Текст книги "Украинское движение в Австро-Венгрии в годы Первой мировой войны. Между Веной, Берлином и Киевом. 1914—1918"

8 октября 1918 года регентский совет в Варшаве провозгласил создание независимого польского государства, а 9 октября польские депутаты рейхсрата заявили, что в него войдет в том числе вся Галиция. 10 октября в Вене прошло совещание УПП с участием украинских членов палаты господ рейхсрата. Собравшиеся решили снова встретиться 18 октября в том же составе и объявить о создании Украинского национального совета, органа, уполномоченного воплотить право украинского народа на самоопределение на его этнографической территории, то есть учредительного собрания («конституанты»). На 19 октября назначалось собрание в расширенном формате, с участием представителей украинских партий и организаций со всей Австро-Венгрии⁹⁷². Л. Цегельский впоследствии признавал, что созыв учредительного собрания задумывался не как шаг к провозглашению собственного государства, а как попытка «помочь» Карлу I совершить «переворот сверху», то есть волевым решением провести федерализацию империи. Если верить Цегельскому, он и другие украинские лидеры искренне хотели «спасти Австрию и Карла», но на случай распада империи «были полны решимости и готовности провозгласить наше независимое государство, готовое к возможному воссоединению с Великой Украиной»⁹⁷³.

16 октября Карл I опубликовал манифест «К моим верным народам Австрии», в котором предложил немедленно провести федерализацию и объявил, что каждый народ монархии должен образовать на своей территории собственное национальное государство. По словам К. Левицкого, манифест стал неожиданностью для украинцев⁹⁷⁴, Цегельский, напротив, писал, что узнал о замыслах Карла еще в конце сентября⁹⁷⁵. В 1919–1920 годах К Левицкий называл манифест запоздалым шагом, ставшим лишь толчком к распаду империи⁹⁷⁶. Эта оценка соответствовала тому, что публично писал В. Панейко сразу после обнародования манифеста. Усомнившись, что шаг монарха повлечет значительные изменения, Панейко констатировал: украинские политики воспринимают манифест «без энтузиазма, но и без пренебрежения – настолько трезво, насколько того требует чрезвычайная важность вопросов, которых этот акт касается»⁹⁷⁷.

Еще в сентябре 1918 года во Львове был основан тайный офицерский кружок, позднее получивший название «Центральный военный комитет» (ЦВК) До середины октября он действовал неактивно и бессистемно. Члены кружка готовились дать отпор полякам, претендовавшим на власть в Галиции, с опорой на силы УСС. Именно поэтому главой ЦВК было решено назначить представителя стрельцов. 12 октября во Львов прибыл подхорунжий Д. Палиев. Он установил связь со всеми местностями Восточной Галиции и поделил регион на округа, в каждом из которых было сформировано военное командование. Силы украинцев были весьма ограничены – около 2,4 тысячи человек⁹⁷⁸.

18 октября во Львове в «Народном доме» по приглашению УПП собрались украинские парламентарии, бывшие депутаты сеймов Галиции и Буковины, члены палаты господ, епископы, а также представители партий, студенчества и прессы. Им предстояло решить вопрос о государственно-правовом будущем украинских земель Австро-Венгрии. Приглашение получил даже ХОС А. Барвинского, долго пребывавший в политической изоляции. Из венгерской части империи никто не приехал – вместо этого было зачитано письмо неких тамошних украинцев с просьбой о присоединении к австрийской Украине⁹⁷⁹.

Е. Петрушевич, председательствовавший на заседании, предложил с 19 октября считать участников собрания украинской конституантой, Украинским национальным советом (УНСовет), после чего был избран его главой. Было решено комплектовать УНСовет по партийному принципу с условием, что число представителей партий может быть изменено. Вопрос о будущем украинских территорий вызвал бурную дискуссию: социал-демократы и некоторые члены УНДП предложили немедленно заявить о присоединении к Украине, большинство же сошлось на том, что следует ограничиться созданием отдельного государственного объединения, окончательную судьбу которого решит УНСовет⁹⁸⁰.

В резолюции, принятой в тот же день, говорилось, что украинская этнографическая территория в Австро-Венгрии охватывает Восточную Галицию до реки Сан, включая Лемковщину, юго-запад Буковины с городами Черновцы, Сторожинец и Серет, а также «украинскую полосу северо-восточной Венгрии». Все эти земли должны были войти в украинское государство. Евреи признавались отдельной национальностью, им предлагалось направить в УНСовет представительство, пропорциональное их доле в населении украинского государства. УНСовет заявил, что его представители в дальнейшем должны быть приглашены на мирную конференцию, а главе МИД Австро-Венгрии И. Буриану отказал в праве обсуждать все, что связано с украинскими территориями⁹⁸¹.

На следующий день, 19 октября, открывая расширенное заседание УНСовета, Петрушевич пояснил, почему УПП не приняло решения об объединении западноукраинских земель с Украинской державой. Его слова законспектировал присутствовавший на заседании И. Боберский: «Нам следовало бы заявить, что мы хотим быть частью Украинской державы. Одного заявления недостаточно. Нужно иметь силу осуществить это. […] Кто нам поможет? Можем мы рассчитывать на помощь Антанты и Вильсона? Но ведь Вильсон говорит: Австрия должна дать народам автономию. Он не высказывается за то, чтобы мы пошли к Украине»⁹⁸². Петрушевич заметил, что Польшу поддерживает Антанта, и высказался против отказа от полного разрыва с Австрией: «Если мы не плюнем на Австрию, то Австрия… возьмет нас под защиту армией, жандармерией и украинскими полками. Если же пнем ее, то можем показывать силу только на словах. Хоть бы мы и заявили о разрыве, никто не будет с этим считаться. Нужно иметь силу, чтобы перейти к Украине. Кто знает, не в интересах ли украинского государства мы обязаны здесь остаться»⁹⁸³.

Против принятого решения выступили социал-демократы. Н. Ганкевич заявил, что единственное «достойное народа» решение – присоединиться к Поднепровской Украине. Петрушевич проигнорировал это и удалился, а большинство присутствующих не поддержали вынесение предложения Ганкевича на обсуждение. Сторонники объединения стали скандировать «Позор!» и петь патриотические песни⁹⁸⁴. Члены УСДП в знак протеста вышли из УНСовета и в тот же день на партийном совещании высказались за объединение Восточной Галиции с Украиной⁹⁸⁵.

Впоследствии политики, не поддержавшие объединения с Украиной 19 октября, оправдывались, что просто не хотели торопить события. И. Макух писал в мемуарах, что Ганкевич и его единомышленники не имели четкой программы действий, а К Левицкий пояснял, что в тогдашних условиях единство с собратьями по ту сторону границы могло быть только «духовным»⁹⁸⁶. Л. Цегельский указывал, что украинские лидеры в Австро-Венгрии опасались переворота на Украине и не верили, что гетман Скоропадский удержит власть: «Связывать Галицию, хоть сколь-нибудь упорядоченную и организованную, с такой Украиной, национально несознательной, втянутой в анархию и большевизированной, – мы считали крайним риском, «прыжком в темноту»⁹⁸⁷.

21 октября 1918 года Петрушевич и другие депутаты рейхсрата уехали в Вену на переговоры с властями. Там часть из них объединились в «исполнительную» делегацию УНСовета. Во Львове была создана галицийская делегация УНСовета во главе с К Левицким, а в Черновцах – буковинская во главе с Е. Поповичем. Последняя не получала инструкций из Львова и Вены и была вынуждена действовать самостоятельно⁹⁸⁸. Люди на местах тоже не понимали, что им делать. Украинские деятели в Раве-Русской 31 октября собрали вече и прямо в присутствии командира австрийской жандармерии заявили о крахе империи. «Известие, что распалась Австрия, провозглашалось со страхом, в неуверенности, не придется ли завтра за это поплатиться. Завязалась длинная дискуссия, которая показала, что никто, собственно, ничего не знает и не ориентируется в ситуации»⁹⁸⁹.

Всю последнюю треть октября на заседаниях галицийской делегации УНСовета обсуждалась подготовка взятия Восточной Галиции под украинский контроль⁹⁹⁰. В это время в регионе уже ощущался вакуум власти. 24 октября М. Лозинский безбоязненно писал в газете «Діло», что Австро-Венгрии «уже не существует», и призывал создать на ее украинских землях отдельное государства, немедленно заключить мир со странами, с которыми воевала Австро-Венгрия, а солдат-украинцев отозвать с фронта⁹⁹¹.

Представители УНСовета в Вене тем временем продолжали переговоры с властями. Е. Петрушевич и Н. Василько уведомили министра-президента Гуссарека о создании украинского государственного образования на землях монархии⁹⁹². Стороны сошлись на том, что административные органы в Восточной Галиции перейдут в распоряжение украинцев. Удовлетворившись таким результатом, западноукраинские лидеры стали дожидаться 25 октября – к этому дню Гуссарек должен был принести известия от Карла I. Но тот внезапно ушел в отставку, и его сменил Г. Ламмаш. Новый глава правительства заверил лидеров УНСовета, что все их пожелания будут учтены, а те, в свою очередь, подтвердили, что будут рады «оставаться в австрийской федерации, если она устоит»⁹⁹³.

28 октября Л. Цегельский приехал во Львов и сообщил, что депутаты добиваются передачи управления Восточной Галицией УНСовету и в ближайшее время соответствующий акт будет направлен во Львов⁹⁹⁴. Но в тот же день Вена обратилась к Антанте с просьбой о перемирии, а в Кракове была образована Польская ликвидационная комиссия (ПЛК), орган, который должен был взять власть во всей Галиции. ПЛК письменно уведомила Ламмаша, что Галиция теперь является частью Польши⁹⁹⁵.

29 октября во Львов прибыл Д. Битовский. Именно он форсировал решение о немедленном взятии власти. К Левицкий предлагал дождаться информации от президиума УНСовета из Вены, но Битовский настоял на немедленных действиях, и выступление было намечено на ночь с 31 октября на 1 ноября. На места были разосланы указания сделать то же самое⁹⁹⁶. 31 октября «Українське слово» писало: «Кризис нарастает и должен вскоре достичь своей кульминационной точки. Ближайшие дни могут принести большие изменения. Украинский народ весь от мала до седого старца должен быть наготове, чтобы в случае покушения на нашу землю и свободу дать ему отпор и воплотить свое государство»⁹⁹⁷.

31 октября во Львов из Вены вновь приехал Л. Цегельский и сообщил, что днем ранее Ламмаш пообещал немедленно поручить галицийскому наместнику К Гуйну передать власть УНСовету⁹⁹⁸. В полдень того же дня делегация во главе с К. Левицким пришла к Гуйну с требованием передать власть, но тот наотрез отказался, сославшись на отсутствие указаний из Вены. Вечером того же дня члены УНСовета во Львове приняли окончательное решение – украинские части займут Львов рано утром 1 ноября. По поветам Восточной Галиции, где раньше о предстоящем перевороте только ходили слухи, разъехались курьеры с распоряжением подготовиться к захвату власти на местах и организовать украинские вооруженные подразделения⁹⁹⁹. Перед самым переворотом в УНСовет вернулись социал-демократы: еще 26 октября «Українське слово» публично призвало их возобновить участие в работе общенационального органа¹⁰⁰⁰, и после нескольких дней переговоров УСДП пошла на уступки¹⁰⁰¹.

В ночь на 1 ноября украинские формирования во Львове разоружили военных других национальностей и взяли под контроль ключевые здания и объекты инфраструктуры. Над городской ратушей подняли сине-желтый флаг. В 6 часов утра делегаты УНСовета от Рава-Русского повета, прибывшие поездом во Львов, обнаружили на выходе из вокзала, что на ступеньках стоит пулемет, а вокруг ходят стрельцы с желто-голубыми ленточками¹⁰⁰².

УСС по ряду причин не смогли своевременно приехать во Львов с Буковины: во-первых, командование легиона приказало сначала погрузить в вагоны продовольствие и амуницию, а уже потом бойцов; во-вторых, железнодорожники-неукраинцы саботировали работу железных дорог. Как следствие, стрельцы добрались до Львова лишь 3–4 ноября¹⁰⁰³.

Взять власть в своем регионе попытались и буковинцы. 3 ноября делегация УНСовета в Черновцах созвала вече, на котором были провозглашены объединение Буковины с Галицией, признание секретариата во Львове украинским правительством и курс на объединение с Украиной. По городу проследовало многотысячное украинское шествие¹⁰⁰⁴.

В последующие дни украинцы овладели другими поветовыми центрами Восточной Галиции. Все проходило по одинаковой схеме: военнослужащие-украинцы, иногда при помощи жителей окрестных сел, бескровно разоружали жандармерию и занимали все административные здания¹⁰⁰⁵. Я Зубаль увидел на станции Коломыя скопление военных в австрийской униформе, но с сине-желтыми кокардами на головных уборах. По пути с вокзала в город Зубаль не заметил ничего необычного, и, лишь когда ему открылся вид на центр города, он обнаружил, что на зданиях староства и почты реют сине-желтые флаги. У ратуши молодой человек спросил одного из военных, что произошло, и тот сообщил, что украинцы взяли власть в Восточной Галиции¹⁰⁰⁶.

Формально монархия Габсбургов еще не прекратила существование (Карл отречется 11 ноября), но венские газеты уже писали о событиях в Галиции так, будто речь шла о загранице. На страницах «Нойе фрайе прессе» от 6 ноября курьезно соседствовали заголовки «Мир во всей Австрии» и «Бои на улицах Лемберга: более шестидесяти убитых»¹⁰⁰⁷.

* * *

Российская Украина, где с марта 1917 года бился пульс украинской жизни, без малого год вызывала у украинцев Австро-Венгрии двойственное чувство. С одной стороны, они не могли не радоваться происходящему в Киеве, с другой стороны, у них не было возможности там оказаться. Отгороженные линией фронта, галицийско-украинские политики поставили лозунг общенациональной солидарности на службу местечковой цели – предотвратить автономизацию Галиции. Это им удалось. Но за спинами политиков стояло многочисленное украинское движение, разделенное на тех, кто тоже находился в Австро-Венгрии и не мог попасть на Поднепровскую Украину, и тех, кто был пленен или сослан вглубь России и мог туда попасть. И те и другие жадно следили за событиями в Киеве, сравнивали их с тем, что происходит на землях Дунайской монархии (сравнение было не в пользу второй), и ждали от своих лидеров реакции.

С конца 1917 года, с приходом к власти в России большевиков, для украинских политиков империи Габсбургов начался период дезориентации: события в Киеве развивались слишком стремительно, чтобы их «переварить», и слишком непредсказуемо, чтобы их предугадать. Разыграть украинскую карту пытались уставший от однообразия политик Н. Василько и очарованный украинской идеей юный эрцгерцог Вильгельм Габсбург, но их неопределенные замыслы ни к чему не привели: выторгованный Василько тайный протокол к мирному договору между УНР и Центральными державами был уничтожен, а авантюрного Габсбурга немцы выдавили с Украины. Однако, при всей турбулентности, Украина продолжала оставаться независимым государством, и никакой альтернативы украинцы за ее пределами предложить не могли. Игнорировать это соседство было невозможно, тем более что с лета 1917 года украинские политики получили доступ к трибуне вновь открывшегося парламента.

Украинские политики и публицисты полгода растрачивали пыл на публичную конфронтацию с поляками, пока осенью 1918 года не осознали – если они не активизируются на деле и не опередят поляков в овладении Восточной Галицией, на успех можно будет не рассчитывать. На желаемый результат украинские группы смотрели по-разному – из этого мог выйти федеративный субъект в рамках модернизированной державы Габсбургов, составная часть украинского национального государства или что-то третье, – но все единодушно соглашались, что зависимость от поляков неприемлема ни в каком виде. На этой основе украинские круги разваливающейся Дунайской монархии сумели консолидироваться и взять «свои» земли под контроль – успешно, хотя и не окончательно.

Заключение

Водоразделом в политических действиях украинцев Австро-Венгрии между лояльностью монархии Габсбургов и независимостью стала Первая мировая война. Во время этого конфликта украинское движение переживало процесс национальной мобилизации, превративший украинский национальный проект в безальтернативный вариант для восточно-славянского населения австрийской части империи. К началу войны украинское движение в Галиции и на Буковине находилось на подъеме: украинская идентификация переросла из политической в этническую и привлекала все больше приверженцев. Конкуренты-русофилы остались позади – как в силу внутренних дрязг и устарелости идей, так и из-за преследований со стороны центральной власти, которая не собиралась терпеть в приграничном регионе тех, кто открыто симпатизирует потенциальному врагу. Отставание русофильства от конкурирующего движения было вопросом времени: репрессии и изгнание в годы войны не обусловили, а лишь приблизили эту неизбежность. Под нажимом Вены, нуждавшейся в поддержке украинского движения в случае войны с Россией, польские элиты Галиции согласились на расширение представительства украинцев в сейме и создание ими собственного университета. Одолев конкурентов и добившись уступок от поляков, украинские политики взяли курс на создание отдельной провинции.

С началом войны события развивались стремительно. Не успели украинские лидеры создать во Львове национальный представительный орган и вооруженное формирование, как

планы распространить влияние на российскую Украину рухнули – под натиском русских войск им пришлось эвакуироваться вглубь империи. С тех пор украинское движение развивалось на трех площадках – в «эмиграции», в оккупации и на фронте. Если под русской властью украинцы затихли, опасаясь репрессий, то в тылу и на фронте им удалось, несмотря на внутренние разногласия, стресс и недоверие властей, сформулировать единую общенациональную повестку. Легион УСС демонстрировал лояльность Габсбургам, но одновременно проходил эволюцию из «элитарного» формирования молодой интеллигенции в «кузницу кадров», где украинизировались и одновременно приобретали боевой опыт выходцы из разных социальных групп.

Важной переменой в политике австрийских украинцев была плавная переориентация с Габсбургов на Гогенцоллернов. Деление на «проавстрийское» и «прогерманское» направление носило условный характер: оба лагеря видели в Германии союзника и вели с ней переговоры, камнем преткновения была степень доверия Габсбургам. Подданные Австро-Венгрии видели, что в союзе с северным соседом Дунайская монархия находится на вторых ролях. Дисбаланс между двумя державами особенно чувствовался весной – летом 1915 года, когда именно германские войска сыграли решающую роль в отвоевании украинских земель у России. В 1917–1918 годах, когда большая часть Поднепровской Украины с Киевом оказалась под контролем Германии и ее первенство в альянсе превратилось в главенство, украинские лидеры империи Габсбургов ориентировались уже в первую очередь на Берлин.

Украинские политики Австро-Венгрии всю войну преследовали одни и те же цели – главным предметом противоречий было то, кому предстоит претворять их в жизнь. До конца 1916 года украинской политикой руководил тандем председателя ГУС и ВУС К Левицкого и влиятельного лидера украинцев Буковины Н. Василько. Находясь в тесном контакте с властями и имея личные гарантии от главы правительства Штюргка, они предпочитали действовать кулуарно. Их оппоненты в лице оппозиции из УНДП считали чрезмерное доверие правительству ошибочным, а гласность – залогом эффективности требований. С гибелью Штюргка в конце 1916 года и принятием решения об автономизации Галиции формальное руководство украинской политикой приняла на себя вышеупомянутая «оппозиция», группировавшаяся вокруг украинского парламентского представительства – УПП. С этих пор противоборствующие лагеря поменялись ролями – теперь УПП старалось проявлять гибкость в диалоге с правительством, а Левицкий и его соратники критиковали УПП за пасование перед Веной.

Партийная дифференциация у украинцев Дунайской монархии в годы войны почти не имела значения: малые партии были неактивны, и политические процессы вращались вокруг галицийской УНДП. Ожесточенные споры внутри этой партии проецировались на весь украинский политикум. Власти Центральных держав следили за ситуацией и в критические моменты сами не давали украинскому лагерю расколоться. Так произошло весной 1915 года, когда под нажимом Вены и Берлина стороны конфликта преодолели разногласия и объединились во Всеобщий украинский совет. С весны 1918 года активная конфронтация в западноукраинском политическом лагере прекратилась: реальная угроза передачи Галиции в состав Польши объединила вчерашних противников вокруг более актуальной проблемы. Важную роль играло то, что украинские политики Австро-Венгрии как носители австрийской политической культуры умели договариваться и находить компромиссы.

Основной аудиторией национальной мобилизации в украинском ключе были русинские крестьяне. Национальная мобилизация сельского населения в основном велась в трех направлениях – с беженцами, прибывшими из Галиции и Буковины вглубь Австро-Венгрии, с бойцами легиона УСС и с пострадавшими от военных действий галицийскими и буковинскими крестьянами. Задачу упрощало то, что галицийские русины уже говорили на «нужном» языке и ощущали свою обособленность от соседей-поляков. Казалось, что достаточно «правильно назвать» и их язык, и их самих. Важным было то, что в названиях всех организаций, создававшихся украинскими деятелями в годы войны, присутствовало слово «украинский»: культурой и образованием беженцев из Галиции ведал «Всеукраинский культурный совет», нуждающимся помогал «Украинский комитет воспомоществования», а пресса воспевала героизм «украинских сечевых стрельцов». Большое значение имело и то, что на протяжении войны власти шли на уступки в официальном замещении терминов «русин», «русинский» понятиями «украинец», «украинский». В сознании многих галичан этот антураж закреплял переход к украинской идентификации.

После освобождения большей части Галиции от русской оккупации украинские деятели застали там обстановку, благоприятную для успешной «украинизации» населения. Соперников-русофилов из числа интеллигенции и клира там остались единицы, оказывать влияние на население они не могли. Греко-католическая церковь, которая преследовалась русскими властями и чей предстоятель был силой вывезен в Россию, закономерно стала трансформироваться в украинскую национальную церковь и в конечном счете осудила русофильство. Украинскому движению достаточно было приложить небольшие усилия, чтобы повернуть крестьянские массы в нужное русло. Гораздо труднее шла украинизация населения оккупированной Волыни, хотя австро-венгерские власти и обеспечили УСС возможность проводить там агитацию в национальном ключе и открыть украинские школы.

Значительным подспорьем для украинского движения в Австро-Венгрии был СОУ, организация, субсидируемая Центральными державами для подрывной работы на российской Украине, а затем для агитации среди военнопленных. Под эгидой СОУ большими тиражами выпускалась литература, периодика, агитационные материалы на украинском языке.

Поляки для галицийских украинцев служили одновременно примером и антагонистом. В начале войны украинцы создали национальный представительный орган и национальный легион по польскому образцу. Но в то же время именно поляки, а не Россия, были главным противником украинцев в борьбе за реализацию их требований: в каком бы государстве ни оказалась Галиция после войны, поляки оттуда не исчезали. Нежелание переходить под польское господство было константой украинских настроений на протяжении войны, сообразно этому они формулировали свои требования к властям.

Любое сотрудничество с поляками, связанное с Восточной Галицией, исключалось. Если польские элиты были заинтересованы в том, чтобы представить Галицию как единое целое, то украинские политики упирали на то, что восточная часть – это их земля, а западная – польская. Именно поэтому в 1915 году они отказались входить в единый комитет вспомоществования для всей Галиции, создав отдельный восточногалицийский для украинцев, а в 1917 году не поехали на встречу с Карлом I в Краков, завив, что готовы встречаться с императором только во Львове.

В 1917–1918 годах украинско-польские противоречия обострялись по мере развития событий за пределами Австро-Венгрии. С появлением марионеточного Польского королевства, а затем украинского государства политическая борьба вышла за пределы Дунайской монархии и солидарность между украинцами по обе стороны границы укрепилась еще больше. Требуя присоединения к УНР Холмщины и Подляшья, украинские политики Австро-Венгрии понимали, что это ослабит польские элиты внутри державы Габсбургов.

Главной целью украинского движения в Австро-Венгрии на протяжении всей войны был раздел Галиции и объединение ее восточной части с Буковиной в единую украинскую автономию в составе Дунайской монархии. Тема национальной автономии всегда была первостепенной в территориальных притязаниях западных украинцев, и лишь время от времени ее вытесняли более актуальные вопросы, например судьба Волыни и Холмщины в мае 1915 – июне 1916 года. Создание независимой Украины на отвоеванных у России землях для политиков было скорее лозунгом – не случайно часть политических кругов прохладно отнеслась к идее привлечь украинских политэмигрантов из Российской империи в общенациональное представительство. Политики сомневались, что Поднепровскую Украину удастся отторгнуть от России хотя бы частично, поэтому в риторике по поводу этой территории не имели четкой линии и адаптировали ее под текущие задачи и обстоятельства. В 1915–1916 годах, когда Центральные державы искали сепаратного мира с Россией, украинские политики легко сузили свои требования до Холмщины и Волыни; а в 1917 году, стараясь повысить свою значимость в глазах Вены, стали активно апеллировать к единству всех украинцев по обе стороны границы.

Приоритетность галицийского проекта хорошо показывают реакции западноукраинского политикума на два решения Вены – о присоединении Холмщины к польской Люблинской губернии в июне 1916 года и о расширении автономии Галиции под верховенством поляков в ноябре того же года. В отличие от случая с Холмщиной вторая ситуация повлекла за собой масштабный и более организованный протест.

Разыгрывая карту украинской солидарности и украинской независимости в диалоге с правительством, старшее поколение не заметило, как открыло ящик Пандоры: молодежь, выросшая на лозунгах умеренных предшественников, была готова бороться за украинскую идею не на словах, а на деле. Это стало ясно уже в самом начале войны, когда юноши непризывного возраста неожиданно активно потянулись в добровольческий легион, да еще и пожелали присягать на верность Украине.

На протяжении 1917–1918 годов градус недоверия украинских политиков Австро-Венгрии венским властям, резко повысившийся после 5 ноября 1916 года, продолжал постепенно нарастать. Недовольство по поводу лавирования Вены между поляками и украинцами вкупе с ощущением скорого поражения Центральных держав в войне заставило украинские элиты Галиции задуматься о самостоятельном взятии восточной части провинции под свой контроль – в противном случае их опередили бы поляки.

Овладение Восточной Галицией не означало намерения создать независимое государство – речь шла только о том, чтобы провозгласить на землях Галиции, Буковины и Закарпатья украинское государственное образование в составе федеративной Австро-Венгрии. Это подтверждается тем, что западноукраинские лидеры, несмотря на свое скептическое отношение к перспективам переговоров с правящими кругами, до последнего момента вели эти переговоры и напоминали властям о своих требованиях. Таким образом они намеревались обезопасить Восточную Галицию от включения в состав Польши. Присоединение же к Поднепровской Украине для большинства украинских политиков Австро-Венгрии не было привлекательным вариантом, поскольку они понимали, что слияние с эфемерным украинским государством будет неустойчивым, как и само это государство.

Окончательно от своей колеблющейся позиции украинские политики Австро-Венгрии отказались только на четвертый день после распада многовековой империи Габсбургов, когда Вене судьба ее национальных окраин была уже глубоко безразлична.

Провозглашение в ноябре 1918 года ЗУНР и ее кратковременное существование открыли новую страницу в истории Западной Украины, в том числе и потому, что с этого момента собственное государство в глазах молодого поколения стало высшей ценностью, ради обладания которой следовало жертвовать всем, включая собственную жизнь. Деятель Организации украинских националистов Владимир Янив, который в детстве жил напротив здания львовской ратуши и своими глазами видел, как стрелец водружает на шпиль сине-желтый флаг, впоследствии писал, что «пафос эпохи отразился на всей жизни всего поколения»¹⁰⁰⁸. Среди тех, кто наблюдал создание и крах ЗУНР, были и девятилетний Степан Бандера, и одиннадцатилетний Роман Шухевич, и тысячи их сверстников, которые в 1920-х годах развернули бескомпромиссную борьбу методами агитации, пропаганды, саботажа и террора против польских властей.