Текст книги "Радио Судьбы"

«Правда, не очень-то приятные», – вспомнила она ухмылку Джорджа, расстегивающего штаны.

У нее не было страха – только отвращение. Если этот маньяк мог мочиться, значит, вид ее голой задницы не слишком-то его возбудил. А может, его вообще ничто уже не могло возбудить? Такое тоже бывает. Нет, этот байкер не казался ей опасным – только противным. Страшно противным. «Странно, что я не заметила этого раньше».

Она вспомнила, как ехала, прижавшись к его спине, и вкус ментола во рту показался ей отвратительным – словно она жевала грязную половую тряпку.

«Вот дура-то! И чего ты села к нему на мотоцикл?» – твердила рациональная часть ее сознания. Но другой, тонкий и вкрадчивый, голос шептал: «Откуда же ты могла это знать? И потом – ничего ведь страшного не случилось? Подумаешь! Разве не тем же самым ты занималась в детском саду, уступая просьбам мальчишек?»

«Ну… Одно дело – в детском саду, и совсем другое…»

«Нет. Ничего другого. Все то же самое. Никакой разницы, девочка! Или, может, ты хочешь сказать, что с ТЕХ пор ни разу не видела член?»

«Ну… Видела, конечно. Но это совершенно другое…»

«Это то же самое. Абсолютно то же самое. Как он сказал? Ничего нового? Но все равно приятно. Тебе ведь было приятно?»

Рита возмутилась:

«Мне? Было приятно видеть его вонючий, даже не напрягшийся член? О господи, это даже не смешно!»

«Тебя это сильно задело, да? То, что он не возбудился при виде твоей голой задницы – красивой задницы, надо отдать ей должное! Не так ли? Тебя ЭТО больше всего задело? Если бы он попытался тебя изнасиловать, это показалось бы тебе… Более естественным, правда?»

«Чушь! Чушь собачья! Я что, похожа на мазохистку, которая прямо-таки изнывает при мысли о том, что ее изнасилуют? Бред!»

Она прислушалась. Второй голос – надоедливый и ПРОТИВНЫЙ, как вид Джорджа, расстегивающего джинсы, куда-то исчез. Затаился, словно получил хорошенько по губам.

«Надо было ему врезать! Между ног! Наверное, я бы так и сделала, если бы не боялась, что он окатит меня струей – с ног до головы!»

Рита засмеялась. Она сама не заметила, как засмеялась – тихо и дробно, будто рассыпала по полу нитку стеклянных бус, немного нервно. Раньше она никогда так не смеялась, но не обратила на это внимания.

Она бросила окурок на землю и раздавила его ногой. Встала с пенька и прислушалась: двигатель по-прежнему стрекотал где-то неподалеку. Наверное, этот байкер не собирался уезжать. Он, небось, сидит и ждет, когда она вернется. Придурок!

«Жди, жди. Я тоже подожду. Время есть…»

Внезапно она услышала негромкий шорох за спиной, и в следующий момент крепкая ладонь зажала ей рот, а рука – "Обхватила плечи. На нее будто накинули прочную веревку, которая не давала пошевелиться.

– Тихо, детка! Не дергайся! Я знал, что ты далеко не уйдешь! Тебе ведь интересно, что будет дальше? И мне тоже – очень интересно! Мне кажется, мы с тобой еще повальсируем…

Голос. Это был его голос. Даже не голос – а тихий, свистящий шепот, как воздух, выходящий из проколотой камеры. Свистящий и… прерывающийся, будто от возбуждения.

Рита попыталась пнуть его пяткой, но байкер налег всей тяжестью ей на плечи, теперь любая попытка оторвать ногу от земли неминуемо закончилась бы падением.

– Ммм! – замычала Рита, но Джордж не обратил на это внимания.

– А? Как ты думаешь, детка? Повальсируем?

Она изо всех сил дернулась, пытаясь освободиться, но байкер крепко держал ее. Он был сильнее, что, в общем-то, неудивительно. Нет, он был ГОРАЗДО сильнее.

– Ты не хочешь со мной разговаривать? А так?

Большой палец его правой руки – той, что закрывала рот – прищемил ей нос. Девушка почувствовала, что задыхается. Она попыталась вздохнуть – и не могла. Левая рука байкера сжимала ей грудь, выдавливая остатки воздуха, а правая – перекрывала все дыхательные пути, предусмотренные природой.

– Ну как? – прошептал он ей в самое ухо. – Может, теперь ты будешь поласковее?

Рита забилась, чувствуя, как паника постепенно заполняет все ее существо, лишая последних сил для сопротивления. Она пробовала мотать головой, но все тщетно – Джордж прижал ее голову к своему плечу. Теперь она вовсе не могла пошевелиться.

– Детка, ты не любишь вальс? Это такой замечательный танец… Ну что? Не передумала? – Он подождал еще минуту, и в тот момент, когда Рита окончательно перестала сопротивляться, когда ее тело стало мягким и податливым – когда он ее немного ПРИДУШИЛ, – отпустил палец и слегка ослабил захват.

Струя воздуха с шумом ворвалась в легкие Риты. Она судорожно вздохнула – так глубоко, как только могла. От этого в носу появилось неприятное ощущение – будто ей прижгли ноздри раскаленными железными прутьями. На глазах у девушки выступили слезы.

– Как мало нам надо, детка? Не правда ли? Ну так что? Ты все еще отказываешься вальсировать со мной? Он снова склонился над ее ухом.

– Если ты согласна, просто лизни мне руку. Просто лизни, и я буду знать… – Его правая рука чуть-чуть ослабила свою хватку, и Рита ощутила, как у нее, оказывается, болят губы, сильно прижатые Джорджем к зубам. Ей показалось, что она различила солоноватый привкус крови. «Наверное, он разбил мне губы… Он раздавил их…» – промелькнула в голове мысль. И сразу же, вслед за ней, без всякой паузы, другая: «Я должна лизнуть эту руку, ту самую, которой он пару минут назад держал свой…»

Она почувствовала, что ее сейчас вырвет. Обязательно вырвет. Наверное, так бы оно и произошло, если бы она не боялась захлебнуться собственной рвотой – ведь он не уберет руку. Ни за что не уберет.

Она подавила тошноту. Гулкий комок отрыжки ударился Джорджу в ладонь.

– Ты все еще раздумываешь? – Рука снова начала сжиматься, давить на губы, а большой палец, как шлагбаум, перекрывающий движение на железнодорожном переезде, снова стал медленно опускаться, отсекая воздух.

Рита громко замычала"

– У-ммм! МММ!!!

– Что, детка? Ты так долго думаешь… Боюсь, мне надоест ждать. – В его тоне больше не было издевки – только злобная решимость исполнить свою угрозу. Ладонь на мгновение остановилась. – Ну? – И Рита быстро, словно боялась упустить последнюю возможность (она опасалась, что так оно и есть), высунула кончик языка и лизнула его ладонь.

Джордж зажмурился и шумно засопел.

– Еще разок, детка… Давай еще раз… – Она почувствовала, что ладонь обмякла. Прекрасная возможность – вцепиться в нее зубами, прокусить до крови, вцепиться и не отпускать, что бы ни случилось. И пусть он бьет ее по голове, по лицу, в живот, – куда попало, но только не отпускать. Откусить здоровенный кусок и потом выплюнуть ему под ноги…

Но вместо этого она еще раз лизнула ладонь – уже медленнее. Так, как он хотел. Так, чтобы доставить ему удовольствие.

Железный захват, сжимавший ее, как тиски, мгновенно исчез. Джордж отпустил ее и резко толкнул в спину. Рита покачнулась и упала на колени.

Джордж обошел ее, и Рита заметила, что на этот раз он возбудился. И, судя по тому, что она видела, – сильно возбудился. Ширинка под большой пряжкой ремня вздулась, если бы не прочные болтики, удерживающие ее края, она бы наверняка треснула.

Джордж подошел, взял девушку за руку и рывком поставил на ноги. Встряхнул – сильно, словно тряпичную куклу. Казалось, для него это не составило никакого труда – оторвать ее от земли. «Конечно, это не такая уж большая тяжесть – всего пятьдесят один килограмм…»

– Ну что, Марго? Поедем дальше?

Рита покачала головой. Она понимала, что он не ждет ответа, он скорее утверждал, а не спрашивал. Но в то же время, поскольку вопрос был задан, почему бы не ответить на него честно? В конце концов, должен же он знать, что она совсем не хочет с ним ехать. Правда, он и так это знает.

Она втянула голову в плечи и еще раз покачала головой.

– Меня зовут не Марго, а Рита… – Девушка шмыгнула распухшим носом.

И дальше… Теперь она догадывалась, что рано или поздно это произойдет, но даже не думала, что это будет выглядеть так буднично и просто.

Коротко, без замаха, он ударил ее ладонью по лицу. Может быть, даже расслабленной ладонью, может, совсем не напрягаясь, вполовину, а то и в четверть силы, но этого оказалось достаточно.

Рита услышала звон, словно в голове забил какой-то медный колокол: не очень большой, но и не маленький, уж точно не колокольчик. Нижняя губа (немного великоватая, немного пухлая и всегда выпяченная вперед, как признак упрямства и воли) лопнула, и рот наполнился горячей соленой кровью. Рита не устояла на ногах, она дернулась и медленно осела на землю.

– Тебя зовут так, как я захочу, – сказал Джордж. Его слова звучали вполне миролюбиво и даже немного ласково, словно он говорил «с добрым утром!». Он снова схватил ее за плечо и вздернул вверх. – Стой, не падай!

Рита заплакала. Худые острые плечи затряслись, рот скривился (кровь из губы капала на подбородок), и из глаз потоком потекли слезы.

– Замолчи!

Рита увидела ладонь Джорджа, поднятую для замаха, заглянула ему в глаза и все поняла. Плакать – себе дороже. Он ударит еще раз, а потом – еще. Будет бить столько, сколько захочет. Пока не устанет. Она закивала, стараясь унять слезы.

Только сейчас она заметила, что на руке у него висит моток тонкой капроновой веревки.

– Руки!

Рита стояла, словно в оцепенении. Тогда Джордж схватил ее запястья и вытянул руки.

– Не дергайся!

Он ловко обвязал ее запястья веревкой, сделал первый узел. Проверил, насколько он туго затянут, и принялся обматывать ее руки, с каждым разом подтягивая веревку и выбирая слабину.

Наконец, когда он остался доволен результатом, Джордж сунул руку куда-то за спину и достал нож.

Рита зажмурилась. «Это конец! Сейчас он убьет меня!» Щелкнула пружина, лезвие, блеснув, выскочило. Джордж обрезал кусок веревки и убрал нож.

– Эй! – Он больно ущипнул ее за щеку. – Проснись! Рита открыла глаза. Ножа в руках у байкера не было, но… От этого он не стал менее опасным.

– Пошли! Пошли быстрее! – Он схватил ее и потащил вперед – туда, откуда доносилось стрекотание мотора.

Байк стоял на месте и по-прежнему молотил вхолостую. Джордж не стал снимать его с подножки, он сел в седло и подтянул к себе Риту.

– Давай-ка, детка! – Он поднял ее руки и просунул в них, как в кольцо, свою голову и правую руку. – Садись!

«Теперь я напоминаю походную сумку, переброшенную через плечо», – отстраненно подумала Рита. Эта мысль пришла сама по себе, безо всякого усилия с ее стороны. Рита послушно закинул ногу и села позади Джорджа.

Байкер снял мотоцикл с подножки.

– Ты мне нужна, малышка! – сказал он. В голосе его слышалась укоризна: мол, чего же ты, такая глупенькая, этого не понимаешь? Я уж и так, и этак пытаюсь втолковать тебе одну простую вещь, а ты сопротивляешься? – Поедем. Все будет хорошо.

Все не могло быть хорошо. Все УЖЕ не было хорошо, но Рита промолчала – она боялась вызвать у Джорджа новую вспышку гнева.

Джордж выжал сцепление, включил передачу.

– Эй! Стой! СТОЙ!!! – Крик, раздавшийся за спиной, заставил его обернуться.

Рита не могла видеть, кто приказывает им остановиться, но этот голос показался ей знакомым. Не близко знакомый – скорее поверхностно, мимолетно, но… Она слышала его совсем недавно. Может быть, даже сегодня. Она увидела, как лицо байкера ОКАМЕНЕЛО.

– Ну вот… А говорила – не твой… – процедил Джордж сквозь зубы.

Казалось, он колебался: может, заглушить мотоцикл, снять с плеча СВОЮ ЖИВУЮ СУМКУ и снова достать нож? Но преследователь был уже близко. Рита слышала его прерывающееся дыхание и тяжелый топот ног по тропинке.

– Соси, придурок, – тихо сказал Джордж, отворачиваясь. Он отпустил сцепление, и байк, переваливаясь, покатился дальше в лес.

Он все набирал и набирал скорость, Джордж уверенно лавировал между деревьями и умело гасил толчки. Дыхание за их спиной с каждой секундой становилось все тише и тише…

Наконец оно стихло совсем, и тогда до них долетел отчаянный вопль:

– РИТА!!! РИТА-А-А!!!

Она узнала этот голос. Тот самый краснолицый нерешительный здоровяк, с которым она прыгала сегодня с парашютом. С тех пор прошло не больше часа, но ей показалось, что это было так давно… Целую вечность назад.

Она уткнулась в широкую кожаную спину и беззвучно заплакала.

* * *

То же время. То же место.

Мезенцев, так невежливо расставшийся с гостеприимным четвертым экипажем, огромными скачками несся в лес. Он быстро пролетел первые двести метров вслед за байкером, увозившим Риту. Поначалу он не уступал ему в скорости. Казалось, еще немного, и он их настигнет. А там? Что будет потом? Не важно. Он не станет говорить ни слова – подбежит и первым делом треснет этому байкеру по морде. А потом уже будет разбираться. Откуда кровь на сапоге (может, это и не кровь, а краска?), да как зовут, да смотрел ли ты последний фильм Тарантино и «не правда ли, сегодня чудесная погода?»

Но спустя двести метров он понял, что начал отставать. Байк, хоть и ехал медленно, но, в отличие от него, не уставал.

Мезенцев почувствовал, как он взмок. Футболка прилипла к спине между лопаток. Спустя минуту она облепила живот и грудь. Теперь он смахивал на какую-нибудь участницу конкурса «Мисс Мокрая Футболка» – невинное развлечение для робких барышень, горящих тайным желанием показать свои титьки.

Он побежал медленнее, но не остановился. Мезенцев понимал, что, стоит остановиться, и тогда бежать снова будет уже труднее. Значительно труднее. И хотя он не сомневался, что все равно найдет в себе силы и побежит, но время будет упущено. Драгоценные секунды потеряны.

Он сбился на мелкую рысь, заставляя себя следить за дыханием.

«Аэробные упражнения – не мой конек». Когда он качался, то не делал пробежек. Он и так медленно набирал вес, а, как пишет Шварценеггер в «Новой энциклопедии бодибилдинга», людям с эктоморфным типом сложения (проще говоря, худощавым) не рекомендуется злоупотреблять аэробикой.

Нынешние девяносто килограммов не были его природным весом. Его природный вес – восемьдесят при росте сто восемьдесят семь. Остальные десять – в виде упругих красивых мышц, стоило признать – это благодаря гантелям, штанге, турнику и усиленному питанию. Одна курица в день и пять яиц, не считая творога и белковых коктейлей.

Десять килограммов мышц очень ему помогли бы при встрече с этим гребаным байкером, это так. Проблема в том, что они очень мешали встретиться. Мезенцев трусил по тропинке, с отвращением чувствуя себя пенсионером из группы здоровья, сердце гулко колотилось в грудной клетке, пытаясь вырваться из нее, а шум двигателя все удалялся и удалялся. Наконец он затих вдали.

Мезенцев понял, что преследовать байкера дальше бессмысленно. Но в том, чтобы остановиться (как это в старой сказке? «Сяду на пенек, съем пирожок…»), смысла было еще меньше. Поэтому он продолжал бежать.

Прошло еще не менее минуты, прежде чем он сообразил, что тропинка вьется по краю неглубокого лесного оврага. ОГИБАЕТ его.

«Естественно, байк не может проехать через овраг. А я… Почему бы нет?»

Не раздумывая, он свернул влево. Сухая шуршащая трава, усыпавшая склоны, оказалась неожиданно скользкой. Он не удержался на ногах и покатился вниз, думая только об одном– как бы не напороться на какой-нибудь острый сук.

Он скатился на самое дно оврага. Здесь листва уже не была сухой: наоборот, влажной и прелой. Под ногами журчал чистый ручеек. Мезенцев одним махом перепрыгнул ручей и стал взбираться на крутой склон. Он старался ВПЕЧАТЫВАТЬ ноги в землю, но ощущение было такое, будто он лезет на ледяную горку, – он постоянно скатывался вниз.

Тогда Мезенцев изменил направление, сделал несколько шагов в сторону и снова попытался забраться наверх, но все его попытки оказались напрасными. Он уже начал ругать себя за то, что спрыгнул в овраг. Теперь мысль срезать расстояние не казалась ему такой правильной и умной, но… Разве это хоть что-нибудь меняло? Думать надо было раньше, а сейчас оставалось только одно – изо всех сил карабкаться наверх.

Метрах в тридцати выше по течению ручья он увидел поваленное дерево, лежащее на склоне. Когда-то оно росло на краю оврага, но сгнило и упало вниз, и теперь представляло собой замечательную лестницу.

Увязая в топком берегу ручья, Мезенцев бросился к поваленному стволу. Уцепился за ветки и стал медленно взбираться по крутому склону.

Он был уже на середине пути, когда ветка под его рукой треснула. Несколько секунд он отчаянно махал руками, пытаясь удержать равновесие, но предательская листва скользила под ногами, а кроссовки с плоскими подошвами не состояли с горными ботинками даже в отдаленном родстве. Мезенцев упал. Хуже того – он не просто упал, он грохнулся, полностью потеряв контроль над телом. Падение оказалось таким стремительным, что он не смог не то что выставить руки или сгруппироваться – он не успел даже подумать, что падает.

Мезенцев рухнул плашмя, ощутив резкую жгучую боль в животе. Отголосок этой боли заставил его пару секунд лежать неподвижно, не делая никаких попыток подняться. Наконец он уперся ладонями в землю и откатился в сторону, заметив, что напоролся животом как раз на тот самый сук, что сломался в его руке, однако у основания он был очень прочным. И – острым.

Мезенцев посмотрел на футболку. Он ожидал увидеть медленно расплывающееся жирное пятно крови и кишки, вылезающие из дырки, как зубная паста из тюбика, но ничего такого не было. Морщась, он осторожно приподнял футболку. Громадная багровая ссадина вздувалась прямо на глазах. На ссадине, словно бусинки росы, выступили красные капли крови. Однако это было гораздо лучше, чем дырка в животе.

Мезенцев засунул футболку в джинсы, ткань, коснувшаяся ссадины, вызвала новый приступ боли, но уже не такой острый.

Мезенцев сел, затем с трудом поднялся на ноги и снова стал карабкаться по стволу. На этот раз он действовал осторожнее: искал под ногами твердую опору и несколько раз – для пробы – трогал рукой ветки.

Наконец ему удалось преодолеть подъем, он оказался на другой стороне оврага. Он осмотрелся и… похолодел. Он не видел тропинку. Его расчеты оказались неверными. Видимо, она не просто огибала овраг, но уходила еще глубже в лес.

Мезенцев остановился, пытаясь сориентироваться.

«Слева от меня дорога. Направо – уходит овраг. Тропинка должна быть где-то впереди и справа».

Он не знал, так ли это на самом деле – его недавнее блестящее предположение уже оказалось ошибочным, – но другого выхода не было.

Мезенцев перевел дыхание. Воздух клокотал в груди и со свистом рвался из загнанных легких, он старался дышать глубоко, но не шумно. Он стоял, прислушиваясь к каждому звуку, доносившемуся из глубины леса. Ему показалось, что он снова услышал стрекотание мотоцикла, но откуда именно оно доносилось, понять было трудно.

Он наметил ближайший ориентир – корявый ствол старой березы («по курсу норд-ост») – и побежал туда. Теперь бежать было тяжелее. Он то и дело натыкался на ржавые консервные банки, корни деревьев, торчавшие из земли, выцветшие пачки сигарет и трухлявые пеньки. Мезенцев смотрел себе под ноги («не хватало только упасть и снова напороться брюхом на какую-нибудь хрень!») и время от времени поднимал глаза, чтобы не сбиться с ориентира. Добежав до березы, он оглянулся, мысленно провел прямую и продолжил ее дальше в лес. Новым ориентиром стал какой-то пышный куст с ядовито-яркими зелеными листьями.

Мезенцев побежал к нему, думая про себя, что все делает правильно: шум двигателя слышался все отчетливее.

У куста он наметил следующий ориентир и продолжал бежать.

«Вперед! Вперед, чертова груда мяса! Шевели говядиной!» Но его мясо было послушным. И сильным. К тому же – он знал – оно обязательно пригодится. «Постный бык!» – подумал он про себя, усмехнулся и продолжал нестись вперед, высоко поднимая ноги. Стрекотание двигателя становилось все ближе.

Спустя пару минут он увидел просвет между деревьями и устремился туда. Теперь он снова оказался на лесной дорожке и думал, что на этот раз больше не свернет – останется на ней. Пусть он сделает крюк, зато это будет быстрее. Да и бежать по дорожке гораздо легче, чем по сломанным веткам и вороху прелой листвы.

Дорожка петляла между деревьями, и Мезенцев мчался, как лыжник по трассе слалома – с поправкой на то, что лыжники все-таки катаются по снегу. И – под горку. У него же все выходило наоборот.

В нескольких метрах от себя он увидел маленький пенек, стоявший чуть слева от дорожки. Что-то – он не знал, что, просто почувствовал какой-то толчок – заставило его перейти на шаг.

Он остановился и, потрясенный, уставился на пенек. Это было странное чувство, раньше он ничего подобного не испытывал. И тем не менее он не мог от него избавиться. Он ТОЧНО ЗНАЛ, что пару минут назад Рита была здесь. Он потянул ноздрями воздух, как волк, на мгновение сбившийся со следа добычи".

Мезенцев уловил запах табачного дыма. Еле различимый, едва заметный среди прочих лесных запахов – свежей листвы и прелых листьев, – но он СУМЕЛ различить его. «С ментолом», – промелькнула в голове короткая ремарка.

«С ментолом». – Мезенцев широко осклабился. Он посмотрел под ноги и увидел короткий тонкий окурок, втоптанный в землю. Белый фильтр, сигарета чуть толще спички… «Vogue».

Невдалеке, в метре от окурка ставшие неожиданно зоркими глаза заметили небольшую капельку. Она уже впиталась в сухую землю и выглядела просто как влажное пятнышко, но Мезенцев нагнулся, взял землю, растер между пальцами и поднес к носу.

«Кровь!» – У него не было никаких сомнений. Где-то в голове, в районе затылка, хлопнула дверца, и оттуда, надутая от сознания собственной важности, показалась мысль, о существовании которой он все тридцать пять лет своей жизни даже не подозревал. «Но это – не менструальная кровь!» – заявила мысль, обиженно покачала головой (или что там бывает у мыслей?) и хлопнула дверью.

«Ясное дело – не менструальная. Это и школьнику понятно», – усмехнулся Мезенцев. Чего спорить из-за очевидных вещей? Давайте еще обсудим таблицу умножения. Проведем ревизию, так сказать.

Его нисколько не удивил тот факт, что он вдруг стал прекрасно чувствовать запах крови и разбираться во всех его оттенках. Казалось, он умел это делать всегда.

Верхняя губа его дернулась, обнажая клыки. Он издал короткое рычание. И снова, задним числом, в голове всплыла картина – испачканный сапог байкера. Темная, густая кровь со сладковатым запахом. Не из пальца и вообще не из руки или ноги. Кровь изнутри, из какого-то органа – печени или селезенки.

Мезенцев облизал пересохшие губы. Все это длилось несколько коротких мгновений, но он уже видел картину того, что произошло на этой тропинке. Произошло всего пару минут назад – судя по свежим следам. Судя по ЗАПАХУ крови, которая, несомненно, принадлежала Рите, потому что была более жидкой и водянистой. «У мужчин кровь пахнет по-другому. Она отдает спермой».

Мезенцев снова помчался вперед. Такой рваный ритм бега больше не утомлял его – наоборот, он ему нравился. Веселил. Мощные квадрицепсы подтягивали колено к животу, мышцы ноги сгибали голень. Затем разгибатели совершали мощный толчок, и тело летело вперед.

В ноздри ударил другой, очень неприятный запах – отработанного бензина. Он был густым и тяжелым, мешал ему почувствовать пресный аромат Ритиного пота с острой примесью страха. «Девочка испугана. Ну еще бы! Ничего, я скоро вас достану».

Слева… Откуда-то слева выплыл запах мочи: свежей, еще совсем теплой, словно кто-то метил свою территорию. Эта мысль вывела Мезенцева из себя. И, если бы не две фигуры, мелькнувшие впереди между деревьями, он бы опять зарычал.

Но теперь все его внимание было сосредоточено только на том, что происходило впереди. Обоняние на некоторое время отступило назад, уступая место зрению и слуху. Он старался бежать тихо, но девяносто – это, как ни крути, ровно девяносто. Сто минус десять, и ни копейкой меньше. Он сам чувствовал топот своих ног, неудивительно, что и байкер его заметил. Таиться больше не было смысла.

– Стой! – заорал Мезенцев, не рассчитывая на удачу. Это никак не походило на приятельский окрик – скорее на боевой клич. И само это слово больше не значило «остановись», «замри на месте». С тем же успехом он мог бы кричать: «Убью!»

Видимо, и байкер это понимал. Он поддал газу, и мотоцикл тронулся. Пытаться догнать его было бессмысленно.

«Догнать – да. Пока бессмысленно. Но не преследовать. Я же все равно тебя достану».

Мезенцев видел, что расстояние между ним и байкером увеличивается с каждой секундой. Рита сидела как-то обреченно, словно наполовину сдувшаяся резиновая кукла. Ее поза изменилась. Теперь она словно была привязана к байкеру. Мезенцев присмотрелся: ну да, так и есть – байкер привязал ее к себе.

Он остановился, задрал голову и завопил:

– РИТА! РИТА-А-А!!!

Но, как и в предыдущий раз, это слово означало для него не просто имя. Точнее – не только имя. ЦЕЛЬ. Его законную добычу, которую увозил прямо из-под носа какой-то хмырь на вонючей железяке.

Он упал и покатился по земле, вырывая скрюченными, словно сведенными, пальцами пучки сочной травы. Он рычал и бил ногами.

Это продолжалось несколько секунд. Затем он вскочил на ноги и снова побежал. Но на этот раз – не по тропинке. Тропинка теперь была ему не нужна. Он ВИДЕЛ этот лес, чувствовал его, как живое существо. Лес менялся.

И сам он – менялся, но, как ни старался, не мог понять, в какой момент девяносто килограммов накачанной говядины вдруг превратились в мощный боевой организм хищника.

Он ничему не удивлялся и не пытался взглянуть на происходящее со стороны. Он полностью доверился древним инстинктам, которые, оказывается, всегда были рядом, всегда сидели внутри него, сдерживаемые разумом и воспитанием (самые дурацкие вещи, какие только можно себе представить, когда речь идет о КРОВИ и ПРЕСЛЕДОВАНИИ ДОБЫЧИ), и даже не задумывался о том, что делает. Он не вспоминал, как ошибся в расчетах и неудачно прыгнул в овраг – ненужное воспоминание. Глупое и ненужное. Инстинкт мудрее, и, главное, инстинкт заставлял его ДЕЙСТВОВАТЬ. А разум и память– только СОМНЕВАТЬСЯ.

Если в этом и была хоть какая-то видимость выбора, то он этот выбор уже сделал.

* * *

Одиннадцать часов тридцать шесть минут. Лес между деревней Юркино и Бронцами.

Предположения Николая не подтвердились. Они не шли в сторону Ферзикова. Они (насколько он мог судить, потому что эта проклятая боль в голове продолжала крушить его несчастные мозги)… они… пробирались каким-то лесом, начинавшимся от поля за их участком… Наверное, они все-таки двигались в сторону Бронцев. Но что им там делать? Там ведь нет больницы! В Бронцах только старый медпункт, и тот почти всегда закрыт.

Ваня по-прежнему крепко держал отца за руку. Они напоминали двух младшеклассников. «Так, построиться парами. Взялись за руки… Пошли!» Так во времена детства Рудницкого-старшего учительница начальных классов водила детей в библиотеку. Тогда это казалось увлекательным путешествием, далеким и, наверное, немного опасным – ведь им приходилось переходить через дорогу, и учительница стояла, подняв красный флажок, и дожидалась, пока живая змейка переползет серую ленту асфальта.

А сейчас… Их нынешнее путешествие совсем не казалось Николаю увлекательным. А вот опасным – пожалуй. Он чувствовал это. Он догадывался, что до добра это не доведет, но Ваня продолжал упрямо тащить отца вперед.

Почему именно в Бронцы и почему через лес, когда есть нормальная тропинка? Должно же быть какое-то объяснение всему происходящему? Николай пытался заставить себя думать об этом, но не мог. Боль в его черепке бесновалась вовсю. Она скользила между извилинами, прогрызая в них огромные ходы, «Хлоп! Хлоп!», с противным треском, как надутые полиэтиленовые пакеты, лопались сосуды, каждый такой хлопок сопровождался ослепительной вспышкой, бившей Николаю в глаза.

Боль больше не была ЕГО болью, она существовала сама по себе, и Николай с ужасом ждал, что она выкинет в следующую минуту.

Ваня несколько раз останавливался и утыкался взглядом в пустоту. В такие мгновения слюна пузырилась в уголках его рта, но у Николая больше не было сил вытирать сыну рот. Теперь Ванина любимая футболка – черная, с потешной мордой гориллы из какого-то диснеевского мультика и надписью: «Я хочу быть человеком! А вы?» – была вся залита слюной. И все-таки… Что удивляло Николая больше всего: Ваня не останавливался – он продолжал идти, будто в лесу стояли невидимые указатели.

Да… Они, наверное, шли в Бронцы, но как-то странно – обходили их с тыла, со стороны Оки. Зачем? Бессмысленно. Все бессмысленно. Ничего больше не имело смысла, кроме одного – как избавиться от этой боли?

– Я… не могу… – прохрипел Николай. Он споткнулся и упал. Голова раскалывалась, казалось, еще немного, и отовсюду – из носа, изо рта, из ушей – хлынут потоки горячей пузырящейся крови. – Нет… Нет… – Николай уткнулся в землю, словно страус, пытающийся спрятаться, но разве можно спрятаться от того, что сидит ВНУТРИ тебя?

Ваня стоял рядом и смотрел на отца, склонив смешную голову набок. В его ушах, красных на фоне солнца, просвечивали фиолетовые прожилки тонких вен.

– А… а… – Он опустился на землю рядом с отцом.

Это стало походить на какой-то фальшивый ритуал: обиженный природой сын жал ел своего отца, обиженного… КЕМ?

Николай убрал ладони от лица и скосил на Ваню глаза. Его взгляд был… оценивающим? Да, скорее всего, именно так – оценивающим. Он приподнялся. Багровые пятна, появившиеся на его лице, стали постепенно пропадать, будто таяли. На лбу, к которому прилипли стебли сухой травы, выступил мелкий бисер испарины. Губы искривились в недоброй усмешке.

Это длилось недолго, несколько секунд, мальчик не успел заметить быстрой перемены, произошедшей в отце.

– Нет, – сказал кому-то Николай. – Я не могу этого сделать.

Он решительно покачал головой:

– Нет, нет… Только не это.

Он стоял на коленях, упершись локтями в землю, и говорил. Со стороны могло показаться, что он разговаривает сам с собой.

Ваня положил ему руку на затылок. Николай вздрогнул, словно его ударило током:

– А?!

– А… а… – В глазах сына появились слезы. – А… поть… ка… Ваня нежно гладил его по голове.

– Я… – Николай дернулся всем телом. – Я не хочу этого делать, пойми… Поверь мне…

Издалека… будто пробиваясь сквозь треск помех, в голове возник тихий голос: – Я знаю. Я знаю, что ТЫ не хочешь этого делать. Но нам надо идти. Пока ОНО не стало сильнее тебя. Пока ОНО не заставило тебя это сделать».

«Откуда? Откуда, черт возьми?» Николай поднял голову.

Ваня молчал. По крайней мере, его губы оставались неподвижными.

Он не произнес ни слова. Звучал только тихий голос в голове: голос, появившийся неизвестно откуда, голос, не боявшийся злобного зверя, поселившегося в его измученном мозгу.