Текст книги "Чёртова дюжина"

– Скоро дождь кончится, Нюр. Минут пятнадцать, и всё. Так ведь, Свет? – Дядя Михей внимательно посмотрел на свою молодую родственницу. – Минут пятнадцать?

– Я-то откуда знаю? – удивлённо ответила Света, пожав плечами. – Пятнадцать или двадцать…

– Ну, не знаешь так не знаешь! – махнул рукой дядя Михей. – Надо бы самовар подогреть, а, Нюр? Перед выходом ещё по кружке чаю дёрнуть. А, как считаете, молодёжь?

* * *

Дождь кончился, и выглянувшее из-за серых туч солнце немедленно принялось выпаривать из земли подаренную небом воду. Воздух стал тяжёлым, будто ватная подушка, и противно-удушливым. Бесчисленный рой комаров-кровососов с воинственным писком атаковал путников. Последние дома и огороды остались позади, и по обе стороны дороги потянулись зеленеющие луга. Димка со Светой поспешали за дядей Михеем, стараясь не отстать. Да куда там… Молодые люди обливались потом, посекундно отбиваясь от приставучих комаров и поскальзываясь на размытой дождём дороге. Михей Иванович же, лёгкий, бодрый и свежий, словно советский инженер после отпуска на море, насвистывая развесёлый мотивчик, быстро семенил впереди.

– Не отставайте, ребятишки! – громко произнёс Михей, не оборачиваясь. – А то комары сожрут.

– Да уже сожрали. – Дмитрий с остервенением залепил себе звонкую пощёчину, тут же превратив добрых полсотни комаров в кровавую чёрную кляксу. – Не отставайте, как же… Не деревенский мужик, а олимпийский чемпион по ходьбе какой-то! – добавил Димка уже шёпотом.

– Чемпион не чемпион, а тебе, Митяй, фору легко дам, – усмехнулся дядя Михей. – Делай зарядку по утрам, студент, и не будешь отставать. Как я, под радио.

– И как он услышал-то? – так тихо, как только мог, прошептал Димка, обращаясь к Свете. – Вот ушастый, а…

– Ну, как-то услышал, – ответила Светка. – А про зарядку он прав, между прочим!

Луга закончились, и дорога змеёй нырнула в лес. В начале – сорный, мелколиственный, а потом – сосновый, корабельный. Где-то поблизости молотил-колотил по стволу дятел. Попискивали пеночки, гадюка шуршала в траве. И громко, на все лады, базарно ругались сойки, будто недовольные появлением чужаков.

Дорога постепенно измельчала и обратилась поросшей кислицей и подорожником тропой.

– Пришли, ребятки! – голосом циркового конферансье произнёс дядя Михей. И тут же, словно кто-то быстро поднял зелёный занавес, лес кончился, и перед ними открылась большая, залитая солнцем поляна. Сопровождаемые своим лесным проводником Михеем, ребята осторожно вышли на поросшую короткой, колючей травой пустошь. Странная, ватная тишина окутывала всё вокруг. Ни голосов птиц, ни шума ветра. Словно некий невидимый барьер ограждал поляну от звуков окружающего леса. Посреди поляны безобразной грудой высились обугленные останки деревянного строения, чем-то отдалённо напоминающего древнерусский терем.

– Что это, дядя Михей? – отчего-то шёпотом, ёжась и озираясь, произнесла Светлана. Беспокойно ей было тут, маетно. Видя это, Димка подошёл к девушке и крепко взял за руку.

– А это, ребятишки, Горючий Пятачок. Тот самый. Впрочем, – покручивая левый ус, сказал Михей Иванович, – давайте по порядку. На чём мы с вами остановились-то? Помните, товарищи студенты?

– На князе Владиславе, что воспользовался конфликтом между христианами и язычниками, и на ведьме-страдалице, которую сожгли подручные князя, – словно отличник-пионер, отвечающий домашнее задание, отчеканил Дима. – Мы на десятом веке остановились.

– Ну что же… Пойдём дальше. На месте этом, бывшем капище, возвели деревянную церковь. И все, конечно, скоро позабыли и о сожжённой ведьме, и об её проклятии. Потянулись годы, затем – века. В тринадцатом веке пришла на Русь беда, которой раньше не ведали: нашествие татаро-монгольское. Именно тогда и вспомнили жители этих мест о Горючем Пятачке, когда церковь деревянная, построенная на месте капища, сгорела от зажжённой стрелы, пущенной из лука кочевника. Сгорела вместе с настоятелем и дюжиной баб и детишек, что прятались от монголов в храме. Тогда тут, на месте этого леса, было селение Большие Островцы. Потом селение исчезло, на его месте вырос лес, а село Малые Островцы, что располагалось неподалёку, постепенно стали называть просто Островцами.

Теперь, ребятки, опустим без малого семьсот лет. Ни в архивах, ни в народных легендах нет ни единого упоминания о Горючем Пятачке. А снова всплывает проклятое место это уже в двадцатом веке. Здесь лет двести никто не жил. Потом вырос хутор. Принадлежал он местному богатею, или, как тогда говорили, кулаку. Добротный домище, бревно к бревну, несколько коров. Дом после революции реквизировали. Местные активисты сделали в нём музей атеизма. Который…

– Тоже сгорел, – задумчиво проговорила Светлана.

– Точно. Вместе со сторожем. В поджоге тогда подозревали бывшего хозяина хутора, кулака, сбежавшего из-под стражи. Дом тогда сгорел не до основания, его смогли отстроить. Да только простоял он недолго. В войну в нём располагался партизанский штаб. Немецкий самолёт сбросил бомбу и…

Дядя Михей замолчал и принялся раскуривать папиросу. Света с Димкой терпеливо ждали, пока он продолжит свой рассказ.

– А дальше было так. В девяностые годы приехал бизнесмен один. Толяном звали. Ну как бизнесмен? Бандит отъявленный! Денег у этого самого Толяна была уйма. Чего он тут только не устраивал: и охоты с собаками, и бани с девками. А потом решил бизнесмен Толян построить на этом месте дом, точную копию древнерусского терема. В общем…

Дядя Михей сплюнул на ладонь, затушил в слюне папиросу.

– В общем, сгорел он через неделю, терем этот. И То-лян вместе с ним. Милиция тогда приезжала, то-сё. Только не шибко старательно они искали, потому как были уверены, что сожгли Толяна прежние кореша, с которыми тот не поделился.

– Похоже на правду. Для девяностых – обычная история, – сказал Дмитрий.

– Так-то оно так, только вот какое дело. У Толяна ходил в «шестёрках» один местный парень, Сёмка. Поручения разные мелкие выполнял. Так вот: Сёма этот тоже был в доме, когда тот загорелся. И сумел чудом сбежать. Только вот никаких поджигателей он не видел. Зато видел женщину рыжеволосую. И была она, женщина эта, будто из дыма, а не из плоти и крови. Полупрозрачная вся. Якобы про какое-то проклятие кричала, кулаком грозя. Такие вот дела, ребятки.

* * *

– Свет… Спишь?

Димка осторожно прикоснулся к плечу девушки. Она, конечно же, сразу проснулась, но некоторое время упорно не желала открывать глаза.

– Спишь, а?

– Данилов, ты анекдот такой знаешь, а? Про двух зеков: «Спишь?! Спишь?! А, ну спи, спи…», – произнесла Света скрипучим со сна голосом и распахнула наконец свои зелёные очи. Выражение очей было весьма недовольным. Сердитым даже.

– Извини, я просто сказать хотел… – принялся шёпотом оправдываться Дмитрий.

– Что ты меня любишь, надеюсь? А иначе, Данилов… – Света поднесла к носу Димки свой маленький костистый кулачок. – Иначе, Данилов!

– Нет, ну это – конечно, люблю! – спешно, словно обвиняемый на допросе, заговорил Дима. – Но я про другое. Я выйти хотел. Вот и разбудил тебя, чтобы сказать.

– Куда выйти? В туалет? И разбудил меня, чтобы это сообщить?

– Да нет. Туда. Ну где мы были. Мне, знаешь, что-то покоя не даёт всё это: духи всякие там, ведьмы. Нет, я не верю, конечно! Не научно, и вообще… Но всё же захотелось взглянуть ещё раз. Прям перед рассветом. Я читал где-то, что всякая нечистая сила в это время активизируется…

Света всё же исполнила свою угрозу: с силой ткнула своему парню кулачком в бок. От неожиданности Димка ойкнул, схватился за бок и чуть не свалился со скрипучей двуспальной кровати, которую им со Светой выделили хозяева. Поначалу тётя Нюра недовольно морщилась: не венчаны, мол, и даже не расписаны, но под нажимом Михея Ивановича сдалась и застелила стоявшую на обширной веранде «двуспалку» чистым бельём.

– Ты чего, Кудряшенко, совсем озверела? – возмущённо зашипел Дмитрий. – Там вообще-то печень! Хотя куда тебе, бывшей троечнице, такое знать…

– Это кто тут троечница?! – настала очередь возмутиться Светке.

– Да ты, кто ещё. Поди, по биологии и химии выше тройки никогда не было.

– Так, Данилов, я сейчас ещё раз двину!

– Правду никто не любит, – значительно произнёс Димка, а потом расплылся в улыбке и добавил: – Ладно, Свет, извини. Пошутил я.

Осторожно, стараясь поменьше скрипеть, Дмитрий спустил ноги на пол, встал и пошлёпал в полутьме туда, где висела его одежда.

Света прикусила губу, помедлила несколько секунд, раздумывая, а затем сказала:

– Погоди, я с тобой.

– Так и думал, что ты так скажешь! – ворчливо отозвался из полутьмы Димка. – Ладно, одевайся. Жду тебя на улице.

Дорога до Горючего Пятачка показалась молодым людям маленьким приключением. Ночь всё окрашивает в иные цвета. Знакомое становится незнакомым. В обычном видится невероятное. Ночной чудак козодой, вспорхнув с земли, парил над путниками, будто сопровождая. Огни светляков мерцали в казавшейся иссиня-чёрной траве. Заунывный голос ушастой совы доносился из придорожных кустов.

Когда Дмитрий и Светлана вошли в лес, их с головой окутала тьма. Они словно попали в тёмный туннель, и дальнейший путь до Пятачка проделали едва не на ощупь. Но стоило им выйти на поляну, белый холодный свет ударил в глаза, заставив зажмуриться. Подобно двум молодым, неопытным актёрам, впервые вышедшим на сцену, ребята стояли, держась за руки, не решаясь идти дальше.

– Ну что? Пошли, что ли? – неуверенно произнёс Димка и первым двинулся вперёд. Света, не отпуская Димину руку, последовала за ним, поминутно оглядываясь. Нехорошее предчувствие, тяготившее Светлану с момента выхода из дома, усилилось. Девушка никак не могла понять, что это было за ощущение. Что-то совершенно иррациональное и незнакомое.

– Дим, погоди… – Света с силой сжала Димкину ладонь в руке. – Не ходи дальше!

– Почему? – с удивлением взглянул Дмитрий на свою девушку.

В ту же секунду развалины, бывшие когда-то домом горе-бизнесмена Толяна, вспыхнули, словно подожжённый спичкой сухой трут. Языки пламени заплясали, запрыгали, будто полоумный шут на деревенском празднике. Дмитрий и Светлана невольно отступили назад. Огонь был столь жарким, что обжигал кожу на лице.

– Димка, пойдём отсюда! Пойдём, быстро!!!

Светлана изо всех сил рванула Дмитрия за руку, увлекая за собой, вон с поляны. Парень пытался сопротивляться, но куда там, откуда у хрупкой девушки только такая сила взялась. Спасительная стена леса была уже близко, но случилось невероятное. На пути у ребят воздух внезапно начал сгущаться, образуя нечто похожее на фигуру человека. Секунда, другая, и прямо перед ними, покачиваясь, будто зыбкое, полупрозрачное облако, возникла фигура рыжеволосой девушки. Рост, черты лица, глаза… Было в ней что-то очень знакомое.

– Света, это же ты… – бесцветным голосом произнёс Димка.

Света не ответила. Она молча стояла и глядела на полупрозрачный образ и видела в нём себя. Словно в зеркале. Девушке стало страшно. Всё происходящее напоминало кошмарный сон, и Светлане безумно хотелось проснуться.

Раскалённый воздух искрился и пульсировал. А фигура двойника Светланы становилась всё более осязаемой и реальной. Секунда-другая, и перед изумлёнными студентами предстала точная копия Светы, только одетая не в современную одежду, а в бесформенную серую хламиду. Девушка открыла рот и заговорила, но слов не было слышно. Она только беззвучно шевелила губами.

– Проклятие, – неожиданно для себя озвучила Светлана слова своего средневекового двойника. – Все умрут. Так было и будет.

Рыжеволосая незнакомка подняла тонкие, худые руки и хлопнула в ладоши. Хлопок получился беззвучным, словно в немом кино, однако вслед за ним раздался нарастающий гул, и языки пламени, словно огненные волки, соскочив с груды останков бывшего дворца Толяна, помчались прямо на ребят.

– Осторожно! – крикнул Димка, заслонив собой Свету.

Но пламя было уже повсюду. Стеной, подобно смертоносному горячему кольцу, оно окружило Дмитрия, Свету и её странного двойника.

– Данилов, я тебя люблю! – вдруг громко произнесла Светлана, одним движением вырвала свою руку из руки Димы, а затем в два быстрых шага приблизилась вплотную к своему двойнику. Чуть помедлив, девушка шагнула вперёд. Её фигура на мгновение соединилась со средневековым призраком. Зыбкое изображение окружило девушку со всех сторон, а потом вдруг, в одно мгновение, растаяло. Светлана замерла на месте, закрыв глаза, недвижимая, словно статуя.

– Света… – осторожно позвал Дмитрий свою девушку. – Свет!

Огонь был всё ближе, всё горячее. Готовый вот-вот сожрать заживо двух людей, попавших в смертельную петлю.

– Свет… – ещё раз позвал Дмитрий. Подойдя к девушке, он осторожно положил руку ей на плечо. Оно было холодное, будто лёд.

– Да что же это… Свет!

Внезапно девушка распахнула глаза. Мертвенная бледность сошла с её лица, сменившись обычным молодым румянцем.

– Всё будет хорошо, Дим, – сказала Светлана. И, вскинув руки, словно крылья, как птица, готовая взлететь, каким-то совершенно незнакомым властным и звучным голосом произнесла: – Сгинь, огонь! Минуй, проклятье!

И тут же высокая стена огня, что окружала парня и девушку, стала опускаться всё ниже и ниже, пока не исчезла совсем.

– Данилов, пойдём домой.

Это снова была нормальная, обычная Света.

– Там дядя Михей с тётей Нюрой нас уже, наверное, потеряли.

* * *

Словно день, пролетела неделя. И ранним ясным утром дядя Михей отправился провожать гостей на автобус. Димку и Свету ждала в городе летняя сессия, хлопоты, друзья… Словом – обычная студенческая жизнь.

Тётя Нюра отчаянно не желала так быстро отпускать «Светочку, родную нашу девочку» и уговаривала её вместе с Димой задержаться на денёк-другой. Даже всплакнула немного. Но дядя Михей прикрикнул на супругу, насупив густые брови:

– А ну! Хватит сырость в избе разводить! Что они тебе, дети малые, чтобы у твоей юбки тут киснуть? Ребята взрослые, серьёзные, студенты. Сказано же тебе – сессия! А сессия – это тебе не хухры-мухры! Знаете, как в моей молодости пели? – добавил Михей Иванович, уже с улыбкой: – «От сессии до сессии студент обычно весел». А чтобы быть весёлым, надо всё сдать на пятёрки. Верно я говорю?

– Совершенно верно! – энергично кивнул Димка.

– Ну… – Анна Ильинична, всхлипнув, утёрла слёзы краешком платка. – Тогда ты, Светочка, в августе приезжай. И ты, Димочка, тоже. Обязательно! У нас тут грибы пойдут, знаете какие? Большое лукошко за пятнадцать минут собрать можно!

– Посмотрим, тётя Нюра, – улыбнулась Светлана и покосилась на Дмитрия. – А, Дим?

– Посмотрим, – ответил Данилов. – Вообще, конечно, грибы – дело хорошее.

На остановке было безлюдно. Лишь июньское жёлтое солнце царило повсюду, раскрашивая дорожную пыль и жухлую траву на обочине в радостные цвета. По пустынной дороге, подобно олимпийскому спринтеру, носилась взад-вперёд неутомимая белая трясогузка.

– Уф… Надеюсь, не опоздали. А то с моей женой да её слезами-рыданиями опоздать – плёвое дело, – проговорил Михей Иванович. Кряхтя, опустил на скамью сумку, набитую банками солений-варений. Затем поднял руку и, поддёрнув вверх истёртый рукав видавшего виды пиджачишки, посмотрел на часы.

– Не! Слава богу, успели! – с удовлетворением в голосе сообщил Светлане и Диме дядя Михей. И, будто опомнившись, добавил: – Не, я-то только рад был бы, если бы вы ещё на денёк остались! А жена моя – тем паче! Но вы сами сказали: дела, мол, в городе…

– Говорили, дядя Михей, конечно! – уловив нечаянную неловкость в речи Михея Ивановича, сказала с улыбкой Света. – Мы ещё приедем, честное слово, как обещали, в конце августа.

– Ой, Димитрий! – вдруг воскликнул дядя Михей и с досадой сплюнул в дорожную пыль. – Фирменное варенье тёти Нюры забыли, землянично-клубничное! Придётся тебе, Дима, сбегать до дому, иначе жена мне потом житья не даст.

– Да вы смеётесь, Михей Иванович, что ли! – Перспектива бежать за какой-то банкой обратно Данилова вовсе не обрадовала. – Тут и так варенья – на всю Светину университетскую группу и на мою тоже.

– Да, Дим, сбегай… – подключилась Света. – Что тебе – трудно?

– А автобус? – продолжал упорствовать будущий врач.

– Да не волнуйся, Димитрий! – хлопнул студента по плечу дядя Михей. – Подержим мы автобус!

– Ладно… – согласился наконец Димка. И, казавшийся на бегу ещё более долговязым, потрусил туда, где виднелась зелёная крыша дома дядя Михея.

– Поговорить мне с тобой надо, Светка-конфетка, – произнёс Михей Иванович, внимательно глядя на девушку из-под своих густых бровей.

– Это о чём ещё? – неумело изобразив удивление, спросила Света, хотя прекрасно знала, о чём пойдёт речь.

– А о том, Светка-конфетка, для чего вы ночью на Горючий Пятачок ходили, что там с вами произошло.

Светлана хотела было ответить, но в этот момент, нескладно ковыляя на трёх ногах, из кустов, что росли по другую сторону дороги, выбежала большая серая дворняга. Миновав дорогу, собака осторожно приблизилась к людям и, взглянув Светлане прямо в глаза, тихонько заскулила. Повинуясь внезапному порыву, девушка присела перед дворнягой на корточки и осторожно прикоснулась руками к искалеченной лапе.

– Давай же, лесная ведьма, действуй! – решительно и властно проговорил Михей Иванович. – Давай же!

– Как вы меня назвали? – со смесью удивления и возмущения сказала Света. И хотела добавить что-то ещё, как вдруг почувствовала, как переломанные собачьи кости под её ладонями начинают обретать форму и твёрдость. Ещё минута, и кости срослись окончательно. Дворняга, не вынимая из ладоней девушки своей, уже здоровой, лапы, шумно облизала спасительнице лицо. После этого собака бодро вскочила на ноги и на всех четырёх унеслась в деревню. Светлана медленно поднялась с земли и, глядя куда-то в пространство, медленно проговорила:

– Как же такое может быть, дядя Михей?

– Чего только не бывает под луной, Светка-конфетка. Только вот дар твоего дальнего предка, ведьмы-страдалицы – теперь у тебя. А как жить с ним, отказаться или принять – это уж твоё дело. Я так думаю, что врач и целительница – хорошая пара, так ведь? Кстати, вон он, твой суженый-ряженый, врач будущий, бежит. Варенье несёт.

Пыхтя и кашляя, подкатил оранжевый «ПАЗик». Димка, крепко пожав Михею руку, потащил сумки в автобус. Светлана же задержалась на секунду, чтобы чмокнуть Михея Ивановича в колючую щёку.

– Решай сама, Светка-конфетка, решай сама, как быть, – снова произнёс Михей Иванович. – Главное – живи долго и счастливо, лесная ведьма!

Дирижёр

– Чёрт бы побрал умников, что дозволяют вот таким… – сердито пробасил капитан корабля и ткнул толстым, как сарделька, пальцем в Старосельцева. – Вот таким лететь в космос! Чёрт бы побрал!

– Я всё исправлю, правда, – робко пролепетал Игорь, глядя в пол. – Исправлю. Я очень виноват, я же понимаю…

Собрав в кулак всю свою волю, молодой человек поднял глаза, дабы посмотреть на Николая Ивановича прямо, по-мужски. Но увидел лишь удаляющуюся широкую спину.

Николай Иванович Пафнутьев, командир космического транспортного корабля «Красноярск» класса «А-17», был не единственным, кто посылал проклятья в адрес специалистов-теоретиков из ВКЦ, Всемирного космического центра. Эти самые теоретики вынесли примерно год назад, в сентябре 2040-го, на обсуждение большого совета вопрос о «необходимости смягчения требований к кандидатам в космонавты-стажёры». Определённая логика в этом, конечно, была. Космический флот Земли раздут до предела, словно пузырь, готовый лопнуть, а с верфей сходили всё новые и новые суда различных классов. Ещё бы! Делать корабли выгодно: минимум налогов, высокий деловой статус. Поэтому частные компании с большой охотой брались за господряды на строительство космических судов. Плюс – колонии на Марсе и астероидах очень нуждались в рабочих руках. Такая необходимость была и у первой колонии на ледяном спутнике Юпитера, Европе. Существовало «европейское» поселение пока только на бумаге, номинально. Ибо пионеры, те, кому предстояло построить купол и жить под ним, пока только летели сквозь космическое пространство на корабле «Красноярск» под предводительством бравого капитана Пафнутьева. Николай Иванович был истинным асом в своём деле, суровым космическим волчищей. И ему, как и всем прочим опытным капитанам, было невыносимо наблюдать за толпами безруких, бестолковых салаг-новобранцев, что целыми стадами бродили по коридорам и толклись на палубах. Одним из самых невыносимых новобранцев был, безусловно, Старосельцев.

– Исправлю, правда! – повторил Игорь ещё раз и присел на корточки рядом с пузатым, неуклюжим утилизатором. Нехитрый громоздкий агрегат сей служил для переработки продуктов выделения (а проще говоря – кала и мочи) из вакуумных туалетов. После механической, химической и биологической фильтрации, отстаивания в специальном баке, усушки и прочих операций на выходе получалось комплексное удобрение «МИАН-1», используемое в гидропонном саду. Старосельцев надеялся, будучи только кандидатом в стажёры, попасть именно в судовую оранжерею, но отбор не прошёл. Единственная работа, на которую, после недолгого обучения, мог претендовать на корабле молодой дирижёр, выпускник музыкальной академии, было изготовление удобрений. Прикусив губу, Игорь в очередной раз принялся прилаживать на место конец шланга. Лёгкий хомут из сплава лунного железа, соскочив, полоснул острым, как бритва, концом по пальцу.

– О третья симфония Рахманинова! – горестно взвыл дирижёр и полез в маленькую аптечку, висящую на поясе, за биоклеем. Прыснув на ранку из баллончика, Игорь подождал, пока клей затвердеет, и снова с ожесточением вцепился тонкими, музыкальными пальцами в ненавистный шланг. В пылу битвы коварный утилизатор умудрился дважды облить Старосельцева своим жидким содержимым. Но, даже задыхаясь от отвратительной вони, Игорь не ослабил хватки. Наконец раздался долгожданный щелчок, и шланг встал на место. Брезгливо вытирая ладони о форменный синий комбинезон, Старосельцев поплёлся в свою каюту номер «13» на нижней палубе. Душ, горячий душ. И – плевать на перерасход воды!

Каюту Старосельцев делил с Веней Прошкиным и Кешей Мусиным. Собственно, Кешей и Веней этих невысоких кругленьких, до смешного похожих между собой ребят, на судне никто не звал. С самого первого дня полёта за Прошкиным и Мусиным прочно утвердилось прозвище «Пауэры». Почему? Никто точно не мог сказать. Видимо, благодаря их невероятной энергичности. Веня и Кеша числились на «Красноярске» штатными рядовыми ремонтниками. То есть стояли в табеле о рангах куда выше, чем «какашечник» Старосельцев. Но Пауэры не задавались, вели себя просто. Они, конечно, несколько раздражали Старосельцева своей бесцеремонностью, нахальством даже. Но постепенно Игорь, обычно нелюдимый и необщительный, привык к шумным соседям. Друзьями они не стали. Приятелями, пожалуй, тоже. Но если бы Прошкин и Мусин исчезли внезапно, канув в какую нибудь чёрную космическую дыру, Старосельцеву стало бы пусто и скучновато одному в каюте.

– Привет, дирижёр Какашкин! – Кеша весело и дружелюбно помахал рукой вошедшему соседу. Ладонь у Мусина была широкая и вечно потная, а пальцы – короткие, словно обрубки. – С почином тебя! Как дерьмо нынче, тёплое?

Веня, Пауэр номер два, возлегающий на верхней полке, задрав к тускло светящемуся потолку каюты выпуклый, круглый живот, немедленно перекатился на бок, дабы полюбоваться перепачканным с ног до головы Игорем. Вполне довольный увиденным, Прошкин утробно захрюкал, колыхаясь всем телом. Впервые услышав это хрюканье, в самый первый день пребывания на борту «Красноярска», Старосельцев подумал, что у толстяка астма. Позже оказалось, что странный звук этот – всего лишь Венин смех.

– Да пошли вы… Бегемоты! – беззлобно огрызнулся Старосельцев и, скинув обувь у порога, пошлёпал в душ. Но как ни старался Игорь двигаться аккуратно, внушительный шмат густых нечистот, отделившись от рукава комбинезона, плюхнулся на пол.

– Фу… – хором заголосили Пауэры. – Весь пол изгадил, свин космический!

Не успели смолкнуть причитания друзей-толстяков, как маленький робот-уборщик с мягким шуршанием выкатился из-под стола и принялся за работу. Через несколько секунд от вонючего безобразия не осталось и следа, и пол снова сиял чистотой.

– И всё равно – свин! – Кеша всегда оставлял последнее слово за собой. Говоря это, Мусин поднял к потолку свой короткий толстый палец. Ни дать ни взять – перст указующий.

Игорь не слушал Пауэров. С наслаждением стоя под душем, молодой человек насвистывал сюиту ре минор своего любимого композитора Рахманинова. Смыв мыльную пену, Игорь вышел из-под горячего, обжигающего дождя, довольно фыркая, словно пони. Подумав секунду-другую, Старосельцев повторно намылился апельсиновым гелем с ног до головы и вернулся под душ.

* * *

Пока Игорь совершал омовение, рабочая шестичасовая смена закончилась. И сменщик Василий Петровский занял его место. Вася – художник, то есть такой же никчёмный член экипажа, как и дирижёр Старосельцев.

Поэтому ему, как и Игорю, могла достаться только самая грязная работа.

– Взгреет ведь тебя отец Пафнутий-то, Игорян! – Кеша вытаращил глаза и сделал испуганную гримасу, словно увидел разъярённого капитана, схватившего Старосельцева за грудки своими лапами. – Нет, ёлки, Игорян, тут ты уже сам виноват! Второй прогул уже, а это тебе, извини, не музыкальная школа.

Второй Пауэр, Веня, энергично закивал, соглашаясь с другом.

– Да знаю я, парни, ну… – поморщился Игорь. – Я неправ, а капитан прав. Ломает меня от этой тупой работы! Дико ломает. Потому и не выходит ничего. Всё будто из рук валится!

Старосельцев нервно заходил по каюте, как по коридору перед экзаменом.

– Слушай, Игорян… – осторожно спросил Веня, переглянувшись с Мусиным. – Мы у тебя с Прошкиным давно узнать хотели: нахрена ты вообще в космос попёрся?

Старосельцев поднял глаза к потолку, словно раздумывая, что ответить. Пауэры терпеливо ждали.

Зачем попёрся? В смысле – полетел. Зачем он, Игорь Старосельцев, тихий и замкнутый выпускник дирижёрского факультета Российской академии музыки имени Гнесиных, полетел в космос? Почему так рвался в этот полёт, так боялся не попасть?

Чтобы понять причину, нужно представить жизнь Игоря до полёта. Окончив с отличием академию, Старосельцев был вынужден вернуться в родные Кимры, маленький городок на Волге. Бабушка, воспитавшая Игоря, единственный по-настоящему близкий для него человек, умерла несколько лет назад, оставив после себя крошечную, убогую комнатушку в коммуналке. Других родственников у Старосельцева в городе не было. Впрочем, как и друзей. Одинаковые дни сменяли друг друга. Дом, музыкальная школа, где молодой человек работал, снова дом. Хроническое безденежье, скука, и – осень: дождливая, холодная, беспросветная. Наверное, именно эта самая осень и стала последним дюймом, последней каплей. Тем, после чего человек решает круто поменять свою жизнь. Зарегистрировавшись на официальном сайте «ВКЦ», Игорь подал заявку. Примерно через месяц Старосельцеву пришёл ответ, и молодой дирижёр помчался на поезде в Москву. Пройдя медицинскую комиссию и сдав огромную кучу тестов, Игорь Старосельцев был принят в состав экипажа космического корабля «Красноярск» класса «А-17». Впереди – космос, встреча с неведомым…

– Чего попёрся, спрашиваете? – усмехнулся Игорь, глядя на Пауэров, которые даже рты пораскрывали от любопытства. – Гитаристу одному в карты желание проиграл. Пришлось лететь!

Пафнутьев Игоря почти не ругал. Капитан был хмур и сосредоточен, даже более обычного, и определённо думал о чём-то своём. Робкие оправдания Старосельцева он явно пропустил мимо ушей. Внутренне готовый к тому, что его будут распекать почём зря, молодой человек растерялся.

– Разрешите идти, господин капитан? – спросил Игорь.

– Иди, – не оборачиваясь, ответил Николай Иванович. – Чтобы завтра – без опозданий! А то… – Капитан всё же обернулся и смерил дирижёра сердитым, тяжёлым взглядом. – А то я тебя высеку, понял?

– Как… В каком смысле? – пролепетал Старосельцев, бледнея и невольно делая шаг назад.

– В педагогическом. В воспитательном. Розгами. – И вполне довольный первым эффектом такой педагогики, решив, что со слабосильного оболтуса пока достаточно, Пафнутьев буркнул: – Свободен!

Старосельцев еле дождался, когда с мягким, чмокающим звуком отворятся двери, чтобы выскочить в коридор. Слово «розги» родило в душе некий странный отзвук, нечто полузабытое, из тьмы лохматых веков. Прямо холодок по коже! Игорь поёжился.

Делать было решительно нечего. Возвращаться в каюту, под прицел плоских острот насмешливых Пауэров, молодому дирижёру не хотелось. И Игорь побрёл туда, куда уходил всегда, когда выдавался свободный час. В своё спасительное место. В свой маленький рай. Туда, где не было сурового капитана, его требовательного, злобного, будто цепной пёс, старшего помощника. Где не было весёлых дураков Пауэров.

Это место Игорь обнаружил примерно две недели назад. Бродя по верхней палубе, Старосельцев услыхал голос старшего помощника капитана Богдана Гончара. Невысокий черноусый Гончар был правой рукой Пафнутьева. Рукой, что проникала всюду и хватала за шкирку болтающегося без дела лодыря, дабы утащить туда, где простаивала работа. Игорь старпома ненавидел и смертельно боялся. Услышав его голос, Старосельцев весь покрылся холодным потом. Дрожа всем телом, Игорь лихорадочно завертел головой в поисках выхода. Длинный, бесконечно длинный коридор, с двумя рядами плотно закрытых дверей по обе стороны. Бежать некуда. Молодой дирижёр и сам не смог бы объяснить, откуда, из каких космических глубин прилетела и угодила прямиком ему в голову идея – всунуть в пазы магнитного замка двери с табличкой «Ч-4» ключ от каюты «13». Раздался тихий щелчок. Дверь отворилась. Послышались шаги и голоса. Они приближались. Старпом что-то сердито выговаривал второму инженеру. Больше времени на размышления не было. Старосельцев мышью юркнул в дверной проём, дверь тут же тихонько затворилась.

Игорь огляделся. Мягкий голубоватый свет озарял всё вокруг. Совсем не такой, как в коридорах и его каюте, раздражающий и белёсый. Стены полукругом уходили вперёд, где под прозрачным колпаком из сверхпрочного пластика темнел огромный аппарат. Старосельцев подошёл поближе. Это был челнок, один из четырёх. Игорь слышал от всезнающих Пауэров, что когда «Красноярск» окажется поблизости от цели своего путешествия, Европы, челноки с малыми отрядами стартуют с корабля. Приземлившись, а вернее – приевропившись на спутник, отряды, в каждый из которых войдёт по шесть человек, покинут челноки. С этого момента и начнётся Великая миссия освоения Европы. Экспедиции к спутникам Юпитера отправляли и ранее. Но впервые люди летели, чтобы остаться. Возвести на поверхности ледяного щита Европы купол и начать освоение недр.