Текст книги "Украинское движение в Австро-Венгрии в годы Первой мировой войны. Между Веной, Берлином и Киевом. 1914—1918"

В апреле 1916 года внезапно умер благоволивший украинцам наместник Галиции Г. фон Коллард, и его сменил бывший люблинский генерал-губернатор Э. Диллер, которому симпатизировали польские круги⁵⁵⁶. Это удручило украинцев. В письме В. Старосольскому С. Днистрянский рассуждал, что украинская политика на неопределенное время установилась на «мертвой точке», но «худшие времена» позади и надо спокойно ждать «значительных изменений в нашу пользу» после войны⁵⁵⁷. Недружелюбный нейтралитет правительства в польско-украинском споре вновь подталкивал украинских политиков на берлинское направление с расчетом, что союзник повлияет на Вену. В начале июля 1916 года М. Лозинский подготовил для германского МИД меморандум «Настроения в Галиции», в котором отметил подавленность галицийских украинцев⁵⁵⁸. 16 июня 1916 года в разговоре с К Левицким и Н. Василько германский посол в Вене Г. фон Чиршки сказал, что его страна не отказалась от поддержки украинских устремлений, но порекомендовал политикам не отдаляться от австро-венгерских властей, чтобы Германии было проще обсуждать с теми украинский вопрос⁵⁵⁹. Украинцы сохраняли внешнюю лояльность Габсбургам: в августе 1916 года «Діло» констатировало, что в вопросе внешних ориентиров в украинском лагере «нет двух мнений, так как в этом вопросе все наши партии и партийные группы согласны»⁵⁶⁰.

Подавлены были не только политики. Избегая конкретики и адресной критики в подцензурных частных письмах, рядовые украинцы не скрывали пессимизма. «В будущее глядеть не каждому «дано есть». Поэтому нельзя угадать, что станется с нашими мечтами об Украине. Тут история о многом говорит… Достаточно того, что мечта часто остается – мечтой», – рассуждал в мае 1916 года учитель М. Вахнюк⁵⁶¹. Писатель П. Шекерик-Доников в ноябре того же года писал из Моравии: «Много воды в нашем Черемоше протечет, пока мы по всем показателям дойдем до того уровня, на котором уже сегодня стоят чехи»⁵⁶². Мотив взаимной неприязни с поляками прослеживается в письмах раненых бойцов УСС из военных госпиталей. «Тут почти целый полк польских легионов, но каждый знает, что я украинский стрелец! И на лбу ношу укр. знак отличия как драгоценное сокровище наш единственный лев», – с гордостью писал неизвестный стрелец И. Калиновичу⁵⁶³. Другой боец УСС жаловался в ВУКС, что поляки в госпитале высмеивали его, утверждая, что украинцы – «неотделимый народ от русского», что австрийские власти им не доверяют и даже запрещают писать кириллицей. «Итак, прошу предъявить высшим властям, почему мы предатели, почему нам нет доверия, почему нельзя нам использовать Украинское письмо», – подытоживал автор послания⁵⁶⁴.

Реклама УСС приносила свои плоды: туда стремились украинцы, служившие в регулярной армии, и подходившие по возрасту и состоянию здоровья галицийские беженцы. Социал-демократ Л. Ганкевич хвалился в письме однопартийцу, что из лагеря Гмюнд ежедневно отбывает по несколько желающих вступить в УСС⁵⁶⁵. Военнослужащий Ю. Чайковский неоднократно просил одного из политиков поспособствовать его переходу в УСС, жалуясь, что ему «осточертела канцелярская жизнь», и он больше года мечтает вступить в легион. Мечта не сбылась – в июне 1916 года, в разгар знаменитого Брусиловского прорыва, Чайковский был ранен и попал в плен⁵⁶⁶.

3.3. Борьба за украинизацию «освобожденных земель»

Более остро, чем в Галиции, стоял вопрос украинской активности на «освобожденных землях» – в Холмщине, Волыни, Подляшье и Полесье. Если насчет послевоенной судьбы Восточной Галиции у украинцев были какие-то гарантии, то с оккупированными территориями Российской империи дела обстояли сложнее. Волынь и Холмщину занимали австро-венгерские войска, Подляшье и Полесье – германские. В этих условиях украинские лидеры сконцентрировались на первых двух регионах, хотя два последних они тоже считали «своими»⁵⁶⁷.

Волынь к осени 1915 года была оккупирована австро-венгерскими войсками частично – под их контролем оказалась западная часть Волынской губернии с городами Владимир-Волынский, Ковель и Луцк. Подавляющую часть населения этих территорий составляли малороссы – примерно 70 %. Почти все они проживали в сельской местности, тогда как в уездных городах абсолютно преобладали евреи. В западных уездах Волынской губернии евреи занимали второе место по численности – около 13 %⁵⁶⁸.

Судьба Холмщины, а точнее, территории российской Холмской губернии беспокоила украинских политиков больше, чем будущее Волыни, поскольку польский лагерь настаивал на ее присоединении к Люблинскому генерал-губернаторству. Решение об образовании Холмской губернии путем выделения из Царства Польского территорий с преимущественно восточнославянским населением было принято российской Государственной думой еще в 1912 году и осуществлено в марте 1915 года. Это возмутило польские круги в самой империи и за ее пределами. Украинские активисты, в свою очередь, считали Холмщину украинским регионом. Еще до начала войны географ С. Рудницкий доказывал, что там «испокон веков сидит украинский народ», но из-за политики русификации и «неугасших еще католических симпатий населения» регион быстро полонизировался⁵⁶⁹. В самой Холмщине, правда, украинское движение развито не было⁵⁷⁰.

От идеи создать на Поднепровской Украине независимое государство украинские политики не отказались. Соответствующие лозунги по-прежнему фигурировали в воззваниях ВУС и звучали из уст отдельных его представителей⁵⁷¹. В докладной записке о мерах по решению украинского вопроса от 14 августа 1915 года ВУС просил Центральные державы не заключать с Россией мира до освобождения «достаточно крупной части украинской территории» и создания там «автономного и тесно связанного с Центральными державами государственного образования». Подчеркивалось, что докладная записка не касается украинских земель Австро-Венгрии и ВУС не стремится к отделению этих земель от империи, а, наоборот, «желает их увеличения»⁵⁷².

Руководство ВУС понимало важность проникновения на украинские земли России. Политики убеждали АОК, что армии Центральных держав должны направить удар не на западные и северо-западные окраины России, а именно на территории проживания украинцев. Это отрезало противника от почти четверти населения, самых плодородных земель и стратегически важной промышленности, а заодно обеспечивало «прямое сотрудничество с турецким союзником» и пресекало «колебания нейтральных балканских государств»⁵⁷³. Член ВУС Л. Цегельский рассуждал в газете «Українське слово», что наступление на Киев и Одессу позволит «окончательно усмирить русского медведя»⁵⁷⁴.

Украинские политики, как и годом ранее, внушали командованию, что украинцы Российской империи «преисполнены стремления к независимости и неприязнью к России»⁵⁷⁵. «Украина ждет своего освобождения, – писал Л. Цегельский в вышеупомянутой статье, – и мы можем заверить, что она благодарно и доброжелательно примет своих освободителей, когда они войдут в Киев, и точно не обманет их надежд»⁵⁷⁶. Поскольку союзные армии уже оккупировали часть украинских земель Российской империи, ВУС предлагал им принять меры по соблюдению «исторических прав» украинского народа. Во-первых, опубликовать воззвание к украинцам Холмской, Гродненской, Минской, Волынской, Подольской и Киевской губерний с обещанием освободить их от «русского гнета» и гарантией религиозных, национальных, языковых и иных прав – нечто похожее на воззвания Германии, Австро-Венгрии и России к полякам в начале войны. Во-вторых, объявить в войсках, что население завоеванных земель – доброжелательно настроенные к ним украинцы, а не русские. Ко всем подразделениям предполагалось прикомандировать украинских переводчиков и информаторов⁵⁷⁷. В другом меморандуме ВУС, оглашенном в октябре 1915 года, выражалась надежда, что «оккупированные украинские области России, к которым уже относятся Холмщина, а также Волынь, будут обособлены от польских областей и ни в какой форме не будут с ними объединены»⁵⁷⁸.

Указывая, что украинскую интеллигенцию и школьных учителей с Волыни и Холмщины высылают вглубь России, ВУС предлагал пригласить в организованные в оккупированных областях школы украинцев из Галиции и Буковины. Заняться этим должны были активные украинские деятели с педагогическим опытом⁵⁷⁹. 17 октября 1915 года верховный

главнокомандующий эрцгерцог Фридрих издал распоряжение о школьном образовании в оккупированных районах. На территориях Люблинского генерал-губернаторства восточнее округов Любартов, Люблин и Янов языком преподавания становился украинский – в тех школах, где на нем говорило большинство детей. Если в школе с другим языком преподавания насчитывалось хотя бы сорок украиноговорящих детей, им также позволялось учиться на своем языке⁵⁸⁰.

Украинцы просматривали разные варианты будущего оккупированных земель. Историк И. Крипякевич прогнозировал четыре возможных пути решения судьбы Волыни и Холмщины в случае победы Центральных держав: 1) вхождение в состав «отдельного государства в союзе с Австрией и Германией»; 2) присоединение к Австро-Венгрии; 3) раздел между Австро-Венгрией и Германией; 4) переход Волыни в состав Австро-Венгрии, а Холмщины с частью Восточной Галиции – в состав вновь созданной Польши»⁵⁸¹. Последний вариант – присоединение какой-либо части украинских земель к польскому государству – украинская публицистика считала неприемлемым⁵⁸². Поскольку Вена не торопилась делать публичных заявлений о своих территориальных притязаниях на востоке, диалог с австро-венгерскими властями на предмет будущего «освобожденных» территорий у украинских лидеров не ладился. 21 сентября 1915 года глава МИД И. Буриан сказал им, что до окончания войны не может сообщить ничего конкретного по вопросу о польско-украинских территориальных противоречиях⁵⁸³. Недовольные политики не собирались пассивно ждать конца боевых действий, считая необходимым заранее готовиться к решающему моменту.

Представители украинского движения в Австро-Венгрии не были уверены в том, что в случае победы Дунайская монархия отторгнет от России всю Поднепровскую Украину или хотя бы ее часть. Социал-демократ Ю. Бачинский, выступая на заседании ВУС 20 октября 1915 года, говорил: «Да, эта мировая война несет нам, украинцам, украинское государство… Однако это не значит, что украинское государство уже сейчас, сразу после этой войны, должно будет появиться»⁵⁸⁴. Бачинский выражал надежду, что, даже если Поднепровская Украина останется в составе России, Германия и Австро-Венгрия продолжат поддерживать украинское движение на ее территории⁵⁸⁵. Подобные мысли выражались и в печати: Л. Цегельский в брошюре «Независимая Украина» допускал, что война не принесет украинцам «освобождения от российского ига», но «освобождение» неминуемо наступит в «ближайшие десятилетия»⁵⁸⁶. Публицист Л. Когут также писал, что после войны «значительная часть украинского народа останется еще под московским игом»⁵⁸⁷.

На заседании ВУС 20 декабря 1915 года Л. Цегельский, усомнившись, что украинские земли Австрии получат национальную автономию, а другие «спорные земли» не достанутся Польше, предложил широко растиражировать украинские требования, не опасаясь цензуры: «Мы никогда не формулировали свои требования, наши требования конфисковала цензура, и поэтому мир о них не знает. Их публично не существует. Польские существуют, потому что их конфисковали только тогда, когда они уже распространились», – доказывал политик⁵⁸⁸. Завязалась дискуссия, не подорвут ли «неосторожные выражения» фундаментальную позицию украинских политиков по отношению к Центральным державам, но большинство, включая Е. Олесницкого, признало, что заявление необходимо⁵⁸⁹. В итоге ВУС поручил С. Томашевскому и С. Рудницкому разработать меморандум о западной границе Украины со статистикой и картой. С опорой на их аргументы 28 января 1916 года ВУС постановил считать западной границей оккупированных украинских земель границу Холмской губернии, определенную в 1912 году российскими властями⁵⁹⁰.

В начале 1916 года украинские круги беспокоило то, что Германия намеревается создать подконтрольное себе польское государство, а Австро-Венгрия «колеблется и откладывает на потом» вопрос об украинском государстве⁵⁹¹. В этом интересы украинцев по-прежнему совпадали с расчетами Берлина: 1–3 января 1916 года на встрече с Василько, К. Левицким и Олесницким германские чиновники сами предложили обсудить перспективы создания независимой Украины. Василько обещал убедить австро-венгерские власти, что этот шаг необходим⁵⁹².

В марте – апреле 1916 года АОК заверяло руководителей ВУС, что вопрос о присоединении округов Холм, Грубешов и Томашов к Люблинскому генерал-губернаторству неактуален, а в начале мая того же года письменно уведомило совет, что присоединения не будет⁵⁹³. Вопрос должен был решиться в ближайшее время, и пока ситуация складывалась не так, как рассчитывали в Вене: в середине апреля 1916 года в Берлине Буриану четко дали понять, что австро-польское решение для Германии неприемлемо и российская Польша должна стать автономией под контролем Гогенцоллернов⁵⁹⁴. Министр продолжал уворачиваться от каких-либо гарантий украинцам насчет Холмщины и Волыни: 8 мая в беседе с членами президиума УПК он сказал, что до завершения войны не может ответить на вопрос о будущем этих земель, заодно отметив, что у населения российской Украины неразвито национальное самосознание. УПК этот ответ, разумеется, не устроил⁵⁹⁵.

4 июня 1916 года русские войска развернули стратегическое наступление на Юго-Западном фронте, на Волынь и Буковину. Начался знаменитый Брусиловский прорыв. 6 июня был занят Луцк, 17 июня – Черновцы, а к июлю – вся Буковина. Стороны вступили в тяжелые бои под Ковелем, затянувшиеся на два месяца. Остро нуждаясь в лояльности поляков, Вена резко переменила позицию и отказала украинцам в праве на восточную часть Холмщины: еще 5 июня вся Холмская губерния была присоединена к Люблинскому генерал-губернаторству под предлогом «военной целесообразности»⁵⁹⁶. Уже впоследствии АОК и МИД признали политический, а не военный характер этого шага⁵⁹⁷.

УСС слета 1915 года добивались от АОК разрешения вести просветительскую работу среди украинцев Холмщины и Волыни. Лучше всего это было делать под видом вербовки в легион. ВУС просил разрешить вербовку не только по всей Австро-Венгрии, но и на оккупированных украинских землях России⁵⁹⁸. 26 января 1916 года командование позволило создать на Волыни три «вербовочных комиссариата» УСС, правда, каждый должен был состоять всего из одного человека – самого комиссара. Впоследствии командованию УСС несколько раз удавалось уговорить АОК допустить к работе на Волыни еще стрельцов под предлогом нехватки сил для вербовки местных жителей⁵⁹⁹.

Непопулярность украинской идентификации среди местного населения неприятно удивила комиссаров. «Чтобы кто-то назвал себя не то что украинцем, а хохлом, это была бы редкость, которой до сих пор не случалось», – сокрушался сотник Дмитрий Битовский, комиссар УСС в Ковеле⁶⁰⁰. При всей своей идейности он трезво оценивал ситуацию и в личных письмах признавал, что работа УСС на Волыни – не «большой национальный успех», вопреки мнению многих галичан, а «большой ноль»⁶⁰¹. Приехав в Ковель, Битовский оказался там едва ли не единственным, кто считал себя украинцем. Но, объехав десятки сел и не сумев никого привлечь к украинской работе, энтузиаст не сдался. В апреле – мае он ненадолго покинул Волынь, чтобы жениться, а уже через две недели после свадьбы уехал от молодой супруги обратно⁶⁰². Представители «вербовочных комиссариатов» излагали волынянам свой взгляд на украинскую историю, рассказывали о жизни украинцев в Австро-Венгрии и о легионе УСС, а грамотным селянам дарили украинские журналы и книги⁶⁰³.

Вопросами школьного образования на занятых австро-венгерскими войсками землях занималось «Бюро культурной помощи для оккупированных земель Волыни и Холмщины» во главе с И. Крипякевичем, основанное еще в августе 1915 года. В Австро-Венгрии собирались средства на организацию украинских школ. Крипякевич призывал вербовочные комиссариаты на местах создавать школьные комитеты из волынских украинских деятелей и подавать ходатайства окружному командованию о создании школ с украинским языком преподавания и изучением немецкого языка⁶⁰⁴.

Первые школы на Волыни открылись в марте 1916 года. УСС активно участвовали в их работе и даже преподавали там. Всего при участии стрельцов открылось 50 начальных школ и 2 семиклассные⁶⁰⁵. Детей учили украинскому правописанию, знакомили с литературой, разучивали песни, передавали приветствия от учеников украинских школ Галиции⁶⁰⁶. Для местных учителей, желавших преподавать в новых школах, открылись подготовительные курсы. «Хотя бы те десять с лишним сел, где будут школы, будут настолько счастливы, что им откроются глаза, кто они, чьи сыновья, каких родителей», – писал Д. Битовский⁶⁰⁷. Кадров для украинских школ на «освобожденных землях» не хватало. Среди галичан на призыв ехать на Волынь откликнулись немногие, но те, кто вызывался, делали это охотно и соглашались отправиться «работать на пользу местного украинского населения» кем угодно и когда угодно⁶⁰⁸. Совсем юные учительницы из Галиции проявляли фанатичную преданность своему делу: 21-летняя А. Гайдучок проводила в школе целый день и еще давала частные уроки, а 20-летняя С. Сидорович и вовсе какое-то время вела все занятия одна, пока в школу не нашли других учителей⁶⁰⁹. Преподавательница школы в Ковеле И. Пеленская покончила с собой, когда часть ее учеников предпочла перейти в польскую школу⁶¹⁰. К середине августа 1916 года из 41 учителя украинских школ на Волыни 22 были приезжими из Австро-Венгрии, причем 18 из них были военными⁶¹¹.

Сотрудничество с евреями на «освобожденных землях» было неизбежным – в ВУС и СОУ это понимали, поэтому, провозглашая на украинской территории право национальных меньшинств на «свободное культурное развитие», отмечали, что прежде всего речь идет о евреях⁶¹². В крупнейшей из украинских школ на Волыни из 301 ученика было 35 православных, 7 римокатоликов и 259 иудеев. Стрельцы и учительница С. Сидорович были не в восторге, но масштабы школы для них были важнее⁶¹³. Чтобы убедить АОК, что вербовка в УСС эффективна, комиссары даже туда привлекли несколько десятков волынских евреев⁶¹⁴.

Состоянием школьного вопроса в Холмщине, где украинцам Австро-Венгрии не удалось развить ту же активность, что и на Волыни, украинцы продолжали интересоваться даже после ее передачи в состав Люблинского генерал-губернаторства в апреле 1916 года. Так, в конце того же месяца И. Крипякевич просил А. Барвинского подробно расспросить приехавшего во Львов школьного инспектора из Холма о положении дел в регионе⁶¹⁵.

В греко-католической церкви и близких к ней кругах витала идея возвращения на Волынь и в Холмщину унии, к которой значительная часть местного населения принадлежала до середины XIX века. Представители церкви заявляли, что многие украинцы Холмщины приняли латинский обряд, чтобы «сохранить свою веру» ценой «денационализации»⁶¹⁶, и в условиях свободы уния вытеснит «схизму», то есть православие⁶¹⁷. Эту точку зрения разделял и ВУС: в январе 1916 года он предложил АОК как можно скорее отправить на Холмщину несколько греко-католических священников для окормления тех, кто «в душе своей всегда оставался предан униатской вере», и разработки предложений по организации униатской церкви в регионе. Для тех, кто исповедовал православие, предполагалось привлечь православных священников из Буковины⁶¹⁸. Галицийско-украинские газеты осуждали ущемление прав греко-католической паствы и украинского языка в Холмщине и выражали надежду, что власти восстановят справедливость на «освобожденных землях» и «поставят на соответствующие места соответствующих людей»⁶¹⁹.

В школах на Волыни приезжие униатские священники, преподававшие закон Божий, воздерживались от явной пропаганды унии. Акцент делался на том, что объединяет православных и униатов, например на «украинских» святых, таких как князь Владимир и княгиня Ольга⁶²⁰. Возмущение в церковных кругах вызвала статья Р. Заклинского «Одна проблема», опубликованная в «Шляхах». Автор призывал униатских священников на Волыни вести себя максимально осторожно в распространении унии⁶²¹. Околоцерковный журнал «Нива» негодовал – о каких призывах к осторожности может идти речь, если «до сих пор не послали мы в Холмщину ни одного священника, не послали туда ни одной брошюры или журнала, о какой-то акции хотя бы в будущем даже не слышно»⁶²².

Польская сторона с беспокойством следила за активностью украинцев на оккупированных территориях Российской империи, особенно в Холмщине, принадлежность которой для польской общественности было болезненным вопросом с довоенных времен. ГКН возмущался попытками «искусственно создать» украинское движение в регионе, где его никогда не было, и требовал от австро-венгерских властей присоединить поветы исторической Холмщины к Люблинскому генерал-губернаторству, что означало бы признание их польского характера⁶²³. Старания ВУС польская пресса иронично называла бесполезной «бумажной войной», отмечая, что никакого украинства на оккупированных землях Российской империи нет⁶²⁴.