за ручку изнутри. Словно боялся, что существо, притворяющееся Мариной, единственной девушкой, которую он любил в жизни, войдёт вслед за ним. Потом, устыдившись своего глупого страха, Александр отпустил ручку двери.

– От чего я бегу? От собственного детства, от юности? От времени, когда я был счастлив? И куда я бегу? В некое «сейчас». А что в этом «сейчас» у меня есть? Нелюбимые жена и работа, взрослые дети, которым я не нужен… Нет! Я не хочу этого «сейчас»!

И Александр снова распахнул дверь и шагнул на крыльцо. Но… Тут всё снова изменилось. Не зудели комары, не веяло прохладой. И – Марина. Её не было. На том месте, где ещё совсем недавно стояла девушка, опершись на штакетник могучими ручищами, возвышался огромный детина в зелёной бейсболке и зелёной же спецовке. Вид у детины был угрюмый и откровенно скучающий. Завидев Александра, тип заметно оживился.

– Эй, хозяин! Ну ты где ходишь? – недовольно осведомился детина. – Вообще, знаешь, так дела не делаются! Ты мне что сказал? Ты мне сказал, что тебе там книжки какие-то посмотреть надо, фотографии… Я в положение вошёл, хоть у меня сегодня ещё два объекта на снос. Техника простаивает…

Здоровяк махнул ручищей в сторону могучего, под стать хозяину, гусеничного крана, чем-то напоминающего помесь слона и динозавра. На конце стрелы огромной машины, на тросе, мерно покачивался большой чугунный шар. Словно маятник, который отмерял последние минуты жизни дома. Последние минуты существования удивительной двери в светлые дни, в прошлое, в которое Александру Васильеву больше не будет дано заглянуть даже на мгновение и по которому он будет отчаянно скучать до конца своей жизни.