Текст книги "Чёртова дюжина"

– Гравлик, слава деревьям! – радостно закричала Мису, раскачиваясь на ветвях. – Мы победили!

* * *

– Ну, о чём вам сегодня рассказать, дети? Какую историю хотели бы вы услышать?

Старик-имоит, древний настолько, что панцирь его местами порос лишайником, кряхтя, опустился на подушку из мха и прислонился бронированной спиной к каменной стене пещеры. Маленькие авоанцы и имоиты, расположившиеся полукругом вокруг наставника, загалдели:

– Дедушка Брамо, расскажи про Первый День! Расскажи, пожалуйста…

– Дети, я же вам уже не раз о нём рассказывал. Может, про что-нибудь другое? – улыбнулся старик, глядя в полумрак пещеры слепыми глазами. – Про могучего борца, что не боялся никого, или про меткого лучника, что попал стрелой в звезду на небе.

– Не… Ну, дедушка… – заныли на все лады дети. – Про Первый День, ну пожалуйста…

– Ладно, ладно, не скулите! – шутливо-сердито нахмурил брови наставник. – Расскажу. Случилось это очень давно, во времена, когда я был таким же маленьким и глупым, как вы. Моё родное племя Имо готовилось славить Высшего и Разумного, имя которого тогда было Нимага. Мы все, даже самые маленькие, собрались в пещере вокруг изваяния Разумного, когда раздался гром. Жуткий гром, оглушительный. Сверху посыпались камни, много камней. Взрослые закрывали собой детей…

Старик ненадолго замолчал и, насколько мог незаметно, смахнул набежавшую непрошенную слезу. Но маленькие слушатели даже не заметили этого. Они все, и авоанцы, и имоиты, сидели, раскрыв рот и целиком превратившись в слух.

– Каменное небо раскололось над головой. Ослепительный солнечный свет хлынул в подземелье. Мы все бросились бежать, пытаясь попасть в один из боковых ходов, по которому пришли в зал поклонения Высшему и Разумному Нимаге. А потом каменный дождь прекратился. И мы с изумлением и страхом обнаружили, что в зале уже не одни. Среди нас были авоанцы, которые упали сверху вместе с камнями и чудом остались живы… Наши бывшие враги были так же растеряны, как и мы. Но у них было то, чего не было у нас – зрение.

«Не может быть! – воскликнул один из авоанцев, почтенный старейшина. – Я не верю… Не верю!» Огромный идол, возвышавшийся посреди бывшего зала поклонения, был куда больше, чем мы полагали. И у идола было два лика. Один, привычный нам, – лик Нимаги, Высшего и Разумного. Второй же, расположенный много выше…

«Агамин, Великий Агамин! – голосили авоанцы на все лады так громко, что у нас, привычных к тишине имоитов, звенело в ушах. – У Агамина два лица».

И в тот миг все мы, и зрячие, и слепые, и верхолазы, и землекопы, осознали, что Высший и Разумный – един. Просто говорит он с племенами по-разному. Когда обращается к Аво, они видят его верхний лик, когда говорит с Имо – лик нижний. Но слова, по сути, одни и те же! И Высший и Разумный – один!

– Дедушка… – осторожно перебила рассказчика малышка-авоанка. – А Мису и Гравлик, почему они потом не стали мужем и женой?

Мальчишки, имоит и авоанец, сидевшие неподалёку от юной мечтательницы, противно захихикали.

– Понимаешь, Иту, – наставник снова нахмурил брови, на сей раз – не шутливо, и хихиканье тут же прекратилось. – Понимаешь, Иту… – повторил старик, обращаясь к маленькой авоанке. – Их дружба, она была больше, чем любовь. Мису и Гравлик абсолютно верили друг другу. И – друг в друга. Они повзрослели, возглавили свои племена. А потом, со временем, и родилось единое, великое племя – Авоимо.

– А дальше? – нетерпеливо спросила неугомонная Иту. – Что же было дальше?

– Дальше… – на мгновение старик задумался. – Дальше прошли годы. Долгие годы. Такие долгие, что вы пока даже вообразить не сможете. Мису и Гравлик постарели. Но их детская дружба не растворилась в круговерти лет, а наоборот – стала крепче. Простые аво и имо видели это. И сами, вторя вождям, стали больше общаться между собой. Аво учили своих новых друзей понимать язык деревьев и цветов, разбираться в плодах и ягодах. Учили их карабкаться по стволам и веткам. Имо снабжали аво различными минералами, кусками металлических руд. Вскоре на стрелах луков древолазов аво появились железные наконечники. На закате жизни Мису и Гравлика, Первых Вождей, как их будут называть, случилось событие, ставшее поворотным для всех имо и аво. Молодой землекоп имо, влюбившись в очаровательную юную аво, предложил ей стать его женой.

– Значит, любовь всё же была, – тихонько проговорила Иту с исключительным удовлетворением в голосе. – Хоть и не у Мису с Гравликом.

– Дедушка! – окликнул старика один из двух смешливых мальчишек, маленький имоит. – А когда мы сможем посмотреть на статую Высшего и Разумного?

– Завтра, как и обещал, – ответил старик. – Шуметь и шалить – запрещаю. Вопросы – можно. Кстати, дети, обязательно обратите внимание на шесть рогов, что торчат из земли у подножия статуи. Это бивни того самого шестирога, что преследовал юных Мису и Гравлика, чтобы убить. Но вместо того – невольно пролил свет правды на веру двух племён. Скалу, придавившую зверя, подняли. Бивни достали из гниющей плоти, почистили, отшлифовали и покрыли резьбой. А потом – воткнули в пол у подножия изваяния Высшего и Разумного, отдав честь глупому, злому чудовищу, которому имоиты и авоанцы будут благодарны до скончания времён. Сложно устроен этот мир, дети. Не сбежали бы Мису и Гравлик от взрослых, не пошли бы на тот ягодник, не погнался бы за ними шестирог… Возможно, и не было славного племени Авоимо!

«А что же дальше?» – спросите уже вы, дорогие читатели. А дальше – потекли века, а за ними – тысячелетия. Одно за другим. Одно за другим. Нет уже давно и в помине славного народа Авоимо, родившегося от союза двух племён. Народа многочисленного и подлинно великого. Кости последних авоимо давно покоятся в земле. А огромные каменные города, плоды фантазии и огромного труда зодчих народа Авоимо, превратились в руины. Но легенды об этом славном народе и теперь путешествуют по миру. Нет места, где не слышали этих легенд. В ближнем космосе, в дальнем. На обитаемых планетах. На космических станциях. Даже на тех, что дрейфуют в холодной вечности очень далеко от планеты Гала и от созвездия Козерога.

Странный зверёк долгопят

Случилась эта странная, загадочная история давно, в середине девяностых годов двадцатого века. Жил-поживал да добра наживал в областном центре Малинине преуспевающий бизнесмен Владимир Евдохин. Впрочем, Владимиром, несмотря на вполне солидный сорокалетний возраст его называли крайне редко. Друзья Евдохина, все сплошь тоже преуспевающие бизнесмены, по старой привычке звали его исключительно Вованом. Дела у Вована привычно и по накатанной шли в гору, но в последнее время его съедала смертная скука. Надоели сауны, надоели девицы разной степени лёгкости поведения. Надоели Турция и Египет. Испания и та успела изрядно надоесть! Надоел дорогой алкоголь, да и дешёвый, напоминающий о годах молодых, голодных, но весёлых, уже не грел душу. И вот, как-то глядя по одному из кабельных каналов программу «Шик-блеск. Специально для новых русских», Владимир Евдохин услыхал о новой моде: содержание дома редких экзотических животных. Призадумался Вова… Надо сказать, многие правильные пацаны уже давно завели дома что-то такое-разэтакое, чего и в зоопарке не каждом увидишь. Санёк-Ниссанчик купил себе удава. Удав этот ползает взад-вперёд по его стометровой хате, гостей пугает. Гости – в панике, Саньку – радость. Башка на вилле своей зебру завёл. К слову сказать, на вилле у него можно не только зебру, но и слона спокойно разместить. Это и понятно: Башка – человек серьёзный, два коньячных заводика где-то на югах. Круче же всех Гиви-грузин себе зверюгу приобрёл! У него дома шимпанзе живёт. Реальный шимпанзе, в натуре! Волосатый весь, сволочь, глаза – маленькие и злющие. Короче, вылитый Гиви! Сходство это, понятное дело, сразу все пацаны заметили, кого Гиви своего дикого обезьяна смотреть приглашал, но никто вслух не сказал. Уж очень нервный он парень, Гиви-грузин, горячий.

Пораскинул Вован мозгами и решил завести зверя смирного, маленького, но очень редкого. Чтобы подобной животины не было ни у кого из его знакомых и даже – знакомых его знакомых. Так и описал желаемое торговцу редкими экзотическими животными с «чёрного рынка». Барыга, тоже пораскинув мозгами, спустя некоторое время доставил ему долгопята: странного маленького зверька с огромными глазами, длинным хвостом и руками, будто у человека. Прямиком из Юго-Восточной Азии. Вовану так понравился смешной, немного нелепый с виду зверёк, что он заплатил торговцу даже сверх запрошенной суммы, и тот, весьма довольный, удалился. Что-то в облике экзотической зверюшки показалось Вове очень знакомым, просто – до боли. И было это что-то родом из очень далёкого прошлого. Не сразу, но Вован вспомнил: долгопят напоминал его соседа по парте, Веню Крупицина. Такие же тонкие ручонки-ножонки. А огромные глаза – на Венькины очки похожи.

– Похож, реально похож! – скалил крепкие, белые зубы Вова. – Ну тогда и над погонялом мозг особо долго плющить не надо: будешь ты, дурик глазастый, Венькой!

Евдохина посадили к Вене в пятом классе: в порядке педагогического эксперимента. Классная руководительница надеялась, что отличник Крупицин будет положительно влиять на своего одноклассника-двоечника. С того самого момента в жизни Крупицина начались чёрные дни. Евдохин был мальчиком физически крепким, но малоизобретательным. Посему он издевался над физически слабым, чудаковатым Веней, которого сразу переименовал в Веника, просто и обыкновенно. Безо всяких там «интеллигентских заумностей», как выражался Вовин батя, электрик с пятнадцатилетним стажем, а в прошлом – армейский прапорщик. Для начала Евдохин поставил соседа перед фактом, что ему, Вове, принадлежит теперь ровно две трети территории парты. У него, Вовы, плечи шире. И сам он – больше. Потому это будет справедливо. Когда Веник попытался что-то возразить, сразу получил чувствительный тычок кулаком в бок. Затем Евдохин сообщил Крупицину, что тот теперь должен будет делиться с ним в столовой. Нет, не всей едой, конечно! Только самым вкусным: сардельками, булочками. Почему? А всё потому же: Вова – он больше, сильнее. А сильному и большому человеку нужно больше еды. Что же касается помощи в учёбе, о которой говорила учительница, тут и разговора нет: придётся, Веник, помогать товарищу. Ему. Вове то есть. Как? Делать за него домашние задания и давать списывать. Веник было открыл рот, чтобы попытаться объяснить соседу, что тот не совсем прав, но получил второй тычок кулаком, вдвое сильнее предыдущего, и замолчал, стиснув зубы от боли, чтобы не заплакать.

В шестом классе Евдохин проволок Веню за шиворот на потеху «уважаемой публике» по всему классу.

– Коль ты Веник, буду тобой полы подметать, – громко и нарочито пискляво, словно рыжий клоун в цирке, кричал Вова. – А станешь сильно дрыгаться, я тобой и в тубзике пол подмету, понял? – добавил он, понизив голос.

Крупицин отчаянно пытался вырваться из могучих лап сына прапорщика и электрика, но тщетно. Очки с толстыми стёклами, похожие немного на пароходные иллюминаторы, слетели с лица мальчика и упали на пол. Вован, словно бы случайно, наступил на них. Раздался треск ломающихся стёкол и дужек.

– Ой! – притворно удивился Вова. – Я, кажись, твои перископы поломал. Ну, извини, Веник, я не нарочно. Бывает. Ты же на меня не обижаешься, а, Веник?

Веня молчал. Сидя на полу, он собирал в ладонь обломки сломанных очков.

В седьмом классе Веня, набравшись смелости, наотрез отказался делать за Евдохина контрольную по физике, за что тут же получил жестокий удар под дых. Дело было на перемене. Учителя в классе не было. Одноклассники, что остались в кабинете, чтобы подготовиться к уроку, повскакивали со своих мест. Двое или трое прибежали из коридора. Ребята обступили Веню, который сидел на корточках в проходе между партами и, держась за живот, хватал ртом воздух. По лицу Вени двумя ручейками текли слёзы. Кто-то из мальчишек смеялся, показывая на нелепо скорчившегося на полу слабака Веника пальцем. Кто-то просто таращился, словно в цирке. Девочки жалели Крупицина и предлагали позвать учителя или медсестру.

Потом Веню всё же отправили к врачу, и он попал в больницу на долгие две недели. Вован очень жалел о своей несдержанности: за время отсутствия соседа по парте его успеваемость сильно упала, и он вновь скатился на двойки. Пока Крупицин лежал в больнице, в школу приходила его мама: худенькая, хрупкая женщина в очках. Почти одновременно с ней в школу явился отец Вована. Оба родителя вместе зашли в кабинет директора. Битый час из-за закрытой двери доносился приглушённый хор голосов. Чаще других было слышно голос Евдохинастаршего: грубый, громкий, хрипловатый.

– Мужик должен быть мужиком! – гремел, словно гром в ясном небе, бывший прапорщик. – А не девкой красной. Ну подрались пацаны… Чего из-за ерунды шум поднимать?

Иногда, когда Евдохин-старший замолкал, видимо, чтобы перевести дух, можно было расслышать и тихий голос мамы Вени Крупицина.

– Вы не правы… Поймите, у моего сына больная печень…

– Больной должен лечиться! – переведя дух, продолжал гнуть свою линию отец Вована. – Пусть дома сидит, если такой хрупкий! Тут школа для нормальных детей, а не для больных!

Так и не придя к единому мнению, родители покинули кабинет директора. Первым вышел багровый, пышущий жаром, будто вулкан, Евдохин-старший, а за ним – смертельно бледная мама Вени Крупицина с мокрыми от слёз глазами. Через несколько дней Веня вернулся в школу. Его пересадили за другую парту. Педагогический эксперимент был завершён.

После восьмого класса Евдохин ушёл из школы, чтобы продолжить обучение в ПТУ № 2. А Веня, закончив десятый класс, успешно сдал вступительные экзамены в университет, на математический факультет. После вуза Вениамин Крупицин поступил в аспирантуру. Евдохин же, отслужив в армии, занялся бизнесом: гонял машины из Германии, торговал водкой, лесом. Дела у Вована ладились, он весьма преуспел, как говорили тогда – поднялся. Построил огромный коттедж за городом, обзавёлся «мерседесом» популярного в среде деловых и солидных цвета «мокрый асфальт» и женой-фотомоделью баскетбольного роста. С женой Вован потом расстался, а вот «мерседес» и коттедж – остались. Долгое время Владимир Евдохин проживал в большущем пустом доме один. Теперь же компанию ему будет составлять редкий зверь из джунглей далёкого острова Калимантана – долгопят.

Зверёк оказался покладистым: давал себя погладить, не кусался, охотно брал из рук своё любимое лакомство – крупных тропических тараканов – и поедал их с аппетитным хрустом, словно живые сухари. Евдохин не мог нарадоваться на питомца. Приезжая вечером с работы, наблюдал, как он вылезает, потягиваясь, из своего домика и прытко носится по клетке. Этот спектакль мог продолжаться долгие часы: благо долгопят – зверёк ночной.

А неделю спустя с Вованом стали происходить странные вещи. Он часами ворочался в постели, никак не мог уснуть. А уснув – мучился кошмарами. Как-то проснувшись среди ночи, Евдохин включил ночник и увидел, что долгопят, сидя на полу клетки, не мигая, смотрит на него своими огромными глазами. Бизнесмену даже показалось, что глаза зверька светятся в темноте, будто два фонаря. Под гипнотическим взглядом животного Вован оцепенел, как муха на холоде. Оно был словно здесь и не здесь. Время перестало существовать. Будто кто-то остановил время. Сколько именно он пребывал в этом пограничном состоянии, Евдохин не знал. Помнил лишь, что слышал очень странные звуки. Звенели цикады, заливались на все лады лягушки. А ещё – удары: гулкие, ритмичные, словно туземный шаман бил в бубен под сводами древних деревьев. Затем диковинная какофония стихла так же неожиданно, как и возникла, и Вован обнаружил себя в своей комнате, валяющимся на кровати поверх одеяла, в распахнутом махровом халате и трусах «Кельвин Кляйн» смелого ядовито-розового цвета. Вове стало по-настоящему страшно. Он встал, запахнул халат, пошёл на кухню, не закусывая, в четыре приёма осушил бутылку виски… После, вернувшись в комнату, коммерсант рухнул в постель и мгновенно заснул мёртвым сном. Днём, проснувшись со страшной головной болью, Вова не поехал в офис, а весь день провалялся в кровати. На следующую ночь повторилась та же странная галлюцинация. Но к звукам шаманского бубна теперь присоединился потусторонний, жуткий хор: словно злобные колдуны и колдуньи, собравшись на шабаш, голосили вокруг костра. Вскочив с постели в холодном поту, Вован в ужасе бросился на кухню, спотыкаясь и теряя на ходу любимые домашние тапочки с рисунком в виде маленьких эмблем фирмы «Мерседес». Вытащив из холодильника ледяную бутылку водки, Вован осушил её в три приёма прямо из «горла». Потом повторилась вчерашняя история: мертвецкий сон, головная боль и прочее. Бизнесмену отчаянно хотелось свернуть ненавистному долгопяту шею. Но останавливала весьма солидная сумма, заплаченная торговцу за эту заморскую пучеглазую гадость. А потом… Вован поймал себя на мысли, что боится долгопята. Он, Вован! Бывший боксёр и уличный задира, который никого и никогда не боялся, страшился маленькой зверушки. Сказать кому – не поверят!

Третья ночь была самой страшной: на сей раз несчастный бизнесмен слышал не только звуки. Перед его глазами вставали картины, зыбкие, полупрозрачные, будто дым. Казалось, посильнее дунешь на них – растают, рассыплются на мелкие кусочки. Но Вован не мог дунуть. Он даже дышать как следует не мог. Коммерсант распластался на кровати, раскинув руки и ноги, и не мог пошевелиться. Словно кто-то, решив зло пошутить, пришил его заживо к матрасу суровыми нитками. Вован лежал и чувствовал, как по телу струится холодный пот. А прямо над его выпуклым, круглым, будто арбуз, волосатым животом плясали странные тени. Вначале Вова видел только деревья. Огромные, похожие на сказочных великанов, густо обвитые толстыми, гибкими лианами. По деревьям скакали обезьяны, раскачивая ветви и осыпая вниз листву. Невидимая птица истошно кричала поблизости, будто человек хохотал. Причём – не просто человек, а безумец, мучимый внутренними демонами, жуткими и безжалостными. Потом Вован увидел среди деревьев высокую фигуру. Незнакомец приближался. Он был с ног до головы закутан в нечто вроде длинного плаща. Незнакомец, по сути, даже не шёл, а плыл невысоко над землёй, словно столб густого дыма от лесного костра, в который кинули охапку свежих листьев. У Вована даже запершило в горле и защипало в носу. Когда фигура приблизилась настолько, что Евдохин мог рассмотреть складки на зеленовато-серой хламиде, произошло нечто совершенно ужасное. Незнакомец поднял костлявые руки и сбросил с головы капюшон. Под ним вместо человеческой головы был голый обезьяний череп, с крупными оскаленными зубами и мощными надбровными дугами, матово поблёскивающий в лунном свете. Иссохшая, покрытая серой шерстью кожа на черепе сохранилась лишь местами и свисала небрежными клочьями. Из глазниц существа постоянно сочилась кровь пополам с гноем, оставляя на кости широкие тёмные дорожки. Лесное страшилище будто бы рыдало в два ручья обильными покаянными слезами, сожалея то ли о своих, то ли о чужих дурных, злых поступках. В пустых глазницах же… Нет, этого просто не может быть! В пустых глазницах чудовища бизнесмен увидел картины собственной жизни. Короткие, словно клипы или отрывки фильма. И, судя по картинам этим, жизнь Вован прожил не самую достойную. Вот он, состоявшийся уже делец, вышвыривает на улицу своего однокашника, с кем вместе начинали бизнес. Вот – прилюдно унижает свою бывшую жену. А вот – одиннадцатилетний Вова измывается над худым и болезненным мальчиком в очках, своим соседом по парте Веней Крупициным. И ещё картины, ещё…

– Не надо… – промычал Вован, с трудом разомкнув челюсти. – Я всё понял…

И тут же зыбкие тени растаяли. А Вован уснул сладким, спокойным сном ребёнка. Задремал и долгопят, забравшись в свой домик, свернувшись калачиком и накрывшись хвостом.

Наутро, быстро одевшись и залпом выпив чашку крепчайшего кофе, Вован запрыгнул в «мерседес» и поехал прямиком в старый центр города, на улицу Пушкина. На ней располагался НИИ, в котором уже более десяти лет трудился старшим научным сотрудником Вениамин Крупицин. Вова узнал о том, где работает Крупицин, совершенно случайно. Пару лет назад у Евдохина случился скоротечный романчик с бывшей одноклассницей Наташкой Гудковой, особой в равной мере как раскомплексованной, так и недалёкой. Гудкова и рассказала своему «сладкому котику», что видела как-то очкастого Веника около НИИ на Пушкина…

А вот и тот самый институт… Евдохин наскоро припарковался и с невероятной для его телосложения скоростью взлетел вверх по лестнице, рванул на себя тяжёлую, дубовую дверь с медной ручкой.

Вахтёр внизу решительно не хотел пускать в институт бритого наголо субъекта в малиновом пиджаке, с болтающейся на бычьей шее золотой цепочкой в палец толщиной.

– Пропуск! – рыкнул на коммерсанта из своей будки вахтёр. – Нету? Тогда – не пущу! Не положено!

Вахтёр, видимо, был «из бывших»: не по годам крепкий и жилистый, с военной выправкой и пролетарским классовым самосознанием в глазах.

– Батя! – взмолился Вован. – Но я ж по-нормальному тебя прошу, по-человечески. Не быкую тут перед тобой. Пропусти, бать!

Ошарашенный старик, менее всего ожидавший от бритого жлоба таких жалостных речей, дрогнул.

– Ладно уж, проходи… сынок! – проскрипел дед и дал Вове пройти.

Поднявшись на третий этаж, Евдохин не без труда отыскал комнату номер 313 и, набрав полные лёгкие воздуха, распахнул дверь. Вениамин, столь же худой, как и много лет назад, с сединой в волосах, с глубокими морщинами на лбу, посмотрел на бизнесмена поверх очков. Внимательно и, как показалось Вове, без особого удивления. Одет старший научный сотрудник Крупицин был в коричневый свитер с заплатами на рукавах и поношенные брюки, купленные, видимо, ещё в восьмидесятых.

– Здравствуй, Владимир… – вежливо поздоровался Веник Крупицин.

Они разговаривали долго и обо всём. Вова больше говорил, а Веня – слушал. Вован рассказал Вене и о бизнесе, и о неудачном браке, и о том, как решил завести дома экзотического зверя. А потом, вытирая пот с лысой головы носовым платком, шмыгая носом и смущённо глядя в пол, верзила-бизнесмен попросил у худощавого очкарика прощения. Даже слезу проронил, скупую, пацанскую… Вениамин вежливо выслушал бывшего одноклассника до конца, не перебивая, и, выдержав небольшую паузу, сказал, что извинения его – принимает. Прощаясь, Вован сунул в руки Вене небольшую картонную коробку.

– Что это? – удивился Крупицин.

– Не боись. Не бомба! – успокоил Евдохин Вениамина. – Долгопят. Зверёк такой. Ручной, не кусается, тараканов ест. Он с этого, с Калимантана. Это в Африке где-то.

– Калимантан – в Юго-Восточной Азии! – поправил бывший отличник бывшего двоечника.

– Да один хрен! – поморщился Вован. – Ты, короче, возьми его себе, Вень! А не понравится – продай. Штуку зелени поднимешь, не меньше. Это тебе, считай, моральная компенсация будет за школьные годы совместные. Ладно, бывай!

Пожав Вене руку, Вова ушёл.

Крупицин аккуратно положил коробку на стол, прошёлся по кабинету взад-вперёд. Затем поднял трубку телефона и быстро набрал знакомый номер.

– Алло, Костя! Это я.

– Здорово, Вениамин! Как дела? – спросил бодрый мужской голос на другом конце провода.

– Дела – нормально. Костя, твоя схема сработала. Не понимаю как, но сработала.

– Поздравляю. Классно, что сработала. Он приходил?

– Приходил. И долгопята принёс. Могу завезти тебе в любое удобное время.

– Это сейчас не к спеху. Видишь ли… Переплелось всё в этой истории, совпало. Странно совпало. Торгаша этого, живодёра, который таскал через границу редких животных, наша служба уже давно «пасла». Что он повезёт из Азии долгопята – знали давно. Решили его на этом брать. А когда взяли, торгаш раскололся, для кого именно вёз этого редкого ночного примата. Я как услышал – Владимир Евдохин, бизнесмен, сразу вспомнил наш давнишний разговор на рыбалке. Ты ещё тогда сказал, что детские обиды сидят в нас всю жизнь, словно раскалённые гвозди, и жгут живую плоть изнутри. И я тебе пообещал, что Вован твой когда-нибудь пожалеет обо всём и даже попросит у тебя прощения.

– Ну да! Ты пошутил ещё, что если вы во время рейда изымете, скажем, королевскую кобру, то она совершенно случайно может заползти в коттедж к Вовану. И он, вися на люстре, с полными штанами неожиданности, вспомнит, какой сволочью когда-то был, и покается с перепугу. Но мало ли разного говорится на рыбалке, Кость? Особенно – под лёгкую закуску! А вот когда мне на днях лаборантка Анечка короткую записку от тебя передала: «Вован обзавёлся редким зверьком – долгопятом», вспомнил я наш разговор на реке Тишинке и понял, что не шутил ты тогда вовсе. Только я двух вещей понять не могу.

– Это каких ещё?

– Ну, во-первых, что такого в этой зверюшке? Маленькая, слабая, смешная даже. Почему Евдохин так испугался?

– Понимаешь, Вень, долгопяты – зверьки не совсем обычные. На Калимантане племя живёт, а-поо. Маленькое племя, первобытное. Живут они в самом сердце острова, в непроходимом лесу. Охотятся на птиц и лягушек, собирают коренья. Племя это, кстати, обнаружили всего лет десять назад, совершенно случайно. Группа учёных-орнитологов вышла тогда прямиком на их деревню, которая, естественно, не обозначена ни на каких картах. Так вот, для народа а-поо долгопяты – священные животные, объект поклонения. Шаманы используют их в языческих ритуалах. Люди племени а-поо считают, что взгляд долгопята обладает некой непостижимой силой, освобождающей самые потаённые страхи и переживания человека. Но чтобы эта сила подействовала, необходимо, чтобы человек либо спал, либо находился в трансе, в который шаман вводит своего «клиента» особыми заговорами, похожими на заунывные песни, и ритмичным постукиванием в ритуальный бубен. Долгопят, что оказался у твоего одноклассника, когда-то принадлежал Великому шаману О-шаа, и тоже, естественно, использовался им в различных магических ритуалах. Якобы часть силы шамана передалась каким-то образом долгопяту. Это, конечно, всё дремучий мистицизм, но… Так ли много мы знаем о странном мире в котором живём, если разобраться?

– Немного. Соглашусь с тобой и как математик, и просто как человек. Да, ещё: мне Евдохин сказал, что с торговцем редкими животными лично встречался. Мол, он сам к Вовану приехал и привёз долгопята. Вы что, торгаша этого завербовали?

– Ну зачем так сложно… Они же, твой лысый гопник и барыга с рынка, раньше никогда лично не встречались. Пришлось мне немного поработать. Проявить, так сказать, актёрские способности. Помнишь, я рассказывал, что в школе занимался в драмкружке? А то всё оперативная работа да писанина, скука смертная!

– Спасибо тебе, Костя! Огромное спасибо!

– Ладно, сочтёмся. Ты со своими киндерами в зоопарк идёшь в воскресенье?

– А как же? Обещал им уже. Конечно, иду!

– Ну и я своего Антоху тогда возьму на буксир, и мы к вам присоединимся. Не против?

– Будем только рады!

– И ещё – возьми с собой долгопята. Отдадим его в отдел ночных животных. Ведь свою задачу он уже выполнил.

Вован мчался по странно пустому загородному шоссе, нещадно погоняя своего «железного коня». Случившееся уже казалось Евдохину сном. Дурным, нелепым и каким-то детским. Скользкий, противный страх, что жил три дня в его сердце, выскользнул, будто уж из дырявой котомки. Вове было хорошо. Прекрасно ему было. Он снова был самим собой.

– Сегодня же в сауну! Смою с себя всё это дерьмо. А то что-то совсем плохой стал! Сомнения какие-то, раскаяния… Будто у тухлого, вшивого интеллигента, а не нормального пацана! В общем, отмоюсь как надо, до скрипа, а потом – с Машкой… Не, лучше с Наташкой… А, чего там – взять обеих: и Маху, и Натаху, а ещё, до кучи, Эллку-молдаванку цапануть! И – в номера…

Вован поймал себя на мысли, что ему очень хочется круто развернуть машину и помчаться туда, где совсем недавно он унижался перед этим, этим… Вова со злости громко выругался матом, невольно крутанул руль влево, отчего машина чуть не слетела с дороги в кювет. С трудом выровняв машину, Евдохин продолжил внутренний монолог: «Я как последний чмошник… унижался перед этим уродом очкастым! Перед глистой этой учёной! Я!!! Нет, такое так просто оставлять нельзя… Надо вернуться. А то, в натуре, сам себя уважать перестану».

Вован представил, как зайдёт в холл и для начала отоварит как следует того старпёра – вахтёра. Чтоб знал в следующий раз, холуй поганый, как серьёзных людей правильно встречать надо. Неторопливо поднимется наверх, ударом ноги откроет дверь в каморку Веника и заставит его, поганца, вспомнить детство золотое! Возьмёт за шкварник и протащит, как кота помойного, по всем коридорам института ихнего. А то там, поди, полы редко подметают! Нет, этого мало, пожалуй… Вован заставит его себе ботинки языком чистить! И шнурки зубами завязывать! Да чтоб аккуратно, бантиком. А потом…

Вдруг Вова почувствовал, что по левому плечу у него кто-то ползёт. Крошечные холодные лапки коснулись его шеи. Вован, вспотев от страха, осторожно покосился влево. На его могучем плече, тараща огромные глазища, сидел долгопят.

– Твою мать! – взвизгнул Вова.

Коммерсант попытался стряхнуть с себя заморскую тварь, но – тщетно: долгопят только крепче уцепился за одежду, пронзительно заверещал и оскалил крошечные зубки. Пытаясь избавиться от назойливого зверька, Вован совершенно перестал следить за дорогой. Когда же, отодрав наконец от себя долгопята, поглядел вперёд, то застучал зубами от страха так, что прикусил язык. Посередине дороги стояло жуткое пугало из его ночного кошмара, в зеленовато-сером плаще с капюшоном. Вова ударил по тормозам. Незнакомец медленно пошёл к машине. Снова, как и во сне, Евдохину показалось, что существо не идёт, а будто плывёт над землёй. Обливаясь холодным потом, Вован лихорадочно соображал, что лучше: попытаться раздавить жуткое создание машиной или удрать, дав задний ход. Приблизившись к евдохинскому «мерсу» чуть ли не вплотную, незнакомец медленно поднял костлявые руки и сбросил с головы капюшон. Вова длинно, протяжно икнул и чрезвычайно громко испортил воздух, как после трёх бутылок шампанского «Вдова Клико» натощак. У чудища было лицо Веника Крупицина, только – неестественного, синевато-белого цвета, будто у покойника. Вместо глаз зияли чёрные провалы. Взревев, будто бык, почуявший скотобойню, Вова рванул с места так, что новые фирменные покрышки едва не задымились. Вначале Евдохин резко сдал назад, а потом погнал своего «железного мерина» вперёд, норовя в крутом вираже объехать жуткое препятствие, но – не справился с управлением. Машина с силой врезалась в дорожное ограждение, сминая бампер, будто фольгу от шоколадки. Вова, подобно большому и тяжёлому снаряду, вылетел через лобовое стекло, пробив его головой. Бесформенным мешком покатился он в кювет и, плюхнувшись в придорожную грязь, остался лежать там, среди битых бутылок, обрывков старых газет и прочего хлама. Большой, несуразный, раздутый, будто бурдюк. Существо ещё какое-то время стояло на дороге, глядя пустыми глазницами туда, где лежало в грязи то, что ещё недавно было удачливым бизнесменом. Лицо призрака уже ничем не напоминало Венино. Это была жуткая обезьянья маска: лысый череп с крупными жёлтыми зубами и мощными надбровными дугами, матово поблёскивающий на солнце. Ошмётки сухой, покрытой серой шерстью кожи шуршали на ветру. Тёмная мерзость сочилась из глазниц. Послышался тихий писк. Долгопят, слегка прихрамывая, подбежал к ожившему воплощению вовановских кошмаров и, ловко цепляясь за складки балахона, вскарабкался к нему на плечо. Создание погладило зверька костлявой рукой, взглянуло в последний раз на лежащее в грязи тело бизнесмена Евдохина и медленно растаяло в воздухе, унося странного зверька долгопята в таинственный, зыбкий мир духов.