Текст книги "Украинское движение в Австро-Венгрии в годы Первой мировой войны. Между Веной, Берлином и Киевом. 1914—1918"

Глава З
«Украинизация» набирает обороты: июнь 1915 – ноябрь 1917 года

3.1. Между «прогерманской» и «проавстрийской» ориентациями

Эффект от участия германских войск в отвоевании Галиции и последующем стремительном наступлении на восток был значительным. Если в прежних заявлениях украинских организаций Германии не уделялось особого внимания, то теперь все изменилось. В приветственном воззвании украинцев Львова, изданном после освобождения города, Вильгельм II назывался «великим и могучим союзником», который «триумфально идет на восток, неся уничтожение тьмы и рабства»⁴⁴⁷. На заседании УБУ отмечалось, что германские офицеры, в отличие от австро-венгерского генерала К. Хофманна, в чьем корпусе сражался легион УСС, доверяют стрельцам⁴⁴⁸. Украинцы, побывавшие на фронте и увидевшие германцев в деле, восхищались их «прекрасной армией, подвижной и поддерживаемой в порядке»⁴⁴⁹, а их победы над русскими воспринимали как свои. Украинский деятель из Перемышля, реагируя на очередной успех немцев в Пдрстве Польском, записал в дневник: «Святая вера и национальность наша будут спасены!»⁴⁵⁰

События весны – лета 1915 года показали, что Германия готова быть «старшим братом» для Дунайской монархии не только на передовой, но и в решении национальных проблем на ее территории. В Берлине опасались, что держава Габсбургов превратится в еще одну славянскую империю. Украинцы же понимали, что Берлин может стать противовесом Вене в вопросе будущего украинских земель. Оппозиция в УНДП надеялась, что «нажим Берлина» поможет ей бороться с претензиями Левицкого и Василько на гегемонию⁴⁵¹. Украинцам Австро-Венгрии явно импонировала и политика Германии по отношению к польским организациям. Если в австро-венгерской зоне оккупации Е[арства Польского полякам не запрещалось издавать прессу и выступать с политическими лозунгами, то в германской зоне это было затруднено⁴⁵².

Идиллическая атмосфера в украинских кругах после создания ВУС царила недолго. Соперничество возобновилось по двум направлениям: с одной стороны, за умы украинских деятелей на оставленных русской армией землях, с другой – за благосклонность Берлина. Особенно актуальной была первая задача, поскольку галицийско-украинская общественность относилась к действиям политиков безапелляционно критически. Как писал в апреле 1915 года И. Макух, «вся общественность поделена два лагеря: есть люди позитивно мыслящие, а 90 % – негатив»⁴⁵³.

Оппозиционная группа в УНДП жаждала реванша во внутрипартийном противостоянии и отстранения отдел Василько. Но положение последнего, напротив, укрепилось – теперь он был одним из руководителей общенационального представительства. К Левицкого тоже все устраивало. Как следствие, все полтора года существования ВУС он и его сторонники будут призывать украинские политические круги к сплоченности и дисциплинированности⁴⁵⁴. Украинские социал-демократы и радикалы растворились на фоне УНДП, многие видные украинские деятели, такие как И. Макух и В. Стефаник, потеряли интерес к политике⁴⁵⁵.

К сентябрю 1915 года из Вены во Львов уехали члены президиума ВУС от партий Галиции во главе с К Левицким, давно стремившимся «навести порядок» в городе⁴⁵⁶. С отъездом Левицкого ведущая роль в президиуме перешла к Василько⁴⁵⁷. Львов же стал новой ареной противостояния между Левицким и его оппонентами в УНДП. Осенью 1915 года оппозиционеры обзавелись тем, чего им не хватало в период венской «эмиграции», – собственным печатным органом. Это была газета «Українське слово» (ранее «Нове слово»). Редакцию издания возглавил переехавший во Львов С. Голубович, и с тех пор оно отражало взгляды национально-демократической оппозиции и пикировалось с газетой «Діло»⁴⁵⁸.

Единственными союзниками оппозиции в борьбе с «диктатурой» Левицкого – Василько оставались лидеры СОУ. Ходили даже слухи, что через них «Українське слово» финансируется Германией⁴⁵⁹. Допуск в общеукраинскую организацию поставил СОУ в двоякое положение: организация была признана представительницей российских украинцев, но теперь по вопросам, связанным с Поднепровской Украиной, могли высказываться и западноукраинские члены ВУС. Этим воспользовались сторонники Левицкого и Василько. Уже 26 мая 1915 года на заседании ВУС было отмечено, что СОУ неэффективно ведет пропаганду среди украинцев в лагерях военнопленных и дело следует перепоручить специальной комиссии ВУС. Представители СОУ усмотрели в этом посягательство на их автономию. Совет постановил оставить все как есть, но вынудил СОУ вести пропаганду сообразно директивам ВУС и согласовывать с ним назначение австрийских украинцев на пропагандистскую работу⁴⁶⁰.

Допуская в общеукраинское представительство членов СОУ, Левицкий и Василько пожертвовали Д. Донцовым и В. Степанковским. Поначалу те не хотели отказываться от права представлять Поднепровскую Украину и даже заявили председателю ВУС протест против включения в орган членов СОУ⁴⁶¹. Но надежда на дальнейшую поддержку Василько не оправдалась: в письме от 13 июня 1915 года, сообщая Степанковскому о перечислении очередной суммы, тот предупреждал, что «дальнейшие отправления» им с Донцовым «зависят… от того, совпадет ли Ваша будущая деятельность там с моими намерениями или нет»⁴⁶². «Деятельность» и «намерения» не совпали: смирившись с существованием СОУ, Василько перестал искать альтернативы.

Донцов не собирался сдаваться. В июле 1915 года в Швейцарии он издал брошюру «К моим политическим единомышленникам» с разгромной критикой лидеров СОУ как «вчерашних русофилов», к тому же никому не известных на Украине⁴⁶³. На защиту союза встало перешедшее в руки национально-демократической оппозиции «Українське слово». Газета осудила разногласия среди украинских политэмигрантов, «чьи призывы и устремления полностью совпадают», и отметила их личную подоплеку. «Сейчас пора смотреть исключительно вперед, а не оглядываться назад, – рассуждало издание, не называя сторон конфликта. – Общее мышление и совместные действия должны быть нашим путеводителем»⁴⁶⁴. В том же духе ситуацию комментировало «Діло», призвав украинскую политэмиграцию «оставить все, что ее разделяет, игнорировать все, что может принести вред украинскому делу, и все свои силы повернуть на одно: чтобы клич освобождения Украины претворить в реальность»⁴⁶⁵. Глава СОУ А. Жук был недоволен, что издание не обвинило Донцова персонально и представило ситуацию как взаимную борьбу. «Те личности из эмиграции, которые против нас выступают, в определенной степени являются орудием в руках настоящих виновников нашей внутренней смуты», – писал он редактору газеты «Діло», намекая на Левицкого и Василько⁴⁶⁶. 4 ноября 1915 года «Українське слово» выступило против Степанковского и Донцова уже с именами и в жесткой форме, осудив их за дискредитацию СОУ по «личностнозавистливым мотивам»⁴⁶⁷.

С переходом инициативы в украинском вопросе к Германии разделение западноукраинского политикума на «прогерманский» и «проавстрийский» лагеря стало невыигрышным для последнего. К Левицкий и Василько стремились перехватить диалог с Берлином в свои руки, и первый втайне от коллег по ВУС ездил туда на переговоры⁴⁶⁸. Германские власти, постепенно охладевавшие к австро-польскому решению и не желавшие чрезмерного усиления Австро-Венгрии⁴⁶⁹, стали присматриваться к украинским лидерам «старой закалки». В характеристике, поступившей в МИД Германии 6 ноября

1915 года, Василько назывался «некоронованным королем украинцев»: «Умный, хитрый – и может быть нашим. (Как страховка против Австрии)». В ведомстве заинтересовались опытным политиком, и уже 11 ноября тот отправился в Берлин⁴⁷⁰. Василько произвел там благоприятное впечатление – во всяком случае, сам он в этом не сомневался. В конце

1916 года в частном письме он заявлял: «Хотим мы этого с Костем или нет, но серьезно в Вене и здесь (в Берлине. – Авт.) говорить будут только с нами. Я бы посоветовал вышеназванным господам как-нибудь приехать сюда: если они не слепы, то у них создастся такое же впечатление»⁴⁷¹.

Накануне отъезда Василько в Германию президиум ВУС предусмотрительно открестился от Донцова и Степанковского, заявив, что они не уполномочены Советом и своими заявлениями вредят национальному делу⁴⁷². Острой необходимости в этой перестраховке не было: Германия не торопилась сближаться с СОУ и продолжала финансировать его не официально, а через частных лиц или негосударственные организации⁴⁷³. Тем не менее СОУ окончательно превратился в безальтернативное представительство поднепровских украинцев за пределами России.

То, что Левицкий и Василько, с одной стороны, решили перехватить внимание Берлина, а с другой стороны, пожертвовали Донцовым и Степанковским, лишь раззадоривало оппозиционеров. В конце 1915 года «Українське слово» стало ругать «индивидуалистов», появляющихся «в момент, когда война доходит до наибольшего напряжения»⁴⁷⁴. В описаниях «сектантов, галицийских и заграничных, людей недальновидных, с узким мировоззрением, упрямых, злобных, догматичных» сведущий читатель узнавал не только Донцова и Степанковского, но и Левицкого с Василько. Редактор газеты «Діло» В. Панейко с возмущением писал С. Голубовичу, что «Українське слово» изобилует «насмешками, поклепами, инсинуациями и клеветой» и «старается разъединить нашу пришибленную войной общественность»⁴⁷⁵. Сами Левицкий и Василько игнорировали выпады в их адрес. В частном письме, комментируя критику от одного из оппонентов, Василько резюмировал: «К этому человеку я испытываю глубочайшее презрение, его болтовня, разумеется, меня совершенно не задевает…»⁴⁷⁶ Подконтрольная ему газета «Буковина» осуждала «людей, которые ничего не делают, а занимаются только болтовней и сплетнями»⁴⁷⁷.

Руководство ВУС понимало, что Львов выходит из-под контроля, и решило создать там специальный комитет ВУС. Но сначала вопрос отложили до возвращения во Львов краевых административных органов, а затем обсуждение забуксовало⁴⁷⁸. В дальнейшем, уже после распада ВУС, Темницкий признавал, что отсутствие представительства в крае было «большой организационной и тактической ошибкой»⁴⁷⁹.

Лидеры радикалов не проявляли интереса к работе в ВУС и держались в стороне от политических бурь. Газета «Громадський голос» завуалированно упрекала руководство УНДП в гегемонии, ведущей к «застою и вредному загрязнению политической жизни»⁴⁸⁰. Зато социал-демократы были весьма заинтересованы в сохранении ВУС, поскольку других возможностей участвовать в политической жизни у них не было. Формирование национального представительства из одних парламентариев для них означало бы выход из игры, так как в рейхсрате заседал всего один член УСДП. Поэтому теперь социал-демократы активно противостояли критикам курса Левицкого – Василько. 20 октября 1915 года на заседании ВУС Ю. Бачинский осудил «пессимистов» и в тон публичным заявлениям К Левицкого призвал коллег к максимальному «спокойствию и умиротворению»⁴⁸¹. В. Темницкий советовал однопартийцу «держаться» Левицкого и Василько – на фоне других политиков «еще самых порядочных»⁴⁸².

Оппозиция весь 1916 год настойчиво добивалась замены ВУС организацией, сформированной из украинских депутатов рейхсрата. В конце января в Вене возобновились заседания УПК, и на первом же из них оппозиционеры обвинили лидеров ВУС в чрезмерном доверии Австрии, у которой нет никакого плана по украинскому вопросу. А. Колесса заметил, что деятельность ВУС не приносит плодов, и УПК больше незачем делегировать туда представителей⁴⁸³.

27 апреля на заседание президиума ВУС, созванное Василько (Левицкий был во Львове), пришел только делегат от СОУ. Об этом сообщила польская печать, назвав причиной бойкота нежелание Василько посвящать коллег в контакты с властями⁴⁸⁴. «Українське слово» и даже «Діло» не только не опровергли информацию польской прессы, но и добавили, что функции ВУС решил взять в свои руки УПК, и задались риторическим вопросом, сохранится ли совет в дальнейшем⁴⁸⁵. Правда, вскоре ВУС заявил, что никакого кризиса в президиуме нет и он регулярно собирается в прежнем составе, а «Діло» и «Українське слово» опубликовали опровержения⁴⁸⁶.

Доподлинно неизвестно, что происходило в конце апреля и первой половине мая 1916 года. Видимо, решение сохранить ВУС вновь не обошлось без вмешательства Вены и Берлина. Немаловажным было и то, что польские круги Галиции в марте 1916 года объединились в монолитный политический лагерь – нельзя было показывать пример обратного. Но оппозицию Левицкому было уже не остановить. Несмотря на перерыв в работе рейхсрата, она возобновила заседания парламентского клуба УНДП, где имела перевес, и пригрозила, что о неявке членов клуба без уважительной причины будет сообщаться в прессе⁴⁸⁷. Ослаблению сторонников Левицкого способствовала тяжелая болезнь Е. Олесницкого, влиятельного поборника партийной дисциплины. В марте 1916 года у него парализовало левую сторону тела, и он отошел от политики⁴⁸⁸.

Все шло к тому, что новое национальное представительство сформируется из депутатов рейхсрата. Это беспокоило не только социал-демократов, но и лидеров СОУ, которые в такую организацию войти не могли, – 19 мая на заседании ВУС А. Жук высказался за его сохранение⁴⁸⁹. Оппозиционеры же форсировали разрыв с ВУС: на заседании УПК Л. Цегельский предложил отозвать оттуда делегатов от УПК, но с перевесом в два голоса инициатива не прошла. Сторонники Левицкого предлагали компромиссный вариант: два органа, ВУС и парламентская организация, будут существовать параллельно⁴⁹⁰. Президиум ВУС публично опровергал слухи о кризисе в составе органа и выразил готовность разделить полномочия с организацией парламентариев⁴⁹¹. Приводя в пример опыт польских и чешских депутатов парламента, «Діло» призвало коллег-украинцев к «солидарному политическому сосуществованию и сотрудничеству», а общественность в целом – к спокойствию, взаимному доверию и отказу от «зависти, сплетен, интриганства»⁴⁹².

17 июня 1916 года в Вене собрались на совещание главы всех украинских парламентских клубов. Идею всеукраинского парламентского представительства одобрил даже единственный депутат рейхсрата от УСДП С. Витик, которого «Діло» еще недавно упрекало в несговорчивости⁴⁹³. Старейший украинский парламентарий Ю. Романчук предложил разграничить полномочия ВУС и парламентской организации так, чтобы вторая взяла на себя взаимодействие с австрийскими властями, а первый – все остальные вопросы. Василько это устраивало, поскольку ничто не мешало ему вести привычные переговоры с властями в неформальном порядке⁴⁹⁴. Поначалу согласился и Левицкий. Но уже на заседании УПК 20 июня оппозиционеры предложили не разграничивать компетенции. Вопрос сосуществования ВУС и парламентской организации был отложен на неопределенный срок⁴⁹⁵.

Так украинский политический лагерь вернулся к ситуации конца 1914 года. НК УНДП в конце мая 1916 года высказался против роспуска ВУС, но поддержал параллельное создание всеукраинского парламентского представительства⁴⁹⁶. Единогласным было и стремление к возобновлению заседаний самого парламента, который с самого начала войны ни разу не собирался. 23 сентября 1916 года украинские депутаты рейхсрата из Галиции и Буковины заявили, что видят в возобновлении работы парламента «национальную и государственную необходимость»⁴⁹⁷. «Діло» отмечало, что это компенсирует украинцам отсутствие трибуны для изложения своих требований⁴⁹⁸.

По-прежнему большое значение для политиков имела ситуация в легионе УСС, особенно с начала 1916 года, когда АОК разрешило стрельцам вербовать добровольцев на Волыни. Политики из ВУС заявляли, что в полках УСС бьется «сердце украинского народа», называли стрельцов «живым документом, на который украинский народ обопрется в своих правах, оплаченных кровью своих лучших сыновей»⁴⁹⁹. Василько продолжал акцентировать внимание на протежируемом им «храбром украинском легионе гуцульских добровольцев»⁵⁰⁰.

Положение стрельцов постепенно улучшалось. В августе 1915 года постановлением АОК из них был сформирован 1-й полк УСС под командованием украинца Г. Коссака в составе 55-й пехотной дивизии. Тогда же всем украинцам-военнообязанным, признанным непригодными к дальнейшей службе, было позволено вступать в ряды стрельцов⁵⁰¹. В мае

1916 года АОК присвоило украинскому подразделению официальное название «Украинский легион» («Ukrainische Legion»). В июле легион посетил с инспекцией генерал К Хофманн, еще недавно скептически относившийся к украинцам, и остался доволен увиденным⁵⁰². УБУ добивалась того, чтобы добровольцы, по тем или иным причинам не присоединившиеся к легиону и включенные в другие подразделения австро-венгерской армии, переводились в украинское формирование⁵⁰³. Так, в июне 1916 года ВУС просило перевести 27 человек из польского легиона в украинский, мотивируя это тем, что поляки обманом заманили украинцев в свой легион⁵⁰⁴.

В конце 1915 года выступили на поверхность противоречия между командиром легиона Г. Коссаком и большинством офицеров, которые выступали за перевод стрельцов в тыл и были недовольны полной лояльностью Коссака вышестоящему командованию. Из опасения, что новым командиром назначат не украинца, противники Коссака не стали доводить конфликт до сведения АОК, а обратились к ВУС и УБУ, которые и убедили того уйти в отставку. На смену пришел украинец майор А. Варивода, который, правда, оказался еще большим лоялистом, чем его предшественник⁵⁰⁵.

После основания ВУС во главе УБУ остался К Трилевский – других желающих не было⁵⁰⁶, – но сильная оппозиция ему сохранялась. И. Боберский продолжал жаловаться ВУС, что Трилевский не может надлежащим образом организовать работу УБУ, подрывает ее авторитет в глазах УСС и АОК и лишь из-за «болезненной амбиции» держится за руководящий пост⁵⁰⁷. Трилевский и Боберский конфликтовали по любому поводу, их ссоры воспринимались как «традиционные»⁵⁰⁸ и высмеивались в карикатурах в стрелецких изданиях⁵⁰⁹. Авторитет УБУ в стрелецкой среде действительно ослаб: журнал «Самохотник» иронизировал, что «боевая управа» «ни с кем не бьется и ничем не управляет»⁵¹⁰, а офицеры УСС в письмах К. Левицкому как председателю ВУС критиковали ее за «вечные совещания и постановления, которые никто не выполняет»⁵¹¹.

3.2. Борьба за украинизацию Восточной Галиции

Восстановив контроль над большей частью Галиции и Буковины, австро-венгерские и союзные им германские войска пришли на западные окраины Российской империи со значительным удельным весом украинского (малорусского) населения: Волынь, Холмщину, Подляшье и Полесье. Как в этих регионах, которые украинские политики начали называть «освобожденными землями», так и в самой Галиции оживились польские организации. Главной задачей украинских политиков, как ее сформулировал в брошюре «Письма из Германии» Е. Левицкий, было «любой ценой остановить полонизаторскую работу в Холмщине и Волыни и в Восточной Галиции»⁵¹².

С лета 1915 года на переговорах представителей Австро-Венгрии и Германии все чаще обсуждалось будущее отвоеванных у России территорий, и почти все варианты предусматривали создание украинской автономии в составе империи Габсбургов. 7 сентября 1915 года К. фон Штюргк заверил К. Левицкого, что после войны Галицию все-таки разделят и ее восточная половина, объединенная с частью отторгнутых от России украинских земель, образует провинцию с широкой автономией. Министр-президент отметил, что это решение одобрено императором и согласовано с Германией. В дальнейшем украинские лидеры не раз уточняли у главы правительства, не изменились ли планы властей по поводу Галиции, и получали обнадеживающий ответ. Штюргку вторили и другие представители австрийского истеблишмента⁵¹³. В октябре 1915 года ВУС попросил Вену как можно скорее начать подготовку к разделу Галиции: создать во Львове украинский университет, назначить украинцев на некоторые посты в галицийской администрации, придать украинскому языку официальный статус⁵¹⁴.

Однако на практике ситуация в Восточной Галиции выглядела неутешительно для украинских кругов. В газетных сводках из освобожденных поветов говорилось, что украинцы чувствуют себя «на чужой, а не на своей земле»: вывески и объявления размещались на польском и немецком языках, в учреждениях говорили только по-польски, а в украинской общественной жизни наблюдался застой из-за отсутствия интеллигенции на местах⁵¹⁵. В поветовых советах Восточной Галиции русины составляли менее трети от общего числа⁵¹⁶. Наконец, по всей Галиции возобновились аресты украинских деятелей⁵¹⁷. В июне 1915 года ВУС направил АОК меморандум с указанием, что главная причина преследований – «фальшивая информация о позиции украинского населения», распространяемая с подачи галицийского наместничества во главе с В. Корытовским⁵¹⁸. Замена Корытовского генералом Г. фон Коллардом в августе 1915 года убедила украинцев, что нужно и дальше искать поддержки в армии. Считая, что система польского господства в Галиции себя дискредитировала, новый наместник в согласии с министром внутренних дел К фон Гогенлоэ сделал ряд шагов навстречу украинцам. Так, заместителем галицийского наместника стал украинец В. Децикевич⁵¹⁹. В этом просматривалось желание Вены сбалансировать ситуацию в Галиции путем ослабления позиций поляков в местной власти.

В самой Галиции украинцы добивались замены терминов «русины» и «русинский» («die Ruthenen», «Ruthenische») понятиями «украинцы» и «украинский» («die Ukrainer», «Ukrainische») в делопроизводстве и официальной документации. Позитивным примером были хорваты королевства Хорватии и Славонии, добившиеся замены «сербохорватского» на «хорватский»⁵²⁰. К решению проблемы наименования политиков подталкивали не только политические соображения, но и запрос на местах: «Используя термин „русский“ в нынешнее время среди людей, которые привыкли его понимать в значении „российский⁴⁴, власти будто стирали границу между украинцами и москалями…» – пояснял в письме ВУКС педагог-украинец из Самбора, прося добиться использования в школах термина «украинский»⁵²¹. Руководства некоторых гимназий пытались официально изменить в своих названиях «русинский язык преподавания» на «украинский», но встречали отпор местных чиновников. В июле 1915 года президиум ВУС подготовил для правительства соответствующий меморандум с обстоятельным комментарием украинских ученых. 10 августа на заседании правительства Штюргк поручил провести научную экспертизу по данному вопросу⁵²².

Национальная мобилизация в украинском ключе в сочетании с ревностным отпором польскому влиянию активно велась не только в самих Галиции и Буковине, но и среди беженцев и раненых в госпиталях. Образование среди беженцев-галичан имело значительный охват: в одном только лагере в Гмюнде школу посещало до 2,5 тысячи учащихся, детей и взрослых⁵²³. После визита поляка – вице-президента Галицийского краевого школьного совета в украинскую гимназию в Вене ВУКС категорически воспротивился вмешательству Совета в дела украинских беженцев. Чтобы обеспечить украинские учебные заведения кадрами, ВУКС помогал учителям, служившим в армии, вернуться с фронта и снова заняться преподаванием⁵²⁴. Госпиталя и другие военные учреждения столь обильно снабжались украинской литературой и прессой, что распространявшим ее организациям постоянно не хватало печатной продукции⁵²⁵. Галичанка, работавшая в «Украинском женском комитете помощи раненым солдатам» в Вене, вспоминала: «Наша помощь была больше моральной, чем материальной: мы писали письма их семьям, сообщали известия (напр., в рубрике „разыскиваются“) в украинские газеты, […] приносили им книжки и газеты, сигареты, а также сладости. Впоследствии мы вели курсы для безграмотных, основали для выздоровевших клуб-читальню, где организовывали товарищеские встречи, национальные праздники и т. п.»⁵²⁶. При студенческом обществе «Сечь», объединявшем украинских студентов в Вене, также образовался кружок «для разыскивания по венским госпиталям украинцев, для помощи советами или в переписке с родней и доставки им украинского печатного слова»⁵²⁷.

Гмюнд был самым крупным лагерем для русинских беженцев из Галиции. Из-за постоянного оттока и притока людей численность и социальный состав населения не поддавались точному подсчету. По словам В. Маковского, в середине марта 1915 года в Гмюнде насчитывалось 26 тысяч человек⁵²⁸. В июле 1915 года газета «Українське слово» называла цифру в 30 тысяч человек⁵²⁹. В ноябре 1915 года, по официальной статистике, в Гмюнде проживала 21 308 беженцев, из которых около 92 % были русинами. На этом уровне численность беженцев в Гмюнде находилась до мая 1917 года⁵³⁰. Жители Гмюнда стремились вернуться на родину – если не в родные села, разрушенные войной или расположенные вблизи зоны боевых действий, то хотя бы в другую часть Галиции. Коллективные письма с такими просьбами поступали, в частности, в Украинский краевой комитет помощи для переселенцев⁵³¹.

Требования раздела Галиции в западноукраинской прессе и публицистике сочетали слова преданности Габсбургам и максимально жесткую – насколько это было возможно в условиях цензуры – антипольскую риторику. Акцент делался на том, что все народы империи должны управляться непосредственно из центра, так как это разрешит национальный вопрос в Дунайской монархии, а значит, укрепит ее силу и монолитность⁵³². Подчеркивалось, что интересы поляков идут вразрез с общегосударственными интересами, а украинцы, наоборот, борются за «подлинную австрификацию Восточной Галиции»⁵³³. Критика управления Галицией вообще относилась к местной власти, но не к центральной. Поздравляя соотечественников с Новым, 1916 годом, К Левицкий предостерегал: «Мы можем выступать против той или иной администрации, не понимающей или не выполняющей своей задачи, но Австрии мы должны крепко держаться»⁵³⁴. Стремление подчиняться непосредственно центру украинские политические круги поясняли еще и желанием быть ближе к немецкой культуре, от «благодатного влияния» которой их так долго ограждали поляки⁵³⁵. «Діло» отмечало, что украинцы единственные из славянских народов Австрии симпатизируют немцам и далеки от панславистских настроений и, в отличие от поляков и чехов, объединились вокруг идеи приверженности Австрии не во время войны, а еще до нее⁵³⁶. М. Лозинский в брошюре «Создание украинского коронного края в Австрии» выражал надежду, что во избежание «борьбы с характером взаимного уничтожения» Вена разделит две области, «которые не только отличаются друг от друга историей и национальным составом, но целыми веками прямо враждебно относились друг к другу»⁵³⁷.

Как и прежде, неотъемлемым дополнением к требованию национальной автономии был украинский университет. 11 августа 1915 года ВУС заявил о необходимости создать это учебное заведение в письмах министру-президенту, министру просвещения и АОК, а 18 августа идея была одобрена собранием украинских преподавателей Львовского университета⁵³⁸. Обострился этот вопрос в ноябре 1915 года, после открытия в оккупированной германскими войсками Варшаве польского университета. Л. Цегельский сетовал, что у «16-миллионного польского народа» есть уже целых три университета, а у «36-миллионного украинского» до сих пор нет ни одного⁵³⁹.

Университетскую проблему лидеры австрийских украинцев обсуждали как с К. Штюргком, так и с министром просвещения М. Гуссареком⁵⁴⁰. В ноябре 1915 года ВУС направил властям меморандум с просьбой учредить во Львове украинский университет и удовлетворить тем самым «важнейшую культурную потребность украинской нации». Политики подчеркивали, что это усилит симпатии российских украинцев к Центральным державам и поможет покончить с русофильством в самой Австро-Венгрии. Единственным местом, подходящим для расположения университета, ВУС называл Львов как крупнейший город Западной Украины и важнейший культурный центр, по значению для украинцев сопоставимый лишь с Киевом⁵⁴¹. Газета «Українське слово» называла университет «щитом против российского империализма»: «Пора ясно засвидетельствовать перед всем миром, что претензии России на Галицию – дикие и что тут крепко держится австрийская власть, потому что ее стережет украинский лев»⁵⁴².

Центральные власти избегали конкретных ответов насчет университета. 4 января 1916 года К. Штюргк сказал К. Левицкому, что правительство «всерьез думает» о создании этого учреждения во Львове⁵⁴³. Глава генштаба К. фон Гетцендорф, принявший Левицкого и Василько 29 марта того же года, переадресовал вопрос об университете наместнику Галиции, пояснив, что к компетенции военных это дело не относится⁵⁴⁴. В письме В. Старосольскому депутат рейхсрата и профессор Львовского университета С. Днистрянский жаловался, что высокопоставленные австрийские круги одобряют идею создания украинского учебного заведения лишь на словах: «Это то – к сожалению, до сих пор еще не можем дождаться „черным по белому“, – чего мы все с нетерпением ждем, не зная замыслов, которые наши противники в этом деле против нас вынашивают»⁵⁴⁵. С просьбой немедленно основать университет министра просвещения посещали делегации львовского Научного общества имени Т. Шевченко и украинского студенчества⁵⁴⁶, ратовал за создание университета и украинец-профессор Пражского университета И. Пулюй⁵⁴⁷.

К концу 1915 года настроения украинцев ухудшились. ВУС постоянно подчеркивал ущемленное положение украинцев по сравнению с поляками, сетуя, что любые намеки на возможность передачи оккупированных земель в состав независимой Украины не проходят цензуру, а рассуждения о создании польского государства – проходят; что антиукраинские суждения в польской прессе публиковать можно, а антипольские в украинской – нет; что за годы войны император неоднократно встречался с польскими политическими, общественными и религиозными деятелями, а с украинскими – нет; наконец, что польскому легиону, в отличие от украинского, не ставит препонов АОК⁵⁴⁸. Как отмечало «Українське слово», в период, когда цензура находилась в руках военных, материалы газеты почти не конфисковались, а с переходом цензурных функций в руки львовской прокуратории из статей о проблемах польско-украинских отношений стали вырезаться фрагменты⁵⁴⁹. «Украинцам положительно зажимают рот, не позволяя выступать против поляков, хотя бы для самозащиты», – докладывал в Петроград русский агент в Швейцарии В.П. Сватковский⁵⁵⁰. А. Колесса как представитель ВУКС специально обсуждал проблему цензуры украинских изданий с министром просвещения⁵⁵¹.

Антипольский оттенок имели противоречия в украинских кругах, вызванные попыткой греко-католического епископа Станиславовского Григория Хомишина ввести в своей епархии григорианский календарь вместо юлианского. Пользуясь выгодным положением единственного епископа на территории Галиции (Чехович умер в 1915 году, а Шептицкий находился в ссылке в России), Хомишин в одиночку принял это решение, мотивировав его тем, что в трудное военное время грекокатолики должны сблизиться с Римом. Большинство украинских деятелей выступили против действий Хомишина, усмотрев в них пропольскую подоплеку⁵⁵². ВУКС заявил, что смена календаря «нарушала бы нашу нац. обособленность – а также это была бы еще большая прогалина между нами и братьями за границей»⁵⁵³. В целом униатское духовенство и связанные с ним круги вынашивали амбициозные планы по распространению унии за пределы австро-венгерской территории. Близкие к церкви светские деятели заявляли, что уния – это «национальная вера» украинцев⁵⁵⁴, а историк и политик С. Томашевский даже предлагал в будущем основать «греко-католический патриархат» с резиденцией во Львове⁵⁵⁵.