Текст книги "Вишневый самурай"

ГЛАВА 43

Ночь наполнена чудесами… Город затихает… Лишь изредка проносятся одинокие катера, вспугивая уснувших чаек и разгулявшихся по набережным прохожих. Больше ничто не нарушает величественный сон царственных зданий. Спят мосты и скверы, бронзовые памятники и тенистые аллеи парков. Спят тихие воды, утомленные сутолокой и суетой дня, измученные пробками и людским гомоном.

Чутко дремлет царственный Васильевский остров, бывшая резиденция светлейшего князя Меншикова – вороватого интригана, первейшего царского фаворита.

Чуть поодаль, ощетинившись в молочный крем ночи бастионами и равелинами Петропавловской крепости, замер Заячий остров. Во сне он вспоминает свое детство, когда нога человека не тревожила его девственный травяной покров, ныне уничтоженный брусчаткой, казематами и мощными стенами. Когда‑то здесь резвились дикие звери, которых вытеснили политзаключенные, а березняк шумел листвой, давая приют птицам… Все это ушло безвозвратно. Остров доживает свой век, все больше из живого существа превращаясь в символ города, выстроенного на костях и крови народной.

За Заячьим островом шумит Петроградская сторона, наполняя белую ночь музыкой, струящейся из ночных клубов. Прикорнувший Петровский стадион в своих снах видит сражения между футбольными клубами, фестивали и концерты рок‑звезд, счастливый люд, пьющий пиво и сопереживающий кумирам… Когда‑то здесь, на Петроградской стороне, цвели пышные сады, а знать купалась в бассейнах загородных вилл и разъезжала в экипажах. Но холодные невские воды добрались и до этой части Петрополиса. Первыми пропали экипажи, затем ушли в небытие сады, частично слившиеся с парками – Удельным, Сосновкой, Пискаревским, исчезли и дачи, уступив место уютным высоким домам в готическом стиле…

Слаще всех спится Адмиралтейской стороне. Величествен сон ее дворцов, познавших взлеты и падения империи на собственной каменной шкуре. Чего только не видели эти здания: дворцовые перевороты и революции, заговоры и интриги, великие открытия и великие авантюры… А сколько могучих умов вскормили они, вращая колесо прогресса, возжигая и храня Прометеево пламя знаний… В этих стенах скрыто немало драгоценных тайн мира и человеческих судеб…

Петропольские ночи словно созданы для влюбленных. Я предложил Софии Ом прогуляться по набережным каналов, отдохнуть в садах, которые открыты для посещения в это время года, посидеть в каком‑нибудь круглосуточном пабе, число посетителей которого в белые ночи многократно увеличивается, вернуться под утро счастливыми и усталыми и погрузиться в блаженный сон.

Идея Софии понравилась. Она упорхнула собираться, а я, заглянув в гостевой кабинет, нацепил на всякий случай (береженого и Бог сторожит!) плечевую кобуру и проверил патроны в барабанах: кто знает, кого мы встретим на ночных улицах?..

Гонзе Кубинцу ничего говорить не стал. Он уже отправился спать, и тревожить его сон я не осмелился.

Через полчаса спустилась София Ом. На ней были джинсы, джинсовая куртка, легкая белая рубашка и кроссовки – идеальная одежда для летней прогулки. Я прихватил бумажник, нахлобучил на голову шляпу и распахнул перед Химерой дверь.

На произведенный нами шум выглянул Ян Табачник. Я приложил палец к губам, требуя от него сохранения тайны и абсолютного молчания. Он солидарно кивнул. София скользнула на улицу, и я последовал за ней.

У нас не было никакого плана. София шла туда, куда вел ее я, в свою очередь полностью доверившийся собственным ногам. Вдоль канала Беринга мы отправились к стрелке Васильевского острова, откуда я подумывал взять курс на Заячий остров.

– Какая изумительная ночь! – с удовольствием вдыхая полной грудью прохладный петропольский воздух, заметила София.

– Поразительная! – согласился я. – Больше всего она прекрасна тем, что ты рядом со мной.

София промолчала.

– Как тебя угораздило заняться такой неженской профессией? – чтобы хоть как‑то начать беседу, спросил я.

– Пошла по стопам брата, – спокойно ответила София.

– У тебя есть брат? – Я удивленно вскинул левую бровь.

– Был.

Я воздержался от дальнейших вопросов, не желая разбередить случайно рану, если таковая была. Но София продолжила:

– Он был старше меня на десять лет. Поступил в Академию федеральной службы, где его отобрали в специальный отряд по борьбе с терроризмом. Он очень радовался этому и весьма гордился собой. Отучился, получил лычки. Тут как раз начались волнения на. Северном Кавказе, и его в составе бойцов отряда «Вымпел‑2» отправили туда. Он очень много писал, рассказывал о службе…

По Малому проспекту мы медленно выбрались на набережную Макарова. Перед нами катила волны красавица Нева.

– … Особо запомнилось ему первое задание. Их послали освобождать заложников. Какой‑то полевой генерал въехал в маленький городок, где все население состояло в основном из русских, окружил больницу, и вооруженные до зубов отморозки ворвались внутрь. Резни не устроили, хотя многих мужиков порешили. Кому‑то даже обрезание сделали – насильно в мусульманскую веру обратить пытались… Наши политиканы съехались, переговоры вели, но ничего путного сотворить не сумели. Бандиты требовали невозможного, в частности освобождения Чечни и дарования ей независимости с дальнейшим переходом под управление правительства Ичкерии в изгнании… Император, говорят, услышав это, пообещал с наших генералов портки спустить и розгами выпороть, как малолеток, на Дворцовой площади!.. Вот в эту точку второй «Вымпел» и бросили. Задача – освободить больницу. Полчаса шел бой. Ребята зачистили всю больницу, все корпуса и этажи, обезвредили несколько мощных мин… За ту операцию брату дали какую‑то медаль. А через несколько дней, когда он приехал домой, возле подъезда его убил какой‑то наркоман. Шмальнул из пистолета, когда увидел, сколько он заплатил за такси и сколько у него осталось бабок в бумажнике… После похорон я заявила матери, что буду поступать в Академию федеральной службы. Началась истерика. Мама была в шоке. Но я все равно оказалась там, куда мечтала попасть. А что маме оставалось делать? Запереть меня она не могла. Вот и отпустила.

София умолкла.

Я молчал, не зная, что сказать ей в ответ.

С Биржевого моста мы выбрались на Мытнинскую набережную и направились в сторону Заячьего острова, возвышавшегося неподалеку. Уютное место! Самое теплое и родное в Санкт‑Петрополисе. Давший начало городу остров, словно мать, готов был приютить на своей груди каждого блудного сына‑горожанина или дочь.

– Твоя работа в спецслужбе – своеобразная месть за брата? – нарушил я молчание, когда мы прошли мимо причалов Заячьего острова. Там стояли несколько катеров для полуночников. В основном же гуляющих привозили таксисты или они приходили на своих двоих.

Мы попали на остров по каменному мосту, тихо миновав сторожевую будочку. Я уверенно направился к ресторану «Крепость», что расположился в бывшем каземате. Название последнего моя память не сохранила.

Путь нам преградил швейцар. Пришлось фыркнуть на него из‑под полей шляпы. Он узнал меня и где‑то потерялся.

Ресторан «Крепость» был полон наполовину. Нас встретил официант, проводил к свободному столику и тут же принял заказ, после чего благополучно растворился в сумраке помещения.

Несколько часов – под красное сухое вино и замечательную крольчатину с приправами – пролетели незаметно. Мы оживленно болтали на разные темы, начиная с политики (ну почему, когда мужчина оказывается в компании красивой женщины, которая нравится ему, он обязательно лезет в политические дебри или раскачивает маятник истории?) и заканчивая литературой, в которой я был абсолютным профаном, а София показала себя знатоком. За одну ночь мы узнали друг друга куда лучше, чем за те несколько лет, что были знакомы и имели общие дела.

Распрощавшись с рестораном, продолжили прогулку, выбрав маршрут, который должен был закончиться возле нашего дома. Конфуз приключился практически на финише.

Мы шли по набережной реки Смоленки. Сумрак сгустился, стал вязким и непрозрачным. Все вокруг выглядело нечетким, точно в растушеванной кисточкой акварели. Из окружавшей нас сметаны внезапно выступили три силуэта:

– Гражданин хороший, закурить не найдется? – раздался хрипатый голос.

– А девочку твою пощупать можно? – поинтересовался второй.

Судя по поведению, мальчики были молоды – иначе не избрали бы в качестве жертвы грабежа такое даже с виду опасное существо, как я. За последние десять лет меня ни разу на улице не пытались ограбить! Более того, случалось, я невольно попадал на такого рода разборки с менее грозными согражданами, и при моем появлении разбойнички немедленно ретировались.

– А не пошли бы вы, ребятки, подобру‑поздорову, пока здоровье вам позволяет? – добродушно предложил я.

– Дядя‑то, похоже, инвалид умственного труда! – сказал с издевкой хрипатый – и тут же отправился в свободный полет к ночной Неве: я не стал тратить времени на уговоры, схватил его за одежу и выкинул в реку.

Повернувшись к остолбеневшим компаньонам летуна, вежливо осведомился:

– Составите компанию своему товарищу? Или желаете скоротать ночь в тепле и сухости?

Они купаться не пожелали, хотя вода, наверное, теплая. Июль все‑таки царит в императорском Петрополисе…

Остаток пути мы проделали без эксцессов. Малая вероятность нападения существовала, но не реализовалась.

Романтическая ночь… Невероятно чудная ночь… Она осталась в нашей памяти сладостным июльским сном.

ГЛАВА 44

Просыпаться поутру тягостно, в особенности если целую ночь гулял, исполненный романтических ожиданий, по набережным и улицам родного города. Но приходится продирать глаза, тем более когда на этом настаивает твой напарник, который ни сном ни духом о твоих романтических наклонностях не ведает, зато срочно желает услышать от тебя связную речь. Как я ни пытался, выразить мысли связно не получилось, но глаза все‑таки приоткрылись.

– В чем проблемы? – хмуро осведомился я, приподнимаясь на локтях.

– Тебя требует Григорий Лесник, – сообщил Кубинец, ехидно ухмыляясь. – Чем ты занимался всю ночь? Такое впечатление, что катера разгружал.

– Пошли Лесника в прекрасное далёко, – предложил я. – А на последний твой вопрос отвечу так: не твое дело… Дай поспать, садюга!

На мой пламенный призыв Кубинец отреагировал новой ухмылкой и не отцепился:

– Понимаешь, он очень настаивает. Прямо рвет и мечет! Думаю, тебе все же стоит его выслушать.

С кряхтением и проклятиями я поднялся с кровати, неспешно облачился в свежую рубашку и костюм и отправился за Гонзой, который все это время стоял подле меня, точно надсмотрщик.

Спустившись в гостевой кабинет, я поднял со стола дожидавшуюся меня трубку и проорал:

– Какого лешего будить трудового человека в несусветную рань?!!

– Туровский, тебе, по‑моему, стоит обновить часы, – неожиданно заявил инспектор Лесник.

– Это еще почему? – удивился я.

– Потому что уже полдень! И звоню я тебе с занимательным предложением, от которого ты не сможешь отказаться.

– Весь внимание, – буркнул я.

– Мне нужно, чтобы ты подъехал ко мне. Немного далековато, но дело того стоит. Заодно обсудим и твой вопрос.

– Диктуй адрес, – тяжко выдохнул я.

Покой сегодня мне явно не светил. А так мечтал ось поваляться в постели, выпить пару кружек пива, насладиться домашним уютом!.. Дело «Вишневого самурая» уже порядком надоело, хотя чувствовалось, что оно близится к концу: я уловил попутный ветер и быстро набирал обороты.

Повесив трубку, сообщил Кубинцу:

– Собирайся. Выезжаем на дело.

Через полчаса на арендованном катере мы мчались в сторону Пулковских высот. Адрес, продиктованный Лесником, был мне явно знаком, но вспомнить, кто проживает по этим координатам, никак не удавалось. Имелась лишь уверенность, что я там недавно побывал с визитом… Лишь обогнув мемориал Победы и увидев грибницу особняков, я понял, куда мы направляемся. Однако понимание ясности в картину не добавило.

Катер мы оставили на гостевом причале и отправились к дому.

Первое, что бросалось в глаза, – обилие полицейских машин. Они оккупировали все причалы. Среди голубых катеров выделялась белоснежная посудина с красным крестом и мигалками на крыше – «скорая помощь». Кому она могла потребоваться? Да еще с таким полицейским эскортом…

– Здесь явно кого‑то убили, – предположил Гонза. Возле открытой калитки нас встретили два полицейских, откозыряли и доложили:

– Приказано вас сопроводить.

Нас провели внутрь здания, окруженного желтой ленточкой и заборчиком из металлических гнутых трубок, на которых висел «кирпич». В холле в обществе двух бритоголовых мужчин, облаченных в халаты с красными крестами на спинах, стоял Лесник…

– Туровский, ты как раз вовремя! – обрадовался инспектор. – А то тело уже собрались убирать!

– Какое тело? – удивился я.

– Сейчас увидишь… – Лесник пригласил меня жестом следовать за ним.

Дорогу я помнил хорошо: незаметная дверка, за которой коридор, приводивший в восточный кабинет Скорохватова. Самого Ивана Дмитриевича я увидел, как только переступил знакомый порог. Он сидел в кресле с откинутой на спинку головой. Его горло точно перепилили ржавой пилой. Хаос, царивший в помещении, указывал на поспешный обыск.

– Когда его? – спросил я.

– Пока не установлено… Это я и хотел тебе показать, – устало произнес Лесник, присаживаясь в свободное кресло.

– А почему ты позвонил именно мне?

– Ты недавно посещал этот дом. Начальник охраны легко вспомнил твою фамилию. Я решил, что это как‑то связано с делом, которое ты ведешь, вот и позвонил.

Я опустился на свободную подушку, подавая пример Кубинцу, который остолбенело взирал на изуродованное тело.

– В некотором роде Скорохватов был причастен к смерти Иоланды Городишек, – после недолгих раздумий сообщил я.

– Он ее убил? – сразу ухватился инспектор за возможность снять с себя гнилой висяк.

– Нет. Он скорее жертва, – произнеся, вспоминая, как хорошо мы сидели здесь со Скорохватовым, покуривая кальян.

– Конкретнее! – потребовал Лесник.

В двух словах я пояснил Григорию схему, придуманную Стасом Прощелыгиным, и роль Иоланды Городишек в ней.

– Так, может, все же как раз он Городишек и кончил?

– Исключается! – отрезал я.

– Тело‑то уносить? – спросил уставший ждать коронер.

– Уносите, – распорядился Лесник.

Санитары поставили перед письменным столом носилки, аккуратно извлекли труп из кресла и уложили на брезент. В глаза почему‑то бросилась рука Скорохватова, сжатая в кулак. Из‑под пальцев что‑то выглядывало.

– Разрешите… – остановил я санитаров, поднимаясь с подушки.

Приблизился к телу, склонился и попытался разжать кулак – не получилось. Помог коронер, воспользовавшийся специальным инструментом. На пол скользнул клочок бумаги.

– Что это?! – в один голос воскликнули Кубинец и Лесник.

Я поднял с пола обрывок, развернул на ладони, расправил и объявил:

– Это часть банковского чека. В чек вписана сумма. И даже стоит подпись. Неразборчиво.

– Приобщить к вешдокам! – распорядился Лесник.

Ко мне подскочил полицейский, забрал находку и отправил ее в пластиковый пакет, который тут же был заклеен и опечатан.

– Мы постараемся выяснить, чья там подпись, – пообещал Григорий.

Коронеры накинули на тело простыню, подняли носилки и унесли.

– Кто обнаружил тело и вызвал полицию? – атаковал я инспектора.

– Начальник службы охраны. Вечером шеф задержался в своем кабинете. Такое случалось часто: Скорохватов оставался там до часу, а то и до двух ночи. Где‑то в районе четырех утра начальник охраны решил его навестить и узнать о самочувствии. Вот и обнаружил, – сообщил Лесник.

– А побеседовать с этим господином возможно? – спросил Кубинец.

– Почему нет? – пожал плечами инспектор. – Саныч, позови бонзу.

Усталый седой полицейский с влажными карими глазами тяжко вздохнул и вышел из комнаты. Вернулся он спустя десять минут в сопровождении лысого мужчины в спортивном костюме и с проводком микрофона, выглядывавшим из уха.

– Присаживайтесь, – предложил ему Лесник. Охранник чинно опустился на подушку и поджал под себя ноги на турецкий манер.

– Скажите, – немедленно взял я его в оборот, – как часто ваш босс задерживался в кабинете допоздна?

– Практически ежедневно, – безучастно произнес лысый.

– Тогда почему вы пошли его проверять, раз Иван Дмитриевич страдал трудовыми запоями?

– Ночью громко выли и скулили псы. Я вышел проверить и услышал какой‑то грохот на втором этаже где‑то в районе двух ночи. Отправил туда ребят, но они ничего не обнаружили. На всякий случай я затем обошел весь дом, кроме комнаты босса. К тому же… – Лысый нахмурился, наморщил лоб, прикидывая, стоит ли это говорить, наконец решился: – Иван Дмитриевич часто курил кальян. Рецептура не всегда была безобидной.

– Отсюда поподробнее, – попросил я.

– Он курил марихуану и опиум. Несколько раз у него случались приступы. Однажды остановилось сердце, и мы вызывали «скорую».

– Вы вчера кого‑нибудь постороннего видели возле дома или в округе?

– Да нет вроде, – подумав, ответил лысый. – Может, кто из ребят заметил, а я лично нет. Я это выясню обязательно.

– Вопросов больше нет, – сказал я Григорию.

– Свободны! – распорядился инспектор.

– Что‑нибудь узнал для себя? – спросил Лесник, когда начальник службы охраны вышел.

Я махнул рукой, показывая, что в моих сетях давно гуляет сквозняк, поднялся с подушек, оправил одежду и уверенно произнес:

– Убийство Скорохватова связано со смертью Городишек и Епифановых!

Лесник нахмурился. Ему такой оборот явно не понравился.

– Ты хотел о чем‑то со мной поговорить, – напомнил он.

– Чуть позже свяжусь с тобой, – пообещал я. – Мне надо кое‑что обдумать.

– Как тебя можно найти?

– Звони на трубу, – посоветовал я и направился к выходу.

Кубинец тенью следовал за мной. Мы вышли в холл, выбрались из дома и взяли курс на катер, который находился за оградой особняка.

– Ты точно ничего полезного не узнал? – спросил Кубинец. – Или просто делиться с Лесником не стал?

– Да нет, Гонза. Убили Скорохватова. Кто убил, я догадываюсь… Но вопрос‑то в другом: кто убил Иоланду Городишек?

– То есть? – не понял Кубинец.

– Человек, убивший Скорохватова, не убивал Иоланду, хотя прямое отношение к тому преступлению имеет. И я никак не могу понять, кто ее порешил. Не складывается мозаика! – пожаловался я Кубинцу.

Простившись с полицейскими, которые провожали нас в дом, мы направились к катеру. Как все‑таки неудобно пользоваться арендованной машиной! Я прямо‑таки соскучился по нашему «Икару»!

Уже в рубке капитана в кармане моего пиджака завибрировал сотовый телефон и заиграла разухабистая жиганская мелодия «Гоп‑стоп».

ГЛАВА 45

– Даг Туровский к вашим услугам, – сообщил я, нажав кнопку ответа на телефонной трубке.

– Господин Туровский, это Хлоя Епифанова.

Я насторожился: госпожа Епифанова напрямую мне еще ни разу не звонила, предпочитая общаться через сына Карпа. Если Хлоя вышла на связь сама, значит, что‑то случилось.

– Внимательно вас слушаю, – произнес я, опускаясь в кресло пилота.

– Вы не могли бы подъехать к нам? Это очень важно! – попросила она.

Я застонал в душе: опять поездка – именно в тот день, когда я намеревался вообще из дома носа не казать! Но голос Хлои и необычность просьбы говорили о чрезвычайной важности случившегося. Просто так Епифанова беспокоить бы меня не стала.

Кубинец сел подле в пассажирское кресло и вопрошающе уставился на меня. Я завел мотор, дал ему прогреться несколько секунд, включил первую скорость и оторвался от причала.

– Хорошо. Буду через полтора часа, – пообещал я.

С устрашающей скоростью мы пролетели через весь город. В сторону шарахались встречные катера, старясь не оказаться на пути у сумасшедшего пилота. Ни одной машины водной полиции по дороге не встретили: фортуна была к нам благосклонна.

Без происшествий добрались до особняка Епифановых, остановились возле ворот, погудели, объявляя о своем прибытии. Ворота медленно распахнулись, и я ввел катер внутрь. Припарковавшись, заглушил мотор. Мы спустились на каменную набережную, и я увидел, что нас встречает торжественное посольство: Карп Троевич под руку с Хлоей возглавляли отряд слуг из десяти человек. Все с каменными выражениями лиц – словно дожидались прибытия тела хозяина, чтобы подготовить его в последний путь.

– Чего такие прокисшие? – осведомился я, пожимая вялую руку Карпа.

Он траурным голосом объявил:

– Нас обокрали!

– Тогда вам сначала не ко мне надо обращаться, а в полицейский участок. А уж потом, если вы захотите провести отдельное расследование, милости прошу в наше агентство.

– Господин Туровский, – тихо заговорила Хлоя, – мы побеспокоили вас, потому что можем доверять только вам и никому более.

– Польщен, – склонил я голову в поклоне. – Может, пройдем в дом и поговорим в спокойной обстановке?

Вообще‑то в дом приглашать – обязанность хозяев… Но Епифановы явно были выбиты из привычной колеи. Простое ограбление не может так людей перекорежить. Значит, речь идет о чем‑то необычном. Или грабитель был замечен и узнан? Или кто из слуг с испуга убил ночного татя?

– Да, вы конечно же правы, господин Туровский, пройдемте в дом, – устало согласилась Хлоя. По всему было видно, что этой ночью она не спала.

Мы прошли в дом. Хлоя направилась в гостиную, хотя обыкновенно принимала меня в кабинете мужа, где решались все дела, выстраивались дальнейшие стратегические планы, происходили встречи с партнерами и компаньонами. Слуги неотрывно следовали за нами, ожидая дальнейших приказаний. Вся замковая челядь жалась в один гурт, ожидая нового нашествия ворога.

Усевшись в кресла, мы с Кубинцем переглянулись. Во взгляде Гонзы читалась тоска по чашке кофе с каким‑нибудь сэндвичем. Хлоя прочитала его мысли и распорядилась:

– Сделайте для гостей кофе и что‑нибудь покушать.

Слуги молча удалились.

– Итак, расскажите все по порядку, – сухо произнес я, чтобы вывести Хлою из оцепенения.

– Я не пригласила вас в кабинет Троя, поскольку там царит такая разруха, что мне стыдно принимать в нем гостей.

– Вор разгромил кабинет вашего мужа? – удивился я. – И только?

– Нет. Он обшарил и комнату Самсона. Там все еще хуже выглядит. Точно в кабинете мужа вор знал, что брать, а у Самсона действовал наугад. Даже матрацы вспороты, выпотрошено пуховое одеяло…

Хлоя потупила взгляд и неожиданно всхлипнула. Что ж, ее нервы тоже небеспредельны. Недавно лишилась сына и мужа, а теперь еще и грабеж.

– Что‑нибудь пропало? – спросил Гонза.

– Из кабинета отца пропали деловые бумаги. Вскрыт сейф. Большая сумма денег исчезла. И чеки. Сегодня утром нам позвонили из нашего банка и доложили, что несколько счетов нашего семейства за одну ночь похудели вчетверо. Кто‑то перевел часть денег на закрытые счета в Европу. Причем действовали профессионально – через несколько арабских стран, так что теперь следы найти не удастся! – разложил ситуацию Карп Епифанов.

– Каким образом со счетов сняли деньги? – насторожился я.

Похоже, моя догадка находила новые подтверждения.

– Мошенники знали все коды авторизации. Проводка осуществлялась через другой банк. Пришел запрос о снятии денег. Пароль доступа совпал. Деньги были переведены, – устало пояснил Карп.

– Много денег‑то? – спросил Кубинец.

– Порядочно, – отозвалась Хлоя. – Две трети состояния Епифановых. Вернуть эти деньги не представляется возможным, потому что все законно! Из банка нам позвонили только ради того, чтобы поставить в известность.

В гостиную вплыли слуги с подносами, которые тотчас опустились рядом с нами. Мы с Кубинцем получили по чашке кофе и по жалкой тартинке на блюдечке. Кубинец выглядел обиженным. Но отхлебнул кофе и проглотил предложенное угощение.

– Когда вы обнаружили, что в доме побывал посторонний? – поинтересовался я.

– Утром, – ответил Карп. – Я заглянул в кабинет отца и увидел… это.

– Как грабитель проник в дом?

– Через черный ход, – сказала Хлоя. – у вора был собственный ключ.

– То есть как «собственный ключ»? – удивился Кубинец.

А я не удивился: фактики ложились один к одному.

– Следов взлома нет. Никто в замке не ковырялся. Ночью никакого шума не было, – доложил Карп. – Значит, дверь открыли обычным ключом.

– Кто‑то из своих? – не упускал следственную инициативу Кубинец. – Вы кого‑нибудь из слуг рассчитали в последние несколько месяцев?

Хлоя задумалась, а Карп среагировал моментально:

– Отец рассчитал четверых. Если нужны их фамилии и адреса, то в записях отца это должно было сохраниться.

– Рассчитывал Трой? – продолжал допрос Гонза.

– Да. Слугами всегда занимался отец, – подтвердил Карп. – Я схожу в кабинет отца и выпишу вам всю необходимую информацию.

– Можете не утруждаться, – остановил я Карпа. Кубинец и Епифановы уставились на меня, как на восьмое чудо природы.

– Лучше опишите подробно, что украдено из кабинета Троя.

– Из серьезного – только его ноутбук. Ну, какие‑то личные вещи – типа костюма от Гаучи… – наморщив лоб, вспомнил Карп. – Деньги, что лежали в сейфе… Я говорил, что чеки утром были обналичены?

– Нет, об этом вы не упоминали, – сказал я, потягивая кофе.

– Значит, забыл… Утром обналичены чеки на большие суммы. На всех стояла подпись отца. Я с утра был в банке, и мне показали их. Могу сказать: если кто и подделал подпись, то работа достойна восхищения. Я потребовал провести экспертизу почерка – поскольку банк, несмотря на мои заверения и документы, удостоверяющие смерть отца, отказывается признать выдачу средств с наших счетов недействительной.

Я скептически хмыкнул, допил кофе, приподнялся и поставил пустую чашку на стол.

– Вам нужны сведения об уволенных? – уточнил Карп Епифанов.

– Нет, – отказался я. – Думаю, ваш ночной визитер мне известен.

Карп и Хлоя напряглись, ожидая услышать мои откровения, но я вынужден был их огорчить:

– В ближайшие дни я открою вам имя этого человека, а также исполню свои обязательства по нашему с вами уговору.

– Вы знаете, кто убил отца? – воскликнул Карп.

– Я все расскажу. Через несколько дней. А сейчас, извините, вынужден откланяться.

Мы с Кубинцем поднялись почти одновременно. Карп решил нас проводить.

Вышли из дома и направились к катеру. Епифанов с крыльца разглядывал наши спины. Ворота открылись, когда мы очутились в капитанской рубке. Заняв свои кресла, переглянулись с Кубинцем. Я увидел в его глазах тьму вопросов, которые он тактично приберег на лучшее время. Я завел мотор и покинул территорию особняка Епифановых.

Когда мы отъехали на порядочное расстояние, Кубинца прорвало. Он пристал ко мне, точно рыба‑прилипала к борту судна (благо, в наших водах эта тварь не водится):

– Что за история такая? Ты в курсе всего происходящего, а я – ни сном ни духом?

– Спокойствие соблюдай, – посоветовал я. – У меня самого в голове только недавно все разложилось по полочкам. Обыск, учиненный в доме Епифановых, вторжение в нашу обитель и смерть Скорохватова – события одного порядка.

– То есть это сделал один и тот же человек? – уточнил Кубинец.

– Именно, – подтвердил я.

– И ты знаешь – кто? – осторожно спросил Гонза.

– Знаю, дорогой, знаю.

– А почему я не в курсе? – возмутился он.

– Потому что тебе пока не положено ничего знать! – отрезал я. – Всему свое время.

Кубинец обиженно умолк. Несколько минут он со мной не разговаривал, переваривая услышанное. Затем миролюбиво поинтересовался:

– Куда едем?

– Домой. Пора немного отдохнуть от трудов праведных… – Я протяжно зевнул. – Признаться честно, спать хочу дико!

– Это доказывает, что по ночам спать надо, а не прогуливаться по городу в компании девушки, демонстрируя ей свой героизм швырянием грабителей в воду! – проворчал Гонза.

Ах, мерзавец! Всегда‑то он в курсе всего, партизан‑самоучка!

Я грозно взглянул на Кубинца.

Гонза хохотнул и объяснил:

– Мне София обо всем рассказала. В отличие от тебя, она проснулась рано утром и куда‑то успела смыться. Какие‑то неотложные дела, связанные с ее бизнесом… А тебя еще пыталась разбудить Сфинкс.

Очень ей хотелось поговорить о твоем моральном облике и о растлении телохранителей.

Я улыбнулся, хотя известие об отсутствии Химеры дома мне не очень понравилось.

– Она не говорила, когда придет? – спросил я.

– К вечеру, – отозвался Кубинец.

Направляя катер к родному причалу, я окончательно утвердился в решении созвониться с Григорием Лесником и договориться о проведении весьма неприятной, но необходимой операции, без которой я не мог доказать свои умозаключения.