Текст книги "Монстры"

Обратимые полуметаморфозы

1992

Предуведомление

Обратимость полуметаморфоз является свидетельством некой потери классически-понимаемого (как положительного) иммунитета, фазовости перехода и его обратимости. Ну, наше время, известно, гомогенизирует пространства (социальные, экономические, информационные, культурные и пр.) посредством обживания, конституирования и интенсифицирования манипулятивно-коммуникационной сферы, так что метаморфозы в пределах артикуляционной зоны (раньше мыслившаяся как истинно соотносящаяся с референтной зоной) становятся все более жестовой практикой, сами по себе потеряв обязательное соотнесение с привычными референтами, но просто включая их ареал возможных корреляций и мерцающего контекста. В то же время языковая практика если и не порождает новые референтные сущности, то, во всяком случае, обнаруживает некоторые иные (вернее, иное), либо новые связи между привычными, либо просто переносит акцентацию.

 
                 Принесли корзиночку волчат
                 Клетчатых
                 Они бьются, плачут и рычат
                 Свиваясь
                 Напущу-ка красненьких крольчат
                 Пусть уж поклюют их как хотят
                 А то пусть все будет тут как есть
                 Этот поклюет, а этот съест
                 Тут
                 Друг друга —
                 Жизнь в пределах естественных самоограничительного
                                                                   потребления
 

 
                 Вот наши встали и пошли
                 Да руки и поотвалились
                 Они ж руками обросли
                 Нашими
                 Глазами нашими налились
                 Сполна
                 Явился новый образ чуда —
                 И ведь из нас! ведь не откуда-то
                 Там
                 Из другого места какого
                 А прямо здесь, среди нас, и в обилии нам почти близком
 

 
                 Как приятно стоять одиноким в лесу
                 Изымая неистовый запах
                 Взять у волка слезу, золотую осу
                 Прочувствовать
                 Позаимствовать задние лапы
                 У зайцевидного
                 И вернуться в свой обыкновенный
                 Дом
                 Быть неузнанным, узнанным, пленным
                 Быть
 

 
                 Когда мысль со страданием отлепляется от мозга
                 И летит с открытою вовне раною отделения
                 Присоединяя к себе по дороге разные мелочи от других
                 Как если бы волк – муравьиную юшку и грибную прелесть
                 Так вот тогда-то отдельно от всего и думается:
                 Мне многое о многом нечего сказать
 

 
                 Как дикий повеса
                 Ты едешь в двуколке
                 Вдруг слышишь из леса:
                 Едят тебя волки!
 
 
                 С пролетки ты, знамо
                 Слетаешь как птица
                 А он так же само
                 Выходит девицей
                 Из леса
                 Братаетесь шумно
                 И едетесь вместе
                 Навстречу безумной
                 Победе-невесте
                 Взаимной
 

 
                 Вот человек усталый входит
                 На кухню и стены касается
                 Рукой
                 Как женщина в одном из предыдущих стихотворений
                 И она вдруг перетекает
                 рука
                 В соседнюю квартеру где ее
                 Уже все ждут, за стол сажают
                 И остается она жить
                 Там и тот вроде бы не чувствует убытка
                 Ну, и хорошо
 

Кошачее

1992

Предуведомление

Ну, все может являться кошкой или кошачьим. Ну, может и волком (и было – являлось). Т. е. все может явиться всем, то есть и является всем, всякий раз стянутое на то или другое (являясь как особенное по силам нашего видения), т. е. когда оно натягивается на проступающую кошачью морду, все остальное как бы смазывается для предметноразличающего взгляда. Но это только в одном конкретном топосе, а одновременно в другом, если отбежать мгновенно в другую сторону (при этом не отступаясь от предыдущей), то все увидится как иное.

 
                 Где кошка видит: больно кошке! —
                 Ее тогда же и спасет
                 И вишен принесет лукошко
                 И до постели донесет
                 А чтобы и совсем спасти —
                 Убьет
                 Да и сделает, уж ее прости
                 Господь
                 Своей промежностью
 

 
                 Кошка в полночь родила
                 И какой-то зверь жестокий
                 Тут же прискакал с Востока
                 Закусивши удила
                 Запыхавшись говорит:
                 Посмотри, звезда горит! —
                 Понимаю, понимаю! —
                 Кошка тихо говорит
                 Развернула полотенце
                 Показать ему младенца
                 А что-то вроде там ежа!
                 А где младенец? – А сбежал
                 Младенец-то
                 На Запад
                 В дали египетские
 

 
                 Гуляла наша кошечка
                 Ну – вылитый Линней
                 Такая, в общем, крошечка
                 А вот поди ж – у ней
                 Четыре ноги
                 Одна сбежала в Индию
                 Другая – во Китай
                 В третяя-четвертая
                 Живут и, почитай,
                 Происхождения-то своего не ведают
 

 
                 Не кошка рыдает над лесом
                 Не очи кошачьи горят
                 Но я пролетаю как бесом
                 Условным
                 Как вдвинутый в пушку заряд
                 Как факел горит догорая
                 Как чистый и сильный поток
                 Откуда накинув прозрачный платок
                 На плечи
                 Выходит, но вовсе, но вовсе другая
                 Но кошка
                 Тоже
 

 
                 Посмотри-ка, Дашенька
                 Вот у нашей кошеньки
                 Мягкие подушеньки
                 На лапках
                 Как подушеньки поджав
                 Да прыгнет на матрасик
                 Ой-ой-ой, ведь там лежал
                 Только что
                 Ваш маленький Тарасик
                 Где Тарасик?
 

 
                 Где тихо плачет кошечка
                 В надмирной высоте
                 Там деточка-Антошечка
                 В недетской красоте
                 Проходит
                 Глядит глазами дикими
                 И сеет семя Ца —
                 Вот так мы горе мыкаем
                 До самого конца
                 Неопределенности
 

 
                 Вот кошечка идет по насту
                 И осторожно лапки сушит
                 У ней лохматенькие ушки
                 И наша маленькая Настя
                 На тонкий лед ступает ноженькой
                 Ах, Настя, Настя, быть те кошенькой
                 Если не провалишься
 

На известных дорожкахследы всем известных существ

1993

Предуведомление

Конечно, понятно, на что обратным способом намекает название. Однако же известность встречаемого на известных путях нисколько не снимает элемент чудовищности. Просто наше время сдвинуло границы распознаваемости, элиминировав зону сказки, присоединив ее к элементам явственного опыта, оставив в зоне неведомого уж и истинно неведомое. Конечно, встает вопрос: как себя вести при встрече с бывшим «неведомым» и как относиться к исторически-прошлым фактам опознания этой зоны как «неведомого». Но, вообще-то, с другой стороны, смесь «ведомого-неведомого» вряд ли может быть даже метафорически описана в терминах пространства, но лишь в терминах волновой интерференции. Что это значит? – поинтересуйтесь у специалистов. Но, в общем-то, все не так сложно, как может представляться само по себе, без культурного опосредования.

 
                 Юдифь крадется с головою
                 С двумя, вернее, головами
                 Они безумно меж собою
                 Обмениваются словами:
                 Теперь освободи мне место! —
                 Да, да, я лишь твоя невеста
                 Всего
                 Иду!
 

 
                 Ты – мальчик немецкий, ты многое помнишь
                 Скажи, как по-вашему – Гитлер?
                 Он мне отвечает: Быть может, Воронеж
                 Быть может – козел, а быть может – и литр —
                 Неведомого
                 Ты многое знаешь, ты мудр как змея
                 Но все-тки мудрее тебя буду я
                 Я знаю его истинное имя! —
                 Какое? —
                 Какое надо, такое и знаю! —
                 Скажи! —
                 Нет, это либо сам знаешь, либо нет
 

 
                 Вот кукла у мамы в руках засыпает
                 Уснул паровозик у папы в руках
                 И мы притворимся, что мы засыпаем
                 А сами на длинных прозрачных ногах —
                 Шмыг
                 И в черную точечку слева на кухне
                 Легко просочимся, как капля на уд
                 Насаженная
                 И вскинем лохмотья, и филином ухнем
                 И синие зубы покажем и тут
                 Сами забьемся в ужасе
                 И назад-назад-назад
                 Пока не забудемся
 

Уродцы

1995

Предуведомление

Конечно, нынче, среди доминирующей идеологии «политикал корректнесс», писать об уродцах, даже поминать само слово «уродцы» – не корректно. Нынче людей с любым родом ущерба, особенно в странах западной культуры, принимают как вполне равноправных членов человеческого общежития, правда, с небольшим отставанием, что только придает им большие права в социальной сфере. Тем более, как представляется, они есть плоды если не наших грехов, то нашей деятельности и вообще, бытия.

Но есть еще, вернее, еще остаются рудименты древнего сознания, представляющие уродства как знаки темного и враждебного чистой человечности мира. Мы, конечно же, не сторонники этого, но просто пытаемся отразить подобные феномены.

* * *

Уродцы бывают разные – коротконогие, из ушей гной течет, а может и не течь, а просто сам побежит, побежит, споткнулся да и беседку завалил

* * *

А бывают и более спокойные уродцы – сидят, сидят, потом вроде смотришь – подтекает! потом смотришь – и весь раскис, но это нечасто

* * *

Да что мы знаем про уродцев? – если внимательно присмотреться, так их вообще нет! – Уж так-то и нет! – Нет! – Уж так-то и нет! – Так и нет! – А что это ты их так защищаешь? – Кого? их же нет! —

Кого нет? – Уродцев! – А что же тогда ты их защищаешь? – Так ведь существует мнение, что они есть! – А твое мнение? – А мое мнение, что их надо защищать, даже если их и нет! – А зачем? – Так ведь обижают их! – И тебе обидно? – Обидно! – Как обиженному уродцу? – О чем ты? – Да так, ни о чем

* * *

А бывают и нравственные уродцы, в них тоже подтекает, но в размерах они, вроде бы, не уменьшаются

* * *

Я видел как уродец плакал, у него текли слезы, но тоже какие-то уродские, кривые

* * *

Уродцы, как правило, начинают гнить и подтекать с левой стороны, в то время как любой нормальный человек – с правой

* * *

Надо сказать, что дело об уродцах ведется от древнейших времен, но до сих пор не могут обнаружить начального момента, дальше теории о сырости не продвинулись

* * *

Дело в том, что уродцы не так уж легко и сразу самоопределились, как это кажется; иногда смотришь – уродец! а иногда и пытливый взгляд зачастую не различает! ан вон оно идет через самоназначение

* * *

По сути дела, человеческая порода (я не говорю: природа) если не уродлива, то потенциально всегда чревата выделениями из себя такого альтерэгного уродца, и, если не остановят ее, тут же забирает назад и снова

* * *

А многие уродцы наоборот – не знают, что они – уродцы! а мы им тоже не скажем! а скажем – так ведь все равно не поверят

* * *

Многие уродцы сочетают черты уродства с немыслимыми чертами ослепительной красоты, что производит ошеломляющее впечатление

* * *

Должно заметить, что уродцы бывают весьма интересны, особенно с подветренной стороны, где просыхают пролежни и каверны, и под ярким солнцем смотрятся они просто как огромный кряжистый рельеф

* * *

Многие уродцы, по причине их многочисленности, в жизни и не видели ничего иного

* * *

Многие уродцы – это многие уродцы, и проблема их опознания и квалификации, а позднее и самоидентификации, безумно сложна по причине встроенности в нее самих порождающих систем уродства понятийных сеток

* * *

А в общем-то, уродцы – это все наши выдумки, как и, впрочем, – противоположное, соседствующее, превосходящее, предыдущее и завершающее

Зайчик

1995

Предуведомление

Здесь, увы, речь пойдет не о привычном нам и столь ласково желаемом нами зайчике – насельнике лугов, лесов или наших уютных клеточек, специально для него и с любовью соструганных, смастеренных. Жаль, но не про него. А как раз про прямопротивоположного, который сам порой нам служит клеткой, но не в прямом смысле, а метафорическом, порой мистическо-метафизическом. В общем, сами смотрите.

 
                 Когда мы зайчика купили
                 Только
                 Он белым был и нежным был
                 Затем мы его долго били
                 На нашем месте кто б не бил
                 Его?!
                 Не истерзал! не издевался!
                 А он в ответ, злодей, кусался
                 Двумя ядовитыми боковыми зубами
                 И блестящим телом извивался
                 Потом весь копотью покрылся
                 И к небу словно столб из пыли
                 Огненной
                 Вокруг все завихряя взвился
                 Неправильно мы, значит, били
                 Его
                 Не те заклинания произносили
                 Не сковывающие, а высвобождающие
                 Все наша неопытность и опережающая страсть
 

* * *

В общем-то, зайчиков на земле видимо-невидимо: зайчик ожидания, зайчик стилизации, зайчик промышленности и рынка, зайчик духовного отбегания, зайчик левой резьбы и т. д.

* * *

Но среди зайчиков есть как бы привилегированные, т. е. те, что при явлении внутреннего могут быть так же быстро объяты и снаружи, т. е. все время как бы находящиеся в мерцании, но и могущие одновременно стоять в сторонке, являя себя в целостности и наблюдать

* * *

Но в то же время зайчику иногда приписывают и лишнее, как например – изменение погоды, скрепление узами или трансцендентирование

 
                 Косматый заяц, словно лев
                 Набросился вдруг на медведицу
                 Она взревела и в Нередицу
                 Помчалася обезумев
                 И мрак спустился обливанн
                 Жидкостно
                 Кто там их встретил – Петр, Иван —
                 Во мраке? —
                 Да, важно
 

* * *

Черты зайцевидности замечались порой у явлений и сущностей, на первый взгляд, отстоящих почти на критическом расстоянии – у рогатых, например, у газообразных фракций, у захарьевцев и чегринцев, и некоторых других

* * *

Зайцеообразность не есть предмет предпочтения, но наоборот – ее собственного волевого избрания при мгновенной ответной как бы завороженности, зачарованности, а в иных случаях – победного как бы и зомбирования

* * *

На этом, конечно, не могут кончиться всевозможные спекуляции по поводу всех возможных модификаций так называемой мифологической мыслеформы «зайчик»

* * *

При первом же манипулятивно-операциональном обращении к мыслеформе ЗАЙЦ, мы, отбросив пропедевтическое З и кодическое Ц, получаем АЙ во всех обволакивающих смыслах

Что я знал и видел

1995

Предуведомление

Все мной знаемое и видимое становится к области сказочного и необыкновенного. А что писать об обыкновенном? Это все знают и видят. А то, что я видел и знал, здесь поведанное, вполне возможно и недоступно видению и знанию даже моему. Ну и что? Я же не о доказательствах, а о фактах.

 
                 Я рассказал бы вам о многом
                 И как пастух спасал овец
                 Как волк кусал родную ногу
                 И откусивши наконец
                 Ушел на волю из капкана
                 И про лягушек в молоке
                 И про совсем невдалеке
                 От них
                 Шуткующего пеликана
                 Даже про Албыбо Жемой
                 Я рассказал бы! Боже мой
                 Сколько бы рассказал всего
 

 
                 Я видел как козел и щука
                 Тюки таскали на горбу
                 Как обезьяняя наука
                 Не шла им впрок и как в гробу
                 Плыл бакалейщик молодой
                 И как седою бородой
                 Пытались это все оправдать
                 И оправдали
 

 
                 Я видел рыжих муравьев
                 Египетских
                 Огромный черный камень
                 Катающих руками
                 И видел диких воробьев
                 Вокруг себя сжигающих
                 Все
                 Я видел как медведь дрова
                 Колол, а после со двора
                 В избушку, утопающую
                 В снегу
                 Носил
 

 
                 Одну старушечку я знал
                 Так в детстве волк ее кусал
                 Больно
                 А рядом стая мужиков
                 На мух с большими топорами
                 Охотились, а за горами
                 Летал злодей и был таков
                 И никто его больше
                 Никогда и не видел
 

 
                 Я видел зайца и ежа
                 Как наперегонки бежавших
                 И герцогиню без ножа
                 С детишек заживо снимавшую
                 Кожу
                 К тому же попадавшись вечно
                 По дороге домой
                 Зверь с головою человечьей
                 Прохожих до смерти пытавший
                 Вопросами
 

 
                 Я знаю десять свойств педали
                 И про возможности жука
                 Майского
                 Как две куницы донимали
                 Доверчивого мужика
                 Во сне его густые брови
                 Покусывая аж до крови
                 Но нет, нет —
                 Не вурдалаки
 

 
                 Я знаю как один кабан
                 В навозе пролагал дорогу
                 Святой чтоб не попачкал ногу
                 Когда он в безымянный храм
                 Проходил
                 А вот буквально за углом
                 Работник до того напился
                 Что подхватив железный лом
                 Хотел убить, но промахнулся
                 Мышь хотел убить
                 Но промахнулся и убил быка
 

 
                 Я помню, как они корили
                 Что вот такой он полоумный
                 А рядом льва халвой кормили
                 Покуда он совсем не умер
                 И вдруг вбегал мужик косматый
                 Дико крича: Горит, горит!
                 Все с воплями и страшным матом
                 Бросались вон! глядит – лежит
                 Под ногами
                 Красавица
 

 
                 Я видел, как свиными тушами
                 Два крепкосложенных бойца
                 Валтузилися без конца
                 А рядом плакали и кушали
                 Кот стягивал с себя сапог
                 И от его мохнатых ног
                 Дико пахло
                 А он улыбался
 

 
                 Я расскажу вам, как орел
                 Летел и о порог споткнулся
                 Да и внезапно обернулся
                 Черт-те чем
                 И как чиновник приобрел
                 Козу худую в магазине
                 Не знает, что и делать с ней
                 А у козы глаза ясней
                 День ото дня, а после: Зина
                 Меня зовут! —
                 Молвит ему —
                 Зина, так Зина! – бормочет зачумленный чиновник
 

 
                 Я видел тысячи зверей
                 Снедаемых безумной страстью
                 Прямо моливших у дверей
                 Человеческих:
                 Ну, съешь меня! хотя б отчасти
                 Съешь!
                 Там были лошадь и олень
                 И заяц, вовсе не калека
                 И прочие, и прочие
                 Еще я видел человека
                 Которому бывало лень
                 Рукой пошевелить
 

 
                 Я видел, как огромный лев
                 Смирясь выхаживал дитятю
                 Как друг на друга озверев
                 Кусались зайчики в кровати
                 Пушистые
                 Но что меня больше всего
                 При всем при этом поразило
                 Так это волк, и как его
                 Растение с безумной силой
                 Заглатывало
 

 
                 Я чувствовал и ясно видел
                 Как отлетает вбок рука
                 Отделяющаяся
                 Как голова в прекрасном виде
                 Еще
                 Покачиваяся слегка
                 Подкатывается поближе
                 Кто-то стоит над ней и лижет
                 Ее
                 Шершавым языком