Текст книги "Вишневый самурай"

ГЛАВА 34

Первые полчаса, проведенные в кресле «Икара» перед дисплеем бортового компьютера, показались мне длинными и утомительными. Я не отрывал взгляд от экрана, мечтая о чашке крепкого кофе и о парочке многоэтажных бутербродов. Кофе на борту был, и электрический чайник имелся, но я боялся упустить черного, отвлекшись на гастрономические изыски. Однако через полчаса голод меня доконал.

Выбравшись из кресла, я бросился к компактной бортовой кухне. Включил чайник в розетку, проверив наличие воды в нем, и извлек из портативного холодильника готовый сэндвич бог знает какой давности. Вцепившись в сэндвич зубами, вернулся к экрану и чуть не подавился: у причала одиннадцатого дома раскачивался с честью выдержавший долгую гонку «Вихрь»!

Проглотив откушенный кусок, я прыгнул за штурвал и направил «Икар» к противоположному берегу. Припарковавшись за несколько домов от «Вихря», я ступил на твердую почву, отправив остатки сэндвича рыбам. Быстрым шагом устремился к одиннадцатому дому, позабыв напрочь о включенном электрическом чайнике. Я слегка волновался. Предстояло столкнуться с неизвестным типом, который был уверен, что сумел оторваться от меня, и чувствовал себя ныне в безопасности. На что он пойдет, когда поймет, что глубоко ошибся?

Я медленно прошел мимо «Вихря», внимательно рассматривая его. Без сомнения, это была посудина черного! Значит, он вернулся в свое логово. По всей видимости, черный человек и дантист Епифанова Щекловицкий – одно лицо… Что ж, нам есть о чем поговорить!

Я поднялся на две ступеньки крыльца и открыл парадную дверь. Пружина на ней стояла на удивление тугая, так что пришлось приложить солидное усилие, которое вызвало испарину по всему телу. Солнце‑то шпарило немилосердно!

Ступил в темную прохладу подъезда и сразу уперся в турникет. Из крохотной будочки, ярко освещенной, высунулась добродушная физиономия старика. Морщинистый лик украшали густая седая борода и старомодные очки, перевязанные проволокой.

– Вы, собственно, к кому? – поинтересовался консьерж.

Из его апартаментов доносился звук телевизора, настроенного на какой‑то дневной сериал. Судя по доносившимся до меня именам, «мыло» родилось в Бразилии, которая импортировала на российский рынок, помимо раскрученных марок кофе, однотипную телевизионную продукцию.

– В тридцать шестую квартиру, – заявил я.

– – Это к кому, интересно? – хитро прищурился старикашка, явно меня проверяя.

– К Виталию Щекловицкому. Я друг его. Мы договорились о встрече.

– Подождите… – попросил старик, скрываясь в будочке.

Он потянулся к красному пластмассовому аппарату, созданному в последние годы правления императора Алексея Николаевича.

– Сейчас позвоню и уточню все. Правил а такие… – бормотал старик, поднимая трубку.

Демонстративно вытащил из кармана пиджака бумажник (старческая рука с телефонной трубкой замерла), раскрыл его (консьерж судорожно сглотнул, и трубка медленно поползла вниз), вытянул рублевую купюру и положил ее на стойку будочки (трубка обессилено упала на рычаги). Старик быстро накрыл купюру ладонью.

– Понимаю: другу сюрприз хотите сделать? Отчего же нет, пожалуйста! Звонить не буду. Зачем шутку портить? Что я, сам молодой не был? – словно оправдываясь перед собой, забормотал консьерж, скрываясь в глубине конторки.

Я уточнил, на каком этаже находится необходимая мне квартира, и, миновав турникет, направился к лестнице. Подъезд просто светился чистотой и ухоженностью! Впору было устелить ступеньки ковровой дорожкой и развесить на перилах лестницы горшки с цветами.

Дантист Виталий Щекловицкий обитал на четвертом этаже за массивной железной дверью, обитой вагонкой и покрытой лаком. Я остановился перед дверью, потянулся к кнопке звонка, но отдернул руку. Чего я добьюсь, позвонив? В лучшем случае мне никто не откроет, взглянув в глазок. В худшем – черный попытается напасть: как известно, лучшее средство защиты – нападение. Пятьдесят процентов успеха гарантированы тому, кто первым обрушивается на противника.

Я сунул руку в карман пиджака и извлек набор отмычек. (Когда‑то конфисковал у одного опытного вора, затем у него же прослушал курс лекций по взлому разного типа замков.) Склонился к замку, пытаясь определить, какая отмычка нужна, и обнаружил, что дверь не заперта! Облизнув пересохшие от волнения губы, спрятал «инструмент» и вытащил из кобуры револьвер. Осторожно скользнул внутрь, уходя из полосы света, в которой я был превосходной мишенью: стреляй – не хочу! Прикрыв дверь, осмотрелся.

Я был в темном коридоре, в котором из мебели имелась лишь пустая вешалка. (Учитывая летний сезон – ничего удивительного…) Темные стены, невзрачные обои… В дневном свете, сочившемся из комнаты, даже виднелся рисунок: двуглавый орел нависал над краем скалы. Многократно повторенная птица раздражала глаз, хотя исполнена была мастерски.

Я вслушался в тишину и уловил тихий шорох шагов. Эх, жаль, что не уточнил у консьержа количество комнат… Стараясь двигаться бесшумно, приблизился к первой полураспахнутой двери.

Комната… Судя по ковру на полу, мягким диванам, журнальным столикам, плазменной панели в длину стены, – гостиная… Я переступил порог и увидел три двери, уводившие куда‑то дальше.

Вновь прислушался и направился к той двери, откуда шел звук. Она была не заперта. Входя, задел ее плечом, и она жутко заскрипела. Шорох шагов и шум переставляемых предметов сразу прекратились.

Все! Обнаружен! Дальше скрываться не имело смысла…

Я ринулся вперед и очутился в просторном помещении, которое, очевидно, служило Щекловицкому столовой. Широкий стол с задвинутыми шестью стульями. В центре возвышалась ваза с цветами – настолько старыми, что успели загнить на корню… Обогнув стол, устремился к другой двери, которая скрывала за собой следующий элемент лабиринта. Распахнул ее ногой… Тут же прогремел выстрел.

Пуля пробила древесину, пересекла комнату и разнесла вазу.

Я и не подумал остановиться. Новый выстрел также ушел в молоко.

Я очутился в огромной спальне. Большую ее часть занимала гигантская кровать, застеленная кружевным постельным бельем, разрисованным розами. Зеркальный потолок отражал обстановку, отчего складывалось ощущение нереальности окружающего. Бельевой шкаф был выполнен в виде фигуры медведя. На изящной прикроватной тумбочке стояла большая лампа – этакий ангелочек с факелом, прикрытым колпаком.

На краю кровати сидел мой незнакомец. Лицо скрывала маска – морда дикой обезьяны с оскаленными гигантскими клыками. Такие продаются в каждом втором супермаркете в преддверии массовых праздников – хеллоуина (в последнее время стал необыкновенно популярен в России), Нового года и ежегодных петропольских карнавалов. Судя по разбросанному по полу белью, маску он искал в спешке, услышав мои перемещения по квартире.

Человек‑обезьяна держал в руке пистолет, нацеленный на входную дверь. Он оказался в ловушке, поскольку из спальни не было путей к отступлению. Уйти он мог только через мой труп, превращаться в‑который я никак не собирался.

С выстрелом я его опередил. Целил обезьяноликому в тело, но он уклонился, и пуля разнесла прикроватного ангелочка. Осколки лампы – то ли из обожженной глины, то ли из гипса, то ли из фарфора – посыпались на черного. Человек‑обезьяна пригнулся, напуганный грохотом, и я, понимая, что другого шанса не будет, метнулся к нему. Он все‑таки успел выстрелить. Пуля обожгла мою правую ногу. Я оступился и полетел на пол, кувыркнувшись через голову.

Черный перекатился через кровать, уходя от моих рук, и бросился к двери. Скрипя зубами от досады, я открыл огонь из револьвера, стремясь ранить противника, но он слишком быстро передвигался. Пули вжикали мимо, словно он был заговоренным! Через секунду черный скрылся за дверью, в которой последняя пуля пробила большую дыру. Я покрыл его матом в полный голос.

Вот это лопухнулся! Теперь ищи козла по всему Петрополису!..

Быстро перезарядил револьвер, использовав съемный барабан. Напрягшись, ухватился за кровать и встал. Посмотрел вниз. Брючина на правой ноге намокла от крови. Сдернул с кровати одеяло на пол, добыл простыню, отодрал от нее длинную и широкую полосу, скрутил жгутом и обвязал рану. Нога онемела, но я заставил себя идти.

Хлопнула входная дверь – черный ушел… Я бросился к окну, попытался открыть, но рама была запечатана. Тогда схватил стул и изо всех сил саданул по стеклу. Осколки полетели вниз. Я высунулся наружу и уставился на причал. «Вихрь» пока качался на месте.

Черный объявился спустя несколько минут. Он выскользнул из парадной и бросился к катеру. Я вскинул руку с револьвером, тщательно прицелился и нажал на курок. Видно, бог меткости в тот день отвернулся от меня: пули шили воду, бились о борт «Вихря», но не задевали обезьяноликого. Кстати, маску он уже сбросил. Вероятно, в парадной. Консьерж мог видеть его лицо…

Последняя пуля все же клюнула черного в районе лопатки. Он оступился, упал, но тут же вскочил и продолжил бег. Я сплюнул от злости в окно и еле сдержался, чтобы не запустить вслед ему пустым револьвером.

Все‑таки ушел, гад…

Как обидно‑то, а!

ГЛАВА 35

Дуэль по сценарию Дикого Запада, которую я затеял с черным человеком, вероятно, всколыхнула весь квартал. Стоило ожидать массовой истерии и обвальных звонков в полицейские участки!

Я отпрянул от окна, увидев, что мой силуэт привлекает внимание не только чаек и голубей, но и окрестных стариков, которые, как известно всем сыщикам, являются самыми лучшими и надежными свидетелями, поскольку всегда все видят и знают.

Пока не наехала полиция и юркие инспектора не закидали меня бессмысленными вопросами, я решил исследовать логово Виталия Щекловицкого. Но сперва стоило поставить в известность консьержа о поспешном отбытии жильца из дома и вызвать с вахты сотрудников правоохранительных органов. Безусловно, это уже сделано, но из толпы выделяться не след. Помимо всего прочего, меня интересовала маска обезьяны, брошенная черным при поспешном отступлении.

Прихрамывая, я вышел из квартиры, поставил между дверями стул, чтобы не захлопнулись, и стал медленно спускаться по ступенькам. Маска валялась на лестничном пролете между третьим и вторым этажом. Подняв ее, внимательно осмотрел морду обезьяны снаружи и внутри. Не обнаружив ничего достойного внимания, бросил обратно – нехорошо расхищать вещественные доказательства! А то потом не поверят, что я не видел лица черного…

Имело смысл позвонить Григорию Леснику и сообщить ему о сложившемся положении. Он наверняка может сделать так, чтобы лишних вопросов к частному детективу Дагу Туровскому не появилось. Согласится ли Лесник помочь – вот в чем вопрос!.. Впрочем, я знал, чем заинтересовать инспектора. У меня было что ему предложить в обмен.

И тут я наткнулся на старика консьержа. Он висел на окошечке будки. Пуля разнесла ему голову. Труп… Черный, уходя, зачистил концы, не оставив свидетеля, который мог бы его опознать. Но зачем? Если черный был Виталием Щекловицким, то никакого смысла в его действиях я не видел.

Поплелся назад в квартиру. Достав сотовый, набрал телефон Лесника и рассказал ему, в какую историю умудрился вляпаться. Пришлось прибегнуть к уговорам. Пообещал, что инспектор первым из всех узнает фамилию убийцы Городишек и Троя. Предложение Лесника устроило. Он посоветовал мне не дергаться и ждать приезда криминальной полиции, а сам занялся улаживанием моей проблемы с нужными людьми.

Я вошел в квартиру Щекловицкого и, пользуясь случаем, приступил к методичным поискам. Сложность заключалась в том, что я не знал, что ищу.

Обследовал гостиную и столовую – только посуда и мебель… В спальне царил хаос, в котором тоже не обнаружилось ничего занимательного. Остались еще две комнаты, куда я пока не заглядывал. Направился к двери одной из них, но вдруг заметил на стене фотографию в массивной металлической рамке. На ней смеющийся Трой Епифанов стоял в обнимку с незнакомым мне мужчиной. По всей видимости, это и есть Виталий Щекловицкий.

Я снял снимок со стены и вгляделся в лицо дантиста. Ничем не примечательный облик: хрупкий мужчина с черной окладистой бородой, глаза – острые, нос – чуть кривой: то ли травму в детстве получил, лазая по деревьям, то ли боксом увлекался в подростковом возрасте…

Оставив фотографию на столе, отправился продолжать обыск. Судя по всему, я оказался в библиотеке Щеютовицкого. Внимание сразу привлекло большое светлое пятно, выделявшееся в царившем полумраке на фоне массивного письменного стола из мореного дуба. Стол был явно антикварным – впрочем, как и все, что находилось в этой комнате.

Я щелкнул выключателем. На свет божий явились книжные стеллажи, уставленные трудами по медицине, стоматологии и пластической хирургии. А светлым пятном оказалась простыня, накинутая на вытянутый вверх предмет. То есть, конечно же, не совсем предмет. Я приблизился и сдернул простыню. Она скрывала тело мужчины в строгом костюме, с остекленевшими глазами и с дыркой во лбу. Он был мне знаком. Только что я рассматривал его на фотографии. Да, предо мной сидел собственной мертвой персоной Виталий Щекловицкий – дантист покойного Троя Епифанова.

От неожиданности я присел на краешек стула, в котором совсем недавно мог сидеть убийца.

Итак, Щекловицкий мертв. Кто же тогда мой черный человек?.. Понятно теперь, почему он убил консьержа: полиция разложила бы перед стариком веер фотографий, и тот ткнул бы пальцем в нужную.

Второе, это кто‑то из своих. Раз черный скрывал лицо и от меня, значит, оно мне знакомо.

Стараясь не касаться тела, осмотрел кабинет. Ничего. Разбросанные по столу бумаги, раскрытые книги… Дантист был чем‑то занят, когда пришел роковой посетитель…

На полу под столом стояла початая бутылка виски. Виталий, видать, любил наподдать за работой…

Среди бумаг я нашел страничку, на которой витиеватыми буквами было выведено:

«ВС»

«Что скрывают эти буквы?» – задумался я, чувствуя, что ответ очень важен. Возможно, кое‑что прояснится из последних трагических событий…

Это писал Щекловицкий, видно, крепко о чем‑то задумавшись. Писал бессознательно, обдумывая какую‑то мысль, которая не давала ему покоя. В самом низу странички карандашом были написаны какие‑то цифры. Восьмизначный номер… Понимая, что совершаю преступление, я свернул страницу и спрятал ее в карман, предполагая на досуге поломать над ней голову.

Я вышел из кабинета и был тут же сбит с ног. Упав на пол, попытался увернуться, но в мою голову уперлось дуло автомата.

– Вы имеете право не отвечать на вопросы… – забухтел над ухом чей‑то голос.

Из положения лежа я мог сколько угодно рассматривать тяжелые спецботинки. Боковым зрением видел также несколько фигур в голубых полицейских костюмах, замерших в дверном проеме. Похоже, попал под группу захвата!

– Я – частный детектив! – Моя попытка воззвать к разуму навалившегося сверху оперативника, который, тяжело дыша, словно кобель на случке, старался одеть мои руки за спиной в браслеты, успеха не имела.

– Все вы так говорите! – отмахнулся его коллега, закончив читать шаблонную речь о моих правах.

– Я – Даг Туровский. Это я позвонил в полицию!

Оперативник наконец застегнул браслеты. Меня подняли на ноги и усадили на стул. Больше ничего сделать никто не успел: в квартиру Щекловицкого вошли трое мужчин в штатском, козырнули красными книжицами в лицо командиру группы захвата и осведомились у моего пленителя:

– Кто это?

– Говорит, что детектив, – испуганно ответил оперативник.

– Вы – Даг Туровский? – обратился ко мне человек в штатском.

– Именно так.

– Нас предупредили о вас… Освободите его! – распорядился он. – Меня зовут Игнат Кариевский. Я инспектор криминальной полиции Центрального района.

Он протянул мне руку. Освобожденный из железных объятий, я ответил на его рукопожатие.

– Григорий Лесник рассказал мне о вашем следствии. А также о рекомендации… – Глаза Кариевского демонстративно закатились вверх, указывая на высокое положение неназываемой персоны. – … во всем вам помогать. Могу вас заверить, что мне такой расклад не нравится. Максимум, что я могу для вас сделать, это не мурыжить до вечера в участке. Но на ряд вопросов вам придется ответить.

Вот так всегда! Хочет человек сделать доброе дело, а получается наоборот! (Имею в виду государя императора Петра IV, которому я умудрился спасти жизнь.)

– Разрешите позвонить компаньону, чтобы не волновался, – испросил я.

– Конечно. И учтите: мы вас не задерживаем, – ухмыльнулся Кариевский.

– В кабинете тело, – предупредил я, доставая из пиджака трубку. Набрал номер Гонзы Кубинца.

– Давно тебя не слышал! – раздался голос изрядно захмелевшего напарника.

– Я тебя тоже. Как проходят поминки?

– Все уже напились. Всем уже хорошо… Собирался я отчалить, да вспомнил, что ты забрал «Икар». Придется такси вызывать. Ты, кстати, скоро освободишься? Поймал своего драпуна?

– Он ушел, – сообщил я. – Освобожусь, как только полиция отпустит. Я на квартире у дантиста Троя. Тут два жмурика.

– Женьке Постегайло позвонить? – поинтересовался Кубинец.

– Думаю, что не стоит. Адвокат мне, наверное, не понадобится. Справлюсь сам… Все, конец связи. Встретимся дома…

Однако прибывшие спецы по криминалу не горели желанием быстро со мной разобраться и отпустить домой. Я снова оседлал свой стул и стал ждать, когда дойдет черед и до меня.

В комнате появился один из оперативников, выглядевший ужасно довольным: словно с первого захода раскрыл преступление, свершенное в этих стенах!

– Вызывайте пожарных. Там катерок горит! – доложил он.

Инспектор Кариевский поднял трубку городского телефона.

А меня прошиб озноб. Это ведь мой катер горит! Мой «Икар»! Потому что хозяин‑разгильдяй, увлеченный погоней, забыл выключить электрический чайник! По инструкции, последний должен был отрубиться через какое‑то время сам. Видать, мой агрегат оказался особенным: горел до последнего!

Я, должно, побледнел, потому что ближайший полицейский предложил мне воды.

– Сильно горит? – спросил я дрожащим голосом.

– Да не. Если б найти хозяина, своими силами потушили бы! – отозвался оперативник.

– Я хозяин! Повисла тишина.

ГЛАВА 36

Пожар мы потушили. Благо на катере для таких случаев имелись огнетушитель и два ведра с длинными веревками. Ребята из полицейского управления помогли. Они зачерпывали из канала воду и заливали огонь, пока я пеной огнетушителя нейтрализовал особо мощные очаги. Урон был причинен изрядный, хотя все, конечно, могло оказаться куда хуже, если бы ребята из криминальной полиции не заметили в окошке катера языки пламени.

После тушения пожара инспектор Кариевский заявил:

– Ладно, езжайте домой. Адрес ваш нам известен. Разберитесь со своим катером, а завтра с утра жду у себя для дачи показаний…

Добрый дядя… Когда я увидел, во что превратились внутренности «Икара», мой мозг отказался заниматься любыми делами и лишь тупо возводил проклятия на голову идиота, забывшего отключить электрочайник.

Пожар, по счастью, никак не отразился на ходовых возможностях катера. Но находиться в капитанской рубке было невыносимо: духманчик стоял, хоть мертвых выноси! Одно слово – гарь…

Я завел катер, распахнул все имевшиеся в наличии окна и двери и взял курс на канал Беринга.

Получасовое плавание напоминало адскую пытку. Я задыхался. Мало мне пожара, так еще и солнце распалилось не на шутку, нагнав температуру в Санкт‑Петрополисе до сорокаградусной отметки! Изредка я запускал автопилот и выскакивал на верхнюю палубу насладиться речной прохладой, но под палящим солнцем больше пяти минут не выдерживал и возвращался в дикую вонь капитанской рубки. Я физически ощущал, как пропитываюсь гарью.

Наконец впереди показался родной причал, и я издал радостный вопль команча, в период брачных игр сумевшего очаровать прекрасноликую скво. Осторожно припарковав «Икар», я включил сигнализацию, хотя кому теперь нужно мое пепелище?.. Счастье еще, что электрическая сеть мотора, компьютера и системы управления никак не зависела от электропитания каюты и рубки капитана. А то пришлось бы прыгать в воду и толкать катер до самого дома вручную!..

Выбравшись на гранит набережной, я решительно направился к крыльцу, пребывая в тягостном расположении духа. Я представлял себе счет за ремонт интерьеров «Икара» и прокладку новой электропроводки!

Гонза встретил меня на пороге. И закашлял, зажав нос рукой.

– Ты чем занимался? – прогундосил он. – С какого пожара прибыл?

– Вагоны грузил, – буркнул я, направляясь прямой дорогой в ванную комнату, чтобы избавиться от мерзкого запаха.

– Какие вагоны? – не просек тему Кубинец.

– Такие вот. Горелые, блин, вагоны, – добавил я новый мазок.

Скинув с себя всю одежду и запихав ее в мусорное ведро (запах не возьмет ни один самый разрекламированный порошок, такой духман неизлечим!), я забрался в ванну, настроил воду и стал наблюдать, как она истекает из крана, медленно заключая в объятия мое тело.

– Ты что, изверг, с нашим «Икаром» сотворил?! – возопил Гонза, врываясь ко мне.

Зря я, конечно, дверку не запер, но все‑таки нельзя быть настолько бестактным!

– Ничего не делал. Погорел малость, – пробурчал я, закатывая в изнеможении глаза.

– Ни хрена себе «малость»! Такое ощущение, что ты на «Икаре» в локальной войне поучаствовал! Позволь узнать, хоть за правое дело сражался?! – бушевал Кубинец.

Если признаться, что горел по причине собственной забывчивости, то навеки обреку себя на муку ворчливого осуждения Кубинца. Он никогда не оставит меня в покое. До конца жизни моей будет меня клевать, пока не заклюет!

Я молчал, как глухонемой, к тому же страдающий прогрессирующей слепотой.

Чувствуя, что ответной реакции не добиться, Кубинец отступил и, понося меня на чем свет стоит, покинул ванную.

Из воды я выбрался спустя сорок минут, восемь раз натеревшись мочалкой и впитав в себя запах кедрового мыла. Одевшись во все чистое, нацепил на голову шляпу и спустился на первый этаж. В гостевом кабинете застал Гонзу Кубинца, который не преминул поинтересоваться:

– Ты знаешь, во сколько нам обойдется ремонт «Икара»?

– Догадываюсь, что в кругленькую сумму, – устало произнес я.

– Не то слово! – выдохнул Кубинец, показывая мне лист бумаги, на котором значилась итоговая сумма проплат за ремонт. Цифра действительно внушала уважение.

– Это только предварительная оценка!

– Дешевле новый катер купить, – внес я свою лепту в обсуждение проблемы.

– Может, и дешевле, но такую машину, как «Икар», нам не потянуть. Все‑таки эксклюзив!

– Будем ремонтировать. Чай не разоримся, – согласился я.

– Вот и накрылась твоя яхта, – резюмировал Кубинец.

Я покорно умостился в кресле и включил компьютер. Душа требовала положительных эмоций. Я подумывал о том, чтобы сразиться в какую‑нибудь зверски перестрельную игру, которая высосет из меня всю злость. И тут во входную дверь позвонили.

Кубинец состроил рожу Франкенштейна, что означало: ни за какие коврижки он не пойдет открывать, поскольку пребывает в самом злобном расположении духа. Пришлось мне оторвать свой зад от кресла.

На нашем крыльце прогуливался Григорий Лесник в штатском. Это обстоятельство, видимо, подчеркивало, что его визит носит частный характер. Как не впустить рядового обывателя?

– Какими судьбами? – растроганно открыл я объятия.

Однако мой жест был воспринят как издевательство. Лесник строго посоветовал:

– Кончай шутовством заниматься!

– Какое шутовство? Я на полном серьезе. Если бы не вы, то мой катер отправился бы сегодня в кузню Вулкана на Переплавку!

– Не понял? – Лесник потряс головой, недоумевая.

Мы вошли в гостевой кабинет. Я предложил ему кресло, а сам устроился за своим столом. Шаг за шагом поведал обо всех событиях, произошедших со мной сегодня. Лесник слушал внимательно, храня гордое выражение лица. Ни тени улыбки не отразила его хмурая физиономия. Закончив рассказ, я умолк, а Григорий Лесник заявил:

– Ну, Даг, рассказывай, что обещал. Я хочу понять все. Каким образом Соломах связан с этой историей? Кто такой твой черный человек?

Сказано было сильно, только вот с ответами на вопросы пока не получалось.

– Завтра с утра встречусь с Соломахом, после того как совершу набег на участок криминальной полиции Центрального района, тогда и смогу дать исчерпывающую информацию, – пообещал я.

– Тебе помог мой звонок?

– Инспектор Кариевский был сама душка.

– Вот и ладненько. Значит, результатов у тебя еще нет?

– Признаться честно, не имею даже полной картины. Только разрозненные фрагменты, которые никак не состыковываются. Возможно, завтрашний разговор с Соломахом…

Договорить я не успел. Раздался звонок во входную дверь. Кубинец демонстративно уткнулся в телефонный справочник, показывая, что и на этот раз я не могу на него рассчитывать. Пришлось извиниться перед Лесником, подняться и идти самому. У Яна Табачника, как назло, был выходной, поэтому никто не спешил мне на помощь.

Открывать сразу я не стал – конфуза мне только не хватало! Взглянув в глазок, обнаружил на крыльце четверых посетителей. Троих быстро идентифицировал: Ваня Дубай в компании Скалы и Эскимоса, которые проверили наш особняк на прочность и обломали зубы. Четвертый мне был незнаком.

Я поспешно вернулся в гостевой кабинет и с порога потребовал:

– Гонза, отведи инспектора на экскурсию в Хмельной подвал!

Кубинец думал было возмутиться, но мое зверское выражение лица убедило его, что делать этого не стоит.

Дождавшись, пока Гонза уведет Лесника, я бросился к входной двери: звонок истошно верещал, свидетельствуя о настырности посетителей.

Дубай встретил меня вопросом:

– Ты что, подрабатываешь теперь в пожарном депо? Я пропустил его иронию мимо ушей. Мы прошли в гостевой кабинет. Я занял свое кресло, а ребята расселись кто где.

– В общем, Туровский, я обещал тебе, что все выясню – вот и выяснил. Дело оказалось даже проще, чем я предполагал. Получи человека, который непосредственно общался с заказчиком ночного визита к тебе… – Дубай указал на незнакомца. – Прошу убить и разжаловать: Кися по кличке Нос.

Кися Нос смутился. Ему явно не понравились предложения Дубай.

– Рассказывай, Кися, не смущайся, – подбодрил его Дубай.

Нос запинаясь и коверкая слова, приступил к рассказу.

– Я, это самое, сидел, короче, в баре одном. Называется, типа, странно, бар тот: то ли «Самурайская вишня», то ли «Сакура и дуб» – хрен их, япошек, разберет!

– «Вишневый самурай» – подсказал я.

– О! – обрадовался Кися. – Точняк. «Вишневый самурай» – так кабак и назывался… Сидел, короче, водяру глушил. Тут друган мой подваливает. И предлагает, типа, это самое: работенка – не пыль, можно хорошо управиться. Ну, я смекнул, что не грех кусок схавнуть. Было бы желание… Спрашиваю, чего, типа, требуется. А он мне и заявляет, что к козлу одному забраться и мордяшник ему начистить. Я мозгой прикинул, что такое дело можно пацанам сбросить, а самому процентик куснуть. Все узнал и нашим пен‑силам скинул. Скала с Эскимосом козлом и занялись. Еще раз Кися Нос скажет слово «козел», и я его аккуратненький носик поправлю под Пиноккио.

– Как дружка твоего зовут? – поинтересовался Дубай.

– А?.. Так это, Стае Прощелыгин. Корефан мой старый.

– Тебе он знаком? – спросил Дубай.

– Будто тебе не знаком! – язвительно отрезал я.

Дубай промолчал.

Значит, меня заказал агент Иоланды Городишек… Зачем? Охотится за списком, который я добыл у Волокитина?.. Интересная получается комбинация. Над ней стоило поразмыслить, и не только поразмыслить, но и с Прощелыгиным встретиться. Вызвать к себе, пока не подозревает подвоха, и серией вопросов повергнуть в нокаут.

– Слушай, если хочешь, могу помочь тебе с ремонтом «Икара», – внезапно предложил Ваня Дубай. – Специалисты классные, мне несколько обязаны. Так что выйдет бесплатно.

– Идет! – ухватился я за последнее слово. И тут во входную дверь позвонили вновь.