Текст книги "Хозяин"

6

От Генахиного гаража я отъезжал, похожий на мыльный пузырик. Такой же переливчатый и раздутый светлыми эмоциями. Давно за собой заметил – сделаешь человеку приятное, и самому хорошо становится. Я приложил массу усилий, чтобы Веронике было не так тоскливо ожидать меня в течение двух дней. И, кажется, преуспел в этом. Вероника, надо отдать ей должное, в долгу не осталась, снабдив меня в дорогу кучей приятных воспоминаний.

Мыльным пузыриком, как оказалось, быть приятно. Раньше никогда об этом не задумывался, теперь вот сподобился. Сияй себе радужной пленкой, да радуй окружающую среду. И все вокруг кажется таким же переливчатым и беззаботным. Словно и не было в моей жизни ни дурацкого ножика, ни Маленького Бори. Сплошная красота. Лишь бы никто булавкой не проколол.

Только, блин, прокололи. Стоило выехать на бульвар Молодогвардейцев у площади Коммунаров – и я влип в огромную пробку. Впрочем, в тот момент я еще не понимал, что сияющий мыльный пузырик прихлопнули самым беспардонным образом. Лишь слегка попортилось настроение, не более.

Чтобы выяснить, какого рожна на центральной улице собралась такая очередь, я забрался на капот. С него, не совру, видно немножко дальше, чем с высоты моего роста.

И я увидел. Только увиденное меня не порадовало. Потому что метрах в двухстах прямо по курсу стояла громада ЗиЛа-131. Исходя из того, что он расположился поперек дороги, именно на его долю выпала честь стать причиной затора.

Я матюгнулся. Какого хрена? Кто пустил грузовик на центральную магистраль? Такие монстры должны были объезжать бульвар десятой дорогой. Главный начальник города еще о прошлом годе такое постановление объявил. И, насколько я знаю, гаишники старались это постановление выполнять. Вернее – следить, чтобы все остальные выполняли. Гаишники – они люди небезгрешные, но по центральной магистрали гонял из дома на работу и обратно тот самый начальник города. Который не любил, чтобы ему под ноги попадались большегрузные автомобили. Если таковые все-таки попадали под ноги, то почти тут же под руку главному начальнику попадалось городское ГАИ. Короче, полнейшие любовь и взаимопонимание. А самое главное – водители большегрузов, слегка побухтев для порядку, уже через месяц успокоились, потому что привыкли пользоваться объездными путями. Ну, то есть, привыкли все, кроме этого, крутившего баранку сегодняшнего ЗиЛа.

Исходя из того, что виновником оказался такой монструозный представитель отечественного автопрома, я запросто вычислил, что стояние в пробке продлится довольно долго. К тому же, вокруг места аварии суетилась куча народу и сверкали несколько мигалок – верный признак того, что ДТП серьезное.

Я не первый день в такси. У меня вся жизнь по формуле «время = клиент = деньги». Мне в пробках стоять противопоказано докторами. Когда такое случается, я всеми правдами и неправдами стараюсь покинуть эти места. Чаще получается – если получается – неправдами и даже с нарушением ПДД. В глубине души я тяжело переживаю свое несовершенство, но поделать с собой ничего не могу. В таксерскую кровь это въедается, как угольная пыль в кожу забойщика.

Вот и сейчас я решил, что самое время нарушить ПДД. Благо, возможность была – я стоял в крайнем ряду, и пробку можно было объехать по площади. И я совсем уже собрался прыгать с капота, когда в просвет, на мгновение образовавшийся между многочисленными человеческими фигурками, увидел нечто, заставившее мой мыльный пузырик, и без того изрядно поблекший, лопнуть навсегда.

Нечто, увиденное мной, было бледно-розового цвета. А во все огромной Российской Федерации была только одна машина бледно-розового цвета.

Я таки спрыгнул с капота. И я таки нарушил ПДД. Но не для того, чтобы вырваться из пробки – напротив, чтобы подобраться ближе к ее эпицентру.

Бросив машину у внешнего кольца любопытствующих, я начал протискиваться к месту аварии. Но толпа мешала, путалась под ногами и не давала двигаться вперед. Я скрипел зубами от ярости и нетерпения, однако поделать ничего не мог.

Наконец мне удалось достичь точки, с которой более или менее четко просматривалось то, что творилось у искореженных машин, и я завороженно застыл, наблюдая за происходящим.

Собственно, ЗиЛ пострадал не очень, что меня ни капли не удивило. Я бы даже сказал – он не пострадал вовсе. Не считать же вогнувшийся на пару сантиметров мощный металлический бампер. Да и с водителем этого самого ЗиЛа, судя по всему, все было в относительном порядке. Лишь небольшая ссадина на лбу, лениво сочащаяся кровью. Два гаишника прижали его к крылу машины и что-то с жаром втолковывали о святости человеческой жизни, а главное – о необходимости соблюдать постановления городского главы. Для наглядности они время от времени делали выразительные пассы руками. Водила на них внимания не обращал. На его лице, лице потомственного мазурика, вообще никаких эмоций не было. Полнейшая отрешенность. Плевал он и на человеков, и на городского голову. Ну, чистый Будда.

А вот бледно-розовому такси, которое интересовало меня куда сильнее, пришлось не сладко. Можно выразиться и жестче, но честнее – ему были кранты. ЗиЛ наехал на него в буквальном смысле. И даже едва не переехал. Соответственно, с теми, кто находился в салоне, можно было прощаться, даже не заглядывая внутрь.

Но заглянуть пытались. Видимо, ни одну из четырех дверей естественным способом открыть не удалось, поэтому спасатели орудовали гидравлическими ножницами, вскрывая крышу.

– Не, – авторитетно заявил мужик справа от меня. – Зря мучаются. Все равно там одни трупы. А если кто и выжил, то зря – всю жизнь теперь на таблетки работать будет.

Я сильно пихнул мужика плечом – а нечего болтать лишнего, – и, когда того отмело в сторону, протиснулся еще немного вперед.

Спасатели и их добровольные помощники тем временем совладали с четырьмя стойками, отогнули крышу и теперь осторожно извлекали из салона первое тело. Это оказалось девушка, судя по виду – очень молодая. Хотя и не поручусь – лицо было ярко и густо измазано кровью. Но фигура была нескладная, угловатая. Как у пятнадцати-шестнадцатилетних.

Девушку отнесли к машине «скорой помощи» и, аккуратно поместив на носилки, прикрыли простыней до подбородка.

– Ты гляди, живая! – сказал за моей спиной все тот же мужик. Неугомонный, гад. Я хотел было развернуться и сказать ему что-нибудь глубокомысленное или стукнуть по чему-нибудь очень интимному, но не успел – прогремел выстрел.

Неожиданно, разумеется. Сегодня все, чему я был свидетелем, происходило неожиданно. Я уже начал привыкать к этому.

Толпа отхлынула. Даже спасатели, менты и медики предусмотрительно отодвинулись от бледно-розового такси. Потому что выстрел прозвучал именно оттуда.

Я не стал сдавать назад вместе с окружающими. Я жадно впился в изуродованную машину глазами, потому что наверняка знал, у кого там был пистолет. Гипотетически ствол мог быть и у пассажиров, но я гипотез не строил. У Бэка ствол был наверняка.

Я не ошибся. От сильного удара изнутри водительская дверь распахнулась. Бэк не зря стрелял. Он пробивал заклинивший замок – и своего добился. После чего плашмя выпал из машины и пополз, цепляясь за асфальт обеими руками, в одной из которых так и сжимал памятную «Берету». Я удивился – по всему выходило, что его должно было намертво зажать между баранкой и сиденьем, да и ноги заклинить в нижнем отсеке. Ан нет. Чудеса, оказывается, еще никто не отменял.

Окружающие, в том числе и менты, завороженно следили за ним. И никто даже не сделал попытки отобрать ствол. Массовый гипноз, честное слово. А Бэк, не обращая на окружающих никакого внимания, продолжал ползти. И проделал таким макаром добрых пять метров, после чего бессильно распластался на асфальте. Как-то само собой подумалось, – и, бьюсь об заклад, не только мне, – что это все. Пять метров – его нынешний предел. Последние силы на них израсходовал. И больше ничего не сможет. Но нет. Он таки сумел приподнять голову. И выстрелил еще раз.

Толпа, начавшая было растревожено гудеть, когда он перестал ползти, снова подалась назад. А у водилы ЗиЛа, который вместе с обоими окружившими его ментами наблюдал за происходящим с открытым ртом, на груди стало расползаться пятно. На фоне синей футболки оно было поразительно, режуще, темным.

– Мастерство не пропьешь, – сказал я за Бэка, потому что был уверен, что он в этот миг думает ту же мысль.

Мужик с лицом заядлого уголовника ударился спиной о крыло своего грузовика и стал медленно сползать на асфальт. Где и застыл, привалившись спиной к колесу и свесив голову набок.

И только после этого все взорвалось всеобщим движением. И я в том числе. Сбросил с себя оцепенение и наперегонки с ментами рванул к Бэку.

Менты успели первыми. Один из них пинком отбросил пистолет, который, впрочем, моему коллеге был уже без надобности. А вот что делать дальше, они не знали. Столпились над телом, как стадо баранов, и тупо пялились на него. И, не простояв даже минуты, стали рассасываться по другим точкам – работы у них хватало. А почти мертвый безоружный гражданин – это уже не по части ГАИ, правильно?

Я снова предпринял попытку пробраться к Бэку, но один из ментов преградил мне дорогу. Я попытался обойти его с фланга, но он разгадал маневр и снова встал передо мной. Непроходимый, как Великая китайская стена перед гуннами, честное слово! Молоденький парнишка с наивными голубыми глазами. Зато с погонами летехи.

– Кто такой? – спросил он абсолютно лейтенантским голосом. – Чего надо?

– Кореш у меня там, – я указал в сторону Бэка. – Тоже таксист.

– И что? – спросил летеха. И вдруг, набрав полные легкие воздуха, проорал: – А ну пошел отсюда! – после чего добавил спокойным, даже слегка скучающим тоном: – Понабежали здесь. Любопытные…

Я быстро огляделся. Его вопль, вопреки ожиданиям, всеобщего внимания не привлек. Не до того людям было. Да и то сказать – обстановка нервозная. Авария, убийство… Подумаешь, нервы у кого-то сдали, на крик сорвался. Обычное дело.

Бессовестно пользуясь всеобщим безразличием, я аккуратно взял лейтенанта за отвороты форменного кителя и рывком подтянул к себе. Он оказался на полголовы ниже, и мне пришлось шипеть куда-то в район его лба. Получилось весьма впечатляюще.

– Ты что, цыпа, проблем захотел? – издалека начал я. – Или ты забыл, из чьей кормушки кушаешь? Или думаешь, что меня мундир твой остановит? Да ни хрена подобного. Я дурной, понял? У меня даже справка есть.

Лейтенантский лоб покраснел. Наверное, покраснел и весь лейтенант. Он сделал шаг назад и осторожно отцепил мои пальцы от кителя. И я понял, что этот раунд выиграл. Нокаутом. Мент, говорю, был совсем молодой. Наверное, он только-только выбрался за стены училища и еще не знал, кто из чьей кормушки кушает и тому подобные тонкости этой запутанной жизни. Наверняка он знал одно – что в лицо не хочет. А то, что я, при моем нынешнем состоянии первобытнообщинного аффекта был способен устроить ему это милое развлечение, лейтенант, видимо, не сомневался. Вселенский по своим масштабам блеф удался на славу.

– Ну… – неуверенно проговорил мент, – только из-за того, что вы его коллега… Можно сказать, друг…

Чтобы подбодрить парня, я вытащил две купюры, и, не вникая в их содержание, переместил оные в нагрудный ментовский карман. Добавив на словах:

– Лучший друг.

– Тем более, – на порядок увереннее сказал тот. – К тому же мы – автоинспекция и убийствами не занимаемся.

– Золотые слова, – похвалил я и уже беспрепятственно просочился мимо. По пути с грустью подумав, что вот так примерно и происходит совращение несовершеннолетних, ментов, чиновников и прочих категорий граждан с неустойчивой психикой. И я, выходит, этому по мере сил содействую. Нехорошо, Михаил Семенович. Ай, как нехорошо! Мне внезапно стало стыдно. За все. За бутылку водки, выпитую три дня назад. За все нарушенные ПДД. За совращенную душу юного летехи, которой теперь прямая дорога в ад. И я тут же дал себе зарок, что в следующей жизни переквалифицируюсь в праведники. На чем и успокоился.

Бэк, пока суть да дело, наскреб в себе еще немного сил, перевернулся на спину и теперь лежал, глядя в небо немигающим взглядом. Со стороны одной из «скорых» в его сторону примеривались бежать два типа в белых халатах и с носилками. Видимо, санитары. Их нервно подбадривал еще один обладатель халата, оснащенный вместо носилок кофром. Очевидно, доктор.

– Бэк! Ты как? – спросил я, присев на корточки рядом.

Он повернул голову и теперь смотрел на меня все тем же немигающим взглядом. Я, было дело, усомнился – узнал ли? Но, оказалось, он просто вникал в смысл сказанного. Когда же смысл вопроса дошел до него, растянул губы в улыбке и неожиданно внятно проговорил:

– Для умирающего – нормально. На удивление. Я этого мудилу завалил?

– Похоже на то.

– Мастерство не пропьешь! – он с весьма довольным видом продублировал мою мысль. – Это Кара работа, Мишок. Его шестерка. Прямо на меня выскочил… Обидно, друг! Я в этот раз ни одного правила не нарушил, елы-палы! Он со встречки на меня полез. Что с клиентами?

– Девчонка жива.

– А батя ейный?

Я обернулся в сторону «скорой». Второе тело, которой только что извлекли из машины, лежало рядом с каретой, полностью накрытое простыней.

– Хана ему.

– Жалко.

– Ты, Бэк, извини, если сможешь. Это были мои проблемы.

Он закашлялся, отвернул голову в сторону и сплюнул кровь на асфальт. Потом сказал:

– Не пори ерунды. Ты думаешь, это моя первая терка с Эдиком? Я же тебе говорил – у меня с ним давно несрастухи прут. Все к этому шло. Все. А тут он еще откуда-то узнал, что это я Маленького Борю кончил. Понимаешь? Так что разговора с ним у меня не получилось. У себя-то он зассал разборки устраивать. Шестерку вот подослал. Так что и ты, Мишок, поосторожнее. Охотиться на тебя будут. Всерьез и по-настоящему.

– Да я за четыре часа привык уже.

Бэк не ответил. Предыдущая длинная речь утомила его, и теперь он отдыхал, снова уставившись в небо. К тому же наконец приползли санитары. Один из них взял меня за плечо и оттолкнул в сторону. Грубо и незатейливо. Я потерял равновесие, но успел опереться на руку и не упал. Изрядно разозлившись, вскочил и зло вытаращился на подошедшего, намереваясь что-нибудь сказать. Или даже сделать.

– Отойди! – сказал санитар.

– Ему волноваться сейчас нельзя! – встрял из-за его спины доктор.

– А никому волноваться нельзя, – я исподлобья оглядел их. Санитар, видимо, понял, что дело пахнет керосином, а потому поспешил загладить предыдущую бестактность, сообщив извиняющимся тоном:

– Нам на носилки его перегрузить надо.

Я раздумал затевать скандал. Он был прав. А что толкнул – так это все от нервов.

Бэка переложили на носилки и прикрыли простыней. Потом подняли и понесли к «скорой». Рядом семенил доктор. Я попытался пристроиться с другой стороны, но он вытянул в мою сторону руку и возмущенно пискнул:

– Куда вы? Я же сказал – нельзя!

– Не говорил ты ничего подобного, – возразил я.

– Уйди на хрен, медик! – поддержал меня и Бэк. – Надоел, в натуре. Хоть одна знакомая харя перед смертью.

– Слышал, да? – я выпятил челюсть в сторону доктора. Тот махнул на меня рукой – мол, делайте, что хотите – и дальше семенил уже молча. Я перевел взгляд на Бэка. – Ты, Бэк, погоди умирать. Медицина сейчас из говна конфетки лепит.

– Из такого говна уже ничего не слепишь, Мишок, – усмехнулся Бэк посеревшими губами. – Ты мое тело пощупай. У меня только руки действуют. Ниже пояса – желе. Я, когда полз, чувствовал, как оно за мной по земле переливается. Как у осьминога. Противно. – Он помолчал, потом добавил: – А Кар на Свердлова, 79 живет, Мишок. Ты этот адресок подальше объезжай. Береженого бог бережет. Черт, а подыхать-то как не хочется!

– Перестань, – сказал я. – Ты пока в порядке. Видишь, даже в сознании. Даже разговаривать можешь.

– Прикольно, – Бэк обращался уже не ко мне. Он снова задумчиво таращился в небо. – Чувствую, что внутри все перемолото, а боли нет.

– Болевой шок, – подсказал доктор. – Это случается. Когда слишком большой поток боли, мозг просто отказывается ее воспринимать. Так бывает. Это болевой шок.

– Болевой шок, да, – Бэк усмехнулся и снова посмотрел на меня. – Как раз то, что мне сейчас нужно. Я все-таки везучий, да, Мишок?

И умер. Не выгибал спину, не издавал предсмертных хрипов, не пускал струю крови изо рта. Просто опал, как опадает пивная пена в бокале. Только мгновенно. И все.

– Готов кондитер, – прокомментировал санитар, шедший замыкающим. Доктор на ходу натянул простыню на лицо Бэка. А я остался стоять на месте. Бежать за носилками больше было уже незачем.

Ко мне подкрался тот самый молодой лейтенант, которого я совсем недавно посредством взятки лишил невинности, и сочувственно вытянул губы трубочкой.

– Да, – сказал он. – Жизнь.

– Смерть, – зло бросил я, развернулся на пятках и направился к машине. Я вовсе не имел в виду еще раз оскорбить молодого мента. Просто бесило лицемерие. Какое право имел он, желторотый, вытягивать губы трубочкой и бормотать что-то о жизни, в которой он еще совсем не разбирался?

Но мент решил, что так просто не даст мне отделаться от него. Догнал и схватил за локоть.

– Стойте! Вы куда?

– Поеду работу работать, – я даже не стал останавливаться. Высвободил руку и продолжил движение. – Или поеду напьюсь. Не знаю. Решу, пока ехать буду.

– Но вы свидетель! – плаксиво сообщил лейтенант.

– Свидетель чего? Я видел, как Бэк умер, а самой аварии я не видел. Я позже подъехал. Так что до свидания.

И уселся в машину. А мент остался стоять, лупая на меня своими голубыми, наивными, как у ребенка, глазами.

7

И где бы, вы думали, я находился через десять минут после этого? А напротив особняка на Свердлова, 79. Через дорогу от него. Бэк сказал, что не стоит светиться у этого дома. Но это сказал Бэк. У меня же было свое мнение по поводу данного адреса. И была причина появиться здесь. Причина нарисовалась аккурат в тот момент, как душа Бэка покинула его тело.

Я жаждал общения. Причем, не абы с кем, – на сей счет я парнишка привередливый, – но с гражданином Зеву, как бы глупо не звучала его фамилия. Я был зол, и во мне кипела ярость. Кипяток бил в голову и мешал думать. Я даже больше скажу – думать я не пытался вообще. А зачем, если мысль в голове уже оформилась? Она была одинока и по этой причине предельно ясна. Я хотел поскорее повидаться с тварью, которая угробила моего друга.

Припарковав машину у обочины, я обозрел открывающуюся перспективу. Та, между прочим, ни разу не впечатляла. Трехэтажный особняк – это он только на словах трехэтажный особняк. А на деле – гипертрофированный спичечный коробок, поставленный на попа. С крышей, окнами и дверями. Никаких архитектурных изысков. У Кара, похоже, была напряженка с фантазией. И это радовало. Поскольку вселяло надежду, что и во всем остальном он будет предсказуем, как биссектриса.

Единственным внешним украшением этого архитектурного убожества была ограда. По всему периметру усадьбы вместо забора были густо насажены молодые вязы, за которыми явно кто-то тщательно следил – они были аккуратно подстрижены, а снизу даже побелены. Чтобы, значится, мыши по зиме не попортили.

Однако и с оградой, такой красивой и ухоженной, тоже было не все в порядке. Потому что по середине ее, как раз напротив входных дверей особняка, какой-то идиот приспособил металлические ворота. Допускаю, что сами по себе ворота были прекрасны, как Алферова в «Трех мушкетерах», поскольку были ручной работы (это я не про Алферову, хотя ее тоже на поток не поставили; что, между нами, напрасно), и все в изящных завитушках. Но посреди зеленых насаждений они выглядели несколько инородным телом. Я не хочу сказать – как слон в посудной лавке. Я хочу сказать – как ложка дерьма в бочке меда. Так будет нагляднее и честнее.

Зато на одном из столбов, к которым крепились ворота, прилепили небольшую коробку переговорного устройства. Недолго думая, я пересек дорогу и остановился перед ним.

Динамик, лампочка индикатора питания и кнопка вызова. Все предельно просто и, должно быть, до крайности функционально. Чтобы проверить это, я вдавил палец в кнопку. Не то, чтобы я слишком умный – просто давить на лампочку индикатора было слишком даже для меня.

Переговорник ожил практически сразу, но пару секунд работал вхолостую. Видимо, хуцпан по ту сторону ограды собирал в кучу словарный запас, чтобы приветствовать визитера по всем канонам гостеприимства. Так подумалось сначала. Оказалось, я ошибся. Канонами даже не пахло.

– Кто? – прохрипел динамик.

Я задумался, соображая, что ответить на этот простой вопрос. Так ничего и не придумав, сказал мало, но по существу:

– Я.

– А «я» – это кто?! – динамик захрипел на порядок злее.

– «Я» – это я. Мешковский Михаил Семенович.

– Какой, в жопу, Семенович? Тебе чего надо, урод? – вот на этом самом месте я и заподозрил, что каноны гостеприимства здесь никто соблюдать не собирается.

– Мне Зеву надо, – я тоже решил быть предельно откровенным. – И не очень-то я урод. Теткам нравится.

Динамик изменил голос. Теперь он был немного живее и много неприятнее.

– А по какому вопросу?

– По сугубо таки личному, не по трубочке будет сказано.

– А пошел бы ты знаешь, куда? Ты в рыло не хочешь?

– Нет, – возразил я. – Я Зеву хочу.

– Вали отсюда, одноглазый, – посоветовал динамик и отключился. Так что я совершенно уже напрасно промямлил в него:

– Я не одноглазый. Я…

Сообразив, что болтаю с бессловесной железякой, а значит – первый кандидат в психушку, я снова нажал кнопку. Ноль эмоций. Попытка номер два тоже провалилась. Изрядно распереживавшись по этому поводу, я изо всей силы треснул по динамику кулаком. Лампочка индикатора помигала и погасла. Переговорник умер навсегда.

Продолжая истекать праведным негодованием, я пересек дорогу в обратном направлении и попытался отыскать в машине монтировку, верную подругу таксера. Но на привычном месте, под сиденьем, подруги не лежало. Это открытие неприятно поразило меня. Пришлось собрать мозги в кучу и попытаться понять, как такое могло приключиться. Не без некоторого напряжения, но ответ я нашел – монтировка осталась на месте моего незапланированного рандеву с Маленьким Борей. Я запустил ею в лоб шустрого хуцпана, и она срикошетила в кювет. А я в кювет не спускался, потому что туда спускался Бэк. Но спускался не за монтировкой, а за хуцпаном. Монтировка ему была без надобности, потому что в тот момент, надо полагать, у него и своя имелась. Не «Береттой» же, случись что, колесо бортировать.

Я внезапно почувствовал себя, словно голый мужик на Красной площади в день Первомайской демонстрации – беспомощным и беззащитным. Перспектива переть на штурм с голыми руками, почему-то, не улыбалась.

Хотя сама идея штурма выглядела такой заманчивой, что я даже слегка утихомирил свой гнев и попытался начать думать. И придумал.

У меня таки было оружие. Тот самый трофейный нож. Не бог весть что, конечно, но все лучше, чем голые руки.

И, вынув его из бардачка, я снова пошел к воротам. С полным осознанием своей пролетарской правоты взял их за прутья и с силой потряс. Но взаимности не добился. С тем же успехом можно было попытаться потрясти космодром «Байконур», взяв его за бетон взлетной полосы. Ворота стояли мертво, как старинные часы.

Я снова начал потихоньку заводиться. Нервы, черт бы их драл. Вот уже несколько часов кряду разные люди и предметы пытаются достать меня разными способами. Все вокруг течет и изменяется совсем не так, как я того хочу. Понятно – тут и статуя Давида разнервничается, и Голиаф в гробу перевернется.

Плотоядным взглядом я смерил заросли вязов. Но тут же отмел эту мысль – чтобы брать штурмом данный рубеж, нужен был не нож-выкидуха, а, как минимум, бензопила. Однако в средствах я был ограничен.

Ругаясь похабными словами, я снова перебежал дорогу. Не-ет! Если Миша Мешковский чего-нибудь замыслил, он себе уши на затылке узлом завяжет, но своего добьется. Чего ради эти шлимазлы решили, что смогут остановить меня с помощью железных ворот да пары сотен вязов-недорослей?! Дудки!

Машину я постарался поставить как можно ближе к изгороди. Получилось весьма неплохо. Во всяком случае, мне хватило, чтобы, забравшись на крышу, перемахнуть через деревца.

Прыжок тоже удался. А вот с приземлением вышла закавыка. Какая-то скотина, влюбленная в ботанику по самое «не хочу», – возможно, та самая, что баловалась разведением вязов, – высадила розы как раз там, где завершался мой полет. Розы разрослись, и я сильно оцарапал руки и морду. А пока выбирался, даже брюки и рубашку слегка порвать умудрился. Но особо расстраиваться не стал – я ведь почти добился своего. Передо мной лежала финишная прямая, в конце которой маячил главный приз – свидание с господином Зеву. О дальнейшем как-то даже не думалось.

Выбравшись на булыжную дорожку, я решительно потопал к дому. Краем сознания отметив, однако, что не ошибся в своих выводах – главным украшением этого ансамбля была флора. Внутри это было особенно заметно. Клумбы и газоны разбиты почти идеально. А цветы – очень красивы. Даже не смотря на мое падение в розовый куст. Иное дело, что в данный момент я был слегка не в том состоянии, чтобы прочувствовать красоту окружающего ландшафта на всю его глубину. В данный момент меня ждали великие дела. И я шел их вершить.

Браво протопав по дорожке, я поднялся на широченное крыльцо. И остановился. Потому что массивная дверь, не дожидаясь моего подхода, распахнулась навстречу, выпуская трех братков. Все, как один – лысые, что коленки. Двое, к тому же – фиксатые, а третий – весь в наколках. Ну, да я ведь не к Ростроповичу в гости шел, да?

Браток в наколках сделал на шаг больше остальных и оказался со мной нос к носу. Видимо, вожак стаи, решил я, и принялся ждать, какие от него поступят предложения. Однако сперва он решил поделиться со мной кое-какими наблюдениями. Что прозвучало примерно следующим образом:

– Не, ты все-таки дурак, одноглазый.

– Я не дурак, – возразил я. – И не одноглазый. Это просто так кажется. Иллюзия.

– Да-а? – удивился он. – А какого тогда хрена ты сюда вперся?

– Мне Зеву нужен. Я хочу ему глаз выбить.

– Да-а? – снова удивился наколотый. – А у тебя есть, чем?

– А то! У меня есть руки. А из рук растут пальцы.

– Да ты богат! А у нас, прикинь, есть ноги. Круто? И мы тебя сейчас этими ногами бить будем. Еще круче?

– А у меня еще вот что есть, – я вынул нож и щелкнул кнопочкой, выбрасывая лезвие. – И я вас сейчас резать стану.

– А у нас вот что есть, – сказал наколотый и вытащил из-за спины пистолет. – И ты нас резать не станешь.

Я понял, что словесная перепалка зашла в тупик. Вынь я сейчас из-за пазухи автомат – и они достанут гранатомет. А ворвись я сюда на танке – и из дверей уродливого особняка выкатят противотанковую пушку. И так далее, по нарастающей. Пора было с этим завязывать и переходить к более конкретным действиям.

И я перешел. Шагнул вперед, намереваясь выбросить вперед руку с ножом, но увидел летящую в меня откуда-то сбоку подошву впечатляющего размера, и решил увернуться. Реакции-то – хоть на рынке торгуй. Не зря меня Тюменцев четыре года, как клоп, доставал. И я сделал два быстрых шага назад. Но не подрассчитал – крыльцо внезапно кончилось, и я осыпался вниз. Вместе со всей своей реакцией. И ударился головой. И увидел звезды. В частности, созвездие Южный Крест. Оказалось – красивый, падла. А потом наступила темнота.