Текст книги "Закон Шрама"

– Остается выяснить, на чьей стороне работает этот кукловод, – задумчиво произнес Меченый. – И если на стороне «Монумента», то…

– Погоди, погоди, – прервал его Шрам. – Только что вспомнил – когда я вылез из катакомб, меня встретил Лебедюк. И после дружеских похлопываний по плечу задал кому-то вопрос по рации: «Павленко, можешь сейчас подключиться к КПК Меченого?»

– Павленко? – переспросил я.

И вновь на меня нахлынуло… Прокуренный кабинет на базе «Борга», лысый безногий полковник, сам когда-то чуть не ставший мутантом… И короткий приказ: «Расстрелять!», вызвавший недоумение даже у его подчиненных. Что, впрочем, нисколько не помешало им поставить меня к стенке.

Что ж, всё сходится. Получается, Павленко уже тогда втайне работал на «Монумент», а значит, и на его хозяев, пресекая попытки военных уничтожить Центр Зоны. При этом полковник не забывал имитировать бурную деятельность, отстреливая редких мутантов в окрестностях своей базы и получая за усиленные труды по уничтожению Зоны оружие, боеприпасы и снаряжение с Большой земли. Выходит, что и Лебедюк, и его группировка болотных сталкеров были лишь марионетками в его руках…

– Интересно, где сейчас может быть этот недобитый снарк? – мрачно поинтересовался Шрам.

– Перехватил я вчера переговоры двух фанатиков Монумента, – спокойно произнес лесник. – Так вот, они судачили о том, что недавно видели в Припяти борговца на протезах с приводами от экзоскелета. Правда, никто из них не смог толком объяснить, что этот борговец там делал.

– Так… Значит, Павленко сейчас сидит в монументовской крепости, – задумчиво сказал Меченый, почесывая переносицу. – Сложновато будет его оттуда выковырять.

– В крепости? – переспросил я.

– Ну да, ты ж не в курсах, – кивнул Меченый. – Монументовцы превратили город в укрепрайон, отгороженный от остального мира искусственными полями аномалий. Так что пройти туда практически нереально. Как и, собственно, добраться до Припяти: почти вся Зона – это уже территория фанатиков.

– Почти, да не вся, – усмехнулся в бороду лесник. – Например, в сотне шагов отсюда точно не их территория.

Наша троица уставилась на лесника одинаковыми взглядами, полными недоумения. Как это так – внутри обнесенного колючкой и заставленного пулеметными вышками значительного куска Зоны – и вдруг «не их территория»?

– Чернобыль-два там, – кивнул головой на стену лесник. Запросто, словно объяснял, как найти дорогу к деревенскому нужнику. Шрам аж поперхнулся слюной от неожиданности.

– К-как Чернобыль-два? – спросил он, прокашлявшись. – Он же западнее, между Корогодом и Копачами…

– Блуждает он, – пояснил лесник, прикуривая от «бычка» новую сигарету. – И я вместе с ним… блуждаю. Сегодня вот здесь мы с ним оказались.

– Последнее не понял, – отметил Меченый. – Впрочем, как и первое.

Лесник пожал плечами.

– Ладно, расскажу, – сказал он. – Слушайте, коли интересно, время пока имеется. Ты, Шрам, когда в Чернобыле-два был, антенну такую здоровую видел?

– Ну, видел, – кивнул наемник. – Трудно ЗГРЛС не заметить, ага.

– А подойти к ней пытался?

– Пробовал. Бесполезно. Подходов к ней не смог найти. Вроде вот и дырка в заборе, можно по идее просочиться, а словно мешает что-то. В себя прихожу – вот оно, иди, путь свободен, а второй раз лезть как-то не хочется.

– Правильно, – кивнул лесник. – Потому как это сам «Русский Дятел», огромная стопятидесятиметровая антенна, которую в семьдесят шестом году недалеко от ЧАЭС возвели. По сути, атомную электростанцию изначально для того и построили, чтобы ту антенну энергией питать. Официально она типа строилась, чтобы ракеты натовские отслеживать, да только на то другой техники уже тогда было немерено. В реальности же эта антенна излучала сигнал, в эфире похожий на долбежку дятлом древесного ствола. Долбежка эта была всему миру слышна, и защиты от нее не существовало. Пиндосские эксперты писали, мол, сигнал «Русского Дятла» есть самый мощный источник электромагнитных импульсов в мире, которые непосредственно влияют на сознание людей.

– А зачем ее вообще построили, ту антенну? – поинтересовался Меченый. – На кой сдалась?

– Эх, молодь зеленая, «на кой сдалась», – вновь хмыкнул лесник. – Миром управлять. Разработка-то старая, еще фашистами придуманная. Что заставляло фрицев под Берлином, когда уже, казалось бы, всё потеряно, так отчаянно сопротивляться? Одной пропагандой такое не объяснить. Оказалось, что у немцев имелся специальный Институт физики сознания, во как! Работал он под крылом «Аненэрбе», ученые которого в рамках проекта «Тор» и создали психофизическое оружие. Не большой я знаток, что там да как работало, но помню объяснение одного знакомого ученого из Чернобыля-два. Особые торсионные поля действовали на гипофиз людей и находящиеся в нем нервные центры, которые волю человека контролируют. В результате получались послушные зомби.

К сорок четвертому году вся Германия была покрыта сетью таких ретрансляторов, которые напрямую на сознание людей влияли. Но было уже поздно, и переломить ход войны фрицам не удалось. Психотронное оружие попало в руки союзников, и на выходе мы имеем то, что имеем.

Например, точно известно, что сегодня у ЦРУ имеется отдельная сверхсекретная эскадра кораблей. На них психотронные излучатели установлены, и несколько эскадрилий самолетов играют роль летающих ретрансляторов. Эти излучатели не последнюю роль сыграли во время конфликтов в Персидском заливе, Афганистане и Ираке. Это пиндосский ответ на советские ЗГРЛС, проект «Американская циркулярная пила» называется. И в отличие от нашего, он до сих пор работает. Так-то…

Лесник дымил как паровоз, хоть топор вешай, но мы слушали почти не дыша. Никто даже не попытался отмахнуться от клубов сизого дыма, витающих над столом. Такое не каждый день услышишь, можно и потерпеть.

– Кстати, Советский Союз еще в семьдесят пятом предлагал США заключить конвенцию о запрете психофизического оружия, – продолжил лесник. – Однако пиндосы отказались наотрез[8]8
  По материалам книги Ганса-Ульриха фон Кранца «Тайное оружие Третьего рейха».


[Закрыть], после чего и получили по мозгам от «Русского Дятла», когда четвертого июля семьдесят шестого года вступили в действие военные объекты «Чернобыль-два» и «Любеч-один». Мощные были устройства. Помню, если в арбуз проволоку воткнуть, то он как приемник работать начинал. Даже стальные замки на воротах передачи радиостанции «Маяк» вещали.

В общем, сильно пиндосы тогда испугались. Журнал ихний «Спекьюла» даже статейку тиснул насчет того, что «Русский Дятел» не только мозгами управлять может, но и в толще земли стоячие волны генерировать. Посредством этих волн, мол, можно землетрясения и атмосферные бури устраивать на любой территории земного шара. Так что, думается мне, не случайно рванула ЧАЭС, ох, не случайно. Потому как на второй загоризонтной РЛС, что на Комсомольске-на-Амуре построена была, в девяносто первом вдруг ни с того ни с сего пожар случился.

– Атомных станций, видать, поблизости не было, – тихо сказал Меченый.

– Да уж, – произнес лесник. – А до третьей же, что под Николаевом была, только в девяносто пятом добрались. В Казахстане, кстати, РЛС, предназначенная для надгоризонтного обнаружения баллистических ракет, тоже сгорела. Такие вот дела…

– Да, лесник, жути ты нагнал порядочно, – произнес Меченый. – Думается мне, что и еще одна причина имеется у пиндосов в Зону рваться – антенна в Чернобыле-два. Неспроста они так сюда рвутся.

– Причем давно уже, – заметил Шрам. – Я как-то возле Янова их беспилотник разведывательный нашел. То ли украинские ПВО сбили, то ли сам грохнулся. Неслабая такая машинка, под сто лимонов баксов тянет. И ведь не жалеют пиндосы такие бабки, лишь бы о Зоне знать побольше.

– Да уж, на Зону они зелени не жалеют, – кивнул Меченый и вновь повернулся к леснику. – Ну, а дальше что было, после чернобыльской аварии?

– Ну, а что дальше? – пожал плечами лесник. – Вокруг радара город был, где жили военные с семьями. В общем, город и город, пятиэтажки панельные, школа, детсад, магазины, стадион, даже гостиница имелась. Научники институт возвели, изучали значит, успешно ли ихний «Дятел» пиндосам мозги долбит. А как рванула ЧАЭС в восемьдесят шестом, то и город, и ЗГРЛС словно внутри гигантской аномалии оказались. Сам город только изменился сильно. Дома в нем появились двухэтажные, словно антенна кусок старого Киева скопировала и отстроила, перемешав его с пятиэтажками Чернобыля-два. Теперь же блуждает та гигантская аномалия-город по Зоне. А у тех, кто в нее попадает, мозги набекрень становятся, и паля́т они во все живое, как немцы в сорок пятом…

Лесник хрустнул пальцами.

– И я при той аномалии словно сторож при антенне. «Проводник» вон мне Зона подарила, на здоровье уж сколько лет не жалуюсь, да только подарки эти мне совсем не в радость. Не зря я боялся, ничего ж за просто так не дается. Спросила Зона с меня свою плату…

Он сидел в углу, прислонившись спиной к стене. Тень падала на его лицо, подчеркивая морщины на лбу, и мне показалось, что лесник вовсе не крепкий мужик лет пятидесяти от роду, а глубокий старик, сломленный жизнью и Зоной.

– Это что ж, типа проклятье, что ли, на тебе такое? – спросил Шрам. – Куда Чернобыль-два, туда и ты?

– Типа того, – невесело хмыкнул в бороду лесник. – Нет, ходить-то могу куда угодно, но через некоторое время обратно сюда тянуть начинает – прям сил нет, хоть ложись да помирай. Зовет меня Чернобыль-два… Но то мои проблемы. А ваши, ребятки, впереди. Думается мне, через часок-другой монументовцы тропку через аномальное поле найдут. Детекторы-то у них ого-го какие, штатовские, не чета нашим. И путь у вас только один из этого леса – через Чернобыль-два.

– Ну, так чего мы тогда сидим? – спросил Меченый, обведя взглядом присутствующих. – Кого искать и с кого долги спрашивать, теперь понятно, значит, пора нам. Спасибо тебе, отец, за информацию да за хлеб-соль…

– Не пройдете вы через Чернобыль-два, – спокойно сказал лесник.

Меченый, поднявшийся было с места, медленно опустился обратно.

– Что-то не пойму я тебя, – произнес он. – И зачем мы тогда битый час тут разборы устраивали, если, из одной ловушки выбравшись, один хрен в другой оказались? Может, вместо этого лучше было идти засаду монументовцам устраивать?

– Город-призрак меняется от выброса к выбросу, – продолжал лесник, словно не слыша слов Меченого. – Больно много крови в нем пролилось, и жители его на нее теперь особый нюх имеют. Если удастся кому правильно пройти через Чернобыль-два, то до следующего выброса он для людей безопасным станет – ходи кто хочешь, улицы пустыми будут. Да только с открытыми ранами лучше туда не соваться. Запах крови для жителей города-призрака словно красная тряпка для быка.

Меченый со Шрамом переглянулись.

– Так это разве раны? – сказал Меченый, проведя пальцами по свежей повязке на руке. – Так, царапины…

Но лесник снова не удостоил его ответом, лишь посмотрел на меня и сказал:

– Ну что, Снайпер, рана на ноге затянулась, не беспокоит? Попробуешь через Чернобыль-два пройти?

Я в который раз за сегодня удивился: откуда ему известно про ранение? Штаны почти новые Жила подогнал, без прорех, да и про хромоту я забыл давно – недаром регенерон в Зоне ценится намного дороже желтого металла девятьсот девяносто девятой пробы. Но вслух сказал:

– Чего ж не попробовать. Тем более что, похоже, другого выхода у нас нет.

– Ну и добро, – кивнул лесник, поднимаясь с лавки. – Пошли, что ли, провожу до границы Чернобыля-два. А вы, ребятки, здесь пока посидите. Вернусь – еще побеседуем, благо есть о чем.

Я встал со своего места и закинул на плечо автомат.

Всё было ясно. Зона в лице лесника сказала свое слово, и идти наперекор ее воле значило умереть самому и погубить спутников. Сомнений не было – такое чувствуется где-то внутри, возле сердца. Необъяснимое ощущение для того, кто не был внутри Периметра. Просто знаешь, как надо поступить, – и всё тут. Старые сталкеры называют это голосом Зоны и не советуют ему противиться. Да и стоит ли сопротивляться, если сам знаешь – надо. Причем только так, а не иначе.

– Ну, бывайте, – сказал я, повернулся и пошел к выходу вслед за лесником.

– Удачи, сталкер, – раздался у меня за спиной голос Меченого.

– Удачи, – эхом ему прозвучало пожелание наемника – и мне показалось, что в этот раз его голос прозвучал искренне.

* * *

Я стоял перед ржавым дорожным знаком. На нем еще остались следы белой краски и черные буквы, по которым можно было разобраться, что было начертано на жестяном параллелепипеде.

«Чернобыль-2».

Засекреченный город, которого нет на старых картах Генштаба.

Город, созданный людьми и превращенный Зоной в гигантскую блуждающую аномалию.

Звук шагов лесника давно уже затих за моей спиной, но его слова всё еще звучали в моей голове.

«Запомни, парень, – сказал он напоследок. – Не всё в жизни решает хороший ствол и меткий выстрел. И личная удача тоже иногда заканчивается. Мне ли не знать…»

Шрам вернул мне всё снаряжение до последнего патрона. Странный он, конечно, со своими принципами: контракт превыше всего, а между контрактами можно и человеком побыть немного. Ровно до следующего контракта. Впрочем, если задуматься, многие живут так же, «первым делом самолеты, а всё остальное – потом».

Я стоял, сжимая в руках автомат, и всё не решался перешагнуть невидимую черту, за которой медленно и неторопливо клубился утренний туман – слишком плотный, чтобы быть просто туманом. Сплошное облачное молоко, очень похожее на однородную взвесь, в которую шагаешь, покидая борт самолета по команде инструктора «Пошел!».

Но здесь команду можешь отдать себе только ты сам. По пути сюда лесник рассказал, что Чернобыль-два «каждый раз другой, и часто случается в этих местах – вошел человек в туман, и как слизало его. Можешь в двух шагах за ним идти, а всё равно не поймешь, не увидишь, как человека смерть лютая настигла. Это потому, что законы Зоны блюсти надо, коль ты ее топчешь. И в городе-призраке сегодняшнем ни малейшего следа от тебя не должно остаться, иначе вряд ли ты оттуда вернешься». В общем, ободрял старик как мог.

Ладно, с другой стороны, всё равно выбора нет, а возвращаться назад в Зоне примета хуже не придумаешь… И я просто шагнул вперед, искренне надеясь, что лесник оказался не во всем прав и что остатки личной удачи в который раз помогут мне остаться в живых.

Я сделал несколько шагов – и понял, что иду не по ковру из прелой осенней листвы, а по твердой, скорее всего, асфальтовой дороге. Туман неохотно расступился – и я увидел город. Город, которого не может быть на этом месте… и который, тем не менее, существует. Город, созданный людьми… и Зоной.

Под моими ногами и вправду была дорога, которая в принципе не могла находиться внутри Периметра. Ровный, абсолютно ровный асфальт, без малейшей выбоины. Говорят, до перестройки такие дороги делали в закрытых городках, порой посещаемых иностранными делегациями и партийными бонзами. Но пули, копыта мутантов и кислотные дожди разрушили даже эти дороги…

Но только не здесь.

Этот город стоял нетронутым, словно его не коснулись ни чернобыльская авария, ни последующая волна смертоносного Излучения. Обвитые плющом одно– и двухэтажные домики не имели ни малейших следов разрушений, словно были отстроены пару недель назад. Уютные скверы, небольшие фонтанчики, свежевыкрашенные скамейки, не знавшие, что такое ножи вандалов, способных на самовыражение лишь тремя словами «здесь был Вася». Или же тремя буквами, что проще и понятнее, как струя шавки, метящей не свою территорию…

А еще здесь были люди, также не тронутые ни временем, ни Зоной. Возможно, она сохранила для себя этот город вместе с жителями как память о прошлом, которое уже никогда не вернется… Но как же хочется верить, что не правы оказались лесник и Шрам, что не об этом Чернобыле-два говорил первый и не в нем побывал второй. Ведь ты можешь многое, Зона, и я правда хочу, чтобы этот город был настоящим. Больше, чем что либо другое в жизни…

Потому что по той же дороге, на которой стоял я – грязный, с автоматом в руке и с фильтрующей маской на груди, – шли люди из моего далекого детства. Такие же, как я, из плоти и крови, но… другие. Другие потому, что на их лицах было написано счастье. Простое счастье людей, знающих, что страна, в которой они живут, самая великая и могучая. Что их соотечественники сорок лет назад победили самое страшное зло на планете. Что такой же, как они, обыкновенный русский человек, каких в Союзе миллионы, четверть века назад первым в мире отправился в космос… И что здесь и сейчас они тоже делают одно большое и нужное дело…

Видимо, сегодня был выходной, и они просто гуляли по главному проспекту Чернобыля-два, накрытому зеленым плащом самого настоящего лета. Люди неторопливо прогуливались мимо деревьев, покачивающих тяжелыми изумрудными кронами, и никто из них не обращал внимания на легкий ветерок, кружащий листья возле резной каменной урны. И почему-то я точно знал, что могу спокойно пройти сквозь этот веселый смерчик, и ничто не разорвет меня на тысячи кусков…

Навстречу мне шли двое парней. Один в крутой вареной джинсе и синих кроссовках с тремя белыми полосками, второй в простой фланелевой рубахе, серых брюках и не очень новых ботинках – из тех, в которых и на работу каждый день, и на праздник в самый раз, если сапожным кремом немного подмазать и отполировать. «Вареный» достал из кармана пачку сигарет и протянул товарищу:

– Угощайся.

– Спасибо, Коль, – поблагодарил обладатель универсальных ботинок, вытаскивая сразу две сигареты и отправляя вторую за ухо. – Кучеряво живешь в последнее время. Джинсы, «адидас», «столбы». А у нас в магазине кроме «Казбека» и «Беломора» уже неделю ничего нет.

– Мы люди приличные, курим «Столичные», – подмигнул «вареный» и хлопнул товарища по плечу. – Не горюй, Санек. Сам же знаешь, не «фарца» это всё, а научная командировка в Штаты с вылетом из Москвы. Хотя ты прав. Лучше, конечно, барахло это забугорное в комиссионку сдать, а то ребята косятся. Нехорошо.

Я посторонился, и они прошли мимо меня, словно я был пустым местом. Хотя, наверно, так оно и было. Они не видели меня, это было очевидно. Человек с автоматом был чуждым в мире, где граница всегда на замке, а страна плотно отгорожена от остального мира железным ракетным занавесом и пуленепробиваемой идеологией…

Лучик слишком приветливого солнца отразился от чисто вымытого окна напротив и ослепил меня на мгновение. Я с силой зажмурился и тряхнул головой, словно отгоняя наваждение.

Что со мной? Ощущение, словно мне на глаза насильно надели розовые очки, а мозг обложили сладкой ватой. И легкий звон в ушах. И удаляющиеся голоса двух парней, одному из которых немного повезло в жизни. Правда, похоже, он уже об этом жалеет.

Я открыл глаза. Итак, в этом мире крылатых качелей и трех белых коней я был человеком-невидимкой. Что ж, может, оно и к лучшему. Я здесь явно лишний, и чем скорее этот город останется за моей спиной, тем лучше.

Я медленно двинулся по улице, огибая редких прохожих. Люди недоуменно оглядывались, скользя взглядом по моей фигуре… и не видя меня. Они, несомненно, чувствовали присутствие инородного тела, но мимолетное беспокойство на их лицах вновь сменялось улыбкой, как только я удалялся от них на несколько шагов. Счастье было везде – одно, единое для всех. Город казался наполненным им снизу доверху, от нереально ровного асфальта до чистого лазурного неба, и ничто не могло омрачить его, даже грязный сталкер с автоматом в руках. Город просто не замечал его, живя своей жизнью – прекрасной и далекой, как песня моего детства…

– Не всё так радужно, коллега, как вам хотелось бы думать.

Голос, долетевший до моих ушей, имел легкий акцент, и этим настолько не вписывался в картину окружающего мира, что я невольно замедлил шаг.

Говоривший сидел на скамейке, закинув ногу на ногу. В его отполированные ботинки можно было смотреться как в зеркало. Серый костюм настолько точно сидел на сухощавой фигуре, что сразу становилось ясно – его хозяин предпочитает переплатить личному портному, чем перешагнуть порог магазина готовой одежды. Аккуратно подстриженная бородка, очки в дорогой оправе и седая шевелюра лишь подчеркивали портрет «не нашего» человека, невесть как оказавшегося в этом городе.

Его сосед был одет намного проще. Разнокалиберные разноцветные пятна на брюках и ботинках выдавали в нем научного сотрудника, ненадолго вырвавшегося из лаборатории на свежий воздух, а ранняя лысина и нездоровый цвет лица позволяли предположить, что ученый работает в среде, весьма неблагоприятной для здоровья.

– Всё далеко не так радужно, – повторил иностранец, выделив голосом второе слово. – И пока нас никто не слышит, я могу сказать вам это прямо в глаза. Ваши загоризонтные радиолокационные станции не только забивают эфир и воздействуют на гипофиз населения планеты, что, в общем-то, можно объяснить и понять – холодную войну никто пока не отменял. Но их излучение разрушает озоновый слой и провоцирует неконтролируемые изменения в земной коре. Я уж не говорю о погодных…

– Погодите, коллега, – прервал сухощавого джентльмена его собеседник. – Я понимаю возмущение тех, кто послал сюда вашу делегацию. Между нами, согласитесь, ведь возмущаются больше всего те, кто проигрывает, не правда ли? Или не способен повторить то, что смогли создать другие. Тот, кто гадит, всегда воображает, что он выше того, на кого гадит, ибо дерьмо согласно закону тяготения имеет свойство падать вниз, а поливать грязью намного проще, чем творить и побеждать. При этом надо признать, что моське, забравшейся на фонарь, трудно промахнуться по слону. Другое дело, заметит ли слон эту жалкую каплю фекалий? С появлением проекта «Дуга» СССР получил полный контроль над армиями вероятного противника, потому вы и здесь с вашими гипотетическими выкладками об озоновом слое и сейсмологической опасности. Ведь даже отдаленно похожего оружия у вас нет, и вряд ли оно появится в ближайшем будущем.

– Вы плохо осведомлены о наших возможностях, профессор, – самодовольно усмехнулся светский лев, хотя я явственно слышал, как еле слышно скрипнули его искусственные зубы. – И, думаю, именно в ближайшем будущем вы узнаете, на что мы способны…

Я не стал дослушивать чужой разговор, произошедший более четверти века назад, и пошел дальше. До сих пор никто не знает истинных причин чернобыльской катастрофы, но то, что проект «Дуга» сильно кому-то мешал, лично для меня было очевидно. Но у меня не имелось ни времени, ни желания распутывать этот старый клубок. Мне нужно сейчас просто пройти через город, заполненный искусственным счастьем, излучаемым всё еще работающей гигантской антенной.

И это казалось не таким уж сложным заданием.

Я ловко огибал одиноких прохожих, влюбленные парочки и группы людей, оживленно о чем-то спорящих с кружками в руках возле больших бочек на колесах с надписью «Квас» на желтом боку. Такие бочки стояли чуть ли не на каждом углу, и я с трудом подавил желание достать из кармана желтую купюру образца шестьдесят первого года и прикупить раритетную кружечку из толстого стекла вместе с прохладным содержимым. Автоматы с надписью «Газированная вода» и гранеными стаканами, которые – вот диво-то! – никто не пытался стащить, я тоже проигнорировал, хотя солнце нестерпимо палило в затылок и в горло словно насыпали горячего песку.

Но я помнил наставление лесника: «…в Чернобыле-два сегодняшнем ни малейшего следа от тебя не должно остаться, иначе вряд ли ты оттуда вернешься». Потому я шел дальше, мучаясь жаждой и сглатывая вязкую слюну. «Ни малейшего следа» – это значит ничего. Ни плевка на обочине, ни автоматной гильзы, ни капли воды, случайно оброненной из фляжки на горячий асфальт. Я был уверен: лесник, привязанный Зоной к самой огромной ее аномалии, знал, что говорит. И потому я двигался вперед, всё ускоряя шаг между одинаковыми живописными домами, похожими друг на друга, словно игрушечные кубики из одной коробки.

Люди, мимо которых я проходил, оборачивались все чаще. Некоторые даже пытались поймать руками невидимый призрак, вызывавший у них мимолетную тревогу. Но им это не удавалось – их реакция была слегка заторможенной. Счастье расслабляет, а для того, чтобы поймать невидимого врага, нужны отточенные и злые рефлексы.

Я уже видел небольшой мостик, переброшенный через мелкую речушку, пересекавшую город. Лесник говорил, что за мостиком всё будет проще, правда, я не совсем понял, что он имел в виду. Но розовая вата снова ощутимо давила мне на мозги. Я невольно ловил себя на мысли, что еще немного – и я с улыбкой до ушей брошу на газон ненужный автомат и радостно присоединюсь к ближайшей группе любителей местного кваса. И так ли уж это плохо? Может, и вправду бросить все к чертям? Может, вот оно, твое счастье, сталкер, за которым ты уже так долго гоняешься по свету?..

Занятый чужими мыслями, всё настойчивее копошащимися в моих извилинах, я не сразу заметил старушку, вышедшую из приземистого одноэтажного здания с бесхитростной надписью «Продукты» над входом, и чуть не сбил ее с ног.

– Осторожнее, сынок, – сказала она, подняв на меня неожиданно живые и внимательные глаза. – Не спеши, а то покалечишь бабушку.

Годы изрядно согнули старую женщину. Ее когда-то зеленое платье было под стать хозяйке – ветхое, выцветшее, местами искусно залатанное… Она опиралась на клюку странной расцветки – ярко-желтую с синей рукоятью, а в левой руке крепко держала плетеную авоську, из которой выглядывали треугольный пакет молока, бутылка кефира с зеленой крышечкой из фольги и батон хлеба за восемнадцать копеек.

Удивительно… Я точно помнил, сколько тогда стоил батон с вкусной хрустящей корочкой, но никак не мог вспомнить, где я мог видеть эту женщину со взглядом, проникающим прямо в душу…

– Странно, – сказал я. – Мне казалось, что тебе должно быть не больше двадцати пяти.

– Да побольше будет, – ответила она, не отрывая от меня немигающего взгляда. – Как в марте сорок четвертого немцы рванули свой объект «Локи», так я и родилась. В один день с трещиной между мирами.

Боковым зрением я видел, как вокруг нас начали собираться гуляющие. Мужчины, женщины, подростки, дети. Медленно, неуверенно, словно не веря своим глазам, они всматривались в меня, и их руки невольно сжимались в кулаки. На мгновение я оторвал взгляд от лица своей собеседницы и посмотрел на тех, чьи фигуры медленно замыкали кольцо вокруг меня и согнутой годами старухи… Просто старухи ли? Уж не сама ли Зона предстала сейчас передо мною в ее обличье?

Странно, что люди, столпившиеся вокруг нас, не бросились сразу, а словно ждали чего-то. На их лицах больше не было улыбок. Более того, мне показалось, что у них и лиц-то нет – так, неживые резиновые маски, натянутые на старые черепа.

Круг замкнулся. Если б они захотели, то могли достать до меня кончиками пальцев. Но они просто стояли и смотрели на меня немигающими глазами – такими же, как у старухи…

Страха не было. Я знал, что не успею поднять автомат, если они бросятся на меня, но меня это ничуть не беспокоило. Лишь где-то в уголке сознания промелькнула нормальная мысль сталкера, загнанного в ловушку, о том, что уж «Бритву»-то я из ножен точно выдерну, а там будь что будет.

Промелькнула… и пропала. Потому, что нечто внутри меня, гораздо более могущественное, чем разум и воля, было твердо уверено – сейчас мне потребуется другое оружие, более действенное, чем нож или автомат.

– Зачем я тебе нужен? – спросил я. – Почему ты зовешь меня снова и снова?

– Я? – усмехнулась старуха бескровными губами. – Это твое прошлое зовет тебя, сталкер, потому что оно ближе тебе, чем самое замечательное будущее на Большой земле. Твое прошлое – и твоя судьба. Ты это знаешь лучше, чем кто-либо. Но сейчас мне и вправду кое-что нужно от тебя.

Ее глаза блеснули жутким, потусторонним светом.

– Я слишком давно не пробовала человеческой крови, – сказала она, и ее рот растянулся в неестественной резиновой гримасе.

Моя ладонь легла на рукоять «Бритвы», и если б не острота момента, я бы, наверное, отдернул ее. Нож был нестерпимо ледяным и дрожал, словно смертельно напуганное живое существо.

Но это было уже неважно.

Я вырвал «Бритву» из ножен как можно быстрее, чтобы не передумать… и точным движением рассек кожу на своей руке чуть выше запястья. Где-то на краю сознания мелькнула мысль: мой нож не может, не умеет резать своего хозяина…

Оказалось – умеет. Тогда, когда это нужно Зоне, некогда породившей артефакт, из которого была выкована «Бритва».

Пальцы, сжимавшие рукоять, уже ничего не чувствовали, превратившись в ледышки, но я и на это не обращал внимания. Потому, что твердо знал – именно сейчас решается что-то очень важное, причем, возможно, я никогда не узнаю, что именно. А еще я знал, что поступаю правильно. И мне было абсолютно наплевать, что произойдет со мной дальше.

Кровь стекала по моим пальцам и тяжелыми каплями падала на землю. Люди, стоявшие вокруг нас, заворчали, некоторые протянули вперед скрюченные пальцы – и тут же отдернули их назад, словно обжегшись о невидимое пламя.

Признаться, я ожидал, что старуха бросится вперед и вопьется губами в свежую рану… Но произошло иное. Она лишь протянула вперед иссохшую руку, обмакнула в кровь кончик мизинца, лизнула его с видом гурмана, пробующего незнакомое блюдо, после чего удовлетворенно кивнула.

– Это действительно человеческая кровь, – сказала она. – Я рада, что не ошиблась в тебе, сталкер. Ведь здесь, внутри Периметра, осталось слишком мало людей, способных совершить действительно большое дело…

Потом тем же пальцем она легонько коснулась лезвия «Бритвы» – и слегка улыбнулась. Я был уверен: то, что сейчас промелькнуло в ее глазах, было смазанной картиной будущего. Хотя потом я непременно докажу себе, что всё это мне только показалось…

Словно повинуясь неслышной команде, плотная толпа народа вокруг нас зашевелилась и стала распадаться. Люди поворачивались и уходили, мгновенно потеряв интерес ко мне. Нож в моей руке перестал трястись и потеплел, нагретый ладонью, которая словно и не была куском льда всего лишь мгновение назад…

А еще в моей голове исчезло ощущение, будто мои мозги тихонько качаются в уютной колыбели, слепленной из леденцов. Сказочный город-мечта из далекого прошлого исчез словно сон. Сейчас на меня смотрели слепыми проемами выбитых окон серые, унылые здания, побитые пулями и жестоко ободранные слабокислотными дождями.

Исчезла и старуха, наверняка привидевшаяся мне, лишь смутная сгорбленная тень качнулась – и пропала где-то между зданиями, а порыв промозглого ветра донес то ли шепот, то ли эхо вряд ли сказанных кем-то слов: