Текст книги "Та, что гасит свет (сборник)"

Данила обнял ее, прижал к себе. Она с готовностью сделала несколько круговых движений тазом, потершись о него, и приоткрыла губы – как бы подставляя их для поцелуя.

Он удивился:

– Проститутки в губы не целуются.

– А я только с тобой.

Данила прижал ее еще сильнее и долго-долго, крепко-крепко целовал. Наконец оторвался:

– Станцуешь для меня?

– А то! – с готовностью, даже будто обрадовавшись такой возможности, ответила Вика. – Садись, смотри.

Он включил музыкальный канал. Девушка выбежала из комнаты и с началом новой песни вошла в гостиную. Это был танец с полотенцем. Данила и представить себе не мог, что с обычным куском ткани можно вытворять такое. Она набрасывала полотенце на плечи, водила вокруг бедер, между ног. Оставшись голой, опустилась на пол и стала изображать кошку или, скорее, гибкую изящную пантеру. Фигура у нее была изумительная. Не вставая, она подобралась к нему, рывком распахнула его халат и, высунув язык, по-кошачьи принялась облизывать все, до чего смогла добраться. Данила вскочил, схватил девушку за руку и потащил ее в спальню.

Секс был хорош. Данила весь вспотел, а когда все закончилось, без сил упал с Викой рядом.

– Перекусим и – еще? – спросила та.

Данила сходил на кухню. Он нашел в холодильнике рыбу, салат, отнес все это в комнату, они снова выпили. Не теряя времени, вернулись в спальню. Теперь все было медленнее, нежнее. От ласки Вика иногда мурлыкала.

– Ты всегда изображаешь кошку? – спросил он.

– Наверное, я была ею в прошлой жизни.

Когда все закончилось, Данила понял, что смертельно хочет спать. Вика взяла телефон, набрала какой-то номер и попросила ее забрать.

– Дверь захлопнешь? – спросил Данила, с трудом поднимая слипающиеся веки. Получив утвердительный ответ, добавил: – Телефончик оставь, – и мгновенно погрузился в сон.

Утро было недобрым. Помотав головой, он поднялся, вышел из спальни. В холле на висящем на стене зеркале губной помадой крупно были выведены десять цифр и имя «Вика». «Как тебя зовут, я бы не забыл», – подумал Данила.

Был велик соблазн опохмелиться, но накопилось много мелких дел – химчистка, ремонт обуви, надо было купить скатерть. Пользуясь будним днем, заехать на Горбушку приобрести новые DVD и CD, чтобы не толкаться там в субботу или воскресенье. Пьянку он оставил на вечер. После обеда решил, что Вика уже, наверное, выспалась, и позвонил ей. Он сразу пригласил ее еще раз, но девушка сказала, что с удовольствием с ним встретится в индивидуальном порядке в свой ближайший выходной, а пока он может вечером опять заплатить за нее и забрать с собою. Даниле стало неприятно, и он решил подумать.

На исходе дня Данила пешком отправился в Киноцентр. Там давно шел фильм, который он все не мог посмотреть. Перед фильмом, во время фильма и после фильма он пил пиво. Настроение было лучше некуда, и если днем Данила по телефону сказал Лехе, что проведет вечер в одиночестве, то сейчас позвонил ему и предложил развлечься. Друг был в Селезневских банях, откуда собирался домой на Дмитровку, поэтому вежливо отказался.

Данила, ища приключений, поднялся на последний этаж Киноцентра в стриптиз. Так как он жил рядом, то бывал в этом месте очень часто и многих знал. Скоро ему стало скучно, он вышел, поймал такси и поехал в «911» за Викой. Народу было – битком, он сразу направился к стайке девиц, спросил, здесь ли Вика, и попросил ее позвать. Девушка, согласившаяся поискать его ночную подругу, сообщила, что у той приват-танец. Данила скрипнул зубами и уселся на диван ждать. На сцену поочередно выходили танцовщицы, но они ему были неинтересны – он представлял на их месте Вику и злился.

Через двадцать минут пробегавшая мимо девушка бросила ему, что она скоро появится. Данила заерзал в нетерпении и тут же неожиданно увидел свою красавицу, одетую и с сумкой, направляющуюся к выходу в компании то ли кавказца, то ли араба. Тот по-хозяйски положил ей руку на плечи и властно вел за собой.

– Вика! – окликнул ее Данила.

Девушка обернулась, заметила его, на ее лице мелькнул испуг, и она зашагала к выходу еще быстрее.

Данила зашел за ширму. Вчерашняя женщина сидела в той же позе и с такой же сигаретой, приклеившейся к нижней губе.

«Чисто Бельмондо, только что не мужик», – подумал Данила.

– Кто это Вику забрал? – спросил он.

– А я знаю? – недовольно, со скрипом, как железом по стеклу, произнесла «мамаша». – Клиент! А что, понравилась?

– Понравилась.

– Да… – Женщина даже улыбнулась. – Она у нас такая, ее все любят…

Данила чуть не сплюнул, повернулся и пошел прочь.

В понедельник он на работу не явился – взял неделю за свой счет, решил, что отдохнет. Вике звонить не стал – каждый раз, когда он пытался ее вспомнить, в памяти всплывал горбатый длинный нос и сросшиеся брови «клиента».

Пока его не было, в банк приперся старый заемщик – привел знакомого. Расстроился, узнав, что Данилы нет, и предложил парню, принимавшему у него документы, старую схему – товарищ только распишется, а все остальное вы сделайте сами, как Данила. Клиент же после получения денег даст вам, как обычно, десять процентов от суммы. Ошалевший парень с открытым ртом побежал к руководству стучать.

Через два дня Данилу уволили, на профессиональном жаргоне – с черной меткой. Никакого «по собственному желанию». Сколько веревочке ни виться… Еще через неделю грянул давно назревавший финансовый кризис. Данила помчался к своему брокеру, тот его заверил, что все обязательно вернется на круги своя, как после девяносто восьмого года, предложил не дергаться, затянуть поясочек и подождать.

Посчитав, сколько у него наличных и на карточке, Данила пришел к выводу, что может себе позволить тратиться только на еду и на бензин. Никаких развлечений, никаких стриптиз-клубов… Больше проституток он не покупал. Вика оказалась последней.

Разрыв

Дача, лето…

Бревенчатый дом, постриженный кусками неровный газон. Посередине лужайки вырыт пруд, там плавают рыбы. Вокруг разбиты клумбы, на них растут красивые цветы – хозяйка, Люда, знатный флорист. Ее муж Юра пошел топить баню. Мы в удобных креслах-качелях прячемся под тентом от солнца. На пластиковом столе – остатки позднего завтрака. Мы любим чаепития и собираемся за столом очень часто. Около нас бродит здоровенная овчарка Макс и тычется носом в колени моей девушки Инны. Наш общий друг Игорек бросает мяч в баскетбольное кольцо на маленькой площадке. На летней кухне Юрина теща маринует мясо для шашлыка на вечер. Ей помогает подруга Инны – Лариса. В воздухе вьется мошкара – тоже ищет тень. Участок окружен соснами огромной высоты, они колышутся, хотя, кажется, никакого ветра нет. Желанные облака в небе не появляются, только высоко-высоко фрагментами разбросаны белоснежные облачные перья.

Жарко, меня клонит в сон. Я говорю Инне, что подремлю часок, и иду в дом. Захожу в комнату, в которую определили меня с подругой, и неожиданно нахожу там Ваню.

Ваня лежит на кровати, уткнувшись головой в подушку, и глухо стонет. Его худенькое тело содрогается от рыданий.

Подхожу, тихонько трогаю за плечо:

– Ваня, что с тобой?

– Уйди, никого не хочу видеть!

– Вань, скажи, что случилось?!

– Я опять один… – не поворачиваясь ко мне, мычит он в подушку. – Меня Таня бросила…

– Не верю! – восклицаю я, искренне удивленный. – Вы же все время вместе!

– Были, – с сильным ударением на это слово говорит Ваня. – Она сказала, что мы должны расстаться. Она меня не любит…

– У вас был серьезный разговор?

– Да! Целый час говорили. Оказывается, ей давно нравится Костя.

– Я его знаю? – спрашиваю я.

– Может, и видел.

– Нашел, из-за кого убиваться. Раз она предпочла его тебе, значит, ты в ней сильно ошибался. Найдешь себе другую, парень ты видный.

– Да ты что! – Ваня вскакивает с постели, слезы от злости высыхают. – Мы же с ней идеально подходим друг другу! Смотри! – Он хватает со стола книжку, в ней штук десять фотографий, сует их мне.

Я поочередно просматриваю:

– Признаю, замечательная пара. Но будь мужчиной! Тебя оставили из-за другого! Стисни зубы и терпи! Скоро боль пройдет, и ты ее забудешь!

– Молчи! – кричит Ваня. – Молчи! Но почему меня никто не понимает! Иди отсюда! – Он снова падает на постель и впивается пальцами в подушку. – Я не хочу жить, – говорит он не мне, а, скорее, подушке. – Не хочу жить…

Я осторожно выхожу за дверь и иду за Юрой. Думаю, в этой ситуации без него не обойтись. Эх, любовь, любовь! Что ты делаешь с людьми!

Ване восемь лет. Этой осенью он пойдет в третий класс. Ваня – сын Юры.

Москва – Айова

Первокурсник Слава мечтал о постоянной девушке. За первые месяцы учебы многие однокашники уже обзавелись парами, а он все был один. Наверное, ему не хватало здоровой наглости, однако Слава не считал себя стеснительным. Юность, проживание в общежитии, постоянные праздники и веселые пьянки вовсе не способствовали целомудрию – какие-то интрижки у него случались постоянно. Но хотелось, как там ее, чистой и сильной любви. Она же все не приходила…

Поначалу ему очень нравилась Лена. До их учебного заведения она успела поучиться в физкультурном институте. Фигура у нее была сумасшедшая, но пока он ходил с ней за ручку в кино и на прогулки в парк, на ее жизненном пути повстречался второкурсник Витя на «мерседесе», и Славик не смог отстоять свои и без того слабые позиции. Самая красивая девушка на курсе, азербайджанка Лола, и вовсе была недостижимой мечтой. Она любила ходить в кожаном берете с красной звездочкой. Высокая, длинноволосая, стройная Лола приковывала к себе мужские взгляды, но рядом с ней обычно располагался отряд соплеменников, свято берегущих ее девичью честь. А жаль…

 
Азербайджанской дороги длинней
Зулейкины черные косы,
А под рубашкой у ней
Два абрикоса.
И вся она – ва!
Как халва!
Много в ней всякого такого…
Только любит она не меня – ва!
Другого…
 

Девушка волшебной красоты Катя крепостью оказалась неприступной. Как к ней подступиться, Слава вовсе не представлял. Однажды группой они отправились на экскурсию. Возвращались на метро, было тесно, и Катя попросила разрешения держаться не за поручень, а за его руку. Остолбеневший Слава был в смятении, а его рука горела все эти шесть станций.

Через день толпой собрались в общежитии на очередной вечеринке. Катя тоже заехала в гости, их стулья оказались рядом, и выпивший Славик запустил ладонь ей под свитер. Он долго гладил ей спинку, но когда на следующий день пригласил в кино, она сослалась на занятость, а месяца через три и вовсе вышла замуж.

Те девушки, которым, в свою очередь, нравился он, его не волновали. Особенно усердствовала некая Света. Казалось, она поставила себе целью затащить Славика в постель. Обладай она должным опытом, наверное, во время очередной попойки схватила бы под столом его за ногу – и все, но откуда ему было взяться, опыту? Поэтому Света только вздыхала, во время совместных посиделок сверлила его взглядом, аплодировала выступлениям на семинарах, угощала пирогами собственного изготовления и жаловалась соседкам на неразделенную любовь.

Однажды Славик по неосторожности переспал с третьекурсницей, которую подруги подвергли за это обструкции – как, тебе своих мало? – но та повадилась по поводу и без повода его навещать. Жил Слава в комнате с соседями, законы у них были «морскими» – кто в комнате первый с девушкой закрылся, того эта комната на ближайший вечер. Но совесть тоже надо было иметь. Как-то третьекурсница зашла «поболтать», села на кровать, на которой Славик читал книжку, и будто невзначай, не прерывая разговора, расстегнула ему ширинку и запустила руку «куда хотелось». Он принялся ерзать, пытаясь высвободиться. В этот момент в комнату заглянула Света. Увидев соперницу, она вытаращила глаза и задышала так часто, словно ей не хватало воздуха. Через несколько секунд Светлана овладела собой и не своим голосом попросила «сахарку». Закрывшись книжкой, он пробормотал, что сахар отсутствует, Света, изо всех сил хлопнув дверью о кривой косяк, исчезла. Последнюю попытку она предприняла на своем дне рождения. Светлана отправилась провожать напившегося Славика в его комнату и, раздев, быстро легла рядом, но он позорно заснул. Обида оказалась смертельной, Светка оставила его в покое.

Остальные девушки, попадающие в круг его внимания, были явно неадекватны. Обладательница неземной груди Оля Стрельникова на мальчиков не смотрела вовсе, все свое время посвящая учебе. Ирина Губанова, полностью оправдывавшая свою фамилию, с «лохами» не общалась, а красавице Тоне нравились все подряд, она не отказывала даже самому завалящему «ботанику», поэтому на роль постоянной подруги не подходила.

Слава стал поглядывать на девушек с других факультетов. Особенно ему нравилась одна прелестница, носившая высокие каблучки, но каждый раз, когда оказывался рядом, он впадал в невероятный ступор. Славик дрожал, бледнел и не мог вымолвить ни слова. Когда же, наконец, решился объясниться, то встретил ее в столовой, в очереди за холодными лопнувшими сосисками и заветренным капустным салатом, обнимающуюся с невероятным уродом – у парня были квадратная голова, квадратный нос на квадратном лице и квадратное тело – казалось, толкни его, только посильнее, и он покатится как кубик.

Зарождающееся чувство умерло, не родившись.

Славе приглянулась еще одна девчонка. У него был земляк, крутивший любовь с некой Настей. У Насти имелась подруга – не разлей вода – Анжела. У Анжелы был дружок Саша. Так вот, Анжела была очень даже симпатичная. Не бог весть какая красавица, но уж точно не страшная, а главное, так сильно переживала за своих друзей, так старалась им всем помочь, что справедливо заслужила прозвище Гринпис. С Сашей у них была вроде бы любовь, но тот вступил в секту евангелистов, и у него поехала крыша. Настя с негодованием рассказывала Славе, как Шурик пару раз поднимал на Анжелку руку и как та безуспешно пытается его вытащить из «болота». В этом, конечно, содержался скрытый намек – давай, мол, спасать саму Анжелу, подружись с ней, и у нас будет своя отличная компания. Слава намек понял.

Как-то он бежал из института и столкнулся лицом к лицу с Анжелой. Они поговорили, над чем-то посмеялись, делясь новостями, она смешно била его ладошкой по груди, а после обычных «пока-пока» подставила щеку для поцелуя. Девчонки, у них всегда так, с поцелуйчиками, здоровались и прощались. Неожиданно для себя Славик вдруг лизнул ее в шею. Глаза девушки округлились, она опустила голову и молча побрела к учебному корпусу. Слава и сам не понял, что это такое и, главное, зачем он сделал.

Через день земляк зазвал его на прогулку по воде – по Москве-реке пустили смешной катер, на котором каждый вечер играли джаз. Разумеется, с ним были подружки «не разлей вода». Джаз оказался замечательным. По фольге, которой были обклеены все столбы и стены довольно большого катера, бегали лучи маленьких прожекторов, все сверкало. Они выпили чего-то крепкого, повеселели и отправились на палубу целоваться. Земляк с подружкой не стеснялись вовсе, а Славик сначала действовал осторожно. Правда, вскоре они с Анжелой разошлись – пиявками впились друг в друга. Она обнимала его за плечи, он пытался достать до всего, до чего мог дотянуться. Девушка сказала, что после того, как он ее поцеловал в шею (ого! А он-то думал, что просто ее лизнул!), она «ни на минуту не может забыть это мгновение». Подружки жили рядом, провожали их поочередно. Настю отвели домой первой, потом Слава у подъезда долго с Анжелой целовался, а земляк, чтобы не смущать их, переминался с ноги на ногу за гаражами.

Так начался первый в жизни Славки настоящий роман. Он постарался закрепить успех – уговорил одногруппника дать ему ключи от своей комнаты. Парень успевал учиться и работать, командировки у него случались почти каждую неделю.

Анжела примчалась по первому зову, и после пятнадцати минут, для приличия отведенных для чаепития, они оказались в постели. Секс был нежный и стыдливый. Она призналась, что он у нее второй после Саши, Славик тоже не был супермастером. Теперь почти каждый день они старательно учились этому интересному занятию, причем в любом месте, которое с большой натяжкой можно было бы назвать безлюдным. Чаще всего у Славика в общежитии, но настолько часто, что через пару недель на совете комнаты общим голосованием двумя голосами против одного «морской» закон был отменен.

Вопрос «где?» являлся для них наиважнейшим и был серьезнее тех вопросов, которые им задавали на зачетах и экзаменах мудрые преподаватели.

Неожиданно трудяга-одногруппник сообщил, что купил квартиру в аварийном доме рядом с институтом – это отличное вложение денег, будут сносить, получит новую, и предложил там пожить, раз уж так «негде». Только предупредил, что квартира грязная, надо сделать хотя бы косметический ремонт, и что она без мебели.

Счастливый Слава за три дня с помощницами Анжелой и Настей поклеил обои, отчистил ванну и вымыл окна. Земляк от подобных обязанностей был освобожден, так как каждый вечер за свои деньги приобретал выпивку и закуску. Из общежития были украдены два матраца, одеяло и подушки, холодильник пришлось покупать. Обшарпанный стол и четыре неудобные табуретки на кухне все-таки имелись. «Отходную» соседям по общаге сделать хотелось, но Слава справедливо посчитал, что ее следует объединить с новосельем. Обижать никого не рекомендовалось, в однокомнатную квартиру набилось человек двадцать. Свежепоклеенные обои залили пивом, а до блеска начищенные ванну и унитаз заблевали. Орали, танцевали, бесились. Так Слава познакомился с соседями. Но горевал он не долго – в конце концов, он же пригласил студентов на водку, а не старушек на чай.

Описать его с Анжелой последующее времяпровождение, наверное, можно одной фразой – «они не вставали с матраца». Конечно, не потому, что было лень.

Да, они таскались на выставки, ходили на недорогие места в «Сатирикон», пили водку в «Гнезде глухаря» и пиво в студенческом театре. Вообще, везде, где можно было, пили пиво и гуляли за ручку в парках. Но в основном сидели дома. Бывали драгоценные моменты – Анжела уговаривала маму отпустить ее ночевать «к подруге» и оставалась у него. Они шутливо толкались у плиты, готовили ужин, пили, что бог послал, вместе валялись в ванне, благо ее размеры позволяли, ну а потом старательно приводили в негодность матрац.

Однажды, вернувшись домой после учебы, Славик с удивлением увидел на лестничной площадке взволнованную Анжелу – в тот день встречаться они не договаривались.

– Что-то случилось? – испугался он.

– Случилось, – ответила она. – Безумно тебя хочу, не могу до завтра ждать!

Едва переступив порог, принялись срывать друг с друга одежду и – привет, приятель матрац!

На одной студенческой тусовке в общежитии, где хозяином был поклонник эзотерических учений, спавший на циновке, а гостей заставлявший сидеть на маленьких подушках на полу, после нескольких рюмок Анжела горячо шепнула Славе на ухо, покусывая мочку:

– Минет… Минет… Немедленно минет…

Он пожал плечами – поехали, мол, ко мне.

– Нет… – продолжала шептать Анжела. – Здесь… Сейчас…

В разбитой душевой в блоке дверь на шпингалет не закрывалась, и во время действа Слава держал ручку дрожащими пальцами.

Как-то один добрый приятель то ли в шутку, то ли всерьез спросил у него:

– С Анжелкой-то свадьба скоро? Давно мы курсом на свадебке не гуляли!

Слава задумался. Он-то поступил в институт, отслужив в армии, ему был двадцать один год, но Анжела – совсем девчонка, год назад она еще в школе училась! С другой стороны, а встретит ли он еще такую искреннюю, отзывчивую, честную, бескорыстную и – да-да! – сексуальную девушку? Мелькнула мысль: «А как готовит! Как готовит!» Да и зачем кого-то еще «встречать»? Да, бывали у них минутные размолвки, но после каждой, в общем-то, мелочной ссоры он тащил ее в постель, и все возвращалось на круги своя. Он был уже представлен матери Анжелы – конечно, не в качестве жениха, а в толпе прочих, – ни он маме, ни она ему не понравились. Почувствовала, наверное, – сердце матери не обманешь. Как обойти это очевидное препятствие, Славик не знал. Погруженный в размышления, день ходил сам не свой. Вечером отправился за советом к земляку. Тот обозвал его трижды дураком, сказал, что в таком возрасте жениться не следует, да еще против воли матери. Отца у них не было. Захочет ли Анжела потерять доверие единственного родного человека? И все это ради студентика с парой штанов, живущего на стипендию и родительские подачки?

Что справедливо, то справедливо, белое не станет черным, и наоборот. Славка закомплексовал, и во время прогулки по Воробьевым горам ни за что ни про что на Анжелу наорал. Не понимая, в чем дело, та хлопала длинными ресницами и вытирала слезы, а потом повернулась и пошла прочь.

В ближайшем баре он выпил подряд три стопки водки – не помогло. Когда он вышел из лифта на своем этаже, то увидел сидящую на ступеньках лестницы Анжелу. Он бросился к ней, обнял, стал целовать лоб, глаза, щеки, губы, повторяя:

– Если бы ты знала, как я тебя люблю, как сильно я тебя люблю… Прости меня, дурака, прости, я никогда тебя не обижу…

Анжела позвонила маме и поставила ее перед фактом, что домой сегодня не приедет, хоть заранее и не отпрашивалась. Ночью им было очень хорошо.

Но мать Анжелы решила принять меры. Целую неделю Слава свою девушку не видел. Ее мама преподавала в их же институте. Демократкой не слыла. Предмет назывался «Русский как иностранный». Учила гостей из развивающихся стран общаться не только с помощью мата, который они заучивали перво-наперво без помощи преподавателя, но и многому другому, полезному. После работы она теперь забирала дочку домой. Слава все понимал, дров ломать не собирался. Поэтому по окончании занятий он приезжал к дому Анжелы, та на полчасика выходила якобы в магазин, и они бежали в лесопосадку целоваться. Через несколько дней мама остыла, и они по-прежнему по полдня проводили у него – главное, чтобы Анжела к десяти вечера была дома.

Наступил август. Как-то они пошли в киношку. Фильм оказался так себе, они молча спустились в метро. Анжела была грустна и задумчива. У Славы же было прекрасное настроение, он шутил, пытаясь развеселить подружку. Но почему-то не получалось. Неожиданно она сама завела разговор, но в самом неподходящем месте. Слава так и не понял, почему он должен был услышать это в грохочущем вагоне метро. Анжела сказала, что ее маме предложили работу в Америке, в университете штата Айова, естественно, с американской преподавательской зарплатой. Мама такой шанс упускать была не намерена и хотела, чтобы дочь поехала с нею. Из института исключать Анжелу не будут – через год, даже скорее через два семестра, а это меньше девяти месяцев, ее восстановят. Маме выпал шанс. Профессия Анжелы – английский язык, поэтому провести столько времени в нужной языковой среде просто необходимо. Мама сказала, что без нее не поедет, но, если Слава ее не отпустит, она поссорится с мамой и останется дома.

Слава обалдел. У каменных истуканов, наверное, и то бы нашлось больше эмоций. Славка же тупо смотрел в одну точку – точка эта была где-то в подземном туннеле за стеклом вагона.

– Значит, ты боишься сама принять решение? – зло поинтересовался он. – То есть не знаешь, нужен ли я тебе и стоит ли ругаться из-за меня с мамой? Боишься упустить шанс выучить язык и не дать матери заработать? Ты серьезно считаешь, что она сможет без тебя уехать? Или ты перед взлетом успеешь выпрыгнуть из самолета? А потом мне всю жизнь придется слышать, что я вам жизнь сломал и не дал мечтам воплотиться?

Анжела побледнела. Она не стала отвечать на вопросы, произнесла только:

– Если ты скажешь – оставайся, я останусь. Если скажешь – уезжай, я уеду.

– Я скажу – поступай, как считаешь нужным. Твоя жизнь, твое решение.

Они проехали его станцию, стали подъезжать к ее. Оба молчали.

– Не надо меня провожать – я хочу побыть одна, – уронила Анжела. – Мне надо подумать.

– Думай, – пожал плечами Слава и даже не попытался хотя бы чмокнуть ее в щеку.

Домой не хотелось. Он позвонил земляку, тот предложил встретиться в незатейливой, но с очень вкусной едой грузинской забегаловке. Сидя с ним за столиком, Славка выложил все, как на духу.

– Может, ты и прав, – сказал земляк. – Хотя мне кажется, что просто струсил. Ты – мужчина, ты – старше, она ждала от тебя помощи, а ты отвернулся. Дурак.

– А мне кажется, что она именно это хотела от меня услышать. И я не дурак, а умный. Если бы я сказал: «Оставайся», а мама все равно бы настояла на своем и увезла – какая цена моему мнению и моему слову? Никакая. И кто я? Никто. Наши дальнейшие отношения стали бы невозможны – независимо от желаний, предпочтений и мыслей, что посещают ее хорошенькую головку. А так у нас еще есть шанс – ведь она вернется. А я ее дождусь.

– Ой ли!

– Конечно, дождусь. И тогда я скажу маме: «Ради вас я жертву принес, теперь ваша очередь». И никуда Анжела от меня не денется.

– Спорить не буду. Дай бог. Бухнем?

– Повод есть. И какой! – ответил Слава, и они принялись за дело.

– А ты не боишься, – спросил земляк через некоторое время, отложив вилку, – что ей там понравится какой-нибудь капитан университетской команды по футболу, Джейсон или Патрик, с широкими плечами и улыбкой – гордостью местного стоматолога?

Слава скривился:

– Значит, судьба. Считай, что я фаталист. Полюбит другого – я не буду убиваться.

– Смотри… – протянул земляк и чокнулся с ним.

На следующий день Слава встретился с Анжелой. Она объявила, что решила ехать. Пусть это будет для них испытанием, а то слишком гладко все до этого получалось. Слава не спорил. Время до отъезда они старались проводить, как раньше, но это редко удавалось – тень предстоящего расставания витала над ними.

Проводить себя Анжела не разрешила – сказала, что, если он приедет в аэропорт, она просто не сможет улететь. Прозвучало красиво, но он подумал, что Анжела наверняка стесняется матери.

Последний вечер они провели в его квартире, Анжела любила его с такой исступленной страстью, что у Славы мелькнула мысль – она все делает как в последний раз…

Провожать до подъезда она также не позволила – захотела проститься на остановке. Они пропустили три троллейбуса, она тихонько всхлипывала у него на груди и все приговаривала: «Милый, милый»…

Потом начались письма…

Они писали друг другу по электронке чуть ли не каждый день. В свои письма она вставляла фирменную шапку: «Department of Russian, 235 Jessup Hall, Iowa City» – что его поначалу забавляло, а потом стало бесить. Писала, как скучает без него, как ей тяжело и тоскливо, смешно описывала тупость и привычки аборигенов. Он делился с ней новостями, рассказывал об общих знакомых. Когда хотел услышать ее голос, то рано утром бежал в учебную часть. За небольшую взятку уборщица открывала ему кабинет, и он со служебного телефона звонил Анжеле – в Айове как раз было около десяти вечера. Однажды его чуть не застукали, и он этот смелый опыт прекратил.

Тем временем жизнь шла своим чередом. Хозяин квартиры как-то сообщил Славе, что будет жилплощадь продавать – когда дом снесут, неизвестно, а цены на жилье выросли в полтора раза. Чтобы Слава не злился, тут же предложил ему работу – одногруппника пригласили в солидную фирму и разрешили самому набрать команду.

– А как же учеба? – вслух подумал Слава.

– А что, на лекции кто-то ходит? – последовал встречный вопрос. – На сессию буду отпускать под свою ответственность. Закончишь как-нибудь. Будет трудно – переведешься на заочный. Люди для чего учатся? Чтобы получить приличную работу! А тебе уже ее предлагают – что тут тормозить?

Доводы были убедительными, и он согласился.

Через месяц Славу было не узнать – он купил костюм, галстук, постриг свои длинные волосы. Теперь он вечно спешил – в институт влетал в развевающемся плаще – на «подъемные» работодатели не скупились. Учеба стала заключаться в том, чтобы в нужное время и в нужном месте преподнести преподавателям-мужчинам дорогой коньяк, а женщинам – вино, цветы, конфеты в коробках метр на метр. Когда же кто-то из них проявлял принципиальность, тащился вечером в библиотеку и зубрил.

Однажды, стоя в растянувшейся очереди за книгами, Славик заметил девушку с исключительно стройными ножками. Зная об этом своем достоинстве, она подчеркнула его, надев юбку минимальной длины, словно на куклу. Вдруг она повернулась к нему и что-то спросила. Славик невпопад ответил, она засмеялась, завязался разговор. Незнакомка рассказала, что ездила кататься на горных лыжах в Швейцарию, о летнем тусере с родителями в Ницце, расспрашивала, какие московские клубы ему нравятся, и, услышав, что он нигде не бывает, предложила себя в качестве экскурсовода. Слава хотел отказаться, но язык почему-то прилип к небу. Новая знакомая оставила телефончик и взяла с него обещание позвонить в ближайшее время.

Настроение, которое у Славика и так было не «фонтан», совершенно испортилось. Ему показалось, что жизнь проходит мимо, воздержание стало его тяготить.

Стали появляться деньги, он снял квартиру на Осеннем бульваре в шестнадцатиэтажном муравейнике. Часто звонил Анжеле, но в «Русском доме» то ее не могли найти, то она уже спала, когда же Анжела брала трубку, говорила как-то вяло и ни о чем:

– Как ты?

– Нормально.

– А ты?

– И я нормально.

Коллеги по работе взяли над «младшеньким» своеобразное шефство и таскали его за собой по всем злачным местам. Почти каждый выходной – клубы, казино, гастрономические и тусовочные рестораны и везде – бабы, бабы и еще раз бабы. Ноги, груди, губы, попы… В общагу к друзьям он приезжал нагруженный пакетами с едой и выпивкой. По коридорам бегали новые первокурсницы, симпатичные обезьянки пялились на него с явным интересом.

На работе за глаза его поначалу называли «пионером», но после того, как большинство клиентов стали выстраиваться к нему в очередь, отношение изменилось. Однокурсник предложил не совсем легальную схему дополнительного заработка. Славка, никогда не боявшийся увольнения, так как не собирался всю жизнь существовать в образе «офисного планктона», с легкостью согласился. Денег стало еще больше, клиенты ежедневно притаскивали дорогие виски и коньяк. Ему стало казаться, что он слишком много пьет. Спасение от рутины Слава искал в письмах. Сам писал длинно, занудно, Анжела отвечала коротко – мол, извини, совсем нет на письма времени. Славка скрипел зубами и представлял, как она в команде поддержки с другими девушками танцует перед футбольным матчем, а Джейсон (или Патрик), глядя на нее, поглаживает кубики пресса на животе и довольно улыбается.

В середине декабря коллега пригласил его в клуб отметить день рождения. Было много народу, в том числе и девчонок. Слава, вроде прилично зарабатывающий, с удивлением таращился, как легко сослуживцы пьют коньяк по тридцать долларов за порцию. Было понятно, что ему по служебной лестнице карабкаться еще долго… Поздравить новорожденного пришла его двоюродная сестра Лиза, очень красивая девушка с собранными в пучок волосами. На ней была невообразимая кофточка, одновременно открывающая плечи, спину и живот. Как эта кофточка на ней держалась – непонятно. Желающих танцевать было мало, в основном пили, курили и разговаривали, ругая начальство, власти и финмониторинг. Вдруг зазвучала медленная музыка, Лиза прокричала: