Текст книги "Радио Судьбы"

И папа понял. Он пошел один, Сержик наотрез отказался составить ему компанию. Сержик, он такой: если что-нибудь сказал, то все – переубедить его невозможно.

Они смотрели, как огромная цепь подхватила весь состав и, щелкая звеньями, потянула его на головокружительную высоту. Папа обернулся и помахал им рукой. Вагончики забрались на самый верх, постояли там несколько секунд и… Ухнули в пустоту.

И в этот момент Ваня почувствовал… Он словно сидел там, рядом с папой. Нет, скорее – на его месте. Даже – вместо него.

Стремительный ветер с запахом пыли бил в лицо, из живота будто кто-то откачал весь воздух, глаза его загорелись, и он пронзительно закричал. От радости и удовольствия. Он несся вниз, затем его сильно вдавило в мягкое сиденье, и он снова полетел вверх, делая «мертвую петлю».

– Й-е-ххх-у-у-у! – снова закричал он.

Папа услышал его крик, он стал взволнованно озираться, но не мог найти: фигурки, стоявшие на земле, мелькали перед глазами, как изображение в неисправном телевизоре.

А потом, когда минуту спустя веселая поездка закончилась и все стали выходить, Ваня не устоял на месте, он бросился вперед, нашел папу и кинулся ему на грудь. Хотя, наверное, правильнее было бы сказать: прижал его к своей груди, ведь он был совсем не маленьким. Совсем не маленьким.

Папа как заведенный хлопал его по спине и часто-часто моргал, словно в глаза ему набилась пыль. Ваня взял его за руку и снова потащил к входу. И папа прокатился еще раз. А оставшиеся два билета сдал в кассу.

Но самое главное – Ваня чувствовал себя так, словно это он прокатился. А ведь он и впрямь прокатился, правда?

То же самое он чувствовал и сейчас. Другой Ваня был в подвале, выставив перед собой руки. А он – смотрел на него со стороны, но все равно был где-то там. В нем. Внутри. И…

– Стой, ублюдок! Я знаю, что ты здесь! Стой, говорю тебе! Это был папин голос. И его дробные шаги, стучавшие по ступенькам.

– Тупая тварь! Не вздумай… А, черт!

Подвал наполнился громким эхом. Послышался стук и длинный, сочный шорох – словно кто-то тащил кусок деревяшки по наждачной бумаге.

Стоять на месте было нельзя. Ваня выставил руки перед собой и, как лунатик по краю карниза, двинулся вперед. Там… В дальнем правом углу. Еще одна дверь, и ему надо попасть туда.

– Ааааау! Блядство! Тварь… – Папа говорил слишком много нехороших слов. Чересчур много для одного дня. Если бы мама слышала… О-о-о! Об этом лучше даже и не думать. Женщины, конечно, иногда нуждаются в защите, но уж мама-то точно не нуждалась в том, чтобы кто-то защищал ее от папы. Чаще бывало скорее наоборот.

Внезапно папа замолчал. В подвале повисла тишина.

«Что с ним? Что с ним такое? Почему он молчит?» – Ваня продолжал идти к двери и внезапно… догадался. Папа прислушивается к его шагам, хочет по звуку определить, где он. Эта мысль пронзила Ваню. Она была почти болезненной. Он застыл, не зная, как правильно поступить: продолжать идти или стоять на месте? Что делать?

Он решил идти вперед, но медленно, тихо-тихо.

Из противоположного угла, от входа в бункер, послышался хриплый смех.

– Вот ты где, ЖИРНАЯ ТВАРЬ! Сейчас я тебя-а-а-а-а… – Голос Николая перешел в тихий свист. – ПРИХЛОПНУ! – заорал он и бросился вперед.

Так летучая мышь, нащупав своим радаром беззащитную мошку, бросается на добычу, распахнув перепончатые крылья.

Тяжелое дыхание приближалось, до папы оставалось не более пяти шагов. Ваня испугался, что не успеет добраться до двери в углу. Тогда… Все напрасно? Он испустил короткий крик, рожденный наполовину – страхом, наполовину – отчаянием… Он закричал и побежал вперед, большой неуклюжий мальчик с вытянутыми руками. Его глаза по-прежнему были закрыты, и из носа сочилась кровь… Никогда раньше он даже представить себе не мог, что ему придется убегать от своего отца.

И… Если это случилось… Если это ДЕЙСТВИТЕЛЬНО случилось, а не снится ему в кошмарном сне, значит, дела совсем плохи. Просто ни к черту.

И у него остается только один выход. Бежать!

* * *

Одиннадцать часов пятьдесят минут. Семнадцатый километр шоссе Таруса – Калуга. Деревня Гуръево.

«Он просто психопат. Неврастеник. Человек с неустойчивой психикой, – думала Рита. – Больной человек. Из тех парней, что любят потанцевать на краю. Такие подвержены резкой смене настроений».

Джордж, словно в доказательство ее мыслей, угрюмо молчал. За все эти пять-шесть минут, что прошли с тех пор, как они оставили позади расплющенную машину, Джордж не проронил ни слова.

И это пугало Риту. Сильно пугало, потому что она по-прежнему находилась в его власти.

Может, он был не таким высоким (скорее, среднего роста), но коренастым и крепким. Сильным. И он мог сделать с ней все что угодно.

Конечно, у нее есть зубы, ногти и голос – довольно громкий, если потребуется, но она очень сомневалась в том, что ей хватит смелости пустить в ход хотя бы один из этих видов женского оружия. Наоборот, она была почти уверена в обратном.

Рита помнила выражение его глаз, когда он лениво, почти без замаха, съездил ей по лицу и разбил губу. Он это сделал так просто… Будто выкинул сигарету.

Но даже не эта сиюминутная готовность к насилию больше всего страшила Риту. В конце концов, эта готовность есть у многих мужчин… Рита была уверена, что в каждом, в каждом без исключения, она где-то запрятана. У кого-то – чуть поглубже, у кого-то – всегда лежит наготове, под рукой: и в буквальном, и в переносном смысле. Мужчины редко могут удержаться от соблазна решить дело силой. Особенно, когда перед ними – женщина с внешностью типичной жертвы, слабая и беззащитная.

Она не обольщалась – ее внешность была именно такой. Да, может быть, сначала ее хотелось пожалеть, прижать к груди, успокоить, обнять, усадить на колени… Все так и делали. Все. Даже ее покойный отчим, чтоб он горел! Чтоб черти не отдыхали: без перерыва кидали уголек под тот котел, в котором варится этот жирный ублюдок!

Что-то в ней было не так… Она сама провоцировала насилие, но не знала почему.

И ведь… ОН – тоже. В их мимолетном романе – всего-то букет цветов и одна ночь! – тоже было какое-то обещание насилия. Она это чувствовала. Хотя бы потому, что ОН так легко забыл о ней – использовал и выкинул, как грязную ветошь, которой обтирал свой мотоцикл. И кто знает, что было бы дальше, если бы их отношения чуть-чуть затянулись. Кто знает…

Рита знала. Но она запретила себе даже думать об этом. В конце концов, имеет она право хотя бы на одно СВЕТЛОЕ воспоминание?

Она больше не цеплялась за глупую надежду, что у нее когда-нибудь все наладится, что у нее будет добрый муж, крепкая семья, дети… (Она поймала себя на мысли, что не подумала «богатый», или «умный», или «красивый»… Нет. «Добрый».) Ей хотелось доброго. Больше ничего не нужно.

«Больше ничего не нужно…» Но откуда тогда эта щемящая боль в сердце? Почему оно шепчет ей, что нужно, и еще как нужно? Почему ей так хочется того, чего быть не может? Нет, наверное, может… В кино, или в книжках, или – с кем-нибудь еще… Но не с ней, не здесь, не сейчас, не на этой планете, не в этой жизни… Никогда… Почему ей так это нужно?

Что-то еще оставалось живым в ее сердце, что-то не давало ему окончательно умереть. Тоска… Не светлая грусть, а звериная тоска по несбыточному. Сильная и… ядовитая, как мания убийства.

Она просто искала. Ждала. Звала. Хотела. Надеялась. Верила. Она верила, вот в чем дело! Верила, что это – необходимый этап, вроде как потеря девственности. Стоит только немножко потерпеть… Перешагнуть через это, пройти, и дальше все будет по-другому… Все еще будет! Но… Что-то уж сильно этот этап затянулся.

И та часть ее сознания, та самая, что доставляла ей наибольшие мучения, бестолковая часть, сгоравшая в тоске по несбыточному, оказалась самой живучей. И даже – вполне жизнеспособной.

Она заставила Риту собраться и приготовиться действовать.

Да, этот парень не будет долго раздумывать: двинуть ей в челюсть или разбить нос? Он сначала ударит, а потом посмотрит, куда попал.

И… Это не так страшно. Это можно пережить. Страшнее другое: он менялся каждую минуту. Надламывался и трещал, и она не знала, когда и чего от него можно ожидать. Когда ей надо быть готовой?

Всегда.

И – хватит безропотно сносить побои. Хватит!

В деревне она быстро спрыгнет с седла и побежит. А он побоится ее догонять. Да он и не станет ее догонять. Он поедет дальше. А она будет ждать автобуса.

И потом, на автобусе, она вернется в родное Ферзиково, в этот чертов проспиртованный поселок, где сам воздух, казалось, провонял гнилью несбывшихся надежд, где нет ни одного веселого и приветливого лица, где НИКТО не хочет сделать ее счастливой, а только задрать юбку и по быстрому оттрахать… Она вернется туда. С одной-единственной целью– собрать вещи, уложить их в чемодан, забрать все накопленные деньги и уехать!

Чтобы хоть на один шаг приблизиться к НЕСБЫТОЧНОМУ, иначе эта тоска сожрет ее, перемелет своими стальными зубами, прикончит, как прикончила уже многих. Почти всех. Потому что в Ферзикове самые простые вещи, такие, как любовь и счастье, являются невозможными. НЕСБЫТОЧНЫМИ МЕЧТАМИ.

«Картинка вечная как мир. Приторная, как рождественская открытка. Глупая, как ежедневная газета. Девочка в поисках счастья. Смешная девочка, без карты и без компаса – иначе она смогла бы найти кое-что получше, чем заднее сиденье мотоцикла, за рулем которого – подонок и идиот».

– Подонок! И идиот! – прошептала Рита, и ей показалось, что Джордж вздрогнул. Втянул голову в плечи.

Она сама испугалась того, что произнесла это вслух. Она понимала, что была жертвой все это время. Она только не осознала, что так ею и осталась. Очень трудно расстаться с амплуа, в котором добилась определенных успехов. Театральные артисты это подтвердят.

Да. Она спрыгнет и убежит. И он не сможет ее догнать. Ей удастся убежать – ведь это так просто. Убежать от человека…

КОТОРЫЙ ЧИТАЕТ ТВОИ МЫСЛИ!

«Практически это то же самое, что убежать от себя… То есть – очень просто…»

Деревня лежала перед ними – в прозрачной белесой дымке. По правую сторону дороги стояли добротные дома из кирпича и бруса, крытые черепицей или свежим кровельным железом, с занавесками на окнах и красивыми оградами, а слева – покосившиеся лачуги из прогнивших бревен, с прохудившимися крышами и щербатыми, словно рот старика, заборами. Здесь, как и везде, существовало четкое разделение: справа-богатые, слева – бедные, справа – счастливчики, слева – неудачники, справа – работящие, а слева – пьющие бездельники, но не это удивило Риту.

Нечто совсем другое. Ей почему-то показалось, что все дома – и по правую, и по левую сторону дороги – неуловимо похожи друг на друга. Чем-то… Она еще не поняла, чем, да у нее и не было времени задумываться.

– Тормози. – Она ткнула Джорджа кулаком в спину.

Джордж сбавил скорость и подъехал к автобусной остановке – железному навесу, сваренному из прутьев и листов, выкрашенных в темно-коричневый цвет.

Рита не стала дожидаться, пока он остановится, – быстро спрыгнула с седла и на всякий случай отбежала в сторону богатых домов. Ей почему-то казалось, что оттуда она скорее дождется помощи.

– Ну вот и все! – торжествующе сказала она. – Здесь наши дорожки расходятся. Поезжай дальше, кретин недоделанный!

– Марго… – пробовал вставить Джордж, но она не унималась. То, что накопилось в ней за последние полчаса, бурлило и клокотало, настойчиво требуя выхода.

– Марго… – Она выпятила нижнюю губу (и без того пухлую). – Марго… Какая я тебе Марго? Я – Рита, понял? Ты понял меня, придурок? Что? Испугался? Штаны небось уже мокрые?

Джордж поставил байк на подножку, протянул руку к ключам зажигания и заглушил мотор. Увидев это, Рита отбежала еще на пять шагов. Теперь, чтобы он слышал, чтобы до него доперло, наконец, все, что она о нем думает, ей приходилось кричать.

– Я запишу твои номера! Можешь не сомневаться! Мой друг… – Она внезапно осеклась, сбилась с темпа, но лишь на секунду. – Тебя все равно найдут и наваляют по первое число. Так и будет, да! Так и будет! Джорджик! – Ее губы вытянулись в трубочку, голос стал приторно-сладким, и голова быстро-быстро закачалась из стороны в сторону, словно она говорила: «У-тю-тю-тю-тю!» – Джо-о-о-рджик!

На Джорджа, казалось, это не действовало. Он сидел неподвижно, не делая никаких попыток встать и кинуться к ней. Казалось, он ее и не слушал.

– Герой! Храбрец! А сейчас – слабо? Слабо, да? Боишься? Мешок дерьма! Все вы такие, мальчики… Смелые, пока наедине… А сейчас? «Лизни мне руку, детка!» Я тебе лизну, гад! Ты у меня еще…

Ее волосы растрепались, прилипли к лицу, на щеках играл лихорадочный румянец, и ушки… Даже ушки, пробивающиеся сквозь светлые пряди, заалели. Джордж поймал себя на мысли, что ТАКОЙ она ему нравится больше. Может быть, даже очень нравится.

– Рита!

– Что «Рита»? Я уже двадцать два года Рита! – «Ого, подруга, а ты, оказывается, кокетка! Вот уж не знал, что ты ТАКАЯ кокетка! Не двадцать два, а двадцать пять, если быть точным…» – ехидно усмехнулся внутренний голос, но… Сейчас было не до него. И не до его глупых замечаний. – Рита… – повторила она. – Ты думаешь, тебе это сойдет с рук? Да? Даже не надейся. Я…

Она что-то говорила и говорила. Кричала.

Джордж вытащил сигареты и закурил. Ему совсем не нравилось то, что он видел вокруг. И эта истерика… самая настоящая истерика, она была очень некстати.

«Сам виноват. Довел девчонку. А все-таки – в ней что-то есть. И этот нос…»

Он, не торопясь, докурил. Щелчком отбросил окурок.

– Хватит! – заорал он. И это подействовало. Рита замолчала, будто подавилась словами. – Тихо! Чего ты орешь? Ты что, не видишь, что здесь происходит?

– Что? – Это походило на какую-то хитрую уловку. Но уж на этот раз она не даст себя обмануть. Она будет умнее. Нет, этот чокнутый байкер больше не проведет ее.

– Что?

Внезапно до нее стало доходить. Она поняла, чем похожи эти дома – по ту и другую сторону дороги. Они… Выглядели совершенно пустыми. Покинутыми. БЕЗЛЮДНЫМИ.

Она обернулась, надеясь, что это ощущение ложно, что оно просто подводит ее, играет в какую-то страшную игру, морочит голову…

Но… Ни одна занавеска не шелохнулась. Ни одна собака не залаяла. Ее крик был, похоже, единственным звуком, нарушившим зловещую тишину.

Сейчас она молчала, и мотоцикл не тарахтел, и… Никаких ДРУГИХ звуков здесь не было.

Глаза ее округлились, челюсть отвисла и готова была уже упасть, зарыться между двух упругих грудей, которые облапил этот смешной краснолицый мужик в защитной футболке – сейчас она даже не помнила, как его зовут, просто этот глупый казус вдруг всплыл в памяти, словно сознанию требовалось срочно сосредоточиться на чем-то другом, кроме…

Кроме того факта, что вся деревня словно вымерла.

– Рита! – снова сказал Джордж, и его голос раскатился гулким эхом, отправился гулять, отскакивая, как мячик, от стен опустевших домов. «Рита, Рита, Рита, Рита…» – Иди сюда. Не бойся. Если честно, мне самому немного не по себе…

«Не бойся». Его слова звучали миролюбиво. Успокаивающе. Если не вдумываться в смысл. «Не по себе». Ему не по себе. А ей – каково?

Но Рита не двинулась с места. Знала, чем это может грозить.

«Как ты думаешь, у него еще остался кусочек веревки, той самой, что так замечательно трет руки? Остался? Наверняка да».

Джордж покачал головой.

– Я же тебе говорил: «Иди обратно». Говорил? Я ОТПУСТИЛ тебя, девочка… А ты не пошла.

«Ну да, не пошла. Я хотела к людям…»

Она, кажется, забылась. На минуточку, на одну только маленькую минуточку она забыла, что все в этом мире происходит совсем не так, как она хочет. И, похоже, будет происходить всегда.

– Ну и что ты теперь собираешься делать? – Он-то, видимо, ничего не собирался. Просто сидел, развалясь, на своем мотоцикле.

– А… – пискнула Рита. Предательский комок подступил к горлу, она с трудом затолкала его обратно, в живот… Или – откуда берутся эти самые комки? На уроках анатомии в медучилище им ничего на эту тему не говорили. – А с чего ты взял, что здесь никого нет?

Джордж пожал плечами:

– Просто ЗНАЮ, и все. Рита недоверчиво усмехнулась:

– Мало ли чего ты знаешь!

«Он ЗНАЕТ, ЗНАЕТ… Он ЗНАЕТ даже то…» Заткнись! Она облизнула внезапно пересохшие губы. В нижней снова всколыхнулась боль, и это вывело Риту из себя:

– Ты ни хрена не знаешь, понял? Я сейчас пойду и проверю!

Она осторожно – надо держать ухо востро, вдруг этот чертов идиот только и ждет момента, чтобы наброситься на нее? – скосила глаза в сторону ближайшего дома. И… поняла, что ей вовсе не хочется идти и проверять.

Распахнутая дверь выглядела, как злобный оскал. На окне висели вышитые занавески, и даже непременный цветок стоял на подоконнике, но само окно было разбито, и осколки стекла походили на ощерившуюся пасть.

Сердце у нее в груди отчаянно забилось, и в висках застучало…

Джордж встал с байка:

– Ну что? Хочешь, пойдем вместе?

– Не подходи ко мне! – завизжала Рита. Она почувствовала, как слезы покатились у нее по щекам. Она пока не плакала, но слезы уже вовсю катились, словно первые капли дождя, предвещая близкую грозу. – Не подходи! – повторила она шепотом.

Она вдруг поняла, что не знает, как ей быть, если Джордж приблизится: она не могла заставить себя сделать хотя бы шаг в сторону дома, но и оставаться на месте тоже было нельзя. Куда?

Она с тоской посмотрела на небо, словно ожидая помощи оттуда. Какой угодно помощи – будь то Глас Божий или вертолет.

– Не надо… Не надо… – всхлипывала Рита.

Ее острые плечи тряслись, как в лихорадке. Несчастная девушка была слишком измучена гибельным и – необычайно стремительным – ходом событий.

Рита в изнеможении опустилась на траву и закрыла лицо руками: единственное укрытие, куда она могла спрятаться.

Увидев этот трогательный детский жест, Джордж почувствовал забытое… почти незнакомое чувство. Его переполняла жалость к этой девчонке: она выглядела беспомощной куклой, которую треплет жизнерадостный щенок.

Он подошел к ней и опустился рядом на колени.

– Ну? Что ты? – Он коснулся ее руки, и Рита вздрогнула, будто его пальцы были раскалены докрасна.

Честно говоря, он не знал, как ее успокоить. Он был из тех мужчин, на которых женские слезы действуют, как красная тряпка на быка. Эта соленая влага выводила его из себя.

– Я… – Он обнял ее за плечи и прижал к груди. Нужных слов так и не нашлось.

И тут Рита громко, в голос, разрыдалась.

Лицо ее распухло от слез и от этого казалось Джорджу еще более привлекательным – глупость, в которую он никогда бы раньше не поверил.

– Откуда… Откуда… – с трудом пытаясь пробиться сквозь рыдания, спрашивала Рита, – откуда… ты… узнал про… ребенка?

Он не знал, что ответить. Он просто хмыкнул и снова пожал плечами.

Не стоило ей говорить. Потому что тогда ему придется сказать кое-что еще. Кое-что, что он тоже ЗНАЛ. Или – думал, что ЗНАЕТ.

У него было такое ощущение, будто кто-то подвесил весь мир на тонкой струне, эта струна дрожала и тихонько звенела, угрожая вот-вот лопнуть. А он стоял в стороне и спокойно наблюдал: лопнет? Или нет?

И что самое странное, и тот, и другой исход его устраивал.

Или не устраивали оба?

– Не плачь, девочка… Не плачь. – Он гладил ее по волосам, удивляясь, что его рука может проделывать такие штуки – быть аккуратной и даже… нежной, что ли?

Ну да, по-другому и не скажешь. Так он иногда поглаживал бензобак своего байка. Нет, пожалуй… Неожиданное чувство, проснувшееся в его душе по отношению к этой девчонке, было чуть-чуть теплее.

Джордж вздрогнул и с трудом заставил себя убрать руку, ему казалось, что он совершает маленькое предательство.

– Соберись, – сказал он с напускной грубостью. – Хватить разводить сырость. По-моему, нам не стоит рассиживаться. А? Как думаешь?

Рита кивнула. Она еще не могла связно ответить ему, но рыдания стали тише.

Конечно, это вовсе не означало, что она стала успокаиваться. У нее не было причин для того, чтобы успокаиваться. Ни одной. Но сидеть и плакать, ожидая, что вдруг… Она поежилась.

Страх… Он неотвязно преследовал ее. Ее сердце металось, как шарик от пинг-понга – то на одну, то на другую сторону стола – и никак не могло остановиться.

Кому-то нравилась эта игра. Кто-то забавлялся, глядя, как она дрожит.

– Я все-таки пойду посмотрю, что там, – сказал Джордж.

Он медленно поднялся, отряхнул джинсы. Внимательно осмотрел притихшие дома, пялившиеся на него пустыми глазницами окон…

– Пойду! – повторил он, пытаясь придать себе решимости. Он сделал шаг вперед и… почувствовал, как тонкие пальцы цепко ухватились за штанину.

– Не надо, – гнусавым от слез голосом произнесла Рита. Волосы облепили ее мокрые щеки, она была похожа на спаниеля, выбравшегося из воды, но… Все равно она казалась Джорджу красивой. Именно сейчас.

Он взял ее тонкое запястье и мягко, но уверенно отцепил руку.

– Рита… Надо выяснить, в чем дело. Понимаешь? Узнать, что здесь происходит. Чего нам следует ожидать. Я быстро. Ты просто сиди здесь и никуда не уходи. Я… сейчас.

Она смотрела на него расширившимися от ужаса глазами, казалось, до нее никак не мог дойти смысл его слов.

– Не ходи, – тихо сказала она.

– Успокойся. Все в порядке. – Он улыбнулся ей. Как мог. Улыбка вышла несколько натянутой, но все же это лучше, чем ничего.

Он пошел по бетонной дорожке к ближнему дому, и подковки на ковбойских сапогах звонко цокали: цок-цок, цок-цок…

– Все в порядке, – прошептал Джордж, чувствуя, как напрягаются мышцы спины. – Все в порядке.

Это звучало, как заклинание. Монотонное повторение слов, которые в данной ситуации не имели ровным счетом никакого смысла, чуть-чуть его успокаивало.

Носок сапога поддел что-то… Что-то легкое и невесомое, с тихим звяканьем откатившееся в сторону. Джордж нагнулся, пошарил рукой в густой траве и нащупал полый латунный цилиндрик – стреляную ружейную гильзу.

Она была еще теплой. От нее едко пахло сгоревшим порохом.

Джордж застыл. Что, если… Что, если он ошибается, и здесь все-таки кто-то есть? Что тогда? Из какого окна на него смотрит сдвоенная труба ружейного ствола? И какую мелодию она ему сыграет?

Он вытер пот, внезапно выступивший на лбу, повертел гильзу в пальцах и выкинул ее куда подальше. Какой от нее прок?

Медленно… словно боясь спровоцировать невидимого стрелка… Джордж поднялся и двинулся дальше.

– Джордж! – раздался пронзительный окрик.

Джордж застыл, будто это был не голос, а выстрел. На какую-то долю секунды он забыл про Риту, забыл совершенно, она просто вылетела у него из головы, и расплата не замедлила последовать.

Он дернулся и замер. Затем медленно обернулся, лицо у него было белее простыни в пятизвездочном отеле.

– Все в порядке… – Губы сами произнесли универсальные слова. Они подходили на все случаи жизни.

Джордж заставил себя поднять тяжелую, как брезентовый шланг, набитый песком, руку и помахать девушке.

– Какого хрена… – пробурчал он под нос. – Я чуть было не навалил в штаны куриного салату. Если она и дальше собирается так орать… – Он недоговорил. Снова двинулся вперед по дорожке.

До калитки оставалось немногим более пяти шагов. Но было что-то, заставившее его остановиться. Он подумал, что похож, должно быть, на машину, у которой кончается бензин. Передвигается точно так же – рывками.

Справа от калитки висел почтовый ящик. Обычный почтовый ящик, нежно-зеленого, в тон ограде, цвета. Но… Будто кто-то хотел его перекрасить и бросил дело на полпути.

Четыре красные горизонтальные полосы тянулись поперек ящика. Они менялись прямо на глазах, застывали и становились бурыми.

«Да тут, похоже…» Он не стал додумывать эту мысль, ей не за что было уцепиться. Здесь ЧТО-ТО ПРОИЗОШЛО. Это и так было понятно, но ЧТО именно?

Что? ЧТО?!

«А ничего. Набили морду почтальону, чтобы не носил повестки из милиции…» Джордж перевел дыхание и отворил калитку.

На всякий случай… Конечно, это не фонтан – против ружья, но все же… Он протянул руку к чехлу от мобильного и достал нож. Просто зажал его в руке. Пока не стал раскрывать.

Крадучись, боком, он двигался по тропинке к крыльцу.

«Рита!» Он вдруг вспомнил про Риту, испугался, что она может незаметно подбежать сзади и снова выкинуть какой-нибудь неуместный фокус. С нее станется. От страха люди тупеют… Но… Он не мог заставить себя обернуться и посмотреть, где она: сидит на месте или не выдержала и тихо крадется следом?

«Вот черт!» Он чувствовал себя неспокойно. «О-о-о! Неспокойно – это мягко сказано. Да я весь дрожу. Как тебя пробило-то, а, Джорджик», – сказал он, мысленно копируя Ритину интонацию. «Джо-о-о-орджик!»

Впереди послышалось жужжание. Монотонное и назойливое. Оно то затихало, то становилось громче. Джордж огляделся и подумал, что жужжание доносится из-за собачьей будки, стоявшей чуть слева от крыльца.

Оттуда.

Будка была здоровенная. Просто огромная, как маленький дом.

«Что за песик там живет?» Он видел звенья толстой цепи, лежащей на земле. Цепь не шевелилась. Будка скрывала от него то, что было к ней… «Привязано, пристегнуто, принайтовлено… ПРИСОБАЧЕНО…»

Джордж снова остановился. По его расчетам – он по-прежнему боялся оглядываться – до калитки было пять-шесть шагов. «Если этот песик вдруг проснется и выскочит, то у него будет сытный обед. Я ничего не упустил? Я все сказал правильно, да? Ведь, судя по размерам этого скромного жилища, здесь обитает помесь собаки Баскервилей с лошадью Пржевальского, и меня ему хватит только на обед. На ужин уже не останется…». Джордж проглотил комок, застрявший в горле.

«Интересно, с чего он начинает кушать? С ног? Или с головы?» Сапоги словно прилипли к дорожке, он не мог сделать ни шагу. «Нет, он, наверное, первым делом моет руки. И повязывает салфетку на шею. Вот с чего он обычно начинает».

Джордж постоял еще немного, затем рассудил, что если бы собака была на месте, то она давно бы уже залаяла и бросилась на него. Ну а поскольку этого до сих пор не произошло…

Он вытянул шею, пытаясь заглянуть за будку, но ничего не увидел. Тогда Джордж медленно пошел вперед, на крыльцо, кося глазами в сторону конуры.

Сначала показались мохнатые лапы и перевернутая миска. Над миской – точнее, над ее содержимым, выплеснувшимся на землю – кружились зеленые жирные мухи. Это они так отвратительно жужжали.

Джордж ступил на первую ступеньку крыльца, чувствуя, как страх постепенно успокаивается, укладывается в его животе ровными плотными слоями… Теперь, если собака вдруг бросится, он побежит не обратно, за калитку, а на крыльцо, за дверь, ведущую на застекленную веранду.

Эта мысль придала ему уверенности. Джордж поднялся еще на две ступеньки, бросил последний взгляд на собачью будку… и остолбенел.

Теперь он понял, что так привлекало мух. Вовсе не собачья похлебка, а… «Собачьи мозги, хотя, на мой взгляд, они выглядят не очень-то аппетитно».

Огромный лохматый пес лежал на боку, вытянув все четыре лапы. Казалось, он отдыхал. Его поза была спокойной и мирной, но… Там, где у собак должна быть голова… «Конечно, если речь не идет о собаках-мутантах…» На том самом месте была жуткая каша из крови, мозгов и кусочков костей.

«А здесь не любят животных…» – промелькнула идиотская мысль.

И сразу вслед за ней последовало небольшое уточнение. «Здесь, наверное, никого не любят…»

Джордж решил, что тянуть не стоит, он нажал на кнопку и разогнул пальцы, отпуская узкое лезвие на свободу.

«Мне кажется, Сошник был неправ. Когда нам все-таки доведется свидеться, я скажу ему только одну вещь: никогда не выбрасывай „перо“, если не уверен, что оно тебе больше не понадобится. Пожалуй, лучше всего это сделать в зале суда. Но не раньше».

Он вошел на веранду. Через застекленные маленькие окошки, чередующиеся в шахматном порядке, как пчелиные соты, он хорошо видел будку, но… Совсем не хотел на нее смотреть.

«Полагаю, стучаться в дверь будет излишним. Даже – немного наигранным…»

Он приоткрыл дверь, ведущую с летней веранды в теплую, зимнюю часть дома, и прислушался.

И не услышал ничего, кроме оглушительного тиканья часов.

В доме было тихо, но тишина эта… В ней словно чего-то недоставало. Какого-то ощущения уюта и спокойствия. Выражаясь избито, это была… ГРОБОВАЯ тишина.

Джордж заставил себя перешагнуть порог, хотя сам едва ли понимал, зачем это делает. Ему и так уже все было ясно.

«Прекрасная картинка: любящий хозяин с берданкой на плече несет верному псу плошку аппетитного дымящегося варева. Ставит ее на землю, снимает ружье и… Суп – на первое, картечь – на второе… Да-а-а… Собака-то, конечно, друг человека, а вот человек – собаке… Не всегда».

Была еще одна мысль, которая тревожила его больше всего. А где оно, это самое ружье?

Джордж осторожно продвинулся вперед и оказался в небольшой комнате, которая, по всей видимости, была чем-то вроде зимней кухни. Здесь была печка, точнее, две печки – голландка и русская – в одной. Стол, который раньше наверняка стоял в середине, был сдвинут в угол, половики задраны…

Джордж тихонько выглянул из-за угла печки и почувствовал, как сердце его учащенно забилось. В центре, в полу, чернел квадрат открытого люка, ведущего… «Прямиком в преисподнюю, куда ж еще!» В погреб. От дальнего угла люка к следующей двери тянулась дорожка круглых, размером с пятак, темно-красных капель..

Ему показалось, что он уловил какое-то шевеление и слабый звук, доносившийся из погреба. Что-то похожее на… стон.

Джордж тяжело задышал, будто тащил на себе рояль с пианистом в придачу. Он вжался спиной в стенку печки и услышал, как скрипит кожа, трущаяся о побелку.

«Что угодно! Что угодно мне посулите, но я не сделаю ни шагу. Сейчас я потихоньку выйду на улицу и…»

Стон повторился. Теперь он слышал его отчетливо. Он доносился оттуда, из черной глубины погреба. И…

«Хорошо, что здесь нет Риты. Она бы наверняка заставила меня сделать какую-нибудь глупость. Например, спуститься вниз и разыгрывать из себя милосердного самаритянина. Ну уж нет. Я вышел из того возраста, когда…»

Стон стал громче. Он тянулся на одной протяжной ноте и никак не хотел обрываться. Так кричит кролик, попавший в силки – отчаянно и страшно, как ребенок. А ведь, наверное, это действительно стонал ребенок…

«Замолчи, замолчи…» Стон не прекращался.

– ЗАМОЛЧИ-И-И! – заорал Джордж, бросился к люку и захлопнул его. Он подтащил стол и поставил его сверху, стараясь шуметь как можно сильнее, лишь бы не слышать этого протяжного стона.

Он отступил назад, боясь, что стол вот-вот начнет двигаться, трястись, медленно отъезжать в сторону, подпрыгивать на открывающейся крышке, хлопающей, будто вставная челюсть во рту старика. И тогда из щели между люком и полом покажется детская рука в мелких капельках крови…

Он снова уперся спиной в печку, но уже с другой стороны. Правая рука сжимала нож, а левая – лихорадочно нащупывала что-нибудь более подходящее для защиты… Внезапно он почувствовал холод металла и оглянулся.