Текст книги "Та, что гасит свет (сборник)"

Екатеринбургский мезальянс

Смерть прекрасной женщины есть, бесспорно, самый поэтический в мире сюжет.

Эдгар Алан По

Глава 1
Народ толпой течет в трамвай. – Эй, ты, козел, не напирай!

Трамваи, трамваи… Выдумал же кто-то этот вид транспорта! Сравнение «как сельди в бочке» уже устарело. Хорошо, успел затесаться в уголок, «чтоб никто не уволок», но все равно какой-то краснорожий дебил ухватился за верхний поручень, умудрившись одновременно в этой же руке пакет с каким-то вонючим продуктовым говном держать. Пакет от движения покачивается и иногда касается головы Бориса Антоновича. Замечательно, что еще никакая мерзость на преподавательскую плешь из него не льется. Все – по Булгакову. Вот очередной Шариков вопит: «Не толкайтесь!» и «Я тебе покажу твою мать!» Тут же слышны ильфо-петровские «сходите – не сходите?». А ведь еще так бывает – упрется в твой бок какой-нибудь частью изношенного тела бабушка и гипнотизирует тебя немигающим взглядом. А в глазах тоска вселенская, ну и уступишь ей место – а как же иначе? Интеллигент – раз, джентльмен, пожалуй, – два. Хотя у самого с рождения правая нога короче левой на семь сантиметров, и считается Борис Антонович инвалидом-переинвалидом. Ходит, хромая, да еще на левую сторону отклоняется – так боль при движении меньше. А когда слышит он жалобы на какой-нибудь остеохондроз, зло смеется – по сравнению с его состоянием это как насморк против пневмонии. Правая нога постоянно немеет, каждый шаг – выстрел боли в ногу и в позвоночник. После ста метров пешком спину уже не разогнуть, единственное положение тела, когда ничего не болит, – лежа. Диклофенак, мовалис – пачками, пачками, хоть в инструкциях к ним описание побочных эффектов на трех страницах…

Сколько помнил себя Борис Антонович, всегда носил он правый ботинок на толстенном каблуке, уравнивая походку. На первой же лекции в университете, а был он еще простым ассистентом (да так им и остался), злые студенты-остряки, приметив физический дефект, прозвали преподавателя Одноногим Сильвером. Какого-то острослова совсем уж занесло, но его кличка Сатана не прижилась. Позже слово «одноногий» исчезло и стал Борис Антонович просто Сильвером. Сначала он дулся, затем привык…

Детство было безрадостным. Салочек и казаков-разбойников был он лишен, в игры хромого не брали. На футбольно-хоккейные битвы во дворе Борис смотрел с завистью. Часто околачивался у кромки поля или у хоккейной коробки в надежде, что за недостатком игроков его позовут хотя бы постоять в воротах, но тщетно. К тому же был он отличником – ну кто в школе станет относиться с симпатией к хромому, да еще и отличнику?

Единственной радостью оставались книги. От луибуссенаровского «Сорви-головы», «Тайны пяти океанов» и жюльверновских героев как-то быстро, без особого перехода, перескочил на ставрогиных-раскольниковых-карамазовых, на Левина, Болконского, Нехлюдова и Сореля. Не единожды всплакнул над судьбой Веры Гончарова. Однажды наткнулся на полное собрание сочинений Чехова и прочел все подряд от первой страницы до последней. Вывод был один: русский народ не изменился.

Но самой сильною любовью, совершенно неожиданно, стал для него португальский язык. Школьный английский давался на удивление легко, и заниматься им было неинтересно. А португальский… Франсишку де Саа де Миранда, Диого Бернардеш, Фернау Альвареш ду Ориенте – все так непонятно, но очень увлекательно… Истории завоеваний, которые описал Луиш де Камойнш, в просторечии Камоэнс. Алмейда Гаррета, Алешандре Эркулану, Луиш де Магальайш, более современные – Акилину Рибейру и Пину де Морайш, а уже после посыпались, один за одним, бразильцы Лима Баррету, Жозе Мариа Машаду де Ассис. Ну и куда же без Жоржи Амаду – певца страданий, любви и несчастий? Посмотреть «Генералы песчаных карьеров», проплакать весь фильм и затем не прочитать в оригинале «Капитаны песка»? Это решительно невозможно! Следом Рубем Фонсека, Самуэл Раует, Станислав Понте Прета, Тиагу де Мело…

Встал вопрос – куда идти после школы с таким хобби? МГИМО не для смертных, Иняз имени Мориса Тореза – пожалуйста! Сколько за пять лет было вызубрено, а где результат? Из-за отсутствия московского жилья (дорого!) пришлось возвращаться в свою «третью столицу», хотя какая она уже «третья» – таковой нынче уже Казань объявлена. А в Екатеринбурге, в Верх-Исетском районе, имелась в панельном доме маленькая двухкомнатная квартирка, доставшаяся от матери. Отца он не помнил – сгинул где-то на бескрайних российских просторах, а мать…

Она была заслуженным учителем Российской Федерации. Вдруг, как это всегда бывает, у нее обнаружили рак поджелудочной железы и печени. Врачи-убийцы знали, что не спасут, но не дали умереть своей смертью. Вырезали одну опухоль, потом другую. Целый месяц пролежала она в реанимации, угасая в страшных мучениях, привязанная к кровати, чтобы от боли не срывала ненужные датчики и иголки капельниц. Произошла полная интоксикация организма, изношенный организм не справлялся, метастазы разрастались, в мозгу был поврежден нервный центр, отвечающий за чувства сытости и жажды. Каждый раз, когда Борис Антонович входил в палату, мать страшно кричала нечеловеческим голосом: «Воды! Дай мне ведро воды! Я все выпью! Принеси, иначе ты мне не сын!» Он стоял и плакал, а медбрат (надо же показать, что не зря по двести рэ от безутешного родственника за дежурство в карман кладет!) вытирал ей потрескавшиеся губы влажной марлей и говорил, что все необходимое – физраствор, воду – мать через капельницу получает. Только на фиг ей эта капельница, если она все равно насыщения не чувствует! Набили в очередной раз руку, хирурги хреновы, а теперь целый месяц беспрестанных мучений… Был еще аппарат искусственного дыхания… В его ушах до сих пор звучит визг помощника главного хирурга в татарской тюбетейке: «Не нравится – везите в Москву!» И как только не вцепился руками ему в горло, не выдавил глаза эти бесстыжие… И все брали деньги. Понимали: ничем не помогут, но брали, брали… Главный хирург – взял, начальник реанимационного отделения – взял, да еще четыре месяца жизни пообещал… Борис только и слышал: «Она неадекватна, она неадекватна…» Еще бы, от мучений таких да с ума не сойти! И как вспомнишь бесконечные споры об эвтаназии – тьфу! Трижды тьфу! Вот знаешь ты, например, что умираешь, а тебе говорят, что перед смертью месяц воды не дадут – ну как, сильно жить захочется? Но все святые принимали перед смертью страшные мучения, может, и она там – в раю. Так и остался Борис Антонович один – матери ты хоть хромой, хоть кривой нужен, а остальным…

Должность ассистента в Уральском государственном университете он получил быстро, но сразу понял, что карьерного роста ему не видать. Ну кому, на хрен, в бывшем Свердловске нужен португальский язык? Вел английский без всякого энтузиазма, набирал иногда семинары человек по пять на итальянский или испанский. И то с личного разрешения ректора, ибо в дипломе стоят только два языка, и получается полулегальная деятельность. Все! Девятьсот часов в год отдай, как миленький, а хобби своим дома занимайся. Он и занимался. Бомбардировал интернетовскими письмами все португальские и бразильские бизнес-конторы в Москве, пытался найти работу переводчика в российских издательствах, и иногда – да, перепадал какой-нибудь перевод, за счет этого и жил. Не на ставку же по одиннадцатому разряду ЕТС плюс «стимулирующие выплаты» существовать?

Защитить диссертацию? По какому-нибудь выдающемуся португальскому поэту? Вот это нужно кому?..

Жизнь текла своим чередом – днем ленивые студенты и коллеги-конкуренты за место под солнцем. Жизнь в учебном заведении ничем не отличается от жизни в любой иной бизнес-структуре – подсиживают, пишут доносы, берут взятки, откаты, борются за нужное кресло и прочее, прочее… Вечером – книги, Интернет и перед сном – Жозе Сарамаго на интеллектуальный десерт…

От грустных размышлений Бориса Антоновича отвлек тяжелый, сочный мат. Он обернулся – в центре вагона (ладно бы подростки!) пятидесятилетние мужики с бурыми от пьянства и тяжелой жизни физиономиями делились деталями вчерашней алкогольной посиделки. Вокруг – женщины, дети – по боку! Люблю тебя, страна Россия, народ особенно люблю!..

На нужной остановке людским потоком Борис Антонович был выброшен наружу. Палочка, право, могла намного облегчить муки передвижения, но еще и с палкой – нет, не хотел он этого, нет! А вдруг прочтет его работу по лингвистике какая-либо чернокудрая Лилиана Кампош, влюбится заочно, прилетит в Кольцово знакомиться с «профессором» (хотя он всего лишь ассистент!), а тот мало что хромой, да с плешью, так еще и с подпоркой!

В аудитории, как обычно, не хватало несколько лентяев, но работа была письменной – как хотели отвертеться потом, лежебоки? Борис Антонович открыл тему «Лондон – столица Великобритании» (Боже мой! Ну за что мне это?! Вот и вся моя долбаная жизнь… Нет денег на протез, удлинение ноги, лечение позвоночника, пересадку волос, липосакцию, в конце концов… Не быть ему мачо на пляжах Копакабаны и не шептать без акцента стихи Мариу де Андраде на ушко местной сисясто-жопастой красавице – любительнице ламбады…)

– Кто не будет списывать из учебника и не наделает ошибок, получит «пять», – объявил он.

– Я в Лондоне не был! – развязно крикнул молодой человек за задним столом. – Как же без учебника?

– Кроме учебника, есть и другие книги, в частности Питера Айкрода. Замечательное произведение! Не пробовали читать?

– Путеводитель? – сострил юноша.

В аудитории засмеялись.

– В том числе и путеводитель, – ответил Борис Антонович.

– Да знаю я, – вставила одна девушка. – Страниц семьсот, килограмма три…

– Вообще-то, если быть точным, восемьсот шестьдесят. Страниц.

– Вот еще делать нечего! – возмутился парень.

– Вашу оценку я уже знаю, – злобно свел брови Борис Антонович. – У остальных еще есть шанс. У вас сорок пять минут.

– Ну почему вы всегда так? Я же пошутил… – неловко попытался оправдаться «юморист».

Борис Антонович резко повернулся и вышел из аудитории.

– Сорок пять минут, – бросил он через плечо.

На пороге он столкнулся с секретаршей Леночкой. Что бы у той в жизни ни происходило, на ее лице всегда читались страх и волнение – как бы чего не вышло! А вдруг виноватой окажется она?

– Ой! – заметно обрадовалась Лена. – Вы не могли бы зайти к Федору Федоровичу? Он просил вас отыскать, как появитесь.

– Почему бы и не зайти…

Глава 2
Мораль и секс – необязательно совместимые вещи

Кабинет заведующего кафедрой иностранных языков Федора Федоровича, непосредственного начальника Бориса Антоновича, располагался на третьем этаже. Борис Антонович с трудом стал подниматься по лестнице. Начальника он не любил и, что греха таить, даже ему завидовал. Тридцать пять лет, а уже заведующий кафедрой, опять же кандидат наук и автор никому не нужных, но издаваемых трудов. Беспринципный наглый карьерист, но очень хорош собой. Ходили слухи, что он не пропускает ни одну симпатичную студентку – многие побывали у него в гостях в дачном поселке.

– Здравствуй, здравствуй! – с порога поприветствовал Бориса Антоновича хозяин кабинета.

– День добрый.

– Присядешь?

Борис Антонович опустился в глубокое мягкое кресло.

– Как движется учебный процесс?

– Как обычно.

– Хм… – Заведующий кафедрой многозначительно хмыкнул: – А тебе не кажется, что ты иногда бываешь слишком строг к своим… м-м-м… учащимся?

Первой мыслью Бориса Антоновича было поинтересоваться: «А твое-то какое дело?», но вслух он сказал:

– Абсолютно справедливая оценка не только знаний, но и, скажем так, желания эти знания получать.

– Да ясно это все! Но посмотри… – И тут Федор Федорович по-свойски присел на подлокотник кресла подчиненного, чем немало того смутил. – Лариса Вдовиченко – красавица, каких свет не видывал. Грудь, ноги, походка! А не может у тебя какой-то там зачет получить, а без него нет допуска к экзаменам. И заметь, девушка готова к вопросу сдачи подойти с неформальной стороны, нравов она современных. И раз тебе намекала, и другой, а ты, извини, просто пень бесчувственный…

Борис Антонович тут же вскочил:

– Если красавица такая, пусть на подиум идет, а не в университет! Задница у нее, может, и хорошая, только на плечах у нее тоже не голова, а задница.

Федор Федорович нахмурился:

– Дурак ты, Боря! Радовался бы, что у тебя есть шанс хоть с этой стороны красивых девок шпилить. Других возможностей, кроме как с проститутками спать, у тебя ведь нет? А тут сама, сама хочет и уверяет, что все сделает, как надо…

– Только ее же будет тошнить от отвращения…

– Комплексы, комплексы! Может, ей, наоборот, будет с… таким… интересно.

– А ты с ней уже пробовал?

– Да мало ли что я пробовал! Представь: она целиком зависит от тебя, исполнит все, что скажешь, будет бояться сделать что-нибудь не так, стараться. Возбудится, затрепещет в твоих руках…

– Да ты, прости господи, эротоман какой-то…

– А ты дурак! Живешь среди пыльных книжек и ничего вокруг себя не видишь!

– За предложение спасибо, только я и «Жизнь Дэвида Гейла» смотрел, и «Синюю машину»… Мне это все не особо надо.

– Хорошо, давай ее выгоним. Хотя… А если я так просто по-дружески тебя попрошу?..

– Мне кажется, друзьями мы никогда не были. Я людей с такими моральными принципами, вернее, с их полнейшим отсутствием, на километр к себе не подпускаю.

– Дурак, трижды дурак! Нам же еще работать вместе!

– Угрожаешь?

– Так, намекаю…

– Всего хорошего. – И Борис Антонович повернулся к двери, чтобы уйти.

Федор Федорович загородил ему дорогу:

– Ладно, давай по-другому. Ну, красивая девка, ну, дура, но жизнь-то ей зачем ломать, а? Три курса отучилась – и тут на тебе! Да тут пойдут такие толки и пересуды, кстати, и на твой счет. Сделай это для меня, а? Буду твой должник, вот ей-богу!

– Что-то я начинаю догадываться… – криво усмехнулся Борис Антонович. – Интерес, поди, неспроста? Уже успел там побывать? За пятерку по какому предмету?

– Дурак ты! Исключительно по обоюдной симпатии!

– И ты вот так ее мне сейчас предлагаешь?

– Да она испорченная девчонка, ей самой интересно…

– Интересно с хромым и кривоногим? Да вы тут уже охренели совсем! О времена, о нравы! Пусть зачетку тебе отдаст, а я видеть ее, потаскушку, не хочу. Еще встречусь взглядом, наговорю лишнего… – И уже в дверях Борис Антонович добавил: – А про должок-то я не забуду…

– Хорошо, хорошо! – расплылся в кислой улыбке заведующий кафедрой.

Борис Антонович вернулся в аудиторию, попросил сдать работы. Каждый текст начинался со слов: «London – the capital of Great Britain…»

«Недоношенные…» – подумал он.

Через одну пару можно было идти в буфет. Взяв пухлую булочку и большую чашку чаю, Борис Антонович пристроился рядом с коллегой Сашей, которого считал единственным своим другом.

– Привет.

– Привет.

– Представляешь, Федорыч предложил мне секс с Вдовиченко за обычную закорючку в зачетке.

– Это красивая баба, – жуя, ответил Саша. – Он всех сам так настраивает. Ребята тащат коньяк и виски, девчата – зады и груди.

– Противно.

– А что тебя здесь вообще держит? Ты до пенсии будешь ассистентом. Лучше занимался бы только переводами, больше времени на них имел.

– Мне переводы, может быть, и дают за то, что я университетский преподаватель. Уволюсь – так и убью жизнь на любимого Жозе Сарамаго, питаясь только гречкой и макаронами.

– Тебе решать. А то, что завкафедрой – гондон, ты давно понял?

– Да лет шесть назад, как только его увидел.

– Вот и не рви на себе волосы, тем более вон как мало уже осталось.

– У меня сегодня нормальный семинар.

– Испанский?

– Итальянский. Хоть душой отдохну…

Они вздохнули и замолчали.

Глава 3
Чужой день рождения как начало новой жизни

В шестом часу Борис Антонович отправился домой. На остановке толпилась куча народу. Это означало, что проникнуть в транспорт можно было только исключительно с помощью локтей. Несколько человек курили, сидя на корточках, – тюремная привычка. Летишь из Екатеринбурга в какую-нибудь Пермь, а под крылом самолета везде зоны, зоны… Широка страна моя родная… Девчонки лет пятнадцати грызли семечки, сплевывая шелуху под ноги. Через годик-другой они натянут на свои попки туго облегающие шорты и пойдут прогуливаться по тротуару по улице Малышева, держась правой стороны, по ходу движения, демонстративно облизывая чупа-чупсы, чтоб иногда рядом останавливались машины, из окон которых высовывались бы «добры молодцы» и предлагали «покататься». Подружки будут критично осматривать средство передвижения, и если тачка старая, отечественная, – «нет, извини, мы по своим делам направляемся». А если тюнинг-шмунинг, а то и вообще иномарка – «можно. Только нас надо потом домой отвезти…» – «Конечно!» И вперед – в ближайшее, укрытое густой листвой местечко. В народе это называется «съем». Впрочем, нельзя быть слишком критичным – во-первых, молодость, во-вторых, должна же хоть как-то демографическая проблема решаться… Грязный бомж обходил присутствующих, выпрашивая «рублик на хлеб»…

В автобусе резвилась поддатая молодежь. Ребята умудрялись в страшной тесноте отхлебывать дерьмовое пиво из громоздких пластиковых бутылок, проливали дурно пахнущую жидкость во время резкого торможения друг на друга, ржали… Как в этом городе могли родиться Шахрины, Кормильцевы, Бутусовы… Тайна сия велика есть.

Вот и родной панельный дом с разбитым домофоном и соответственно лужей мочи у лифта. Да у лифта – еще ладно, у некоторых особый шик прямо в кабине нагадить.

Дома Борис Антонович заглянул в холодильник, а там хоть шаром покати. Хорошо, переоборудовали бывший гастроном в новый супермаркет. Надо купить классических холостяцких продуктов – супов в пакетиках, готовых салатов, кефира. Опять-таки сельдерей не помешает, и в кулинарии – печеночные оладьи. Да и банки три консервов всегда пригодятся. Он доковылял до магазина, набрал всего понемногу, пристроился в конец хвоста в кассу. Посмотрел на кассиршу, стал себя ругать. Фрейдизм какой-то! Столько касс, а он всегда встает к одной и той же девушке!

Увидев ее в первый раз, Борис Антонович во время расчета бросил взгляд на ее бейджик. Она это заметила и сразу пропела: «Да, я Наташа! А вас как зовут?» Так и повелось – все время и «здравствуйте», и «как дела?» Блондинка, груди рвутся ввысь байконуровскими ракетами, пару раз она при нем выскакивала из-за кассы, выбегала куда-то – ягодицы плотные, ноги стройные. И все делала одновременно – покупателя рассчитывала и безостановочно разговаривала по мобильному телефону – ей это работать не мешало. Однажды для какого-то события Борис Антонович купил литровую бутылку водки. Наташа провела ее над сканером и нахмурилась:

– Вы смотрите с этим осторожнее, а то мне разонравитесь.

– А я вам разве нравлюсь? – оторопел Борис Антонович.

– Оч-чень!! – блеснула голливудской улыбкой девушка и даже руку к сердцу приложила.

Сегодня, узнав его, она привычно поздоровалась, но, считывая на аппарате ценники, больше не произнесла ни слова.

– Что-то вы грустны сегодня! – не выдержал Борис Антонович.

Она на мгновение остановилась, задумалась.

– А у меня день рождения! Отмечать решили в воскресенье, а сегодня – четверг, лучшая подруга – в ночную, отец уже «отметил», буду дома с мамой телевизор смотреть… Следующий!

Борис Антонович направился было к выходу, но вдруг, словно приняв какое-то решение, спрятал пакет с покупками в ящик камеры хранения и вернулся в торговый зал. Он снял с полки бутылку шампанского, выбрал коробку дорогущих бельгийских конфет, а в овощном отделе нашел аномально появившуюся в это время года дыню.

Выстоял опять очередь в кассу, вывалил все это на ленту транспортера и произнес:

– С днем рождения!

Наташа засветилась улыбкой:

– Вы серьезно? Это все мне? Борис Антонович, ну вы даете! Можно я вас поцелую! – Она вскочила из-за кассы и быстро чмокнула его прямо в губы.

Вечно торопящиеся люди в очереди начали выражать недовольство, да ему и самому стало неловко.

– Ну ладно, я пошел. Еще увидимся.

– Конечно, конечно! Спасибо, миленький!..

Миленький… Он ковылял к дому быстрее обычного. И что это на него нашло? Ну, красивая кассирша, что дальше-то? Надо заметить, сложность вопроса пола, так мучившая его еще каких-нибудь десять лет назад, сильно упростилась. Приняв свое физическое уродство как данность, Борис Антонович давно смирился с ним, замечая свою неполноценность только при приступах острейшей физической боли. Поначалу, когда появлялись первые деньги, он покупал проституток пачками, но ни одна не отличалась от другой. Все машинально делали свою работу, а иногда (не мачо ведь!) и вовсе спустя рукава. Они мелькали, как тени, и исчезали из его жизни навсегда. На четвертом курсе, правда, у него случился изумительный секс с второкурсницей-красавицей с психологического. Ее пунцовые пухлые губы и получасовые минеты не забыть ему теперь до конца дней. А она ведь еще приезжала к нему на съемную квартиру, чтобы прибраться, мыла посуду. И как-то даже заявила сразу после оргазма: «Ты первый мужчина, который заставил меня дрожать…» Но, во-первых, кто его на самом деле знает, может, женщины говорят это каждому любовнику, чтобы подбодрить и вдохновить на новые подвиги, а во-вторых, девица та все же была дура, и уж Сарамаго понять никогда бы не смогла.

Но, помимо жарких губ и умения делать минет, у нее были прекрасные тугие ляжки и упругая грудь. Он жалел, что тогда не женился. Как-то раз на очередной встрече выпускников она появилась с мужем, солидным господином. Все перепились, и Антонович по старой памяти чуть было не потащил ее в туалет. Хорошо, что не получилось. Была еще жертвенная любовь однокурсницы Оксаны, но в молодости кажется, что все впереди, все еще успеется, и он отверг ее робкие попытки сблизиться, а сейчас… Сейчас на хрен он кому нужен… Или 2000 рэ в час, или подпись в зачетке. Да и то объект сознательно вспыхнувшей страсти потом неделю, наверное, будет блевать от отвращения.

Борис Антонович быстро расправился с печеночными оладьями, выпил чаю, засел за Сарамаго. Вообще-то он с ним тянул, смаковал и финальную точку хотел поставить не ранее чем через пару дней. Его уже ожидала Minha Bela Putana Wander Piroli. Работа для души, без заказа, так, для себя. Очень было интересно!

Но тут – то ли чай крепкий, то ли события дня привели его в какое-то возбуждение, последние страницы пролетели, как чемпион-горнолыжник по старой трассе, – вжик! – и точка! Он проверил еще раз – нет, никаких ошибок, все верно. Конец! Нет, само собой, понадобится еще недели две на окончательную правку, но основное-то дело сделано! Ура-а-а!!!

Надо отметить, не подмажешь – не поедет. Кинулся к шкафчикам на кухню – водка-виски, водка-виски, коньяк початый, клоповник дерьмовый… Но ему хотелось, чтобы душа пела! Давно Борис Антонович перестал отмечать завершение перевода португальским портвейном – уж слишком потом голова тяжелая, но вино, вино! Обязательно открыть бутылку белого вина, еще разок просмотреть последние страницы и потом, просто для удовольствия, все перечитать заново. Читать до утра, сколько сил хватит…

Который час? Двадцать два ноль-ноль? Да ерунда, магазин круглосуточный. Сейчас нацепим кроссовки с правой семисантиметровой подошвой (есть и такие) и бегом на улицу!

Выскочил Борис Антонович из подъезда, а тут и дождик стал накрапывать. Мерзкая уральская погода… И тут – ба! – на остановке Наташа! Прижимает к груди пакет с подарками (еще и цветы) и тихонько слезу роняет. Борис Антонович подковылял к ней:

– Наташенька, что случилось?

Неожиданно она уткнулась ему в грудь и громко всхлипнула:

– Это все он, все он, подлец, скотина!

– Да кто он?

– Бывший муж! Поздравил по телефону. Сказал: «Мы с тобой взрослые люди, ну, разошлись и разошлись. Но ведь и у нас было много хорошего. Я заеду, поздравлю тебя, заодно отвезу домой, чтобы ты на общественном транспорте не тряслась…» Я уже сорок минут здесь стою! Под дождем! А его мобильный недоступен! Он, наверное, сейчас с друзьями бухает и ржет надо мной! Мститель, блин, сраный! А трамваи только до десяти вечера! И где я в этом тупике такси найду!

– Наташа! Наташа! Послушай меня! – торопливо сказал Борис Антонович. – Сейчас я на минутку забегу в магазин, и мы пойдем ко мне – вон туда, дом через дорогу, буквально – три шага. Попьем чайку, обсохнешь, согреешься, я вызову тебе такси, и ты спокойно уедешь домой.

– Правда? – прерывисто всхлипнула девушка, стрельнув в него глазами с размазанной тушью.

– Конечно, правда. Одну минутку!

Борис Антонович забежал в винный отдел, схватил первое попавшееся (но все-таки хорошее) испанское белое, помчался обратно. Забрал у Натальи пакет, взял ее под руку и повел через дорогу – «здесь ямка», «а здесь надо наступить на этот кирпичик».

Он повесил ее пальто на вешалку, усадил в кресло и задумался на секунду – снимать ли ему кроссовки? Без обуви его физический дефект сразу бы стал заметен, поэтому просто хорошенечко их вытер.

– А может быть, чего-нибудь покрепче? – спросил он, вынимая из пакета бутылку «Риохи». – Все-таки промокла, замерзла, да и праздник у тебя, как-никак?

– А что это у тебя? – нисколько не смущаясь и сразу перейдя на «ты», спросила Наташа. «Простая девушка, – подумал Борис Антонович, а когда она забралась с ногами на кресло, – очень простая девушка».

– Да есть все, но тебе в твоей ситуации надо что-нибудь крепкое. Виски, водку, коньяк…

– Виски? Отлично, буду виски.

– А я выпью вина, у меня своего рода тоже праздник.

– Какой?

– Один момент, приду, расскажу. Дыню домой возьмешь или здесь съедим? А то у меня фруктов нет.

– Да какой домой, давай здесь!

– Отлично! – Борис Антонович поставил на столик бутылку виски, откупорил вино, принес бокалы, очищенные дольки дыни и уже с месяц валявшийся в кухонном шкафчике «Чернослив в шоколаде».

Он налил Наташе виски, а себе вина, произнес короткий тост в честь дня рождения своей новой знакомой. Выпили, она показала – давай еще. Опять выпили.

– На который час такси вызывать? – спросил он, закусывая дыней.

– Это намек? – нахмурилась гостья. – Мне пора?

– Да ты что! – чуть не поперхнулся Борис Антонович. – Я думал… Я считал…

– У меня день рождения. Дома пьяный отец и злая мать. С подругами мы договорились на воскресенье. Меня пригласил в гости приличный человек, душевно поздравил меня на рабочем месте. Наверное, я тебе понравилась, да? Заботишься, чтобы я не простудилась, поишь виски и кормишь дыней. Куда мне, блин, торопиться? Надоем, тогда и выгонишь.

– Не надоешь! – покраснел, как рак, Борис Антонович. – Не выгоню!

– Тогда давай еще по маленькой и расскажи мне о себе.

Борис Антонович заметался по комнате, отыскал на кухне старые-престарые, с въевшейся пылью, свечи. Поставил их в подсвечники, зажег. Вытащил с балкона давно забытую за ненадобностью вазу и поставил в нее Наташины цветы. Та даже захлопала в ладоши:

– Это чудо какое-то, что я тебя встретила! У меня настоящий праздник! Выпьем!

– Выпьем! – не заставил себя ждать Борис Антонович.

Близость молодого роскошного тела гостьи пьянила во сто крат сильнее тех трех бокалов «Риохи», которые он опустошил один за другим. Мысли беспорядочно метались в его голове: «Нет, это происходит не со мной… Все же придется вызвать такси… Вряд ли она останется со мной на ночь… Этого не может быть!» Он вновь наполнил бокалы, от волнения его рука дрогнула, и он чуть расплескал вино.

– Я курить хочу, – сказала Наташа. – Где у тебя покурить можно?

– На кухне, наверное, – пожал он плечами.

Вышли из комнаты.

– Да… – протянула Наташа, окинув взглядом кухню. – Вроде все есть, но как-то уж очень неуютно. Ты холостяк? – Она достала сигарету.

– Да. И никогда не был женат. А ты почему развелась?

– А почему молодые пары разводятся? Он бухал, неделями не появлялся, а я гуляла.

– Как это – гуляла?

– Ну, спала с другими мужчинами. – Заметив недоуменный взгляд Бориса Антоновича, добавила: – Ну, я молодая, сексуальная, я многим нравлюсь, очень люблю секс. А когда твой благоверный не просыхает и сам где-то носится с проститутками… В общем, не сложилось. К обоюдной радости… – Наташа раздавила окурок в пепельнице и предложила: – Пойдем, еще выпьем, а?

– Конечно…

В комнате Наталья прошлась вдоль стеллажей, забитых книгами от пола до потолка.

– И ты все это читал? – обернулась она к нему.

– Нет, не все, конечно. Есть особые экземпляры. Вот, – указал он пальцем. – Вот еще… Берегу на потом, откладываю удовольствие.

– Ты от чтения получаешь удовольствие?

– Огромное. Когда в руки попадает редкая книга, то весь трясешься, прежде чем откроешь первую страницу.

– А чем ты занимаешься?

– Преподаю в университете, но это так, хлеб насущный, даже не карьера. Больше перевожу, в основном с португальского. И денег больше, и иногда такое счастье доставляет – словами не передать.

– Расскажи, пожалуйста.

– Ну, молодым зеленым студентом я попал на древнегреческий семинар к члену всевозможных королевских научных академий Михаилу Анатольевичу Гарнцеву. Мне понравилось, как он критиковал перевод Грузинского «Илиады» Гомера. У того в колеснице спица, раскаляясь от трения, «пела». Но ведь раскаленный металл не может «скрипеть» и вообще издавать звуки, правильно? Значит, и петь тоже. Ну и так далее, в том же духе.

– Не очень понятно. А почему именно португальский?

– Да им мало кто тогда занимался, а я не то чтобы выделиться хотел, просто зацепило, как первая любовь. Понимаешь?

– Любовь – это я понимаю. Выпьем?

Выпили.

– Слушай, – сказала она, отправляя в рот сразу два кусочка дыни один за другим, – день был тяжелый. Можно, я пойду в душ? У тебя найдется чистая одежда?

– Есть халат, я им не пользуюсь.

– Отлично! Заодно из ванной маме позвоню, чтобы тебя матом не смущать.

Борис Антонович только вздохнул. Пока из ванной раздавался плеск воды, он тупо рассматривал свои кроссовки – снять, не снять? Да ну их к черту! Шила в мешке не утаишь. Он постелил свежее белье, перенес в спальню свечи.

Наташа выпорхнула из душа влажная, маняще пахнущая, возбуждающая. Она сразу положила руки ему на плечи и поцеловала.

– Теперь ты.

– Да, да, конечно…

Борис Антонович тер себя мочалкой так, будто месяц в кемеровской шахте провел. Сполоснулся, обернулся полотенцем, вышел.

– Сюда, сюда, я здесь, – раздался голос из спальни.

Борис Антонович неуверенно вошел – царица, богиня! Какая там Афродита, какая Маха обнаженная, какая Венера Боттичелли! Лег рядом, попытался натянуть на себя одеяло…

– Зачем? – удивилась Наташа. – У тебя и так жарко. – И она принялась его нежно целовать и слегка покусывать. Он тоже старался в долгу не остаться, но тут, в самый ответственный момент, она отстранилась от него: