Текст книги "Радио Судьбы"

Джордж не оборачивался, чтобы не тратить попусту драгоценных мгновений. Он и так все слышал. Рев становился все ближе и ближе, и свист турбины звучал торжествующе. Джордж чувствовал между лопатками горячее дыхание дизеля и удушливый запах сгоревшей солярки.

«Никогда не любил дизели, – подумал он, так спокойно, будто перелистывал журнал „За рулем“ и внезапно обнаружил статью про новый двигатель для мотоцикла – дизельный. – Надеюсь, этого не произойдет. А если и произойдет, то будет означать только одно – конец света».

«Оказывается, я могу еще думать», – удивился он. Где-то в мозгу оставалась часть сознания, не охваченная ужасом и паникой, и она продолжала думать и анализировать, работая четко, как движок его верного «Урала».

Видимо, это была та самая часть, которая включалась в работу, когда он несся на предельной скорости по извилистой дороге. Она оформляла мысли не в виде слов – на это не было времени, а только в виде четких образов и мощных повелительных импульсов. Приказов.

Впереди, метрах в пятидесяти, он увидел разрыв в ограде, и от этого ноги, казалось, заработали еще быстрее. Он добежит до конца зеленого забора и перед новой изгородью, выкрашенной в голубой цвет, резко свернет налево. Так он попадет на задний двор, затеряется между хозяйственных построек или еще где-нибудь, скроется от своего преследователя и вернется назад, к Рите. К байку…

В голове, как кроваво-алый стоп-сигнал, вспыхнуло предупреждение. Запрет. «Ты не успеешь!»

Первой мыслью было обернуться и посмотреть, как далеко от него трактор, но он отогнал ее прочь: даже легкий поворот головы мог сбить с шага, заставить его покачнуться и, может быть, упасть.

«Он совсем близко. Метрах в пяти или даже меньше!» Джордж с тоской взглянул вперед: до конца зеленого забора оставалось совсем чуть-чуть. Метров тридцать. Он добежит… Он успеет.

«Прыгай!» Ему показалось, что в голове завыла сирена. Она выла всегда, когда он, забывшись, заваливал байк в вираже так, словно ехал не на тяжелом «Урале», а на «Хонде Файрб-лэйд». Она выла, когда он, дрожа от азарта, слишком поздно начинал тормозить на входе в поворот или, испугавшись скорости, инстинктивно сбрасывал газ, нарушая развесовку байка по колесам и спрямляя траекторию. Она всегда срабатывала, и еще ни разу не подводила Джорджа. Разве она могла обманывать его сейчас?

Джордж больше не раздумывал. Он вытянул левую руку, схватился за зеленый штакетник, что было сил оттолкнулся правой ногой от земли и взлетел. Как в замедленном кино он увидел свои ноги в ковбойских сапогах, взмывающие вверх, тело вытянулось, как у прыгуна в высоту, преодолевающего планку забытым «перекидным» способом, он почувствовал, что ему не хватает амплитуды, чтобы перелететь забор, он падал прямо на заостренные колья и едва успел отвернуть лицо в сторону, чтобы не выколоть глаза…

Бело-зеленая туша, обдав жаром, стремительно пронеслась мимо, огромная покрышка проскочила в нескольких сантиметрах от каблука, едва не задев его, затем трактор осел на переднюю ось и стал складываться посередине, колеса встали под углом…

«Ах, ну да, у него же не поворачиваются передние колеса, он именно переламывается посередине», – успел подумать Джордж, падая на штакетник…

… Инерция несла тяжелую машину вперед, зубастые покрышки бешено вращались, пытаясь зацепиться за землю, черные комья с зелеными искрами травы летели во все стороны. Трактор отчаянно заревел, накренился… И стал разворачиваться.

Последнее, что успел сделать Джордж перед тем, как упасть на колья штакетника, – это расслабиться. Обмякшее тело, как куль, ударилось о забор, отскочило и тяжело приземлилось на траву. По ТУ сторону забора.

Джордж вскочил на ноги, ощутив горячую волну боли, связавшую воедино три наиболее пострадавших места: грудь, живот – немного левее пупка – и правую щеку. Щека горела жарким влажным пламенем. Джордж провел по ней тыльной стороной ладони и увидел кровь.

Но времени не оставалось – ни на раздумья, ни на то, чтобы любоваться собственной кровью.

Трактор повернулся вокруг своей оси (Джордж увидел, как покрышки с чудовищными косыми выступами пробуксовывают, нащупывая опору) и снова ринулся в атаку. Нет, это нельзя было назвать атакой. Скорее погоней. Трактор мчался за своей законной добычей, которая внезапно ускользнула из-под самого носа.

Джордж увидел ЕГО – того, кто сидел за рулем. Черная, почти неподвижная фигура без лица. На мгновение ему показалось, что это и не человек вовсе – зловещая тень, и стоит солнцу пробить широкое стекло кабины, как она растает, оставляя клочья черного тумана… и пустоту.

Яркие лучи блеснули на стекле огромным зайчиком, ударили прямо в глаза, ослепив его… Джордж дернулся, закрывая лицо рукой, и, неловко спотыкаясь, побежал к дому.

Он взлетел на крыльцо и оказался на веранде, с удивлением отметив, что, видимо, все деревенские дома похожи друг на друга – летняя веранда и зимняя, теплая часть.

В голове промелькнуло детское воспоминание: фильм про войну – «Освобождение». Особенно хорошо ему запомнился момент, когда герой, которого играл Николай Олялин, спасаясь от немецкого танка, зашел в разрушенный дом и аккуратно прикрыл за собой дверь, будто это могло остановить тяжелый снаряд, выпущенный из зенитной пушки.

И почему-то он, не задумываясь, сделал то же самое – прикрыл за собой дверь, хотя и понимал, что это не поможет.

Забор, всего секунду назад казавшийся таким прочным… Ведь он не сломался под его тяжестью, наоборот – так и норовил проткнуть, как жука – булавкой… Забор разлетелся, словно был сделан из спичек, и трактор, даже не замедлившись, понесся вперед, на крыльцо.

Джордж открыл вторую дверь, ведущую с веранды в комнаты, и в этот момент всем телом почувствовал тяжелый удар. Пол задрожал под ногами, дверная коробка начала складываться, и косяки поползли друг на друга, как костыли турникета в метро. Джордж бросился вперед, пытаясь проскочить в суживающийся проем, и понял, что не успевает. Тот косяк, на котором были петли, державшие дверь, ударил его в грудь, и Джордж услышал тихий треск – словно кто-то наступил на хрупкую ветку. Ему стало больно дышать. Он не мог вздохнуть– оттого, что его, как тисками, крепко зажало дверной коробкой, и оттого, что любое, малейшее движение причиняло сильную боль.

Джордж закричал: утробно, на одной протяжной ноте:

– И-и-и-и-и!

Он уперся руками в косяк и попытался освободиться, но тиски крепко держали его. Он чувствовал себя крысой, попавшей в крысоловку. В том гараже, где он оставлял байк на зиму, их было множество. Меланхоличный сторож, дядя Вася, каждое утро вытаскивал застывшие, как деревяшки, трупики с перебитым хребтом и побелевшими выпученными глазами, и выбрасывал их на помойку.

Он словно увидел себя со стороны: раздавленного, сплющенного, как бумажный лист, сложенный вдвое, с отвратительными бельмами вместо глаз. И… В конце концов, это было не так уж и страшно. Ведь он-то всего этого уже не увидит, но…

Джордж вспомнил о Рите. Ему представилось, как эта дурочка с отсутствующим взглядом встает с земли и идет, улыбаясь, навстречу жадным гигантским колесам. Трактор хрипит перегретым дизелем, сипло свистит турбиной и, помедлив мгновение, бросается на новую добычу. И он давит ее, нещадно перемалывает, крутится на месте, зарывая то, что осталось от маленького стройного тела, в пропитавшуюся кровью землю.

Джордж дернулся и уперся в косяк. Боль сводила с ума, она расплескалась по всему телу, и на какой-то миг Джорджу показалось, что он сейчас потеряет сознание, но косяк дрогнул и стал медленно отодвигаться назад.

С улицы донесся рев движка. Трактор давал задний ход, чтобы, разогнавшись, снова ударить тупой мордой в стену.

Джордж почувствовал, что косяк поддается. Он налег бедром и смог освободить верхнюю часть тела, примерно до пояса, но правая нога была по-прежнему прочно зажата, как в капкане.

Трактор откатывался под уклон, тихо тарахтя на холостом ходу. Джордж дергал ногой, но острый нос сапога вонзился в пересохшее дерево, как наточенное лезвие топора, а пятку словно кто-то держал цепкими пальцами.

«Это конец!» – промелькнула мысль. Но именно эта мысль заставила его мозги соображать быстрее. Джордж нагнулся и стал расстегивать ремешок, удерживавший ногу. Ему приходилось действовать на ощупь, пальцы дрожали и никак не могли справиться с пряжкой.

Внезапно рев на улице ВЗВИЛСЯ, разогнал застывший воздух и стал громче. Джордж понял, что трактор снова летит на таран. Он оттолкнулся руками от двери, и теперь его тело напоминало знаменитую падающую башню, которую удерживал только прочный замшевый сапог. Он никак не мог освободиться…

Стена затрещала и поползла на него, косяки стали сжиматься, как безжалостные челюсти… Джордж рванулся изо всех сил и… упал.

Он упал на пол и совершенно не почувствовал боли. Со стола, стоявшего перед окном, посыпались стаканы, тарелки и сковородка с недоеденной картошкой. Круглая желтая картофелина, прыгая, прокатилась мимо его лица, и в следующую секунду Джордж, подтягивающийся на руках, раздавил ее ладонью. Картошка была еще теплой.

Джордж извивался и полз вперед, в сторону дальней комнаты. Он услышал, как печка угрожающе захрустела, и пополз быстрее, отталкиваясь локтями и коленями.

В комнате он наткнулся на труп старика: венчик седых волос, обрамлявших розовую лысину, заколыхался от прерывистого дыхания Джорджа. Старик лежал в луже крови, уткнувшись лицом в пол. Пачкаясь и оскальзываясь в липкой луже, Джордж перекатился через тело и оказался на спине. Он увидел, как потолок вспухает, словно земля, из которой вылезает огромный крот, трещит, доски раздаются в стороны, словно обломки гнилых зубов…

Джордж едва успел увернуться, дымовая труба, пробив крышу, будто та была из бумаги, упала прямо на тело старика. Раздался громкий звук, будто кто-то с размаху шлепнул по влажной глине. Джорджу показалось, что он услышал отрывистый вздох, вырвавшийся из груди трупа.

Он карабкался, полз вперед, уклоняясь от взбесившихся шкафов, диванов и тумбочки, на которой стоял телевизор, казалось, вещи обезумели и норовят зажать его в тесное кольцо, чтобы, одновременно набросившись, раздавить.

Он увидел окно в дальнем конце комнаты. Свет, лившийся оттуда, был таким тихим и спокойным. Джорджу надо, только добраться до окна, разбить его и вывалиться во двор, и тогда он будет спасен.

Тогда дом встанет на пути трактора и послужит хоть временной, но защитой. Если…

«Если он не сообразит объехать его и ударить с обратной стороны. Если он не глупее меня…» Джордж похолодел от этой мысли, но другого выхода он все равно не видел.

Дизель сбавил обороты. Трактор снова откатывался назад. Для чего? Для нового удара? Или – для того, чтобы объехать дом?

Джордж дополз до окна, встал на четвереньки и замер, ожидая.

«Ну же! Давай, тварь! Давай, разгонись и вдарь хорошенько в стену! Вдарь так, чтобы лопнул твой чертов радиатор, и тосол полился между покрышками, как моча – между лапами трусливого щенка! Давай! Пусть он лопнет, и твой вонючий дизель стуканёт, разлетится ко всем чертям, кроша вдребезги головку блока! Давай! Чего же ты ждешь?!»

Трактор лениво молотил движком на холостом ходу. Джордж привстал и положил руки на подоконник. «Давай же! Давай!»

ТОТ, кто сидел в кабине, словно услышал его. Он нажал на газ, и трактор с жутким ревом, как бешеный носорог, скакнул вперед. Дом вздрогнул от страшного удара. Стена не выдержала и стала заваливаться внутрь дома.

У Джорджа не было времени сообразить, достанет она до него или нет, он закрыл лицо руками, выставил локти вперед и бросился в окно. Стекло зазвенело, рассыпаясь, рамы затрещали, и Джордж вывалился на улицу.

Он быстро вскочил, чувствуя, как осколки падают за шиворот, и громадными скачками, не разбирая дороги, помчался прочь от дома.

На бегу он прихрамывал – левая нога была обута в сапог, а правая босой ступней чувствовала каждый камешек, каждую щепку, но сейчас это нисколько не тревожило Джорджа. Пара-тройка лишних порезов – это пустяки. Это мелочи по сравнению с той надеждой, которую ему подарил невидимый НЕКТО, – надеждой выжить.

И он радовался ей, как ребенок, обнаруживший под новогодней елкой долгожданный подарок от Деда Мороза. Кажется, до него стал доходить смысл происходящего. Выжить!

Он бежал задами, легко перепрыгивая через ограды, картофельные грядки, компостные ямы и парники. Из одного парника торчала рука, и на пленке повсюду были красные отпечатки ладоней, но Джордж едва взглянул на них и нисколько не удивился, словно это стало привычной частью пейзажа. «Скорее, натюрморта, – поправил он себя, перемахивая парник. – Мертвая натура – точнее и не скажешь».

Он добежал до того дома, в котором ему уже довелось побывать…

«Невеселая получилась экскурсия…»

…обогнул его и выглянул из-за угла. До трактора было метров сто. Огромный «Т-150» по-прежнему крушил стену. Он уже наполовину въехал в разрушенный дом и остановился. Он словно оглядывался и нигде не видел своей жертвы.

Джордж подумал… Сразу две мысли пронзили его одновременно: что не очень-то красиво прятаться за углом дома в то время, как эта малышка («ее зовут Рита, не забывай!») лежит на траве, словно туристка на пляже солнечной Анталии… и что с того места, где стоит сейчас трактор, байк, наверное, очень хорошо видно.

Джордж выругался – для бодрости, примерно как человек, первый раз прыгающий с парашютом («интересно, Рита ругалась или нет? и если ругалась, то как?»), и, обогнув собачью конуру, помчался по траве к автобусной остановке.

Правая нога – та самая, босая, – сапог достался трактору, как трофей – скользила: видимо, он наступил в разлитую похлебку, Джордж не хотел думать, что он второпях наступил на что-то ДРУГОЕ – тоже, безусловно, ранее принадлежавшее собаке.

Он пробежал мимо Риты, успев отметить, что отсутствующее выражение на ее лице сменилось легким удивлением. Впрочем, ни во что другое это не вылилось – она по-прежнему лежала на траве, прижав ладони к груди.

За каких-нибудь пять шагов до байка он растянулся на траве и еле успел выставить руки. Ему не было больно (теперь боль существовала сама по себе, немного в стороне, казалось, она бежала за ним следом, а не сидела внутри него), но Джордж чуть не заплакал от обиды: драгоценные секунды утекали, как песок сквозь пальцы, и это падение отняло у него несколько мгновений.

Он подбежал к байку, вставил ключ в замок зажигания и пнул кикстартер. Двигатель ответил утробным рыком, и только. Он не завелся.

Джордж пнул еще раз – опять безрезультатно. Еще и еще…

Рычаг стартера больно врезался в босую ногу, один раз нога сорвалась, и он сильно лягнул асфальт, отбив пальцы. Джордж сморщился и заскрипел зубами.

«Ну же… Ну, друг… Прошу тебя! Заводись!»

Он уловил, что рев дизеля стал тише, поднял голову и… увидел, как трактор медленно откатывается назад. На метр… Два… Пять… Он катился все дальше и дальше назад. Он явно не собирался больше утюжить развалины Он… РАЗВОРАЧИВАЛСЯ!

Внутри Джорджа все похолодело. «Заметил… ОН заметил меня!» Джордж снова поставил ногу на рычаг кика. Собрался, как стрелок на огневом рубеже, мысленно вознося молитвы мотоциклетному богу. Снова пнул…

Двигатель чихнул и заработал. О, эту музыку он любил больше всего на свете! Куда там тарахтящим двухтактным движкам! Четыре такта – вот настоящая мелодия! Раз, два, три, четыре… Раз, два, три, четыре…

Напоминает вальс. «Мы с тобой еще повальсируем. Обязательно повальсируем, детка!» – подумал он, но так и не разобрался, кого, собственно говоря, он имеет в виду. Риту? Байк? Или самого себя?

Джордж включил передачу, завалил байк и, выкрутив газ до упора, заставил тяжелый «Урал» развернуться на месте, на асфальте остались черные разводы паленой резины. Затем он съехал в траву и покатил к Рите.

И трактор тоже. Заревел и помчался прямо на них.

Джордж остановился в считанных сантиметрах от Риты и свесился с седла.

– Ну? Цепляйся!

Рита медленно и немного жеманно протянула руку – словно подставляла для поцелуя. Джордж крепко обхватил ее ладошку и рывком поднял девушку на ноги.

Рита вскрикнула – еще немного, и он бы вырвал ее руку из плечевого сустава.

– Что ты делаешь?

– Знаю, это выглядит несколько странным… – он чуть было не сказал «детка», но вовремя прикусил язык. – Рита… Ты, наверное, будешь смеяться… Но, по-моему, я тебя спасаю.

До нее только сейчас стало доходить, ЧТО происходит. Выражение безмятежности сменилось ужасом, лицо побелело, она пыталась что-то сказать, но дрожащие губы не слушались. И даже если бы она смогла с ними совладать и что-нибудь сказала, все равно ее слова потонули бы в реве дизеля.

Рита прыгнула на седло и вцепилась в Джорджа.

– Держись! – крикнул Джордж и тут же ощутил, что его предупреждение по меньшей мере напрасно – острые коготки пронзили плотную ткань толстовки насквозь и вонзились в тело.

Он резко рванул, и в следующую секунду по тому месту, где они только что стояли, с жадным шипением прошуршали огромные шины.

Заднее колесо «Урала» пробуксовывало в траве, Риту и Джорджа подбрасывало на каждой кочке, но байкер продолжал выкручивать ручку газа до упора.

«Т-150», напротив, не замечал этих ухабов, он летел над землей, грозно свистя турбиной.

Вдруг Джордж почувствовал, как рев дизеля сместился влево, трактор стремился поскорее выехать на асфальт, хотя это выглядело странно: на твердом" покрытии у Джорджа было явное преимущество в скорости.

Одним мощным ударом трактор разметал хлипкую конструкцию автобусной остановки и… замер. Джордж выехал на шоссе в каких-нибудь пятидесяти метрах впереди него, затормозил и оглянулся.

Стекло кабины по-прежнему ярко блестело на солнце, но ему показалось, что он смог различить черный силуэт ТОГО, кто сидел за рулем.

И… он не собирался их догонять. Он стоял на месте и будто выжидал чего-то.

«Он ОТРЕЗАЕТ нам дорогу назад», – внезапно понял Джордж. Эта мысль заставила его насторожиться. И задуматься над тем, что ждет их впереди.

Но Рита кричала в самое ухо:

– Поехали! Поехали! Чего же ты встал!

Она пришла в себя и теперь хотела только одного – поскорее уехать. И – стоило признать – в этом их желания сейчас совпадали.

Джордж переключил передачу и «Урал», набирая скорость, покатился вперед.

«Раз, два, три, четыре… Раз, два, три, четыре…» – стрекотал двигатель, обещая все новые и новые туры вальса – танца пленительного.

И опасного.

* * *

Двенадцать часов четырнадцать минут. Гурьево.

Этот проклятый спецназовец был словно сделан из железа. Он ни разу не сбился с темпа, ни разу не остановился, и даже дыхание его оставалось ровным – будто он сладко посапывал на мягком диване, досматривая утренний сон.

Сам Соловьев чувствовал себя так, будто крутился в огромной центрифуге, где его выжимали, как постиранное белье: мышцы, кости, связки, сухожилия, мозги, легкие и сердце бились в каком-то убийственном однообразном ритме, утратив всякую связь друг с другом. Он подумал, что еще немного – и разлетится на мелкие куски, которые уже не склеишь, как ни старайся.

Время от времени он испускал странный звук, походивший на сдавленный стон. Или – мольбу о пощаде.

Тогда спецназовец оборачивался и смотрел на него. Просто смотрел, но этого было достаточно. Под его взглядом Соловьев съеживался, кровь начинала стучать в висках, сердце сжимало нехорошее предчувствие, и он, удивляясь, откуда берутся силы, прибавлял темп.

Капитан будто пришпоривал его, и Соловьев, кажется, стал понимать, как можно загнать лошадь. Раньше это было для него загадкой: в самом деле, ведь лошадь – живое разумное существо, неужели она боится шпор и хлыста больше, чем смерти?

Теперь до него помаленьку доходило. Конечно, боится, но не настолько сильно. Есть что-то еще. Лошадь чувствует всадника хозяином, повелителем и больше, чем смерти, боится не выполнить его приказ. Его волю. Это даже и не страх, а что-то из области высоких материй, что-то, напоминающее смысл жизни.

«Ну хорошо, для бестолковой лошади, может быть, это и является смыслом жизни. А для меня? Какой в этом смысл – нестись, очертя голову, за проклятым душегубом?»

Эти мысли были легкими и витали где-то под самыми волосами, а чуть глубже сидела твердая уверенность, что он продолжал бы бежать даже в том случае, если бы спецназовцу вздумалось сесть на него верхом.

Взгляд – и Соловьев посылал тщедушное тело вперед, испытывая при этом нечто вроде экстаза.

Фотоаппарат бешено колотил в ребра, и Соловьев удивлялся, почему он до сих пор не пробил там огромную дыру? Может, ему стало бы легче дышать?

Во рту был неприятный привкус, словно он сосал медную монету, губы запеклись и, сколько он их не облизывал, начали трескаться.

Деревня была уже близко. Через пару минут они поравнялись с крайними домами и продолжали взбираться на подъем– к счастью, не очень крутой.

У Соловьева не было сил смотреть по сторонам: мышцы шеи задеревенели, словно их свело судорогой, он уперся взглядом в широкую спину капитана и больше ничего не видел.

Лопатки спецназовца размеренно поднимались и опускались, как маленькие крылья, и… что казалось самым странным– футболка на спине капитана высохла!

Соловьев точно помнил, что, когда они встретились у разбитой машины, спецназовец (Дмитрий, кажется. Дмитрий Некрасов – так его зовут?) был мокрый, как мышь. А сейчас – высох. На оливковой ткани белели разводы соли, выходящие из подмышек двумя аккуратными полукружьями.

Соловьев смотрел на футболку и не мог оторвать от нее глаз. Сам-то он потерял черт знает сколько жидкости. Наверное, он не сможет пописать раньше, чем через двое суток, даже если и выпьет цистерну воды.

Капитан внезапно застыл как вкопанный, и Соловьев, с размаху уткнувшись в его спину, остановился и медленно сполз на асфальт.

– Шшштооо… – с трудом выдавили свистящие легкие. Дмитрий присел на корточки и потрепал журналиста по плечу:

– Все нормально. Все в порядке, парень. Ты знаешь… – он задумчиво посмотрел на груду металла, лежавшую у дороги метрах в ста перед ними, – покури пока.

Соловьев слабо улыбнулся:

– Я не курю.

– Некому было научить? Это просто. Я тебе покажу. Как-нибудь потом.

– Спасибо… – Больше всего Соловьеву сейчас хотелось прилечь и проспать минут шестьсот, не меньше.

– Отдохни, а я скоро вернусь.

Капитан упруго встал и пошел вперед, а Соловьев отполз в сторонку и повалился в траву. С него наконец-то сняли седло. Журналист раскинул руки и ноги и стал похож на морскую звезду.

«Если я и открою глаза, то не раньше, чем через… через… чем он вернется, а на остальное мне – наплевать». Соловьев глубоко задышал и спустя минуту уже дремал.

Мезенцев (впрочем, его вполне устраивало быть Некрасовым) шел и крутил головой по сторонам, чувствуя, как в его душе постепенно поднимается нехорошая тревога.

Он увидел разрушенный дом и в ста метрах от него – другой, разрушенный наполовину.

Чутким ухом (все чувства обострились до предела) он уловил стук работающего неподалеку дизеля.

Мезенцев быстро связал все факты воедино. Косые следы на крыше раздавленной машины, разрушенные дома, поваленные заборы, стук дизеля…

Деревня выглядела пустой. Брошенной. Жители или убежали, спасаясь от спятившего тракториста, или попрятались. «Интересно, где? Дом, как оказалось, не такая уж и надежная защита».

Он пошел по траве, внимательно глядя под ноги. Всюду были следы огромных тракторных шин.

Мезенцев заметил узкую колею, косо уходящую в сторону дороги. Примятая трава еще не успела подняться – след был совсем свежим.

Одна узкая колея. Что это?

«Ну конечно, мотоцикл. ОНИ были здесь. Только что. И ОНИ уехали. Похоже, ИМ повезло».

Мезенцев заметил черную куртку невдалеке и рядом с ней – что-то еще, белевшее в траве. Он подошел и нагнулся. Что-то белое оказалось шарфом. Он брезгливо поморщился и вытер шарфом куртку, затем похлопал по карманам. В нагрудном что-то лежало. Мезенцев расстегнул молнию и достал оттуда мобильный телефон.

Мобильный тихо потрескивал, на дисплее светились слова «Поиск сети». Мезенцев подкинул его на ладони. «Довольно изящная, но совершенно бесполезная вещица».

Он поколебался немного, затем сунул мобильный в карман – вдруг пригодится? Сейчас его интересовало совсем другое.

Он отставал от байкера, увозящего Риту, всего лишь на несколько минут. Он понимал, почему ему почти удалось догнать их. Здесь, в деревне, случилось нечто непредвиденное. Нечто такое, чего ни байкер, ни Рита не ожидали.

Если его догадки верны и все дело в бешеном тракторе…

«Посмотри вокруг! Какие уж тут догадки? Это действительно так. Слышишь, как он молотит – где-то там, за домами? Знаешь, что будет, если он сейчас выскочит и увидит тебя?»

Да, это он знал. «А как бы на моем месте поступил капитан Некрасов?» – подумал Мезенцев и рассудил, что капитан Некрасов попытался бы найти какой-нибудь транспорт.

Байкер ехал по шоссе, удаляясь с каждой минутой. Время работало на него.

«Транспорт?» Мезенцев задумался. Он решил пройти всю деревню из конца в конец – может, удастся найти что-нибудь, способное передвигаться. Может, заодно удастся найти и хозяина техники?

Шум дизеля доносился из-за домов, в той стороне, откуда они прибежали. Мезенцев пошел вперед.

Невдалеке он увидел ассенизаторскую машину с цистерной, выкрашенной в серый цвет. Она стояла так, что из-за забора Мезенцев видел только цистерну и задние колеса. В груди всколыхнулась слабая надежда, и Мезенцев прибавил шагу. Но, подойдя ближе, он разглядел проржавевший капот, задранный в небо, как челюсть аллигатора.

Под машиной выросла густая трава, дождь лился через открытый капот и пустоту в моторном отсеке прямо на землю. Завести машину, у которой нет двигателя, было не под силу даже капитану Некрасову.

Он снова огляделся и увидел на самом краю деревни, на другой стороне дороги, яркое пятно канареечного цвета, блестевшее рядом с домом. Мезенцев устремился туда, но, едва приблизившись к шоссе, понял, что его ожидает еще одно разочарование.

У «Москвича-2140», безусловно, когда-то был двигатель. И колеса были на месте. Наверное, и руль тоже. Вот только одна маленькая незадача – те же самые косые следы на крыше. Легковушка была вмята в землю.

«Знакомый почерк, – подумал Мезенцев, разглядывая чередующиеся „елочкой“ вмятины. – Выходит, все пути отрезаны?»

Можно было бежать дальше. Он бы выдержал, это точно. За парнишку, правда, он бы не поручился. Ну, что ж делать? «Пленных не берем. Оставлю его здесь».

Мезенцев посмотрел на изогнутую ленту шоссе, уходящую вдаль и скрывавшуюся за горизонтом. Над раскаленным асфальтом поднимались струи горячего воздуха. С обеих сторон к дороге подступали деревья, словно не она прокладывала путь между ними, а они ей указывали, где поворачивать и как идти.

«Бежать…» – вяло и как-то обреченно подумал Мезенцев. Его не страшили эти километры (да он, кстати, и не знал, сколько придется их преодолеть), но время… Время уходило.

У мотоцикла было два колеса, и у него – две ноги. Вроде все по-честному, поровну… Но почему-то эта железная тварь умудрялась двигаться быстрее.

Он чувствовал, что должен быть какой-то выход. Дмитрий уже понял, что в деревне он не найдет даже исправного велосипеда. Видимо, это было частью какого-то грандиозного замысла. Какого именно, он не знал, но чувствовал, что все происходит неслучайно.

Цепь событий и явлений, начиная со сгоревшего бензовоза, перегородившего путь машине спасателей, и все, что за этим последовало, выглядела абсурдной, но она никак не могла быть просто нагромождением случайностей. Во всем был смысл, но Мезенцев, как ни старался, не мог ухватить его.

«Так что же делать? Бежать вперед или… Возвращаться?»

Мезенцев постоял в задумчивости. Былая решимость куда-то испарялась. Он почувствовал, что его пробил пот, густой, вязкий, похожий на расплавленный воск, с резким неприятным запахом.

«Пожалуй, надо вернуться…» – Мезенцев не успел додумать эту мысль до конца. Он вздрогнул от резкого зуммера, что-то защекотало правое бедро. Он сунул руку в карман и достал телефон.

На дисплее творилось что-то непонятное. Цифры, буквы и смешные рожицы, входящие в стандартный набор анимации для каждого современного аппарата, сменяли друг друга, ухмылялись и подмигивали Мезенцеву. Он держал телефон в руке, и тот, подпрыгивая на ладони, заливался громким звонком.

Мезенцев думал дождаться момента, когда сработает определитель, но сообразил, что это по меньшей мере глупо – ведь телефон был не его, и, значит, звонили точно не ему.

«Нет, мне», – сказал кто-то в голове. Это было совсем не похоже на его внутренний голос. Другой голос и другая интонация, но в ЕГО голове.

Телефон заливался веселыми трелями, он перестал просто звонить и стал по очереди играть различные мелодии. Джо Дассена сменили «Тату», на помощь им пришел Вагнер, вытолкав старика Вагнера, из крошечного динамика полез Киркоров… Это было чересчур. Мезенцев нажал на кнопку отбоя, но… Телефон продолжал звонить как заведенный.

Он словно говорил: «Ты не в восторге от Киркорова? А как тебе группа „Стрелки“? Тоже муть? А вот ария Квазимодо. Будь ты таким же страшным и горбатым, как Петкун, ты бы еще не так запел…» Здесь было все, что душе угодно. Точнее, именно то, что ей было неугодно.

Ноты полезли безо всякого порядка, расталкивая друг друга, уже не заботясь о том, чтобы сложиться в какое-либо подобие мелодии.

Мезенцев, как зачарованный, смотрел на телефон и наконец понял, чего тот добивается – чтобы Мезенцев ответил.

Он нажал «ОК» и поднес трубку к уху.

Сначала было шуршание и негромкий треск, словно кто-то ставил на старинный патефон нужную пластинку. Это продолжалось долго, но Мезенцев не отключался. Затем он услышал кашель, один из тех звуков, которые еще можно поймать на радио – ведущий прочищает горло перед долгой работой. Он думает, что микрофон пока выключен, но тот давно уже включен, и лампочка горит… Затем раздался мужской голос.

Этот голос был приятным и звучным. Он показался Мезенцеву неуловимо знакомым. Что-то в нем было… родное, что ли? Ну да, наверное, можно сказать и так.

Вкрадчиво, немного нараспев, голос начал говорить:

– Капитан Некрасов огляделся. Деревня была пустой. На улице – ни человека. Некрасов зябко передернул плечами, словно на дворе стояли крещенские морозы. Но нет – июль был в самом разгаре. И все же его не покидало странное чувство – будто он оказался в царстве мертвых. Ему не нужно было заглядывать в дома, чтобы понять, что он там увидит. Разрушение и смерть. Деревня, чистенькая и опрятная с виду, таила в себе следы зла…

– Кто это? – крикнул Мезенцев. – Кто это говорит? Голос помедлил, но не удостоил его ответом. Он продолжал: