Текст книги "Реальный репортер. Почему нас этому не учат на журфаке?!"

Финько, Черновский, Бурнусов – фамилии начальников РОВД с тех пор менялись, но порядок оставался прежним: цапковская группировка покупала лояльность местных правоохранительных органов машинами, квартирами, денежными отчислениями и фактически стала единственной реальной властью в Кущевском районе.

Впрочем, когда «Артекс-агро» набрал такую экономическую мощь, что оброс связями на краевом уровне, просто так, за лояльность, местным начальникам платить перестали. Наступило время «совместных проектов», и в этот момент на первый план вышел Александр Ходыч, руководитель кущевского отдела Центра по противодействию экстремизму.

Люди с такими должностями на Кубани вообще очень влиятельны, потому что подчиняются напрямую краевому ГУВД. В основном это бывшие рубоповцы – люди, воспринимающие свое новое назначение как некий временный компромисс. С экстремизмом в большинстве станиц Кубани не густо, а вот с организованной преступностью все в порядке. Но раз государство считает, что она побеждена и бороться с ней больше не нужно, значит, можно и посотрудничать – не смотреть же на нее просто так. К великому сожалению Корниенко, Александр Ходыч – его же собственный воспитанник, он занимался в школе милицейского резерва, которую честный мент в свое время основал при РОВД для воспитания собственных «боевиков». Заматерев, Ходыч не оправдал ожиданий учителя и стал пользоваться его методами совсем для других целей.

– Вместе с Ходычем Цапки занимались крупным вымогательством, – рассказал корреспонденту «РР» один из депутатов районного совета. – Схема была такой: цапковские ребята наезжали на фермера, нагоняли на него жути, а потом на сцене появлялся добрый Ходыч, который говорил жертве: «Не ссы, я решу все твои проблемы, эти негодяи оставят тебя в покое. Но, естественно, не бесплатно, ты же понимаешь». Жертва, конечно, понимала, что это разводка, но платить все равно приходилось – деньгами, землями, активами.

Очень скоро Цапки достигли такой мощи, что могли отобрать практически любой бизнес в районе. Причем чем сильнее была жертва, тем с большей жестокостью они действовали – иногда даже в ущерб прагматике. И те фермеры, которые подписывали бумаги по отчуждению своих земель, будучи подвешенными за ноги к потолку, еще могут считать, что им повезло. Среди прочих вредных привычек у кущевской ОПГ была привычка стрелять без предупреждения. В этом смысле наиболее характерна история разорения семьи Богачевых, которая еще семь лет назад владела одной из крупнейших в районе компаний «Агротехмаркет».

– Мой муж Валерий начинал со слесарной мастерской, ремонтировал автомобильные двигатели, – вспоминает вдова Ольга Богачева. – Но очень скоро мы с ним доросли до большого многопрофильного бизнеса: рестораны, магазины, пивзавод, вертолетный парк, сельское хозяйство. Нам нравилось не столько деньги зарабатывать, сколько ставить себе новые цели и их достигать. У нас были достаточно серьезные связи, но это не помогло. Моего мужа и сына убили в сентябре 2003 года. А когда я пришла в себя, то обнаружила, что в офисе нашей компании сидят уже другие люди. Меня даже не пустили на порог. Просто не пустили, и все. Наши 6,2 тысячи гектаров земли теперь в руках Цапков. Что с остальным имуществом – не знаю до сих пор.

Я пытаюсь выяснить у Ольги, как это «не пустили» выглядело юридически. Она смотрит на журналиста как на ребенка, задающего глупые «почему». До меня наконец доходит, что здесь, в Кущевской, долгое время просто не было такого понятия – «юридически», – если дело касалось интересов Цапков. Милиция отфутболивает жертву в суд, там документы не принимают, прокуратура кормит отписками, обращения в вышестоящие инстанции спускаются в район. Всё.

– Я несколько раз хотела начать с нуля, пробовала взять в аренду тепличку, открыть магазин, но каждый раз, когда я пыталась таким образом поднять голову, на кладбище кто-то разбивал надгробие моего мужа и сына, – рассказывает вдова.

Расправа с могилами своих жертв – фирменный почерк Цапков. На одном кладбище с Богачевыми похоронен убитый ими предприниматель Смольников. Его могилу тоже сожгли. История цапковской банды вообще изобилует такими вот элементами иррационального поведения. Казалось бы, зачем тратить время и силы на то, чтобы спустя много лет пинать поверженного противника? Даже если исходить из соображений циничной прагматики: ты уже отобрал у этой семьи бизнес – ну дай им вырастить еще один, чтобы снова его отобрать. Ведь ты уже входишь в список трехсот крупнейших сельскохозяйственных предприятий страны, у тебя десятки тысяч гектаров земли, мегаферма на две с половиной тысячи голов (открытая, кстати, в рамках нацпроекта) – почему бы тебе вообще не порвать с криминалом и не взять на вооружение более цивилизованные методы работы?

Но, даже достигнув такого положения, Цапки продолжают натаскивать криминальный молодняк, у них в каждой школе «смотрящий», они позволяют своей «пехоте» воровать мобильники и насиловать девочек. Ну хорошо, ты такой Лапша из «Однажды в Америке», тебе все это нравится, у тебя в этой грязи повышается потенция – но зачем идти на риск и убивать сразу двенадцать человек, включая женщин, детей и крупного бизнесмена федерального масштаба? Почему не подкараулить свою жертву персонально, как подкараулили Бориса Москвича? Неужели не понятно, что двенадцать трупов – слишком много, чтобы остаться незамеченными? Даже если бы дом сгорел, как планировали преступники, и пожар скрыл бы все следы злодеяния, все равно это риск. Зачем?!

Но у людей, которые живут с Цапками в одной станице уже многие годы, таких вопросов не возникает. Все они смотрят на происходящее одинаково, как Ольга Богачева:

– Понимаете, безнаказанность – это не только преимущество перед другими, это еще и прогрессирующая болезнь. Человек, которого никто ни в чем не ограничивает, очень скоро доходит до состояния реального идиотизма. Это беспредельщики, у которых беспредел стал идеологией. Мы цари, высшая раса, все остальные – быдло. Им нравилось это ощущение, они не хотели его терять. Они просто разучились жить и думать по-другому. Эти люди настолько отупели, что не были в состоянии осознать: рано или поздно беспредел пожирает самого беспредельщика.

Сейчас Ольга работает обыкновенной продавщицей в маленьком магазине хозтоваров. Из всех документов, свидетельствующих о ее прошлой жизни, у нее только справка о том, что она является потерпевшей. Информацию о ходе уголовного дела все эти годы ей не давали. Только теперь, когда в станицу нагрянули следователи из Москвы, она узнала, что в 2008 году уголовное дело, возбужденное по факту убийства ее мужа и сына, было закрыто. Теперь ему будет дан новый ход.

Но Ольге уже все равно. Недавно у нее были очередные похороны: среди двенадцати погибших в доме Аметова оказались ее сестра и племянник. Она согласилась пообщаться со мной, потому что ей уже нечего терять. Но и приобретать в этой жизни ей тоже больше нечего.

Достучаться до ворон

Многие СМИ поспешили сделать вывод, что кущевский синдром – это возвращение в лихие девяностые. На самом деле цапковская банда – это ОПГ принципиально нового типа.

– В случае с Цапками я бы расшифровал эту аббревиатуру так: организованная праворазрушительная группировка, – говорит Корниенко. – Почему? Потому что мне теперь стыдно вспомнить, что я когда-то носил тот же мундир, что Финько и Бурносов.

Даже самые жестокие преступные кланы прошлого десятилетия выстраивали некую альтернативную правовую систему, жили «по понятиям» и не поощряли беспредел. Грубая сила была для них не целью, а средством, и «реальные люди» того времени никогда не опускались до того, чтобы терроризировать мирное население. Более того, со временем многие из них становились стержнем местного гражданского общества, как это случилось, например, в Екатеринбурге.

«Синдром Цапка» – это не эхо прошлого, а тревожный сигнал на будущее. Достаточно зайти в кущевскую администрацию и послушать людей, пришедших на прием к следователям СКП, чтобы понять всю истинность оговорки губернатора Кубани Александра Ткачева: банды, подобные кущевской, существуют в каждом районе. Сюда, в кущевскую администрацию, съехались вся Кубань, Ростовская область, Ставрополье, есть даже люди из Тулы и Подмосковья. И у всех одни и те же проблемы: отмороженный криминал, развращенный полной и безоговорочной поддержкой местных правоохранительных органов. Причем, судя по рассказам ходоков, цапковский террор еще не самый тяжелый. Гораздо хуже дела в тех районах – например, в Коневском, – где беспредельничают этнические группировки.

Случившееся в Кущевке не аномалия, а закономерность. Вертикаль власти перегружена настолько, что у нее начинается онемение конечностей. И даже если завтра начальником РОВД поставят нового Корниенко, это не спасет ситуацию. Если приходится выбирать между криминальным беспределом и милицейским, то надо голосовать против всех. Третий и единственно возможный путь – это формирование альтернативных центров влияния. Разве можно было бы представить себе десятилетие глухого криминального террора, если бы в Кущевской были сильные общественные организации, более или менее независимая газета, не ряженые, а настоящие казаки? Нет, нельзя. Почему же ничего этого нет? Хороший вопрос.

– Ткачев тут приезжал недавно и предъявлял нам претензии: где ж вы были, казаки, куда вы смотрели?! – говорит атаман станицы Алексей Марченко. – А куда нам смотреть, если он сам несколько лет назад приезжал открывать мега-ферму «Артекс-агро», жал руки Цапкам, говорил, какие они замечательные руководители. И что нам после этого – кричать, что они бандиты?!

У немногочисленных краснодарских оппозиционеров в ходу политический термин «ткачевщина». С тех пор как к власти пришел молодой и энергичный губернатор, Краснодарский край расцвел экономически, но полностью деградировал политически. «У нас в регионе есть только один политик: это я» – эта установка стала краеугольным камнем местного стиля управления. Эффект – хорошие дороги, заметное улучшение социальной сферы, постоянный экономический рост. Издержки – репрессированные общественно-политические силы, кукольные СМИ и полный паралич гражданской активности.

– Знаете, что происходило на центральной площади в Кущевке в день похорон погибших? Фестиваль трофи-аэробики! – говорит вдова Ольга Богачева. – Сто двадцать человек в майках цвета российского флага под веселенькую музыку прыгали и махали ручками: раз-два, раз-два. Просто какой-то кукольный театр! Паноптикум! Первым, кто предложил почтить погибших хотя бы минутой молчания, стал депутат Владимир Васильев. До него это просто никому не пришло в голову. Потому что для этого нужно распоряжение. А фестиваль аэробики был запланирован и санкционирован – как же не провести?

Побежденное гражданское общество неминуемо ведет к утрате главной фундаментальной потребности, которую должно обеспечивать любое государство: потребности в безопасности. И история Кущевки демонстрирует это со всей очевидностью. Единственным человеком, который за все эти десять лет попытался воспротивиться диктатуре Цапков, стала ректор местного вуза, Северо-Кубанского гуманитарно-технологического института, – хрупкая женщина Галина с жалкой фамилией Крошка. Когда количество студенческих жалоб на грабежи, изнасилования и бездействие милиции превысило все мыслимые пределы, она предложила учащимся написать письмо, которое разослала по всем инстанциям и федеральным СМИ. Обращение так и называлось – «Мольба о помощи», и под ним стояло сто семьдесят подписей. Результат – большая публикация в «Российской газете» и «Комсомольской правде», массовый наплыв в станицу проверяющих комиссий и клятвы губернатора в том, что беспределу будет положен конец. Единственная местная газета «Вперед» тогда поверила в перемены и опубликовала серию острых репортажей. Но спустя полгода, когда все утихло, жизнь Галины Крошки превратилась в ад.

– Сначала маме в окно рабочего кабинета полетели кирпичи с угрожающими записками, – рассказывает дочь Галины Евгения Юшко. – Потом стали приходить студенты: «Нас какие-то парни на улице просили передать вам, чтобы вы убирались из станицы, вам здесь не жить». Наконец, с помощью Ходыча против мамы и ее заместителя возбудили уголовное дело за организацию ОПГ, которая якобы занималась выдачей поддельных дипломов.

Результат: заместитель ректора села на семь лет, а сама Галина Крошка два года провела в СИЗО, перенесла два инсульта, не выдержала нервного напряжения и теперь – пациент психиатрической клиники № 3 в Цукеровой Балке. Главный редактор газеты «Вперед» Ольга Кутовая вынуждена была уехать в другой район, но через полгода ее простили, и она вернулась. На этот раз газета «Вперед» не напечатала об убийстве в доме Аметовых ни одного репортажа. Чтобы узнавать последние новости о своей станице, даже местные старушки научились пользоваться Интернетом – Кутовая теперь ограничивается публикацией заявлений чиновников о том, что станица подверглась нашествию федеральных журналистов, которые обливают грязью район и раскачивают лодку. Недавно сына Кутовой взяли с поличным в Пензенской области при попытке получить деньги с кущевского фермера Дашкина. Местные жители уверены, что он действовал по поручению Цапков.

Бунт Крошки – первое и последнее сражение местных общественных сил с организованной праворазрушительной группировкой. После этого поражения в Кущевке окончательно восторжествовало доправовое сознание.

– Если общество не готово к сопротивлению, если люди не хотят выходить на площадь даже под страхом смерти, может, это означает, что они заслуживают такого положения? – спрашиваю я у местного безымянного депутата, которому «здесь еще жить».

– У любого сопротивления всегда есть лидеры, – отвечает безымянный депутат. – А лидеров всегда можно убрать. Для того чтобы общественная активность стала страховкой от беспредела, риски лидеров не должны быть слишком велики. Они должны быть уверены, что их хотя бы не убьют, не тронут их детей. Потому что технологии террора позволяют запугать любой народ – хоть русский, хоть французский. Но французские власти такие гарантии безопасности создают, потому что они понимают: развитое гражданское общество – это не политическая уступка, а такой же элемент стабильности, как Центробанк и правоохранительные органы. А наши власти, похоже, еще до этого не созрели. По крайней мере краснодарские – точно.

В станице Степная, где расположен головной офис Цапков, стоят большие круглые лысые деревья, оккупированные жирными воронами. Они похожи на волосатые человеческие головы, полные вшей. Пока фотограф снимает, я от безделья провожу эксперимент: бью ногой по мощным стволам. Я, конечно, не Шварценеггер, но отдачи даже от моих ударов хватает, чтобы вороны разлетелись в разные стороны. Рядом детский сад, дети с любопытством смотрят на заезжего придурка. Когда мы с фотографом уходим, они подбегают к деревьям и начинают делать то же самое. Похоже, раньше им просто не приходило в голову, что достучаться до ворон гораздо легче, чем кажется.

Профессиональные соображения

Как отличить правду от лжи?

Прежде чем отвечать на этот вопрос, я бы хотел обратить внимание на одно важное свойство правды и лжи.

Это очень простое свойство – и тем удивительнее, что подавляющее большинство людей его не видит и даже не чувствует.

ЛОЖЬ – ЭТО НЕ ТО ЖЕ САМОЕ, ЧТО ВРАНЬЕ. А ПРАВДА – НЕ ОБЯЗАТЕЛЬНО ИСКРЕННОСТЬ.

Человек может говорить неправду и при этом не врать. И наоборот – он может быть предельно откровенным и при этом его слова не будут правдой.

Более того, чаще всего именно так и происходит. Именно поэтому есть словосочетание «откровенная ложь», и употребляется оно не так уж и часто.

Разговаривая с людьми, журналист не должен забывать, что вот этот абсолютно искренний человек, который, глотая слезы, рассказывает вам все, что знает и думает по поводу произошедшего, может сам быть введен в заблуждение, может принять ту или иную версию ради морального самооправдания, наконец – у него свой жизненный опыт, который формирует тот или иной взгляд на реальность помимо воли.

И наоборот – вот этот циничный тип, который явно пытается вами манипулировать, может, действуя в собственных эгоистичных интересах, выдать вам кроме откровенного вранья достаточное количество объективной информации о своих противниках (они потом с таким же энтузиазмом ответят ему тем же).

Но вернемся в исходную позицию. Предположим, вам пришло письмо, автор которого описывает ужасы своего городка и молит о помощи. Или вы сняли трубку и вот уже полчаса выслушиваете крик души униженного и оскорбленного. Тема, в принципе, вас заинтересовала, но что-то настораживает.

Даже на этапе, когда вы еще не приступили к проверке, можно обратить внимание на некоторые «маячки».

Маячок первый: эмоциональный накал изложения. Очень часто манипуляторы стараются слабость своих позиций компенсировать мнимой искренностью и драматичностью повествования. Но даже если у вас нет сомнений в том, что перед вами абсолютно искренний человек, эмоциональное напряжение его речи может означать лишь то, что он сам себя пытается в чем-то убедить, чтобы заглушить голос вины или совести.

Маячок второй: резко континентальный оценочный климат. Есть только ангелы и черти. Одни герои демонизированы, другие героизированы, и у первых нет никаких оправдательных моментов, а у вторых – ни малейшего изъяна. В жизни так не бывает, и если источник информации не принимает в расчет полутона, значит, он либо грубо вами манипулирует, либо чистосердечно необъективен.

Маячок третий: источник информации не склонен к самокритике. Ему говоришь: «Ну, смотрите, вот здесь вы же явно лажанулись, а вот здесь повели себя не совсем красиво». – «Да вы что! – обижается источник. – Вы за кого меня принимаете! Я, слава богу, не первый день на свете живу. Да я знаете на какую тему диссертацию писал?!»

Маячок четвертый: болезненная реакция на ваше намерение встретиться с оппонентами источника. Попытка с самого начала вас оккупировать и причислить к лику Своих. Отсечение от иных источников информации – явный признак манипуляции, как намеренной, так и инстинктивной.

Маячок пятый: наличие в рассказе маловероятных деталей и дефицит логики. Людям, конечно, свойственно поступать иррационально, но чаще всего они все-таки действуют как существа разумные.

Однажды, к примеру, мне пришлось выслушивать от одного юного журналиста «сенсационный» рассказ о том, как некий хирург отправляет на операцию людей только для того, чтобы их изувечить. Он якобы даже денег с них не брал, а только отрезал руку-ногу и отпускал – вот такой извращенец. Все это происходило в одном весьма престижном районе Подмосковья, и, по версии излагателя, ни один из проживающих там влиятельных людей не воспрепятствовал беззаконию: все боятся. Разумеется, весь этот рассказ был почерпнут из одного-единственного источника. Журналист готов был прямо сейчас садиться и писать нетленку. Я предложил ему хотя бы пойти посмотреть на этого доктора – похож он на клинического идиота или не совсем? С тех пор прошло месяца три, нетленка так и не появилась.

Наверное, есть еще какие-то маячки (если знаете – добавляйте), но пока хватит и этих. Их наличие вовсе не обязательно признак лжи, но всегда – повод задуматься и кое-что прямо с ходу уточнить. Возможно, в результате этих попыток опасения рассеются, а может, и, наоборот, окрепнут. В любом случае, если вы займетесь темой всерьез, вы будете на местности работать с информацией еще более тщательно – и об этом будет следующее соображение. Но иметь общие навыки инстинктивного отличия правды от лжи тоже не повредит.

* * *

В предыдущем соображении я пытался вывести первичные признаки лжи и обещал рассказать, как так работать на местности, чтобы не стать жертвой манипуляции.

Этот момент столь же важен, сколь и банален. Никаких чудесных открытий не будет.

1. Есть древний, как органы правопорядка, метод выявления правды – параллельный допрос. Это когда нескольких подозреваемых разводят по разным комнатам и задают одни и те же вопросы, а потом сверяют ответы. Как бы хорошо ни подготовились сообщники, всегда можно уточнить некоторые детали, по поводу которых сговориться заранее просто не придет в голову. Расхождения в показаниях – признак лжи, а если эти расхождения неоднократные и касаются принципиальных вещей, то это может быть серьезным инструментом для разоблачения и получения чистосердечного признания.

Разумеется, журналисту никто запирать людей в разных помещениях не даст, но по сути репортер на местности совершает ту же самую процедуру. Разница лишь в том, что он сам приходит к «допрашиваемым», а не их приводят к нему под конвоем. Вокруг любого события есть ближний, средний и дальний круг людей, так или иначе в него вовлеченных. Между собой эти люди, как правило, слабо контактируют, поэтому вероятность крепкого сговора минимальна. Кроме того, всегда есть люди, которые не имеют к произошедшему прямого отношения, но являются сторонними наблюдателями и экспертами. С каждым новым опрошенным становится ясно, где правда, а где ложь, кто врет, а кто говорит правду. Просто потому, что правда повторяется разными собеседниками и с каждым разом обрастает все новыми убедительными деталями. А ложь становится все противоречивее и все настойчивее опровергается вашими собеседниками. Чтобы уж совсем убедиться, что ложь – это ложь, можно в какой-то момент снова вступить в контакт с совравшим, но на этот раз уже с неопровержимым доказательством, и посмотреть, как он будет реагировать и выкручиваться. И наоборот – если в результате проделанной работы вы убедитесь, что такой-то человек достоин полного доверия, можно вернуться к нему и задать еще какие-то вопросы, на которые у вас пока нет ответов.

2. Еще один метод, который у репортера должен быть доведен до инстинкта, – это устремленность в детали. Ложь похожа на красивый автомобиль – она почти всегда имеет эффектный вид и обтекаемые формы. Ложь рассчитывает на то, что человек примет ее просто потому, что она ему понравится. Ложь очень не любит уточнений. Очень часто она к ним просто не готова. «Да этот человек – коррупционер, каких свет не видывал, на нем клейма негде ставить! Я про него вообще все знаю». – «Ой как интересно! А расскажите, пожалуйста, хотя бы одну историю, в которой он замешан». – «Э-э-э-э-э… Ну, мне не хотелось бы за его спиной…»

Интересуйтесь подробностями, деталями, цифрами – чем больше человек расскажет конкретики, тем шире фронт проверки, тем проще потом будет либо убедиться в его честности, либо уличить его во лжи. Во время беседы интересуйтесь кругом людей, которые могут подтвердить слова вашего собеседника, просите их координаты и смотрите, как человек реагирует. Просите документы, подтверждающие его слова, если их наличие очевидно. Систематический отказ в предоставлении заведомо имеющихся у него доказательств – повод для недоверия.

3. Проверка логикой. Выслушав очередную версию произошедшего, постарайтесь прямо вместе с рассказчиком сплести ее в логическую нить. Вы должны понять смысл тех или иных поступков, мотивацию действующих лиц, их психологические особенности, сильные и слабые стороны. «Вот вы говорите, что "Город без наркотиков" сам торгует наркотиками. Что они давят цыган, чтобы просто вытеснить их с рынка. Но зачем Ройзману, человеку не бедному и амбициозному, рассчитывающему на политическое будущее, мараться об этот грязный бизнес? Это же все равно что вам после работы бутылки по улицам собирать. В чем логика?» – «Э-э-э-э… Ну вот такой он авантюрист, нравится ему криминал, ничего тут не поделаешь», – «Хорошо, по вашей версии "Город без наркотиков" уже семь лет занимается этим делом. Неужели все это время екатеринбургская милиция, ФСБ, ГНК просто сидят и смотрят, как круто у всех на виду Ройзман ворочает тоннами героина? Ведь при такой заинтересованности его на этом поймать его бы уже давно на этом поймали. К тому же авантюристы – они очень неосторожны». – «Э-э-э-э-э… Ну…»

Примерно такой разговор состоялся у меня когда-то с майором Чкаловского ОБЭПа Надиром Салимовым. Именно катастрофический дефицит логики в его словах окончательно убедил меня в том, что он говорит неправду. Спустя пару лет Салимова поймали на взятке от наркоторговцев, его посадили на четыре с половиной года.

Нетрудно заметить, что методика расследовательской работы репортера очень похожа на элементарные следственные действия. Будь моя воля, я бы вообще ввел на журфаках курс «Основы оперативно-розыскной деятельности» вместо какого-нибудь «Введения в теорию журналистики». Но едва ли это когда-нибудь случится. Поэтому, если у вас есть друзья или родственники из числа силовой интеллигенции, очень рекомендую обогатиться полезными знаниями.

* * *

Есть такое словосочетание: «неангажированный журналист». Громко произносится оно гораздо чаще, чем правильно понимается.

У глагола «ангажировать» есть множество значений, но применительно к журналисту самым точным, на мой взгляд, является определение, которое я вычитал в Викисловаре, – «склонить к услугам».

Склонить к услугам можно разными способами, и прямой подкуп – самый вульгарный и редкий из возможных вариантов. Людей, которым платят в конвертике за то, чтобы они писали, что скажут, не так уж и много – во всяком случае, в журналистской премьер-лиге. Вместе с тем по-настоящему неангажированных журналистов единицы. Большинство журналистов продажны, и сегодня они продажны как никогда. Вот только продаются они не за денежные купюры, а за более эфемерные вещи. И поверьте – выглядит это не менее отвратительно.

Люди вообще продаются не за деньги в чистом виде. Люди продаются за ценности. И для всех они разные. Для одних это денежные знаки, для других – почетная грамота, а для третьих – «общечеловеческое достояние». Ловушек ангажированности гораздо больше, чем вы думаете, совсем не вляпаться в них невозможно, но нужно хотя бы стараться все время быть начеку.

Журналиста очень легко купить за «передовые идеи», за «политические взгляды», за «святое дело», за «помощь униженным и оскорбленным». У журналиста, как правило, ярко выражен синдром сироты – ему очень хочется примкнуть к какой-то большой и красивой силе, стать причастным к той или иной социальной группировке. Проклятие объективности страшно давит на голову журналиста, его все время хочется сбросить. Но надо понимать: как только вы сбрасываете это иго, вы подписываете договор о собственной купле-продаже.

Принципиальность – красивое слово, но в журналистской работе она является лишь разновидностью ангажированности. Как только при подготовке репортажа вами начинают руководить какие бы то ни было иные принципы, кроме профессиональных, – все, вы разменяли возможность докопаться до истины на бисер для боевых свиней.

Вам будут аплодировать, и на первый раз даже искренне, но это будут аплодисменты за то, что ты стал «своим», – только и всего. Те, кто вас таким образом склонил к услугам, запишут вас в свой актив, и чем дольше вы в нем будете состоять, тем труднее из него будет вырваться. И чем дольше вы в нем будете состоять, тем меньше вас будут читать, потому что вы будете скучны и предсказуемы. Потому что это только в песне поется, что правда всегда одна. На самом деле это ложь всегда одна, а правда – она разная, непредсказуемая и всегда интересная.

* * *

И возможно, самое важное.

Главный навык репортера – это то, чему научить невозможно. Это скорее сфера духовной практики.

Репортер должен исходить из такой картины мира, в которой все взаимосвязано. Реальный репортер презирает случайность. Есть такая хорошая французская поговорка: «Случайность – божество дураков».

Символ веры репортера можно сформулировать так: мир – единый организм, и если где-то что-то произошло, значит, это не могло не произойти. Значит, это сначала как-то зародилось, потом долго развивалось и наконец вышло на поверхность в виде события. Миллионы событий и фактов – это грибы, которые выросли лишь потому, что под землей уже давно образовалась огромная грибница. Гриб – это лишь качество, в которое перешло давно назревшее количество.

Если исходить из презумпции вселенской гармонии, если не верить в случайность, то вы всегда будете искать корень события, смысл произошедшего и всегда будете его находить, потому что он всегда есть. И этот смысл всегда интересен, и он будет держать репортаж как единое целое, не даст распадаться ему на сотни разных грибов.

Это мироощущение одним дается от рождения, другие приобретают его по жизни, но без него репортер никогда не станет репортером. Без него он везде будет видеть тупую случайность, хаотичный набор из бессмысленных фактов. С такой картинкой мира в репортеры лучше не соваться. Да и просто жить с такой картинкой мира не хочется.

* * *

Немного о репортаже вообще. Точнее – о репортаже нового поколения.

Мне кажется, сейчас в этом жанре происходят глубинные перемены. Еще недавно репортер – это был такой человек, который быстро бегает, быстро думает и быстро пишет. Репортаж был методом добывания информации: пришел, увидел, передал. Кто первый добежал до цели и успел попасть туда, куда другие не попали, тот и молодец. Автор – глаза, уши и нервы читателя. Больше ничего.

Сейчас репортер, да и вообще журналист, все меньше интересует аудиторию как добытчик информации. Новости перестают быть произведенным продуктом. Новости становятся явлением природы. Новости растут сами, как трава. Кто первый оказался на месте события с айфоном в руках – тот и репортер. А все больше СМИ – это вообще не коллектив журналистов, а три-четыре-пять контент-продюсеров, которые рыскают по Интернету, мониторят соцсети и собирают новости, как грибы. Конечно, добыть реальный эксклюзив – это еще пока требует профессиональных усилий журналиста, но сфера регулярных новостей уже безвозвратно нашей профессией утрачена (и слава богу).

Значит ли это, что профессия репортера загибается? Нет, не значит. Наоборот – статус репортера растет, а хорошие репортажи востребованы как никогда.

Много информации – это, конечно, хорошо, но у любого избытка есть побочный эффект. И главная болезнь наступившего информационного века – дезориентация. Люди все больше знают и все меньше понимают. Люди готовы платить уже не тому, кто генерирует информацию, а тому, кто ее должным образом фильтрует. У людей информационная подагра – утрата ясности, сначала в большом, а потом и в малом. И в этой ситуации именно ЯСНОСТЬ, а вовсе не информация становится главным журналистским продуктом. Средство Массовой Ясности – я бы так выразил формулу успеха востребованного сегодня журналистского продукта. Мне мешает это сделать только то, что в итоге получается очень смешная аббревиатура (можете предложить другую).

Одна из ключевых функций СМЯ – это социальная навигация. Для той или иной социальной группы СМЯ становится ориентиром, точкой доверия. Пусть в этом СМЯ не будет всего, что можно было узнать, но там обязательно должно быть все, что нужно понимать и чувствовать. Именно в этом, кстати, успех журнала «Русский репортер», в котором я имею удовольствие работать.

А журналист нового типа – не столько добытчик информации, сколько ее преобразователь. Это вовсе не значит, что надо просто сидеть за компом и заниматься исключительно мыслительной деятельностью. Хотя жанр публицистической колонки сегодня тоже переживает ренессанс – в силу тех же самых причин. И конечно, репортер, как и раньше, должен бегать, смотреть, слушать и щупать. Но при этом понимать: какую бы эксклюзивную информацию ты ни надыбал – этого уже недостаточно для успеха. Ты должен дать читателю не только дозу новой информации, но и сильный заряд ясности. Теперь катарсис журналистского текста – не просто изложенная в нем шокирующая новость. Чтобы сотворить сенсацию в новом, информационном веке, надо суметь преобразовать разрозненную информацию в сущностное знание о том, что произошло. Во всяком случае, репортеру.

Это намного труднее, но и намного интереснее. По-моему, мы родились в нужное время и в нужном месте.