Текст книги "Закон Шрама"

«Но сначала – его. Он игрушку не принес».

– Как не принес? – засуетился Шрам. – Сейчас, сейчас, точно такая же.

Бюргер зачарованно следил, как наемник достает из контейнера близнеца моего артефакта.

«Вы хорошие. Я даже не знаю, кого убить первым».

Мысль была умильной. Бюргер, дистанционно вырвав из рук Шрама второй «спутник», и вправду был искренне нам благодарен за доставленное удовольствие. Он взвизгнул от счастья, выплюнул кабель и засунул в пасть оба светящихся шарика, заранее прикрыв глаза в ожидании нереального удовольствия…

Ярчайшая вспышка озарила подземелье. Два смоченных тягучей слюной кабеля, лежащие на полу, исторгли из себя пару толстых ломаных молний, ударивших снизу в подбородок мутанта. Глаза бюргера, светящиеся словно галогеновые фары, вывалились из орбит и лопнули – хотя не исключено, что это были артефакты, сослужившие нам последнюю службу.

В следующее мгновение я зажмурился – сияние толстенной, словно удав, вольтовой дуги, пробившей голову бюргера, было нестерпимым. Правда, продолжалось это недолго.

Послышался громкий треск, за ним удар об пол и звон мелких металлических деталей, рассыпающихся по бетону.

Я открыл глаза, но вначале не увидел ничего, кроме отпечатавшегося на сетчатке глаз ломаного яркого рисунка на фоне тусклого пятна света от моего налобного фонаря.

– Щит коротнуло и из стены выбило, – пояснил ситуацию Шрам. – Говорила мне мама, не жри много сладкого – лопнешь. А вот ему, наверно, не говорила.

Проморгавшись, я подобрал с пола свой автомат и подошел к трупу мутанта.

Тот валялся на спине, уставив в потолок пустые глазницы закопченного черепа, на котором вся плоть просто спеклась в одну черную корку. Да уж, этот разожравшийся бюргер точно не слышал историю про сталкера Варана, которого убило батарейкой от часов когда он нес «спутник» размером вдвое меньше тех, что были у нас со Шрамом…

– Ты код помнишь? – осведомился наемник. Он уже стоял у кодового замка бронированной двери, в задумчивости теребя бородку. – После этой свистопляски напрочь все из головы вылетело.

Кстати, это нормальная реакция организма на воздействие артефактов – бывали случаи, что народ два на два помножить не мог. Мозг от перегрузок подвисает ненадолго. Но я код помнил наизусть – такое из головы не вышибить никаким «спутником».

– 19862222, – сказал я. Случайно ли, нарочно ли неведомый кодировщик забил в набор цифр две четырехзначные цифры – год, когда произошла авария на чернобыльской АЭС… и еще одну дату, которую я уж точно никогда не забуду.

* * *

За нашими спинами с шипением задвинулись толстенные засовы, надеюсь, навсегда запечатывая подземный проход между лабораториями.

Мы находились в большом сводчатом зале, освещенном вмонтированными в потолок ультрафиолетовыми лампами. Вдоль ближайшей к нам стены зала стоял десяток автоклавов, сильно похожих на стеклянные гробы. Помнится, точно такие же я как-то вскрыл внутри Саркофага, вытащив оттуда несколько отличных сталкеров…

На этом узнаваемые предметы заканчивались.

Помимо гробниц в помещении находилось множество массивных устройств абсолютно непонятного назначения с кучей клавиш, кнопок, индикаторов и экранов, от которых в потолок уходили толстенные трубы и кабели. Не иначе наверху были расположены еще какие-то приборы, обслуживающие эти громоздкие порождения человеческого гения.

Зал занимал огромную площадь. Взгляд терялся в нагромождении непонятных устройств, на которых не было и следа ржавчины. Видно, что аппаратурой активно пользовались, поддерживая чистоту в помещении, – даже вот бактерицидные лампы повесили, прям гигантская операционная. Неужто ученые до сих пор проводят здесь свои исследования?

– Мы на уровне ноль одной из крупнейших лабораторий Зоны, – произнес Шрам. – Над нами еще несколько этажей. Верхние заброшены, нижние, секретные, как видишь, до сих пор функционируют. А над действующими площадями еще пять наземных этажей комбината бытового обслуживания «Юбилейный», в котором при совке для отвода глаз чинили теле– и радиоаппаратуру, обувь, одежду и тэ дэ, и тэ пэ. Причем работники КБО Припяти даже не догадывались, что творится у них под ногами.

– А ты неслабо подкован в истории Зоны, – отметил я, вглядываясь вглубь помещения, где мне почудилось какое-то движение: то ли белое привидение мелькнуло, то ли просто мое воображение решило сыграть со мной злую шутку. – Был раньше здесь?

– Я родился в Припяти, – невесело хмыкнул Шрам. – В тот день и год, когда был основан город. Хотя теперь это уже неважно…

– Погоди, – прервал я его. – Там что-то есть. Или кто-то.

Зал был очень длинный. Его противоположный конец терялся в темно-синем полумраке, едва рассеиваемом ультрафиолетовым светом ламп. Я взял автомат наизготовку и медленно пошел вперед. Шрам крался рядом. За каким-то громоздким устройством высотой нам чуть выше пояса мы остановились одновременно – неплохое укрытие в случае, если из глубины лаборатории на нас полезет вражья сила.

Наемник посмотрел в прицел «Винтореза», замер на мгновение, после чего протянул мне свою снайперскую винтовку.

– Глянь, – сказал он.

Я удивленно посмотрел на него. Давать личное оружие другому можно лишь в крайнем случае, а у снайперов вообще не принято, чтобы кто-то касался его инструмента – именно так называют многие из них вылизанные, пристрелянные под себя, подогнанные только под свою и ничью другую руку стволы.

Но Шрам был серьезен как никогда.

– Бери. И смотри. Только не стреляй сразу.

Я пожал плечами, взял «Винторез» и приник к прицелу.

И замер, не веря своим глазам. Хотя в глубине души ожидал увидеть нечто подобное с того самого момента, как два дня назад пересек периметр Зоны…

Хороший стрелок никогда не будет целиться так, как рисуют художники на военных плакатах – прищурив левый глаз. При такой стрельбе мышцы закрытого глаза излишне напряжены, и это напряжение рефлекторно передается другому глазу, которым горе-снайпер пытается рассмотреть цель. В итоге острота зрения, а вместе с ней и результативность выстрела уменьшаются чуть ли не наполовину.

Поэтому я не только смотрел в ПСО-1 «Винтореза», а еще и чисто автоматически краем второго глаза фиксировал то, что происходило слева от меня. Но картина, которую я видел в прицеле, настолько приковала к себе мой взгляд, что я среагировал на долю секунды позже, чем следовало…

В шею чуть ниже уха кольнуло.

Я даже не стал дергаться, а просто аккуратно положил оружие на крышку прибора, и, повернув голову влево, усмехнулся:

– Все это с начала до конца было контрактом?

Мир вокруг меня стремительно разваливался на кусочки, словно витраж, разбитый пацаном, который слишком хорошо научился стрелять из своей рогатки. Только вместо звона стекла я уже очень издалека услышал равнодушные слова:

– Ничего личного, сталкер. Ты же сам всё понимаешь…

* * *

Я вынырнул из черного омута на свет и попытался вдохнуть. Получилось. Воздух с хрипом и бульканьем ворвался в мои легкие. Я закашлялся собственной слюной, сплюнул и вдохнул снова. Получилось гораздо лучше, чем в первый раз. Вообще сейчас я чувствовал себя намного бодрее, чем после первой инъекции, которую мне сделал наемник на берегу реки.

Надо же, второй раз – и на те же грабли! Вот что значит расслабляться на островах! На будущее учту и после длительного отдыха не буду переть буром в Зону, а для начала потренируюсь с месячишко, наберу утраченную форму.

– Что ж, с возвращением на этот свет, сталкер, – прозвучал сбоку от меня чей-то незнакомый голос.

Я с усилием повернул голову – всё-таки мышцы слушались пока неважно, да и окружающая действительность воспринималась несколько расплывчато.

Однако я рассмотрел, что вишу на косом сварном кресте, кровоточащая царапина от чьего-то когтя на моей руке перевязана, а рядом стоит лысый мужик лет шестидесяти с виду.

На мужике был надет девственно чистый белый халат, и сейчас он не спеша надевал прозрачный пластиковый колпачок на иглу пустого шприца. Аккуратный, значит, одноразовые инъекторы утилизирует согласно инструкции. Судя по тому, как я себя чувствовал, мужик был не только аккуратным, но и добрым – видать, вколол мне что-то, снимающее крайне неприятный отходняк.

Что ж, и на том спасибо. Еще бы снял меня со стального «икса», было б совсем замечательно. Хотя это вряд ли. Не для того он меня к нему примотал, чтобы тут же отматывать обратно.

Туман перед глазами потихоньку рассеивался. Одновременно с этим в голове, словно в заполняемом водой аквариуме, начинали потихоньку шевелить хвостами полудохлые мысли. Значит, добрый доктор из ученой братии, иначе с какой радости ему шляться по подвалу в белом накрахмаленном халате? Получается, этот халат я и увидел, когда мы только зашли в лабораторию. Правда, потом обладатель, мягко говоря, странной для Зоны одежды исчез, а я в прицел «Винтореза» увидел то, что сейчас находилось от меня в десяти шагах.

Это были три вертикально поставленных стеклянных гроба с прозрачными крышками, сдвинутыми вверх по принципу пенала. К гробам по полу тянулись толстые кабели и прозрачные шланги.

Между ними неподвижно стояли два экзоскелета четвертого поколения, внутри которых, несомненно, находились монументовцы. Через плечо одного из бойцов был перекинут широкий ремень, помогавший удерживать в бронированных лапах тяжелый «Корд». Ствол крупнокалиберного пулемета смотрел мне точно в живот.

Второй фанатик, не осложняя себе жизнь крупногабаритным оружием, расслабленно положил себе на плечо… мой автомат. Ишь ты, падла, любит отчищенное да ухоженное оружие. Разбирается, значит. Кто бы что ни говорил, а в хороших стволах монументовцы знают толк и пользоваться ими умеют очень даже неплохо.

А в прозрачных гробах, плотно зафиксированные стальными манипуляторами, находились три человека.

У первого из них вместо ног были искусно сделанные протезы на базе экзоскелета Sarcos – новой штатовской разработки третьего поколения, кардинально отличающейся от тех, что использовались на стандартных для Зоны тяжелых бронекостюмах класса WEAR. Когда я видел этого человека в прошлый раз, на нем был одет красно-черный костюм «Борга» с большими звездами, вышитыми на погонах. Сейчас же протезы выглядывали из распоротых черных штанин, на которых никогда особо не видно ни дерьма, ни крови. Также с человека мешком свисала просторная футболка того же цвета, правда, засохшая бурая корка местами всё-таки проявлялась на ней. На руках пленника имелись несколько глубоких порезов, похожих на раскрытые безгубые рты, из которых торчали электроды. Понятно, что полковника, смотрящего на меня безучастным, отсутствующим взглядом мученика, пытали часто и изощренно. Мне даже стало его жаль немного, несмотря на то, что однажды он приказал меня расстрелять, и лишь по воле случая мне удалось избежать казни, справившись с палачами.

Во втором саркофаге находился человек, перед которым я вольно или невольно чувствовал себя виноватым. Да, мы ничего не могли сделать тогда возле Саркофага, когда бежали по мосту через Припять, прорываясь через толпу монументовцев. Этот парень рискнул жизнью ради того, чтобы наша атака стала возможной. И отдал жизнь за нас, как бы патетично это не звучало. А потом фанатики вернули его с того света, сделав из сталкера кусок послушного биологического материала, которым они набивают свои экзоскелеты. Я не винил Выдру за то, что он руководил операциями по зачистке Зоны от нашего брата, – его мозг и его тело уже не принадлежали ему. Я лишь искренне восхищаюсь тем, что он сумел каким-то образом вытащить из глубин своего сознания ту затерявшуюся крупинку человеческого, которую проглядели монументовцы и предупредить нас со Шрамом о готовящейся акции. В результате чего он сейчас висел на манипуляторах в гробу, а в его венах торчали иглы. К иглам были присоединены прозрачные трубки, по которым откуда-то из глубин лаборатории в тело Выдры поступала черная кровь с гнойным желтоватым оттенком, абсолютно не похожая на человеческую.

А на третий саркофаг я глянул лишь мельком… и отвел глаза. Потому, что невозможно мужчине глядеть на свою девушку, попавшую в беду, и осознавать, что он ничем не может ей помочь: мои руки и ноги были намертво зафиксированы на крестовине широким строительным скотчем так, чтоб и кровообращение не нарушить, и без посторонней помощи никак не освободиться. Я лишь отметил, что ее глаза смотрят в одну точку и ничего не видят. Добрый доктор накачал ее какими-то препаратами, и сейчас она была без сознания. Возможно, он это сделал специально, так как в противном случае я бы не смог думать ни о чем другом, кроме того, что на меня с немой болью смотрят глаза цвета единственного в мире артефакта…

Яйцеголовый во всех смыслах «доктор» подошел ближе и участливо посмотрел мне в глаза. Ему явно было что-то нужно от меня. Но что?

– Как самочувствие? – осведомился он. – Голова не разламывается? В глазах круги не мельтешат?

Судя по интонациям, этот эскулап раньше был как минимум военным хирургом или кем-то в этом роде – слишком уж резали слух командные нотки в его голосе.

– Спасибо, господин вивисектор, вашими молитвами.

– Шутишь? – ухмыльнулся лысый садист. – Это хорошо. Значит, жить будешь. Правда, только от тебя зависит, насколько долго.

– Чего тебе… от меня надо?

Речь давалась мне с трудом – от воздействия препаратов горло пересохло нереально. Но просить воды у этого урода… нет уж, лучше потерплю.

– Вот это деловой разговор, – улыбнулся «урод» в седые усы. – Но для начала позвольте представиться. Заведующий лабораторией профессор Лебедюк. Кстати, одновременно я же являюсь ее создателем и, помимо этого, в настоящее время курирую все действующие лаборатории Зоны. Да-с.

Он почесал переносицу указательным пальцем, словно поправляя невидимые очки, и посмотрел на меня.

– Наверно, вас прежде всего интересует, зачем я устроил эту небольшую демонстрацию биологических объектов, – сказал он. – Понимаю. Но прежде чем я расскажу вам небольшую и довольно интересную историю, позвольте немного облегчить ваши страдания. Шрам, дай нашему гостю воды.

Позади меня послышался звук отвинчиваемой пробки.

– Наемник, поторопись! – недовольно сдвинул брови Лебедюк.

В поле моего зрения шагнул Шрам. В руке он держал раздутую холостым выстрелом армейскую флягу.

Наши взгляды встретились. В глазах наемника сквозило полное равнодушие, словно в его глазницы были вставлены старинные круглые свинцовые пули.

– Не заставляй выбивать тебе зубы, пей по-хорошему, – ровно сказал он, поднося флягу к моему рту.

Я не стал сопротивляться. Вдруг повезет, и мне представится случай выгрызть ему горло, а без зубов делать это как-то несподручно.

На этот раз внутри подарка Японца оказалась простая вода.

– Вот и хорошо, – кивнул Лебедюк, когда Шрам отнял флягу от моего рта и, отойдя в сторонку, скрестил руки на груди. – Продолжим.

Он сунул руки в карманы накрахмаленного халата и сосредоточенно прошелся передо мной туда-сюда, словно готовясь к выступлению на сцене перед солидной аудиторией. Наконец он остановился и снова повернулся ко мне.

– Итак, – начал он, – вы сейчас находитесь в лаборатории, которую я создал еще в восемьдесят третьем, в год запуска печально известного Четвертого энергоблока ЧАЭС. И построена эта лаборатория была с единственной целью – изучение влияния торсионных полей на мозг человека. После первого опытного включения чернобыльской загоризонтной радиолокационной станции в восьмидесятом году были отмечены как случаи патологических побочных эффектов у подопытных биологических объектов, так и факты возникновения у них паранормальных способностей.

– Вы ставили опыты на людях? – не выдержал я.

– Да, – просто сказал Лебедюк. – Это были добровольцы, которые в момент включения станции отказались спуститься в подземный бункер и находились в опасной зоне облучения. Если в те благодатные времена вышестоящему военному командованию требовались добровольцы, в них не было недостатка.

Так вот, результаты настолько поразили военных, что мне поручили создать секретный комплекс, в котором вы сейчас находитесь. Три года я безвылазно сидел здесь, под землей, копаясь в чужих мозгах и делая открытие за открытием, пока в восемьдесят шестом не грянула авария на ЧАЭС. И хотя население из опасной зоны было эвакуировано, ни одна из подземных лабораторий не прекратила свою работу. Правда, специальным приказом директора комплекса подземных лабораторий руководство моим детищем было передано некоему Захарову. Меня же определили к нему старшим научным сотрудником, проще говоря, мальчиком на побегушках. Меня, который отдал этому комплексу лучшие годы жизни…

Профессор хмыкнул.

– Что ж, я не стал спорить. По большому счету, Захарову было плевать на лабораторию. Он появлялся здесь раз в полгода. Полистав документацию и покровительственно похлопав меня по плечу, он говорил: «Молодец, коллега, продолжайте в том же духе» и улетал обратно на свою плавучую научную базу в Карибском море. Я же отдал Зоне еще десять лет своей жизни, пока не настал мой час.

– Волна Излучения, – пробормотал я. – Еще одна катастрофа, в результате которой погиб Директор комплекса лабораторий и образовалась Зона…

– Точно, сталкер, – щелкнул пальцами Лебедюк. – Вам не откажешь в способности мыслить логически. Зона! Прекрасный объект для изучения воздействия не только торсионных полей, но и множества других явлений, о которых мы даже не подозревали!

– Так волна Излучения – твоя работа?

Это спросил Шрам, до сего момента хранивший молчание. Лебедюк скривился, словно над его ухом пролетела надоедливая муха.

– Наемник, ты прекрасно выполнил свой очередной контракт, – сказал он. – Но позволь в моей лаборатории мне решать, на какие вопросы отвечать, а какие игнорировать. Так вот, – продолжил профессор, вновь повернувшись ко мне. – Признаться, для меня оказалось полной неожиданностью, когда в зараженную Зону прибыл отряд Службы безопасности Украины с приказом о срочной эвакуации лаборатории. Я, наоборот, рассчитывал, что правительство выделит дополнительные средства для изучения Зоны, но не всегда получается так, как хочется. Прекрасно понимая, что нам не дадут работать спокойно, мне с моими сподвижниками в сопровождении преданных мне бойцов из охраны лаборатории пришлось податься в бега. Так появилась группировка так называемых болотных сталкеров.

Лебедюк усмехнулся.

– Конечно, после волны Излучения Захаров примчался в Зону, но я успел вывезти всю документацию, касающуюся моих исследований. Так что профессор остался ни с чем и, чтобы сохранить лицо и правительственное финансирование, был вынужден окопаться в нескольких километрах от Припяти на озере Куписта, подальше от проверяющих с Большой земли.

Я же продолжал свою миссию – изучение Зоны. Необходимо было понять, с чем столкнулось человечество в результате волны Излучания. И сегодня я и только я знаю о ней гораздо больше, чем все ученые, сталкеры и официальные власти вместе взятые…

Он поморщился, словно вспоминая что-то очень для себя неприятное.

– Случались в процессе исследования и ошибки. Например, как-то я решил предпринять научную экспедицию к центру Зоны и заключил контракт с одним крайне способным наемником, который должен был стать острием моей миссии. Кстати, он неплохо справился с заданием, даже попутно испытав изобретенное мной оружие, ныне известное в Зоне как пушка Гаусса. Правда, в этой миссии я чуть не погиб, но это уже частности, не имеющие отношения к делу. Хотя мне, признаться, до сих пор непонятно, почему тогда не погиб Шрам. Похоже, на него не действуют выбросы.

– Вообще-то вы сами говорили, что они хоть и не наносят мне очевидных повреждений, тем не менее медленно, но верно выжигают мою нервную систему, – сказал Шрам. – Но это дело прошлое… А как же солдаты, которые вас сопровождали? Как их? Болотные сталкеры?

– Как ты правильно заметил, они были солдатами. Добровольцами, которые погибли во имя науки, – отрезал профессор. – И давай не будем ворошить прошлое. Тот контракт, если помнишь, я тебе оплатил втрое после того, как ты выбрался из Саркофага. И ты вроде остался доволен. Или нет?

От Лебедюка повеяло холодной, жесткой энергией, словно он сам был пушкой Гаусса, готовящейся произвести выстрел.

– Без проблем, – Шрам поднял руки ладонями вверх. – Чистое любопытство, профессор, ничего более. Вы же знаете, контракт превыше всего.

– Отлично.

Лебедюк вновь повернулся ко мне.

– Как видите, разумные люди предпочитают вести дела со мной, а не со всяким отребьем Зоны. Всё, что я вам рассказал только что, имело под собой лишь одну цель – чтобы вы поняли, что я не садист и не убийца, а ученый. И в то же время в некотором роде бизнесмен, ценящий своих деловых партнеров.

– Только не говорите мне, что вы пытались уничтожить остров лишь для того, чтобы я оказался в вашей лаборатории привязанным к крестовине, – сказал я.

– Естественно, нет, – усмехнулся Лебедюк. – Морская научно-исследовательская база Международного института внеземных культур была атакована силами авианосца-невидимки, который мы захватили давно и абсолютно бескровно после того, как Захаров перестал на нем появляться. Простое смещение руководства плюс очень большие деньги. И сегодня этот корабль, который невозможно обнаружить радарами, бороздит просторы Карибского моря, являясь элементом проекта «Американская циркулярная пила». Эдакая плавучая база в трех ипостасях: военный корабль, научная база и элемент системы, промывающей мозги всему миру. В частности, его сигналы способствуют управлению группировкой «Монумент». Утомлять вас подробностями не буду, это очень сложная система. Просто в определенный момент на подводной базе института были сделаны некоторые открытия, результатом которых могло быть смещение баланса сил в Зоне не в нашу пользу. Ну и пришлось предпринять кардинальные меры. А то, что вы спаслись, – случайность, которую я решил использовать в своих целях, организовав вашу встречу со Шрамом.

– А семья Японца?

Лицо Лебедюка стало жестким.

– Виктор Савельев, так же, как и вы со Шрамом, является уникальным специалистом. Для выполнения действительно сложных заданий мне не нужно тупое пушечное мясо, которого у меня и так предостаточно. Мне нужны профессионалы. И я не остановлюсь ни перед чем во имя науки.

Я скрипнул зубами, но промолчал. Дед был явно не в себе, но какой спрос с психа? Таких просто надо уничтожать как бешеных собак…

– Наверняка сейчас вы думаете о том, как же меня земля носит и всё такое, – сказал Лебедюк. – Думать вы можете что угодно, главное, чтобы вы хорошо работали. И тогда у вас будет всё, что пожелаете. О суммах, получаемых за выполнение моих контрактов, можете поинтересоваться у Шрама.

– Вряд ли мы сработаемся, профессор, – процедил я сквозь зубы.

– В таком случае, сами понимаете, я буду вынужден применить крайние меры, – пожал плечами Лебедюк. – Первым умрет полковник Павленко. В свое время я оказывал группировке «Борг» некоторые услуги медицинского характера и чисто ради научного интереса сделал несколько инъекций изобретенного мной препарата сталкеру, попавшему под излучение ЗГРЛС. Это уже был практически полузомби, однако я смог вылечить его. В благодарность этот сталкер, доросший в группировке до звания полковника, помогал мне до поры до времени. Но недавно наши взгляды на сотрудничество разошлись, и я не буду сильно страдать от мысли, что одним недоделанным зомби в Зоне стало меньше. Понимаю, что вы бы и сами с удовольствием его пристрелили, но пусть его судьба будет наглядным примером того, что я потом сделаю с Выдрой и вашей девушкой. Возможно, после этого вы станете сговорчивее.

Лебедюк достал скальпель из кармана своего халата и шагнул к первому саркофагу. Полковник Павленко мрачно наблюдал за его приближением.

– Вы даже не представляете, как кричит человек, если надрезать ему щеку и слегка потянуть за лицевой нерв, – сказал профессор.

Лебедюк был прав: я, мягко говоря, не испытывал к Павленко теплых чувств. Но пытать инвалида – это уже слишком.

– Что вам надо? – спросил я.

– Вот это другое дело! – воскликнул профессор, убирая лезвие скальпеля от лица полковника. – Я знал, что вы будете благоразумны. Наемник, давай его сюда.

Последних слов Лебедюка я не понял, но в следующую минуту всё стало ясно.

Шрам шагнул за массивную стальную тушу какого-то прибора и выкатил оттуда хирургическую тележку, на которой лежал контейнер для артефактов необычной продолговатой формы.

Лебедюк подошел к тележке и осторожно снял крышку контейнера, в котором на мягкой красной подложке лежала… моя «Бритва», клинок которой сиял лазурью. Но на этот раз свечение было гораздо интенсивнее, чем прежде.

– Безопасность – мое кредо, – умильно улыбнулся Лебедюк, тем не менее делая шаг назад. – Этот уникальный артефакт, доведенный человеком до совершенства, есть не что иное, как квинтэссенция смерти. Я, знаете ли, не в том возрасте, чтобы понапрасну рисковать здоровьем. Потому и лампы бактерицидные уважаю, и контейнеры для артефактов предпочитаю надежные, и телохранителей набираю лучших из лучших… М-да, простите моё старческое многословие, вернемся к делу. Не мне вам рассказывать, что этот артефакт может перейти из рук в руки только при одном условии – если его подарить другому человеку. Так вот, в знак нашего взаимопонимания и дальнейшего плодотворного сотрудничества, я прошу вас о сущей безделице. Подарите мне «Бритву». Я же в свою очередь отпущу полковника, вашего друга, и вашу девушку на все четыре стороны. А после того, как вы выполните для меня одно-единственное задание, я выплачу вам сумму, достаточную для безбедного проживания до конца жизни в любой точке земного шара…

– И всё-таки, профессор, – перебил его я. – Давайте начистоту. Я никогда не поверю, что вы стали бы городить такую многоходовку ради того, чтобы заполучить очень острый ножик. Вы же сами знаете – Зона не простит, если ее правила пытаются обойти обманом.

Лебедюк в задумчивости поскреб переносицу.

– К сожалению, вы правы, – недовольно бросил он. – Что ж, извольте. В своих исследованиях Зоны я набрел на удивительное открытие. Артефакт «Бритва» при всех своих замечательных качествах есть не что иное, как незаряженная матрица. И если ее зарядить, то на выходе получится скальпель для вскрытия пространства между мирами. Я достал и испортил второй нож, аналогичный вашему, правда, эта неудача помогла мне понять следующее. Для создания скальпеля нужен оператор, имеющий опыт перехода через иномирье. Такие люди имеются в Зоне, но ни у кого из Перехожих не было «Бритвы»…

– И для того, чтобы зарядить «Бритву», пришлось поставить ее хозяина в соответствующие условия, – невесело усмехнулся я.

– Абсолютно верно, – кивнул Лебедюк. – По моим расчетам, зарядить артефакт можно было лишь в местах наибольшей аномальной активности Зоны – в Саркофаге либо в Чернобыле-два. Но вы уже дважды бывали возле Машины желаний, и «Бритва» не изменилась. Потому оставался только один путь. Скажите, в каком образе вам привиделась Зона, когда вы шли через Чернобыль-два? Может, это был гигантский орел, пожирающий сознания погибших сталкеров? Или старая ведьма, повелевающая толпами зомби?..

Лебедюк говорил еще что-то, но я уже не слушал его. Я смотрел на Шрама, в глазах которого полыхал вертикальный росчерк цвета идеально чистого неба – отблеск клинка моей «Бритвы».

Я вспомнил, как похожим взглядом смотрел на костер Меченый в тот вечер, когда я вышел из-под моста, счастливо избежав контакта с живыми аномалиями. Тогда же Меченый почти сознался, что вел меня между ними, мысленно подсказывая путь…

«Контракт», – подумал я, глядя прямо в вертикальные зрачки Шрама. «Условия следующие…”

– Вы испытываете мое терпение, молодой человек!

Стальной голос профессора ворвался в мое сознание, словно клинок «Бритвы». Надо признать – когда этому человеку что-то было нужно, он умел добиваться своего. Что ж, пусть получит.

– По закону Зоны я дарю «Бритву»… – сказал я, отметив, как при этих словах нож заметно дернулся, словно живой… И добавил: – Шраму.

Лебедюк, протянувший было руку к ножу, отдернул ее, словно от горячей сковородки. Наверняка он знал о ноже всё – и про то, как я рассек им ствол «Вала», и как «Бритва» выпила жизнь из Халка – охотника за головами, и как ударом этого клинка был убит болотный ктулху…

– Хорошо, – прошипел профессор, суя руку в карман. – Ты об этом пожалеешь…

Но вытащить ее обратно не успел.

В тишине лаборатории отчетливо раздались два хлопка…

Конечно, шлем экзоскелета четвертого поколения более чем надежная защита. Но когда в его прозрачное забрало с трех метров бьет полуоболочечная пуля со стальным термоупрочнённым сердечником, не выдерживает даже сверхнадежное многослойное бронестекло.

Монументовец с автоматом просто с грохотом рухнул навзничь, словно самовар, по которому ударили сапогом. Пулеметчик же покачнулся, будто раздумывая, в какую сторону упасть. Я несколько напрягся, когда линия выстрела «Корда» прочертила на моем животе вполне ощутимую черту. Может, она для кого и воображаемая, но когда ты в реальности видишь жерло крупнокалиберного пулемета, смотрящего прямо на тебя, эта линия становится более чем реальной.

Но – обошлось. Тяжелый ствол «Корда» потянул своего хозяина вперед, и тот медленно завалился на свой пулемет.

– Давайте без лишних движений, профессор.

Голос Шрама прозвучал спокойно, даже миролюбиво. В Зоне человек может позволить себе относиться хорошо к другому человеку, когда ствол его пистолета смотрит точно в лоб собеседнику.

– Я тебя не понимаю, наемник. Если ты чем-то недоволен, то давай это обсудим.

Надо отдать должное, Лебедюк умел проигрывать. Сейчас он тоже был абсолютно спокоен. Его рука по-прежнему лежала в кармане, что меня несколько беспокоило. Я лично знал пару специалистов, способных метнуть нож точно в глаз противника даже из такого положения. Вот прямо сейчас: нырок под линию выстрела с одновременным уходом в сторону, бросок…

– Ничего личного, профессор, – сказал Шрам, беря в свободную руку «Бритву». – Это просто контракт.

С этими словами он взмахнул ножом, словно вспарывал сверху донизу огромную картину, растянутую от пола до потолка.

И картина поддалась.

Послышался треск, лазурные молнии побежали по разошедшимся в стороны краям разреза. И внутри него я увидел край мрачного, серого солнца, зависшего над контурами полуразрушенных высотных зданий. Эти руины, похожие на обломки гигантских зубов, тонули в клочьях сырого тумана, смахивающего на мокрую вату. Такого плотного, почти живого тумана, раскинувшего свои щупальца по развалинам погибшей цивилизации, я никогда не видел – ни в Зоне, ни на Большой земле…