Текст книги "Флейта и Ветер"

– Да? – Инна недоверчиво сощурила взгляд.

– Конечно. – рассмеялся Сергей. – Я этим деньги зарабатываю.

Ветер опять подул сильнее и по крыше покатилась пустая бутылка.

– Как? – удивилась девушка.

– Работаю в рекламной фирме.Видео, фотография, компьютерная графика… Как раз эту реальность и продаю… Многие предпочитают эту иллюзию настоящему миру. Это их право. Каждый выбирает ту реальность, в которой ему хорошо. Вот мы выбрали памятник звездолетчикам, ветер и эту волшебную белую ночь.

– Теперь я знаю, кто построил памятник звездолетчикам, но до сих пор не понимаю как. Как ты умудрился показать мне это? Ведь я как будто увидела мир совсем другим. Еще в Сургуте я мечтала о каком-то чудесном мире. Мне казалось, что это где-то далеко! Нужно ехать на поезде, лететь на самолете. Мне кажется я и в Питер приехала в погоне за этой мечтой. А оказалось – этот мир здесь, прямо вокруг меня! И это сделал ты!

Инна распахнула руки, и порыв ветра с нежностью обнял ее.

– Вообще это даже не я, это ветер. – улыбнулся Сергей. – Он задает ритм самому пространству, структурирует и изменяет его. Я поймал этот ритм и постарался вывести тебя на тот же уровень восприятия, на котором находился сам. У тебя получилось. А дальше уже легче – наше сознание работало словно на одной частоте, мы чувствовали одинаково и одинаково стали видеть. Можно сказать, что мы находились в одной реальности, поскольку информацию, поступающую со зрением, слухом и осязанием, интерпретировали одинаково.

– А остальные люди при этом находятся в другой реальности?

– Похоже, что да. Я же говорил, можно выйти так далеко, что другие перестанут тебя замечать. Для этого просто нужно сбить свой собственный ритм, отстроиться от ритма других людей.

– Интересно. – призналась Инна. – Я в детстве мечтала о шапке-невидимке.

– Ну, до полной невидимости мне никогда не удавалось дойти. Меня всегда видели кошки, собаки, дети и сумасшедшие. Похоже у них есть некая общность восприятия.

– Значит они всегда видят памятник звездолетчикам, который ты просто придумал?

– Скорее всего нет. Кошки и собаки не знают, что такое звездолетчики. К тому же ведь я тебе подсказал, что нужно увидеть. У остальных другие опоры восприятия, а значит и немного другая реальность. Вспомни, когда ты была маленькой, в кого превращался по ночам стул с оставленной на нем одеждой?

Девушка рассмеялась.

– Мамино платье всегда превращалось в кикимору. – сказала она. – А пылесос в кровососущего осьминога.

– А у меня почти все превращалось в ожившую мумию.

– Фу… – Инна надула губы. – Гадость…

– Вовсе нет. – улыбнулся Сергей. – Просто для меня самым страшным впечатлением детства была именно мумия, которую родители показали мне в каирском музее. А когда я узнал, что это не забинтованная кукла, а настоящий мертвец, я потом неделю боялся открывать глаза в темноте.

– Ты рос в Египте? – искренне удивилась девушка.

– Мне тогда было семь лет. Отец офицер, мать военный строитель. Командировка. Мы там прожили два года.

– Здорово! Наверно интересно, да?

– Интересно.

– А я никогда не была за границей. – Инна грустно вздохнула. – Вообще-то я из Сургута, для меня даже поездка в Питер была перемещением в совершенно иной мир. Я до сих пор иногда теряюсь… Иногда случится что-нибудь странное, а как начнешь вспоминать, все кажется ненастоящим. Словно не со мной было, а показали по телику. Или сон такой… Потом ложишься спать и думаешь, а было ли оно на самом деле?

Она вдруг вспомнила поход в лабораторию, но никак не могла решить, рассказать или нет.

– Защитная реакция мозга. – пожал плечами Сергей.

– Я знаю, нам в институте рассказывали. Когда видишь что-то ни на что не похожее, сознание пытается найти подходящий образ из тех, которые можно назвать знакомым словом. Если такой не находится, воспоминание забрасывается в глубины подсознания.

– Такое редко бывает. – Сергей расправил подобранный лист бумаги и задумчиво сощурил взгляд. – Все на свете на что-то похоже, даже облака похожи или на собак, или на крокодилов. При недостатке информации мозг сам начинает достраивать образы до знакомых очертаний. Так платье превращается в кикимору из книжки, а выброшенное на берег бревно в крокодила. А дети еще не очень хорошо знают, куда попали. Поэтому так трудно иногда отличить галлюцинацию от реальности.

– Это понятно, но я не о том. Иногда видишь знакомые вещи, но в таких ситуациях, в которых они ну никак оказаться не могут. Тогда в мозгах будто что-то заклинивает.

– Например? – не понял Сергей.

Инна замялась, подыскивая подходящий пример.

– Ну, например чайник, простой и понятный, вдруг подпрыгнет на плите раза три. Ты протрешь глаза и постараешься об этом забыть. Разве не так? Скажешь – не бывает.

– Похоже… – Он кивнул и снова посмотрел на бумагу. – И часто у тебя чайники прыгают?

– Почему обязательно чайники? – вздохнула девушка. – Вот недавно мы со Светкой сидели во дворе, и вдруг из арки выезжает машина, а в ней мужик в такой маске… Как киборг. Мы перепугались до ужаса. А потом он еще стал кого-то выслеживать, но во дворе кроме нас точно никого не было.

Сергей заинтересовано поднял на нее взгляд, сложил бумажку и сунул в карман.

– А подробнее?

Инна рассказала все, что произошло во дворе.

– Правда похоже на бред сумасшедшего? – улыбнулась она.

– Не очень. Машина была красной «Нивой»?

– Да… – Девушка поежилась от неприятного холодка, пробежавшего по спине. – Откуда ты знаешь?

– Я много чего странного знаю. – уклончиво ответил Сергей. – У меня работа такая. Когда много фотографируешь в городе, иногда получаешь интересные снимки. Совсем не те, какие хотел получить. Один раз мы с фотографом снимали кладбище, а потом я увидел на фотке красную «Ниву» и в ней странное существо. Даже испугался вначале. Только при хорошем увеличении рассмотрел человека в маске с выпученными окулярами. Если бы не ясный день, я бы решил, что это какой-то усложненный прибор ночного видения.

– Светка тоже уверена, что менты кого-то выслеживали.

– А прибор зачем?

– Не знаю. – Инна пожала плечами. – Может быть в него видно что-то особенное?

Сергей помолчал, обдумывая услышанное.

Инна встала и подошла к самому краю крыши. Небо тихонечко остывало, прибивая насыщенность цвета. Ветер немного стих, но дул ровно, удерживая ощущения на одном уровне.

– Сверху трамваи похожи на огромных металлических муравьев. – Девушка раскинула руки, позволив ветру ласкать кожу. – Ползут, трудятся, и нет им разницы, что мы о них думаем. Вот она – объективная реальность, данная нам в ощущениях.

– Маркс все чересчур упростил. – Сергей несогласно покачал головой. – Далеко не вся реальность нам дана в ощущениях. Пульсары, квазары, молекулы, атомы… Нам приходится создавать приборы, которые переводят реальность в понятные нам ощущения. Чаще всего в зрительные.

Инна вспомнила окуляры таинственной маски, но продолжать разговор на неразрешимую тему уже не хотелось. Она зачем-то подобрала скомканный самолетик и начала его расправлять.

– Мир ведь бесконечен. – Продолжал Сергей. – Наверняка есть нечто, чего мы не можем увидеть лишь потому, что у нас нет подходящих приборов. Мы привыкли доверять лишь зрительным ощущениям, но мне это не кажется правильным. Иногда нужно просто довериться ощущениям и правильность осознания придет сама…

Инна сложила самолетик по старым сгибам. Он получился лохматым и потрепанным. Девушка уже подняла руку, когда Сергей вдруг увидел на крыле отсвеченные небом короткие строчки.

– Постой-ка! Там что-то написано. – он успел выхватить самолетик, развернул его и прочел вслух, запинаясь на потертых буквах:

Сквозь сваи и свалки

Звенят трамваи,

Свиваются рельсы

В прическу Горгоны.

Пугаются ржаво на стыках вагоны,

И я не могу

Отыскать названия,

И я не могу

Понять закона.

Я этот город держу в ладонях,

Липкий пятак или липкие листья

Липы притихшей. В мареве знойном

Гонит меня в отупении полдня

Призрак, похожий лицом на выстрел.

Током ударит озноб от мысли –

Все уже было.

Тысячу лет,

Сквозь сваи и свалки,

Ржавый трамвай пробивает дорогу.

Тысячу лет

Ковыляет вразвалку

В черном пальто идиот одноногий.

Тысячу лет

Он идет вдоль забора

И собирает репьи на медали.

Тысячу лет

Усмехается ворон.

Тысячу лет

Я еду в трамвае.

Слова завораживали, создавая странное ощущение близкого открытия. Трамваи медленно ползли по блестящим путям.

– Надо же! – воскликнул Сергей. – Кто-то послал нам письмо. Зачем? Почему? Что он такое почувствовал, из-за чего не смог удержаться?

– А может быть – просто? Случайно… – вздохнула Инна. Она уже устала от обилия необъяснимых совпадений.

Ветер рванул край сарафана.

– Нет. – покачал головой Сергей. – Это нам принес ветер… Такое можно было написать только на такой крыше… Здесь действительно ощущаешь, что в движении трамваев есть какой-то непонятный закон. Я чувствую это, но понять не могу. Как будто в нашем мире два закона, один из которых питает знание, а другой веру. Мы верим в то, что жизнь родилась и развивается по воле Бога, но знаем, что это лишь слепая нить эволюции. Верим в существование инопланетян, но знаем – их нет. Мы придумываем в книгах межзвездные корабли, зная, что скорость света преодолеть невозможно. У нас есть предания о магах, драконах и древних богах, но мы знаем, что их не бывает. Почему так? Словно память человечества и память личности имеют совершенно разный источник, словно когда-то мы жили в совершенно другом мире с совершенно другими законами.

– Да… Я чувствую… – тихо сказала Инна. – Сережа… Я очень устала почему-то…

Ветер подул сильнее, пытаясь оттолкнуть Инну от ограждения крыши.

– Отойди от края! – выкрикнул Сергей и дернул ее за руку.

Почти в тот же миг перила лопнули, со скрипом выпятились за пределы крыши и рухнули вниз.

Инна села на корточки и схватилась за крышу с замершим сердцем:

– Ой! Мамочки мои…

Секунда пронзительной тишины замерла в воздухе и ограждение с лязгом рухнуло. Во дворе кто-то завизжал совершенно перепуганным голосом.

– Господи… – прошептала Инна.

Кричали что-то про новую машину и проклятых наркоманов на крыше. Дрожа от страха, Инна подползла к краю крыши, ухватилась за надежный с виду кровельный лист и посмотрела во двор. Внизу стоял джип «Шевроле», изуродованный рухнувшим фрагментом решетки, а вокруг него бегала расфуфыренная хозяйка, визжала и грозила кулаком в небо. Из подъезда выскочил толстый мужик и принялся орать не менее истерическим голосом..

– Надо сматываться. – Сергей потянул девушку за руку. – Пойдем. Вот кстати о реальности. Для них – для тех, кто внизу – мы бессовестные, безобразные наркоманы. А ведь мы просто совершенно нормальные парень и девушка, и никому не хотели зла.

– Да уж! – вздохнула. – Не хотели…

Они спустились на пыльный чердак и побежали в дальнее крыло дома, перепрыгивая через доски, коробки и пустые ржавые банки из под масляной краски. Вдруг Инна остановилась и, взвизгнув, стала оттирать с лица что-то невидимое.

– Паутина! – произнесла она наконец членораздельную фразу.

– Что?! – рассмеялся Сергей. – Ты паутины боишься?

Он помог ей снять с лица липкую гадость.

– Терпеть не могу! – по голым рукам Инны пробежала волна мурашек. – Ее же пауки плетут! Брррр! Фу, даже думать не хочется.

– Понятно. – Он снова потянул ее за руку. – Арахнофобия. Бежим скорее, а то сейчас тут появится разъяренная парочка с бейсбольными битами. Это будет похуже пауков.

Инна побежала следом за ним.

– Хуже пауков ничего нет. – буркнула она на бегу. – Даже бейсбольные биты лучше!

Они добежали до конца чердака, и Сергей рванул на себя люк в полу. Внизу звякнуло, что-то упало на бетонный пол и люк распахнулся.

– Лестницы нет. Как же я слезу-то? – Инна жалобно посмотрела на Сергея.

– Бывает… – усмехнулся Сергей и солдатиком прыгнул вниз. – Прыгай, я ловлю.

– Высоко… – Инна неуверенно глянула вниз.

– Это только кажется. Не бойся.

– Я боюсь тебе по голове коленом попасть.

– Забудь. Представь, что прыгаешь с садовой скамейки.

Инна закрыла глаза и прыгнула. Внутри все замерло кратким мигом полета и тут же крепкие руки ухватили за талию. И теперь все внутри замерло от случайной близости тел.

– Оп! – выдохнул возле уха Сергей.

Пол упруго ударил в ноги…

– Видишь, ничего страшного. Все, бегать больше не надо, спокойненько спускаемся и идем дальше.

Он внимательно глянул в ее глаза, медля отпустить руки. А она медлила отстраниться от него.

– С тобой все в порядке? – шепнул Сергей.

– Да. – улыбнулась она и подумала, что надо идти. Она поправила волосы и добавила. – Только сейчас я почувствовала, как сильно перепугалась…

Они прислушались – на лестнице было тихо. Стараясь не шуметь, пошли вниз.

Подъезд выходил прямо на линию, редкие в этот час машины светили фарами в сумерках белой ночи. Напротив два фонаря подсвечивали пятнами желтого света пластиковую вывеску над магазином:

"Окна Аквариумы Зеркала".

С проспекта донесся вой милицейской сирены. Инна вздрогнула, но Сергей сжал ее ладонь в своей:

– Они едут в другую сторону. Ты мне веришь? Ты обещала мне ничего не бояться.

– Да. – прошептала Инна. – У меня в голове все перемешалось. Твои слова, стихи эти странные, да и вообще… День сегодня просто удивительный, волшебный какой-то. И в то же время тревожный. Ветер, солнце безумное, которое будто крадется за горизонтом… город этот, будто блокада еще не кончилась, трамваи… бронзовый пятачок… И как ты догадался, что я хотела вина?

– Мне и самому захотелось. – отшутился он.

– Так не бывает. – Инна пошла по бордюру у самой дороги. – Иногда мне кажется, что ты просто читаешь мои мысли. И мне неловко от этого. Потому что я тебя совсем не понимаю…

– Нет, читать я их не могу. – Сергей догнал ее и пошел рядом.

Она раскинула руки, стараясь не наступать на стыки бордюрных камней. Получалось плохо – некоторые шаги приходилось делать либо совсем короткими, едва не теряя равновесие, либо неудобно длинными. Сергей подумал и добавил, словно решившись:

– Просто у меня жизнь такая была… Поневоле научился чувствовать то, мимо чего другие проходят не глядя.

– А как ты понял, что ограждение грохнется?

– Сказать честно или с кудрями?

– Лучше честно.

– Тогда скажу, что не знаю. Просто у меня иногда бывает предчувствие, хорошее или плохое. Я привык ему доверять и еще ни разу не ошибся. Будто кто-то нашептывает мне на ухо. Если бы ты знала, сколько раз мне это спасало жизнь!

– Ага, значит жизнь у тебя была полна опасностей и приключений? – с улыбкой обернулась к нему Инна.

– Что-то вроде того. Скучно не было.

– Забавно… Дай-ка я попробую угадать. Ты был ментом.

Сергей улыбнулся и покачал головой.

– А, поняла! Пожарником! Это у тебя профессиональное чутье, знать, когда что-нибудь с крыши грохнется.

– Холодно. – рассмеялся он.

– Не хочешь, не говори. Куда мы теперь?.. Я не хочу домой. Мне не хочется. Чтобы эта ночь кончалась.

– Заметано! – Он взял ее за кончики пальцев. – Ты не боишься ходить ночью на кладбище?

– Не знаю. Ни разу не пробовала… Знаешь, я хотела тебя спросить, раз уж мы все равно гуляем. Ты не мог бы отвести меня в тот парк, где мы встретились? Мне кажется, это где-то рядом.

Она оглянулась, чувствуя непонятное волнение.

Сергей остановился:

– Знаешь… Сегодня это могло бы получиться, но это не так просто, как может показаться. Но, чтобы было понятнее, я расскажу тебе небольшую историю. Она довольно длинная, но тебе понравится. Я уже говорил, в моей жизни случались необычные вещи, которые я до сих пор не могу объяснить. Но они давали опыт, приоткрывали завесу над неведомым. Это началось очень давно, я был тогда совсем маленьким. Представляешь, первым моим воспоминанием оказался праздничный торт, на котором мама сгущенкой вывела цифру пять. Это как раз и был мой день рождения. А на следующий день маме позвонили и очень скоро к дому подъехал военный «УАЗик», нас повезли на военный аэродром, мы сели в транспортный самолет, долго летели над морем и сели в городе, где жил мой отец.

… Танечка Грибова позвала меня с улицы и я вышел на балкон. Жарища была, как всегда в апреле, когда ветер дует с пустыни – открываешь балконную дверь, а из нее пышет, будто из духовки.

– Привет! – она махнула мне рукой.

Как и у всех детей в «русском доме» – типовой пятиэтажке в четыре подъезда, кожа у нее была цвета военного шоколада, который отец приносил со службы. Этот шоколад я любил – не лакомство, не для девчонок. Настоящий военный паек, грубым куском, а не плиткой, завернутый в толстую мятую фольгу. На Танечке из одежды были лишь трусики, панама и сандалеты, как и у всех ребят – в такую жару просто невозможно было надеть еще что-то.

– Привет! – Я облокотился о раскаленную полоску перил, но тут же одернул локти. – А где Лешка и Ксюша?

– Их доктор застукал с Фазилькой и Ахматом, прописал гору митаминок и посадил под домашний арест. Ты выйдешь?

– Да.

Первый этаж – не высоко. Я надел шорты, чтоб с карманами, сандалеты, кепку, всю в полумесяцах, перемахнул через перила и спрыгнул в сухую траву.

– Погнали на водокачку? – спросил я Танечку.

– Давай. Еще дядя Ясель скоро привезет вату. У тебя есть денежки?

Я с гордостью вынул из кармана пять желтых монеток с угловатыми орлами и арабской вязью по окружности.

– Ого… – уважительно сощурилась Танечка. – Давай купим, а потом на водокачку.

– Давай. – мне было жалко, но мама говорила, что о девочках надо заботиться.

Мы оббежали дом и вышли во двор, куда выводили подъезды всех трех «наших» пятиэтажек. Там, как обычно, ходили козы, оставляя в пыли черный горошек какашек. Они копались мордами среди мятых картонных коробок и отмахивались хвостами от мух, но те их все равно донимали и козы жалобно блеяли. Дядю Яселя как всегда было слышно издалека, потому что он звенел в колокольчик, когда вез свою тачку со сладкой ватой и ледяной «Кока-колой» в стеклянных бутылочках с талией.

Мы рванули через двор, на ходу выкрикивая:

– Дядя Ясик привез свой тарантасик!

Правда слушать было некому – пойманные за игрой с арабчатами друзья, томились в прохладных застенках квартир, а у остальной мелюзги не было денег на вату.

Дядя Ясель вкатил тележку во двор и стал громче прежнего названивать в свой колокольчик. Мы подбежали, даже на такой короткой дистанции обливаясь потом.

– Маркаба, валад! – поздоровался дядя Ясель.

– Маркаба. – ответил я, подыскивая подходящие слова на арабском. – Мэ уа самат.

И пальцами показал «два».

Дядя Ясель понял – он почти всегда понимал, что говорят дети. Откупорил две бутылочки «Кока-колы» и дал два пакетика голубой ваты. Я протянул все деньги, забрал покупки и отдал Танечке ее долю сладости и прохлады.

– Фулюз. – напомнил дядя Ясель и протянул сдачу.

– Шукран! – хором поблагодарили мы и направились к водокачке.

Там можно было купаться. Не всегда, конечно, только когда дежурил старый немой араб – он давал детям плескаться в отстойнике.

– Ты знаешь, кто там сегодня? – спросил я у Танечки.

– Нет. – пожала она плечами и развернула сахарную вату с вплавленными в нее голубыми горошинками.

Мы дошли до края двора, наслаждаясь тающей во рту карамелью и пузырящейся влагой. Дальше ходить было нельзя, это был наш свой, специальный край Ойкумены. Только для нас – семилетних жителей «русских домов». Невидимая, но явственная граница. Зато в обратную сторону можно было заходить гораздо дальше, за дорогу, за дальний дом и даже доходить до небольшой пальмовой рощицы. Оттуда было видно «наши» дома и слышно, если мама позовет к обеду. Еще дальше была пустыня.

Но на самом деле мы всегда заходили за край. Каждый день. Главное было не попасть на глаза доктору. В этом и был главный смысл всех наших прогулок – зайти за край и найти там что-нибудь новое. Мир за краем был невероятно огромен, не понятен и сильно отличался от всего, что говорили родители. В нем не было красных стен Кремля, Первомая, дедушки Ленина и грозного Министра Обороны, который то и дело высылал из Советского Союза приказы, из-за которых отца почти не бывало дома.

Зато в нем было столько всего… Время от времени мы назначали разведчика из тех, чьих родителей не было дома, чтоб раньше времени не поднялся шум и чтоб можно было, не шатаясь толпой, найти что-нибудь интересненькое. Доктора в такие часы мы брали на себя, добровольно заходя к нему в квартиру за кислющими «митаминками». Сегодня родителей не было ни у меня, ни у Танечки, но и прикрыть нас было некому, поэтому мы нерешительно остановились на невидимой черте, проведенной между нами и миром.

Вата была очень вкусной, а «Кока-кола» кололась, как всегда. Но солнце припекало и стоять на одном месте было не очень приятно.

– Может не пойдем? – осторожно предложила Танечка. – Мне что-то не очень хочется купаться. К тому же Лешка, ты не знаешь, кидался в молодого араба камнями. Если поймает, будем сидеть под арестом. Хочешь, я тебе покажу новое место, которое Ксюха разведала? Она только мне показала, а Лехе нет, потому что этот дурак бабахнул у нее над ухом из своего «семилетника» и у нее гудело целый час до неба.

Лехе было уже целых одиннадцать лет, поэтому свой хромированный капсюльный револьвер, неотличимый от настоящего, он назвал «семилетником», подчеркнув его главное назначение – пугать семилетних друзей. Зато Алеша был лучшим разведчиком и лучшим драчуном в редких стычках с арабчатами. С ним было не страшно. Раньше он жил в Корее и знал борьбу, в которой бьются ногами.

Ксюша была его любовницей, все это знали. даже последняя мелюзга, но обзываться боялись – Алеша мог догнать и оттаскать за уши любого. Они часто ссорились по пустякам и скорее всего так никогда и не поженятся, а Ксюша еще любила после ссор подстраивать Лешке мелкие пакости. Но даже за это он не таскал ее за уши.

– А что на том месте? – спросил я, чтоб не переться куда-нибудь из-за девчонских пустяков.

– Это секрет, но тебе понравится. – хитро пообещала Танечка. – Только это далеко. В пустыне.

У меня замерло сердце. В пустыню, да еще далеко, не отваживался заходить никто из мальчишек-разведчиков. Там конечно не было цыган, которые могли забрать всю одежду, все игрушки и даже забрать ребенка, чтоб заставить его плясать на канате, но зато там можно было заблудиться по-настоящему и еще там были шакалы. На взрослых они не нападали, но Лешка рассказывал, как напали на него, и ему пришлось разгонять их выстрелами из «семилетника». Он не заходил далеко, хотел подняться лишь на первый бархан, но хватило и этого. А еще дальше, говорят, водятся львы.

– Вы что, туда ходили? – ужаснулся я.

– И не один раз! – показала язык Танечка. – Струсил?

– Скажешь тоже. – не смотря на жару у меня по телу пробежали мурашки.

– Тогда пойдем.

Мы снова прошли через двор, помахали Яселю и зашли за дом, чтоб хоть немножко пройти в тени. Сухая трава колко шуршала под ногами и здесь уже был слышен непрерывный звон цикад. Я много раз пробовал найти хотя бы одну, но у меня ни разу не получилось отыскать ее по звуку в скомканном войлоке низкой травы. Звук раздавался, казалось, отовсюду, безнадежно обманывая ощущения. Он был, но воспользоваться им было нельзя. В конце концов, от бесполезности этого звука, уши перестали его воспринимать.

– Подержи. – попросил я, протягивая бутылочку.. – Пойду возьму пистолет от шакалов.

Я перемахнул через перила и достал из своей тумбочки кобуру с пистолетом. Конечно это был не грозный многозарядный «семилетник», машинка подешевле, а значит попроще. Не было в нем вращающегося барабана и капсюль заряжался только один, его надо было выдувать после выстрела и быстро вставлять новый под взведенный курок. Но в частых мальчишечьих войнах я научился делать это так быстро, что скорострельность моего пистолета почти не отличалась от многозарядок друзей. Особенно, когда они вынуждены были вытряхивать и перезаряжать свои барабаны. И еще у него было одно достоинство – когда наступал вечер, из его ствола при выстреле вырывалась трехсантиметровое пламя, вызывая восторг и зависть обладателей более дорогих и более безопасных игрушек. Я надел пояс с кобурой поверх шортов и бросил в карман неначатую пачку капсюлей, спрыгнул с балкона в траву и мы отправились дальше.

Минут через пятнадцать дошли до дороги. Одним концом она упиралась в город, а другим раздвигала барханы и убегала в даль, размазанную дрожащим маревом жаркого воздуха. Мама говорила, что она ведет в другой город. Дойдя до пальмовой рощи, мы отдохнули в тени. Это был такой ритуал, здесь было наше место и именно здесь мы назначали разведчиков, хотя за этот край они ходили редко. В пустыне не было почти ничего интересного, только однажды Лешка нашел увязший в песке у дороги асфальтоукладчик с целыми рычагами. Но это было интересно нам, а не девочкам, и не хотелось зря рисковать, гораздо полезнее было пробраться в город и найти во дворе настоящий фонтан, в котором можно было купаться без разрешения.

Барханы отсюда были совсем не далеко, жаркий ветер иногда приносил самые мелкие песчинки с верхушек.

– Жаль, что не на всех пальмах растут финики. – посмотрел я наверх.

– Тебе же нельзя. – нахмурилась Танечка. – Опять объешься и будешь ходить с перевязанными коленками.

Она была права – в прошлый день рождения я объелся финиками так, что следующий месяц у меня под коленками рубцевалась диатезная корочка. Чесалось ужасно, даже теперь иногда, хотя остались лишь розовые подушечки шрамов.

Мы оставили пустые бутылки возле лохматых стволов и неспеша пошли дальше. Не потому, что спешить было некуда, а потому, что жизнь на краю раскаленной пустыни приучила к особому, экономному ритму шагов.

Скоро сандалеты стали проваливаться в песок – мы зашли гораздо дальше, чем я до этого был.

– И как вы запоминаете дорогу? – на всякий случай спросил я у Танечки, пока мы еще окончательно не забрались в барханы.

Мне было тревожно, но меньше всего хотелось казаться трусом.

– По приметам. – загадочно сказала она и, сощурившись, посмотрела на солнце.

Я знал зачем, потому что все разведчики определяли направление по солнцу, но уже понял, как это глупо, смотреть на него впрямую – тени указывали гораздо точнее.

Мелкие барханы мы проходили прямиком, а на большие не лезли – тяжело. Но скоро я заметил, что горы песка все больше мельчают, превращаясь сначала в длинные насыпи, похожие на хвосты динозавров из книжки, а потом и вовсе рассыпаются в почти ровное песчанное плато с крохотными волночками.

– Здорово! – не сдержался я.

Вид окрывался к далекому дрожащему горизонту у которого торчали крохотные зонтики пальм.

– Теперь правее. – довольная эффектом Танечка пошла первой.

Мы пересекли ровное плато по диагонали, и если бы ступни не тонули в горячем песке, идти было бы одно удовольствие. Один раз нам даже попался кусочек растрескавшейся асфальтовой дороги, оба края которой уходили в песок. Уже оттуда было видно, что справа плато обрывается куда-то вниз. Мы ускорили шаг и подошли почти к самому обрыву.

– Закрой глаза. – попросила Танечка.

– Это еще зачем? – нахмурился я.

– Такое место. Когда Ксюша привела меня сюда в первый раз, я тоже глаза закрывала.

Я честно сожмурил веки и дал ей руку. Она повела меня через раскаленное марево, дрожащее на коже лица, но в тот момент я думал лишь о том, как приятно держать ее за руку.

– Осторожно, тут спуск. – предупредила она.

Мы спустились на корточках, стараясь чтобы песок не попадал в трусики.

– Открывай.

Я открыл глаза и замер. Мы с ней находились в таком странном месте, настолько не похожем на каждодневную реальность, что я оторопело помотал головой. Во-первых, тут было не так жарко, как среди барханов и даже прохладнее, чем во дворе. Во-вторых, нас окружала густая пальмовая роща, расчертившая песок широкими полосами теней. И еще тут была вода – много воды, просто огромное количество. Озерцо, размером больше нашей квартиры, обрамляли заросли из пучков стреловидных листьев, стайка маленьких длинноногих птиц бродила возле самого берега, ковыряясь клювами в жидкой грязи.

– Ну и ну… – уважительно протянул я.

– Не ждал, да? – рассмеялась Танечка. – Это тебе не фонтан с банановой кожурой, какие находит Лешка! Ай-да купаться! Здесь вода гораздо холоднее, чем в фонтанах.

Я расстегнул ремень с кабурой, стянул шорты, сандалии, сбросил кепку и с визгом вломился в воду. Птицы недовольно взлетели и расселись на пальмах.

Танечка осторожно перешла через заросли и только потом сняла панаму и бросила на песок.

– Осторожно. – предупредила она. – Тут возле берега есть места, где засасывает.

Никто из нас не умел плавать, но этого и не требовалось – вода едва доходила выше пояса, была прохладной и довольно чистой, не смотря на грязь возле берега.

– Фухх! – Я становился на четвереньки и пыхтел, как бегемот.

Танечка просто сидела на корточках и играла руками с водой.

– Здорово, правда? – спросила она.

Мы резвились долго, совсем не замечая течения времени, потом вылезли и разлеглись на песке.

– Хорошо, что Леха не знает про озеро. – сделал я вывод. – А то бы начал командовать. Как ты думаешь, Ксюха ему не скажет?

– Скажет скорее всего. – грустно сказала Танечка. – Они же любовники. Помирятся и будут здесь целоваться без нас.

– А они что, уже целуются?

– Можно подумать, ты никогда не видел.

– Нет. – честно ответил я.

Мы полежали еще немного и снова полезли в озеро. Плескались, смеялись, вообще было здорово. Мне вздумалось попробовать воду на вкус, но пить ее было нельзя – солоноватая и сильно отдавала болотом. Я уже собрался выходить на сушу, когда что-то скользнуло под ногой. Я зажмурил глаза, нырнул и нащупал руками небольшой, но очень тяжелый камень.

– Смотри что я нашел! – вынырнув, окликнул я Танечку.

– Что это? – Она внимательно осмотрела находку.

– Скорее всего метеорит.

Я просто бредил космосом, после того, как просмотрел картинки в учебнике астрономии за десятый класс.

– От метеорита знаешь бы какая воронка осталась? – Она взяла камень и прикинула вес. – Может это косточка от динозабра?

– Динозавра. – поправил я и забрал камень. – Камень-то весь оплавленный! Может воронка где-то в другом месте, а его сюда принесло песком.

Мы вышли, обмыли ноги и снова разлеглись на песке.

– Оплавленный? Тогда может это самый обычный камень. Я тебе не все показала. – призналась Танечка. – Тут еще знаешь что есть?

Солнце светило так ярко, что мне пришлось надеть кепку и надвинуть козырек на лицо.

– Что?

– Место, где садились марсиане в своей ракете.

Я подскочил, будто под спиной загорелось пламя.

– Правда? – вырвалось у меня.

– Хочешь покажу?

– Еще спрашиваешь!

Я не стал ждать, когда трусики высохнут до конца, надел шорты, опоясался кобурой и застегнул сандалеты. Танечка двигалась медленнее обычного, словно специально хотела меня подразнить. Мы обошли озеро и птицы тут же вернулись к воде, потом мы двинулись еще дальше, через пальмовую рощицу. Я удивился, что за все время, пока мы купались, тени ничуть не укоротились. И вообще время там ощущалось до странности непривычно.