Текст книги "Голос булата"

2.

Владимир пустил рать свою в напуск после полдня. Еще до рва не добежали вои, а со стен уже метнулись тучи стрел, разя в доспехи и лица булатными злыми жалами. Тяжкое это дело, брать город штурмом… Первая волна пехоты идет на верную погибель, под смолу кипящую, под град камней и тучи стрел.

Воздух содрогается от сотни смертных криков, слившихся в один. Да только разве в бою страх бывает? Бурлит кровь, ум застилает… Ни боли, ни стаха не остается, только ненависть к врагу и жажда победы. Каждый верит, что победит именно он, а когда быстрая смерть настигает булатом, то уже не испугаешься, может только в вирыи от ярости схватки дух переведешь. Если бы не эта вера и не затуманенный удалью битвы разум, разве лез бы кто на стены, изыскивая верную гибель? Нет… В бою страха нету. Страшно перед напуском, когда ожидают вои трубного зова, страшно и потом, когда вспоминаешь, как чудом со стены не упал, как из последних сил бился у ворот… Это если живым останешься.

Первый штурм Половчане отбили без всякого труда. Сам Регволд с сынами не страшась на стену взобрался, насмехался над сыном ключницы, хвалился, что не боится новгородских плотников. Из наступавших никто так и не смог подняться на высокие стены, а ворота береглись так, что возле них бездыханно валялась чуть ли не сотня Владимировых ратников. Откатилась волна штурма, замерла, затихла… Воеводы скрипели зубами от злобы и мозгами с натуги, все мыслили как одолеть неприступную крепость.

Пуще других злился главный воевода Тит, тот что Микулку со смехом погнал. Злился, поминал Богов дурным словом. Да только не так он был глуп, чтоб не понять того, что сам виноват. Говорили ему другие воеводы, что прямым напуском стены не взять, что надобна хитрость военная. Даже сопливый юнец говорил то же самое. Да разве они воеводе Титу указ? Разве не ему поручил Добрыня вести рать Владимирову? Просто слабы нынче вои, не то, что при Святославе-воителе. В напуск! Всю рать в напуск…

Он уже приготовился отдать приказ, когда на холм бегом взбежал молодой прыткий Извек.

– Стой Тит, не спеши! – запыхавшись сказал он. – Ты умный воевода, понимаешь, что Полоцк хитростью брать надобно. Есть одна хитрость, чтобы ворога заставить ворота открыть!

– Ты ли мне советовать собрался? – поднял брови старший воевода, но уловив напряженные взгляды других воевод смягчился. – Ладно, кажи что удумал. Хотя в великой военной науке от тебя толку чуть, только и умеешь, что кулаком да мечом драться…

Воеводы недовольно загудели.

– Дай сказать Извеку! – буркнул один из них. – Кулаком биться тоже наука не последняя, да к тому же лучше него кулачного бойца чай на всей Руси не сыщется. А самое главное – других научать умеет, значит не глуп. Послушай его!

Тит до скрипа сжал челюсти, но промолчал, показал Извеку рукой, чтоб говорил.

– Надо конницу отвести за лес… – начал он. – От нее у города проку нет, только зазря собой шальные стрелы ловит. Пехоту пусти вокруг стен, буд-то окружает город. Тогда у ворот совсем мало люда останется, что и надобно. Как окружат, дай им команду в напуск на стены пойти, да только напуск то будет не настоящий, хитростный. Как только половчане ударят со стен, надо чтоб пешие бежали в лес, словно устрашась камней и стрел. Регволд в себе очень уверен. Он откроет город, чтобы выпустить свою рать в преследование. И тут ты, Тит, ударишь конницей прямо в ворота. А к тому времени туда, как буд-то убегая, и пехота стянется. Конец придет Регволду.

– Хорошо говорит! – одобрительно закивали воеводы. – Верное дело предлагает, послушай его, Тит. Пошто зазря губить ратников грубым напуском, коль можно на лихом Регволдовом нахальстве сыграть?

– Эх, Ящер вас всех в упряжь увяжет, коль не выйдет из этого ничего! – устало вздохнул Тит. – Ежели все согласны, пусть так и будет. Конницей командовать буду я, отальные к пехоте. Все. Не ночи же дожидаться…

Вскоре после первого штурма пехота пошла окружать город под прикрытием лучников, а конница ушла по северному гостинцу за мохнатой стеной леса. Коней вели по траве обочины за поводья, стараясь не выдавать себя поднятой с дороги пылью. Пехотинцы шли на город быстрым шагом, щиты прикрывали их от шальных стрел, а шесты для подъема на стены были уже наготове, виднелись издалека.

Половчане работали так, словно не город защищали от напуска, а трудились в поле – деловито таскали корзинами камни, раздували огонь под котлами со смолой и кипящим маслом. Лучники размеренно выпускали стрелу за стрелой со стен, деловито переговаривались, плевали на руки… Стрелы летели почти без прицела, клевали остриями в землю, да и какой прицел на расстоянии в двести шагов? Но когда Владимирова пехота подошла ближе, лучники сосредоточились, били чаще и прицельней. Защелкал, зазвенел булат наконечников о щиты и шлемы, редкий вскрик клял стрелу, поразившую открытую плоть. А когда полетели со стен камни, пехота дрогнула и начала откатываться на восток, оставляя за собой брошенные шесты.

Тит зорко следил за отступлением пеших, нервничал, теребил пятерней густую русую гриву волос. А если Регволд не даст приказа открыть ворота? Тогда до утра о новом напуске можно не думать, а то и вовсе придется осадить город. Храпели за его спиной сильные боевые кони, словно им передалось волнение воинов, рыли копытами землю, сдирая молодую траву. Тит поднял руку, в молчаливом приказе оседлать коней. Все его существо кипело ожиданием боя. Не опоздать бы… Должен, должен Регволд открыть ворота, должен пустить свою рать добивать в спины отступающую пехоту. Часть пеших как буд-то рассеялась по лесу, остальные отходили нестройными кучками к северному гостинцу.

И тут воевода заметил, что створки ворот медленно разошлись, выпуская вооруженную копьями пехоту. Клюнул Регволд!

И тут Тит сделал ошибку. Ему бы подождать пока половчане выйдут в поле большим числом, тогда бы ворота уже не закрыть… Но уже слышали уши старшего воеводы вой победных рогов, уже рвался он, спешил завоевать СВОЮ победу.

– Вперед! – скомандовал он воинам и сам вскочил на коня.

Сотня всадников ринулась к воротам, поднимая к склонившемуся в закате солнцу целую тучу пыли. Дробный стук копыт слился в единый грозный гул и казалось, что нет на свете силы, способной остановить эту лавину плоти и отточенного булата. Боевой клич и громкое ражание разорвали вечерний вздух в хрустальные клочья, разнеслись даллеко в округе, плоским эхом отвалились от каменных стен Полоцка. Трава ложилась не под копытами распаленых скачкой животных, а под натиском ветра, выдавленного из воздуха взмыленными телами коней. Явственно и отчетливо дрожала земля, выла, стонала, плевалась фонтанчиками пыли из возникших тут и там трещин.

Передовой отряд полоцкой пехоты стал как вкопанный, завидев надвигающуюся на них лавину смерти, попробовал повернуть вспять, но задние давили передних в возникшей сумятице.

– Скорее, сонные! – не своим голосом взревел Тит, колотя каблуками в ребра своего скакуна. – Быстрее! Уйдут ведь, ворота закроют!

Тут и Владимирова пехота прекратила показное бегство, повернулась и ринулась к открытым воротам. Регволд приказал запереть город, но очухавшиеся половчане сосредоточились и стали отступать организованно и быстро, сплошным людским потоком раздвигая окованные железом створки ворот. Вот уже последний десяток полоцких воинов попятился в город, прикрываясь щитами от колотивших со стороны пехотинцев стрел. Еще миг и… Ворота с лязгом и отчаяным скрипом захлопнулись, оставив за собой взбешенную неудачей пехоту. Со стен вновь ударили лучники и посыпались камни, пехота попятилась к лесу, оставляя убитых и раненных, а конница Тита еле успела сбавить ход. Прямо у ворот, под градом камней и стрел, всадники описали широкую дугу и уже подгоняя коней стали обгонять отступающую пехоту обагренные светом заходящего солнца. Половчане провожали незадачливых агрессоров гиканьем и удалым свистом, забрались на стены швыряли камни в след отступающей рати.

Они так увлеклись, что даже не смотрели на западные стены. А если бы и взглянули, все равно бы глазам своим не поверили. Пока все защитники сосредоточились со стороны отступающих войск, с запада, на фоне багрового диска солнца медленно поднялась из густого леса чудесная ладья с десятком воинов-тиверцев. Ладья круто накренилась, перевалила стену, зацепившись трухлявым днищем за камни, скрипнула и стрелой метнулась вдоль улицы к восточным воротам, размазывая длинную тень по стенам домов.

Микулка заметил, что у самых ворот защитников почти не было, все забрались на стены, метая в отступающих то, что подвернется под руку. Он пустил ладью у самой земли, ветер задул в лицо, растрепал рыжие пряди волос. Кое-кто из защитников случайно заметил бесшумно летящий по воздуху корабль с воинами и буквально остолбенел от неожиданноси. Но у витязя даже самый сильный испуг не длится долго, вскоре громкие крики возвестили, что непрошенные пришельцы зря расчитывали на полную внезапность. Защитники заспешили вниз по шестам и приставным лесеницам, понимая что именно является целью вторжения.

– Пригнись за борт! – посоветовал Свирит.

Микулка присел на корточки и тут же в деревянные борта и покосившуюся мачту ударили десятки стрел, паренек еще пригнулся и резко повернул ладью, чтоб не разбить ее о стремительно приближавшуяся стену.

– На мечах мои вои сильны и щиты у них крепкие… – сказал предводитель тиверцев. – Да вот только высаживаться у ворот нельзя, поязвят стрелами…

– Ну… Тогда держитесь! – вздохнув произнес Микулка и по пологой дуге направил небесный корабль вверх и вглубь города.

– Ты что удумал? – забеспокоился Свирит.

– Прошибить лодией ворота… – хмуро ответил Микулка.

Паренек зашептал колдовские слова, выворачивая корабль на боевой курс.

– Эй, обожди! – окликнул его Голос. – Расшибешься до смерти. Скорость, она огромнейшей силой владеет. Этой лодии достаточно совсем малого хода, чтоб ворота прошибить. Не быстрее человека бегущего.

Микулка придержал бешенно несущийся корабль и тиверцы не удержавшись повалились на дно лодки. У ворот уже копошилась изрядная толпа половчан, никак не меньше трех десятков, но паренек опустил ладью так, что та едва днищем по земле не шкрябала. Завидев такой оборот дела, защитники бросились врассыпную, как воробьи от телеги. Тут же сухо, словно пастуший хлыст, щелкнула тетива и с тиверского лука одна за другой сорвались несколько стрел, разя бегущих без промаха. Микулка и сам был стрелком не последним, но подивился тому, как метко бьет Велигой с неустойчивого суденышка и как плотно держит в воздухе стрелы.

Ладья шарахнула в ворота с такой силой, что правая створка треснула и прогнулась, удершиваемая только железным листом оковы, а левая буквально слетела с петель. Пересохшие доски корабельного борта надрывно крякнули и ладья разлетелась вдребезги, раскидав шагов на двадцать обломки, гнилые листья и щепы. Большинство досок повалилось в пыль, но многие так и остались висеть в воздухе, поражая воображение какой-то дикой нереальностью.

Тиверцы распластались среди обломков и мусора, но тут же вскочили, прикрывшись щитами и выставив острия мечей. Опешившие защитники с пугливой осторожностью сомкнули круг, но стрелять не стали. Щиты у тиверцев крепкие и стрелы невесть куда отобьются, если в лицо не попасть. Несколько мнгновений ничего не менялось, но Владимировы воеводы заметили, что ворота слетели с петель и направили к ним пехоту и конницу. Защитники Полоцка метнулись к тиверцам и завязалась злая сеча у сбитых ворот. Микулка выхватил меч, но закованный в доспехи и прикрытый щитом Свирит оттеснил его спиной в тыл, не давая участвовать в схватке. Оставшись не у дел, молодой витязь обернулся и еле успел крикнуть тиверцам, чтоб соскочили с дороги и пропустили разгоряченную конницу.

Резвые кони смели замешкавшихся защитников, подняв в воздух целые тучи пыли, крики и стоны затмил грохот сотни копыт. Но бой продолжался, потому как из города подбежали два десятка латников и со свежим остервенением врубились в тесную кучку тиверцев, пропустив всадников через себя.

Микулка все пытался выбиться вперед, но кто-то из соратников постоянно отпихивал его в тыл, не давая даже мечом о вражье оружие звякнуть. Сзади уже спешила Владимирова пехота, но латники, хоть и мешали друг другу в тесной сече, но все же давили тиверцев числом. В ход шли тяжелые топоры, под которыми трещали щиты Свиритового десятка, лязг стоял словно в кузне, даже уши заклало.

И тут особено ярая троица защитников клином врубилась в ряды тиверцев, мощные удары зазубренных топоров чуть не раскраивали тяжелые щиты. Прямо перед Микулкой упал в скатавшуюся от крови пыль один из Свиритовых бойцов, расбросал вокруг себя сорванные с кольчуги кольца. Паренек опешил, узнав по закинутому за спину луку Велигоя, с которым совсем недавно сидел у костра и пил густое пенное пиво из походных запасов.

Еще не зарубцевалась в душе рана, оставленая смертью Заряна, еще жгла сердце лютым огнем, а уже снова пришлось стирать с щеки горячую кровь того, с кем бился плечом к плечу. Да и не бился еще…

– Что ты скис, как красна девица? – буркнул Голос. – Дыру закрывай!

Микулка, не помня себя от злости и жалости, вырвался вперед и прикрыл собой лежащее тело. В глазах щипало, мешали смотреть невесть откуда взявшиеся мальчишечьи слезы, но впереди был враг, тут уж тело само ринулось в лютую сечу. Паренек не задумываясь ткнул мечом в поднявшего топор воина, но доспех не поддался, пришлось пропустить свистнувшее воздухом левие мимо себя и уж тогда рубить, рубить в полную силу.

– Велигоя оттяни! – крикнул Свирит одному из соратников. – Не то толпой задавят!

Ряды защитников Полоцка дрогнули и откатили назад, молодой витязь рванулся было вперед, но его удержали хватая за локти. Оглянувшись назад, он разглядел сквозь заливавший глаза пот грозную, сверкавшую броней и оружием пехоту.

3.

Микулка сидел под медленно поворачивающимся куполом звездного неба и слушал, как у костров витязи поют свои грозные песни. Его конь тихо бродил рядом, ощипывая траву влажными губами.

Полоцк пал… Ворвавшиеся ратники Владимира врубились в гущу защитников и зарубили самого Регволда и двух его сыновей, устроили по городу резню и грабеж. Но теперь все стихло, только западная часть города и центральнй дворец пылали, багряными отсветами отнимая у ночи куски ее владений.

Ходили слухи, что Владимир идет воевать сам стольный Киев и все радовались, поскольку слухи о деяниях Ярополка, нарушающего покон и обычаи отцов, докатились уже и до северных земель.

Микулка сидел один вдали от костров и ежился от холода. Тиверцы сочувствовали ему, не принятому другими воями лапотнику, но пили мед и ол у жарких костров, разделив радость победы со всеми витязями. Что он им? Они всю жизнь в битвах, а паренек-оборванец для них чужой.

– Лодию жаль… – отозвался на грустные думы Голос. – Размозжил ты ее аки скорлупу ореховую, одни щепы да мусор остались.

Паренек вздохнул с сожаленим, но прекрасно понимал, что другого выхода не было.

Сзади мягким шорохом в траве послышались чьи-то шаги. Микулка обернулся и увидел Извека, торопливо идущего прямо к вершине холма.

– А… Вот ты где умостился. – с едва приметной улыбкой в глазах сказал он.

– Да чем же плохо… Хорошее место, коню вот корм.

– Так это конь? – шире улыбнулся Извек. – На морду взглянешь, точно кобыла. Да только мне без разницы. Меня Владимир отправил выведать, правда ли то, что ты командовал тиверцами, а не Свирит.

– Не правда! Свирит у них командир.

– А отчего сам он кажет, что пришлый малец-удалец, хитрый план издумал и на стены тайно забраться помог всему отряду.

– Это верно… Но командовал Свирит. Я только им объяснил как это можно, ежели вся рать с востока в напуск пойдет.

– Тогда зазря не прибедняйся. Утром, как рог услышишь, иди к воротам. Там я тебя обожду и отведу куда надобно.

– А это куда? – забеспокоился Микулка.

– Ко Владимиру. Таков его указ. Всех сыскать, кто через стену перебрался и ворота отпер.

– Да ну… – не поверил такому счастью паренек. – Неужто к самому князю?

– К нему… – уже серьезно кивнул Извек. – И пойдем к моему костру, не мерзни зазря. И спать. А то проспишь свой успех как кот Масленницу. Вот только с таким конем ты от злых усмешек скоро устанешь. Он хоть в галоп идет?

Микулка скрипнул зубами, но не ответил. Негоже по пустому грубить княжьему гонцу, пришедшему с доброй вестью. Он взял Ветерка за повод и пошел вслед за Извеком к пышущему добрым теплом костру, к запаху свежей горячей еды и хмельному запаху меда.

Но в это вечер над конем уже никто не потешался, так упились все после сечи, что и ослицу от вола не отличили бы, не то что коня от кобылы.

А на утро, едва солнце подкрасило мир свежей краской, Микулка вскочил с попоны озябший и сонный, не понимая, то ли проспал он сигнал к сбору, то ли не было его еще. А спросить некого, лежат вповалку и храпят как кони, волка учуявшие. Он поежился, встал и прошелся вокруг костра, наливая тело теплом и силой. Тут и рог протрубил. Спящие по зверинному зашевелили ушами, заслыша знакомый звук боевого сигнала, но проснулись не все, некоторые только кривились и фыркали сквозь сон. Микулка засуетился, не зная, что делать с конем, то ли с собой взять, то ли оставить. Но поразмыслив решил увести с собой, а то витязи с будуна да в насмешку еще отрежут ему чего, чтоб на кобылу походил сильнее.

Извек дожидался у сбитых ворот, никого больше не было, видать тиверцы вчера тоже погуляли на славу.

– А где остальные? – удивился паренек. – Я что, один к князю пойду? Неее… Боязно!

– Ну ты дал! – чуть не рассмеялся Извек. – На стену в одиночку лезть не убоялся, а за наградой идти боязно? Все бы такими были… Пойдем, чай не съедят. Вот только кобылу все же оставь, а то так в повод вцепился, словно с ней прямо в палату решил войти.

Микулка собрал в кулак все свое тепение и как ни в чем не бывало, шагнул к белому терему, не тронутому пламенем и разрухой. Повод из рук он специально не выпустил, пусть знают, что кланяться каждому столбу он не намерен. Привязав Ветерка рядом с конями княжей свиты, он шагнул по лестнице вслед за усмехнувшимся от такой выходки Извеком.

В тереме было неожиданно людно, пахло доброй едой и чисто отмытым полом. Микулка почувствовал себя неуютно в своем латаном не людскими руками тулупе, свалявшимся залежалой сырой шерстью. Вокруг суетилась прислуга, накрывавшая длинный стол, поражавший своей протяженностью и изобилием стоявших на нем блюд. Хорошо запасся Регволд на случай осады!

Высокие потолки не замараны даже следами копоти, ставни распахнуты настежь, пропуская в пиршеский зал свежий восточный ветер, теребивший хвойным дыханием край белоснежной скатерти.

– Пойдем, пойдем! – улыбнулся Извек, утягивая паренька за локоть из роскошно убранного зала. – Успеешь еще наглядеться, когда все рассядутся. А пока надо еще одно дело сделать.

Микулка вздохнул и поплелся следом. Они прошли комнату прислуги, какие-то каморки, пышушую жаром кухню и наконец Извек толкнул плечом массивную дверь с кольцами для запора и вошел в полутемную комнату. Микулка ступил следом, огляделся и вдохнул крепкий запах кожи и пыльной материи. Все полки были буквально завалены самой разной одеждой и обувью, с крюков змеями свисали ремни, тускло поблескивая медными пряжками и бляхами.

– Раздевайся! – почесывая кончик носа молвил Извек. – Только аккуратно, не замарай тут все. И не мнись как девица, я сейчас выйду. Подбери из одежки что приглянется, да не скромничай, что нужно, то и бери.

Извек скрипнул тяжелой дверью и Микулка остался один в этом царстве невиданного им доселе изобилия. Он скинул с себя прохудившуюся одежду как змея сбрасывает старую кожу, отставил к стене Кладенец, перешагнул через неопрятную кучу и с наслаждением принялся перебирать одежду, которую никогда и не мечтал носить.

Перво-наперво он подобрал штаны, чтоб не висели и не жали, выбрал крепкие, с толстыми грубыми швами, из плотной темно-серой материи. Потом он переворошил целую груду рубах, пытаясь сыскать себе по вкусу, но одна была лучше другой и он никак не мог остановится. Наконец нашел такую, которая и не висела с плеч, и рукав не был короток. Хорошая рубаха, добротная и богатая на взгляд непривычного к роскоши паренька, даже вышивка была спереди, тянулась красными нитками от ворота до самого низа, распускаясь цветами и дивными птицами. Вместо полушубка паренек хотел взять отороченный лисьим мехом кафтан, темнокоричневый, плотный и теплый. Он прикинул его к себе, покрутился и так и сяк… Впору был кафтан, в таком не стыдно даже к княжему пиру присесть. Микулка подыскал себе и шапку с таким же мехом. Хорошо! Потом снял с полки тончайшие сапожки с задранными вверх носками и тяжкими серебряными пряжками, яркие, щегольские. В них он смотрелся как боярин и уж куда богаче тех людей Ярополка, которые езживали через его деревню. Вот только штаны теперь к остальной одежке никак не клеились… Надевая их, Микулка был совсем другим человеком чем тогда, когда примерял роскошные щегольские сапожки. Роскошь притягивала, манила, да и не было в ней ничего зазорного, чай не украл одежду эту, сам князь ему за геройство пожаловал.

Да, портки эти надо сметить, остальное пойдет. Он уже начал их стягивать, но тут вспомнил про меч и понял, что к роскошному кафтану, шапке и сапожкам не пойдет огромный неукрашенный меч в дряхловатых заплечных ножнах. К такому костюму либо сабелька быстрая потребна, либо меч богато украшенный. Паренек задумался, огляделся выискивая оружие, но оружия никакого тут не было, только кольчуги и пластинчатые доспехи. Вот беда…

И тут Микулку обидело, что Голос, который всегда помогал выбрать верное решение, сейчас замолк и звука не кажет.

– Эй… Кладенец! – тихонько позвал он.

Никакого ответа. Стоит себе меч у стены, словно простая бездушная железяка. И хоть застлала роскошь пареньку глаза, а все же он понял с этого молчания больше, чем от любых слов. Скинул он шапку лисью и кафтан, с натугой стянул с ног щегольские сапожки, положил откуда взял. А потом натянул поудобней спавшие штаны, выбрал широкий пояс с серебряными бляхами (не для красы, а чтоб не закисли), поправил рубаху и отыскал теплую воинскую куртку с нашитыми на толстую шерсть булатными чешуями. Тяжела, но от шальной стрелы прикроет и меч отведет. Для важного вида он отыскал и темно-красный плащ с большой серебряной пряжкой в виде Родова колеса. По нраву пришелся ему и тонкий серебряный обруч на голову. Простой, без украс, но удобный чтоб волс в глаза не лез.

С мечом пришлось повозиться, потому как не гоже на пир идти с висящим за спиной железом. Микулка аккуратно снял кожаную перевязь, смотал, приторочил к поясу на боку. Он уже понял, что в бою за спиной меч удобнее, потому избавляться от толстой размятой кожи не спешил, а меч повесил на удобном кольце, вшитом в новенький пояс.

– Ты там не уснул? – крикнул из-за двери Извек. – Все уже собрались, не ждать же им тебя.

– Иду, иду! – буркнул паренек, поправляя одежду и открывая тяжелую дверь.