Текст книги "Саван на понедельник"

Глава 5

Несмотря ни на что, Роза постоянно спрашивала себя, какие же чувства должна она испытывать к Палачу, который словно нарочно кривлялся перед ней. В физическом плане все это было ясно. Этот человек возбуждал ее больше, чем кто-либо. А вот что касается остального... Совершенная загадка!

Как может мужчина быть... таким нежным, да-да, нежным и любезным – и одновременно делать нечто ужасное, не испытывая при этом ни угрызений совести, ни даже сожаления?

Что она ждет от этого человека? Извинений? Раскаяния? Или просто печального взгляда? Вряд ли этого достаточно, чтобы сделать из него святого...

Разумеется, она пошла за этим человеком не вслепую. Она многое знала о Палаче. Гарольд Броньола рассказывал о нем не меньше двух часов, подробно и неторопливо. Достаточно, чтобы Роза сама смогла взвесить все «за» и «против». И, несмотря на это, реальность приводила ее в замешательство.

Мак Болан был убийцей.

Не полицейским, не шпионом и даже не уполномоченным властями человеком. Он действовал в одиночку, вел свою игру и убивал людей. Свободный палач, если можно так сказать. И он отлично знал свое ремесло.

Час правды пробил для Апрельской Розы, когда она увидела, как на ее глазах любезный и нежный человек превращается в Палача: прежде всего он облачился в черный комбинезон, символ дьявола, и по мере того, как Мак обвешивался снаряжением и кошмарным оружием, несущим смерть, в его глазах появлялся холодный, стальной блеск, неподвижный взгляд наполнялся лютой решимостью и наконец Болан обретал ловкость и силу хищника, покидающего свое логово и отправляющегося на охоту.

Когда они съехали с фунтовой дороги, ведущей к дому Тусканотте, Роза как бы между прочим спросила его:

– Что вы собираетесь делать?

Но это было ясно и без объяснений. Болан поставил «караван» у дороги, а сам прошел внутрь, чтобы выбрать оружие.

В мгновение ока он сменил гражданскую одежду на черный комбинезон, к которому были прикреплены какие-то странные предметы.

– Что это? – робко спросила она и показала на маленькие шнурки, висевшие у него на груди.

– Удавки, – коротко ответил он ровным голосом.

– Удавки? – поразилась она. – Чтобы задушить?

– Это весьма эффективно, – ответил он, нимало не смущаясь.

– Лучше, чем гранаты?

– Гранаты – последнее средство защиты.

– Как так?

– На тот случай, если меня где-нибудь прижмут и мне некуда будет отойти. Я не знаю, с чем придется столкнуться в доме, понятно?

Понятно-то, понятно, но в то же время она не видела в этом никакой логики.

– Тогда зачем вы туда идете?

– Посмотреть, что там есть. Именно для того. Как все просто: альпинисты тоже карабкаются по горам именно потому, что горы существуют.

Внезапно у Розы закружилась голова. Все ей показалось абсолютно нереальным. Что это за первобытный инстинкт, побуждающий мужчину постоянно доказывать свою мужественность? Ведь всю жизнь он только и делал, что принимал вызов, который сам же себе и бросал! Ах! Ах! Ну почему же – не сад благоуханных роз?! Если рая больше нет, то в этом следует винить не женщину, а мужчину, который из-за собственной агрессивности характера видит в розах одни лишь шипы. И эти шипы необходимо вырвать.

– Но мы уже знаем, что там, наверху! – возразила Роза. – Почему бы просто не отправить донесение? Мы обнаружили его следы – пусть Вашингтон займется остальным.

– Ну и что же, по-вашему, сделает Вашингтон? – спросил Болан, продолжая одеваться.

– Они вышлют наряд полиции, приедут сюда с ордером на обыск и...

Но Болан не дал ей договорить. Еле заметная улыбка появилась на его мраморном лице.

– Поймите простую вещь, Роза: Тусканотте хочет уйти не от правосудия, а от своих же сообщников. Ордера на его арест не будет, поскольку с официальной точки зрения его не в чем упрекнуть. Даже если против него что-то сфабрикуют и выдадут ордер на его арест, его тут же выпустят. Но случись невероятное и угоди он за решетку, он и оттуда будет управлять своей маленькой империей, используя тщательно замаскированную систему контроля. Наше правосудие с его законами не создано для таких, как Тусканотте. Потому они и выходят сухими из воды, и именно поэтому я предпочитаю работать вне официальной системы.

Теперь он был готов. Он осторожно, двумя пальцами, взял личико Розы и быстро поцеловал ее в губы, а потом сказал:

– Поставьте «караван» чуточку пониже и, ради Бога, не оставляйте его на краю дороги. Включите оптическую систему наблюдения и записывайте всю поступающую информацию. А если кто-нибудь рискнет приблизиться, уезжайте. Если я не вернусь через полчаса – тоже уезжайте. Что бы ни случилось, я вас найду в «Гостинице выходного дня» в Колумбусе... как только смогу.

– А если вы не?.. – затаив дыхание, прошептала она.

Он снисходительно улыбнулся.

– Тогда позвоните Броньоле и передайте ему, что Джон Феникс не явится к Президенту. Он поймет.

– А кто это – Джон Феникс?

– Тот, кто еще не родился, – загадочно ответил он.

Затем Болан вышел из машины и сразу же исчез среди деревьев, оставив Розу разбираться в своих противоречивых чувствах.

Был еще один повод не одобрять поведение этого человека. Болан ни разу не дал ей понять, что правительство закрывает глаза на его преступления.

Она включила оптическую систему наблюдения и, глядя на экран, попыталась сосредоточиться. Мало-помалу кое-что стало для нее проясняться: может быть, выходки этого страшного человека терпели только потому, что его любили? А почему бы и нет? Она тоже любила его. Прежде всего, физически, в этом не было ни тени сомнения. Но что-то еще привлекало ее, что-то более глубокое, более духовное.

Ерунда! Не отдаст же она свое сердце тому человеку, у которого его нет...

* * *

– Ну так что, ты скажешь, где он?

– Господи, я вовсе не пытаюсь вас обмануть. Я неглуп. Просто я не знаю, где он сейчас находится. Я даже не могу связаться с ним при всем своем желании... Он смылся отсюда два дня назад с парой телохранителей: Вилли Фрио и Фузом Мартином. Знаете таких? Кармин никогда не выходит без них. Ему предстояли важные встречи. Какая-то крупная операция, я так понял. Если не ошибаюсь, он должен был отправиться в Лафайетт, а оттуда – в Андерсон. Оба города в штате Индиана.

– И когда он возвращается?

– Сегодня. Но приедет не сюда. Он заедет в Нэшвилл... Тот, что в Индиане, а не в Теннесси, – уточнил Гарри. – Отсюда – пятнадцать минут на машине. Там совсем неплохо. У них даже есть небольшой концертный зал.

– Так что, Кармин сегодня вечером будет петь?

– Ах, не смешите меня! Уж кто-кто... Вы бы послушали, как он ревет, когда входит в раж. Ему кажется, будто он – второй Марио Ланца. Но так считает только он, даю вам слово.

– Тогда что ему делать в Нэшвилле, твоему Кармину?

– У него еще одна встреча, и тоже очень важная. С крупными шишками из Индианаполиса. Официальные люди, ну, вы понимаете...

– И где же пройдут эти встречи?

– Какие? В Нэшвилле?

– А о чем мы с тобой говорим, кретин?

– Извините, мистер Болан, я как-то отключился. Обычно он останавливается в отеле «Рамада». Он считает, там лучше всего готовят «кот-де-беф».

– Ага, значит, там есть отель «Рамада».

– В Нэшвилл вообще очень многие ездят. Отовсюду. И на своих машинах, и на туристических автобусах. Я уж не знаю, сколько людей там бывает за год. Миллионы, вероятно. Лучше всего приезжать в октябре. Говорят, с ума можно сойти.

– И что же их там привлекает?

– Деревья, осенние краски.

– Деревья? Ты что, издеваешься?

– Нет, я серьезно, мистер Болан. Именно поэтому там столько народу в октябре. Но там есть и другие вещи. Например, музей Диллинджера.

– Изумительно!

– И не говорите! Джон Диллинджер, парень из Индианы. Отличный парень, интересный.

– Не сомневаюсь.

– Музей принадлежит какому-то типу из ФБР. Я, правда, не знаю, служит ли он еще в ФБР, но музей стоит посмотреть.

– Значит, говоришь, автобусы с туристами и все такое прочее?

– Ну да. Но там ведь не только музей, есть художественные галереи и вообще много всего.

Болан рассмеялся:

– Ты, как я вижу, шутник, Гарри!

– Клянусь вам, это чистая правда. – Вентури тоже позволил себе засмеяться. – Я думаю, там что-то вроде колонии художников или как там еще. В отдельные дни, куда ни плюнь, на холмах – одни мольберты да кисти. А еще полно разных поделок. Не какие-то африканские штучки, а то, что относится к первым поселенцам. Некоторые чудаки даже строят себе бунгало из бревен. И еще там есть тюрьма, ей лет четыреста, ей-богу! Вот не хотел бы там сидеть.

– Отлично! А теперь повторим, Гарри. Итак, у нас есть деревья осенью, автобусы с туристами и музей Джона Диллинджера, принадлежащий какому-то парню из ФБР. А еще – художественные галереи, первые поселенцы и тюрьма, которой уже четыреста лет. Поэтому туда каждый год приезжают миллионы туристов, и все норовят попасть в отель «Рамада». Так?

– Точно. Есть еще одна гостиница, но Кармин предпочитает «кот-де-беф» в «Рамаде».

– Поэтому он устраивает свои деловые встречи именно там?

– Ну да.

– И с кем он должен встретиться сегодня?

– Я уже сказал вам, с крупными шишками из Индианаполиса. Он хочет обтяпать одно выгодное дельце.

– Конкретнее, – потребовал Болан.

– Ну... Ведь штат Индиана недавно принял новый закон о бегах...

– Ты что, смеешься? Да в бега пускались задолго до твоего рождения, Гарри!

– Я имею в виду скачки.

– Кармин собирается строить ипподром?

– Нет, на это уйдет много денег, а прибыли не будет: слишком суровая регламентация. Кармина вполне устроит концессия на эксплуатацию.

– Короче, в Нэшвилле намерены строить ипподром?

– Я ничего об этом не знаю. Каждое графство само определяет, нужен ему ипподром или нет. После чего обращаются в комиссию по скачкам, а уж она решает. Регламентация очень жесткая: комиссия не хочет лишних ипподромов, чтобы не было конкуренции. Но Кармин утверждает, что Нэшвилл – идеальный уголок для проведения бегов.

– Еще бы! Под боком концертный зал, деревья осенью и прочая дребедень!..

– Может быть. Но вообще-то, мне кажется, Кармина не слишком беспокоит, где строить ипподром. Ему важно получить концессию. А это сулит быстрые деньги.

– И для этого он хочет встретиться кое с кем в «Рамаде»?

– Вот именно.

– Когда?

– Сегодня, я уже сказал.

– А я спрашиваю: когда сегодня, в котором часу?

– Ей-богу, не знаю.

– Припомним правила игры. Ну-ка, давай еще раз, Гарри!

– Вы о чем?

– Я сказал: правила игры. Те самые, что сохранят тебе жизнь и доставят мне удовольствие. Ты мне очень не нравишься, Гарри. И мне не нравится, что ты задумал. Ты – грязный паразит, который не сделал ничего хорошего за всю свою собачью жизнь. Согласен?

– Может быть, и так, мистер Болан.

– Хорошо. Тогда вот первое и основное правило: типы, вроде тебя, только и занятые тем, что высасывают из нашей жизни все хорошее, слишком дорого обходятся обществу. Мне становится плохо уже оттого, что я дышу с ними одним воздухом. Не о тебе пока речь. Я даже не знаю, как зовут твою мать, и не знаю, вскормила ли она тебя грудью или ставила перед тобой тарелку со спагетти, когда ты ползал на четвереньках по грязном полу. Твое прошлое меня не интересует. Но твое настоящее мне слишком хорошо известно, и оно меня печалит. Я избегаю встреч с полицейскими, чтобы нечаянно не набить им морду, но уж с такой сволочью, как ты, я не буду церемониться. Понял?

– Конечно, понял. И даже очень хорошо. Я вам не нравлюсь, мистер Болан, и это вполне понятно.

– Дело не в том, Гарри, что ты мне не нравишься. Просто я не могу жить в одном мире с типами, вроде тебя. Я придушил твоих вшивых часовых и перерезал горло твоим хвастунам, когда те мирно почивали. Ты видел, что я сделал с твоим дружком Скидсом. Ну и как ты считаешь, разве ты не имеешь права на пулю, а?

– Но я... погодите!

– Правило игры номер два, слушай внимательно. Если я тебя прикончу, ты не будешь говорить. Значит, если ты будешь говорить, я тебя не прикончу. Все элементарно. Это называется: «передышка» – выбрасывается маленький белый флажок. Уловил?

– Да, разумеется.

– Ты когда-нибудь слышал, чтобы я нарушил это правило?

– Нет, сэр. Мне всегда рассказывали обратное.

– Люди говорят правду. Но послушай еще: меня никогда не удавалось обмануть. И знаешь почему? Потому что я слишком хорошо изучил мразь, наподобие тебя. Я давно уже научился ее распознавать и я не выношу ее. Так вот, в данный момент я чувствую рядом дерьмо, ощущаю его зловоние. Короче, мы договорились или нет?

– Вы правы, мистер Болан, совершенно правы. И, поверьте, меня страшно злит, что от мерзавца Тусканотте мне достаются только крохи. Я не понимаю, почему... э-э... почему вдруг все так стало трудно... Вам виднее, мистер Болан. Я согласен. Вы хотите знать? Пожалуйста. У Кармина свидание с приятелями в три часа, если верить ему. Они должны встретиться в баре. Но будьте осторожны: он сначала всегда посылает вперед своих людей – убедиться, что все в порядке. А за этими типами нужно следить в оба. Они никогда не стоят на месте около него. Они все время передвигаются и так и шныряют глазами по, сторонам. Так что поберегите задницу. Затем Кармин пойдет жрать в ресторан, а потом, часов в семь-восемь, приедет сюда.

– Сколько у него телохранителей?

– Я уже сказал: двое.

– Ты в этом уверен?

– По крайней мере, так было всегда. И он никогда не возвращается после восьми.

– Как его зовут, Кармина?

– Что? А, понял... Такер. В Нэшвилле он Роджер Такер.

– Ну а девчонки его интересуют?

– Он никогда сюда никого не привозил, хотя постоянно хвастает своими подвигами с блондинками. Я думаю, он имеет с ними дело по дороге.

– Может, он привозит их в «Рамаду»?

– Нет. Иногда, я знаю, он ездит в Блумингтон.

– Где это?

– Небольшой университетский городок в тридцати километрах от Нэшвилла. Там можно кое-кого подцепить. Много девочек, которые вовсе не дичатся, сама нежность. Университет штата Индиана, это вам что-нибудь говорит?

– Гарри, по правде, ты мне здорово надоел. Чего ты хочешь добиться? Хочешь меня убаюкать, а потом надуть?

– Нет, нет, просто я немного нервничаю. Хотите, расскажу о жизни этого негодяя. Так вот, иногда он ездит в Блумингтон. Теперь не знаю, попадаются ли ему студентки. Говорят, там и проститутки живут неплохо. Впрочем, что проститутка или студентка – в наше время уже нет особой разницы. Жаль, конечно, но что поделаешь?

– Уж не станешь же ты меня уверять, Гарри, будто эти вещи тебя беспокоят?

– А почему бы и нет? Неужели вы думаете, что я такой испорченный? Да если бы я захотел, у меня сейчас была бы любая девчонка из университета! Там, кстати, учатся и мои ребята. Правда, после крещения я их не видел, но это уже детали. Так что, видите, я все-таки блюду какую-то мораль.

– Хвалю! Ну а теперь подскажи-ка мне, что же с тобою сделать.

– Что? Ей-богу, я...

– Следует что-то решать. Если я тебя отпущу, откуда мне знать, чем ты будешь заниматься до трех часов дня?

– Я вовсе не собираюсь в Нэшвилл, если вы об этом.

– Но ведь телефонный разговор стоит недорого.

– И цента не истрачу на этого подонка, мистер Болан.

– Почему же?

– А вот пусть он попадет вам в лапы, пусть! И мне неинтересно снова сталкиваться с вами. Нет, мистер Болан, одного раза хватит. Говорю вам, я завязал. И совсем не для того, чтобы начать все снова, когда вы уедете. Я не такой дурак.

– А наркотиками Кармин балуется?

– Не понял.

– Я спрашиваю, не сбывает ли Тусканотте героин студенткам из Блумингтона?

– Вряд ли. Разве что чуть-чуть...

– Чуть-чуть – это сколько, по-твоему?

– Немного кокаина, ну еще амфетамин, но ничего существенного. Ведь там и без него давно все схвачено. Пару раз, правда, Кармин финансировал какие-то операции в Карибском бассейне. Но вообще он очень щепетилен по поводу наркотиков. Тут дело не в его совести – просто он остерегается тюрьмы. Он слишком осторожен, чтобы рисковать по мелочам.

– Похоже, ты глазастый парень, а Гарри?

– Стараюсь все подмечать, – скромно опустил глаза Вентури.

– У Кармина есть любовница в Нэшвилле?

– Так, чтоб постоянно, – нет.

– Но иногда она приходит к нему в гостиницу после «кот-де-беф», так ведь?

– Вероятно.

– Ты говоришь это ради моего удовольствия или ты знаешь точно?

– Господи, конечно, знаю!

– А три минуты назад еще ничего не знал?

– Я просто забыл. Послушайте, мистер Болан, у меня мозги тупеют при виде вашей пушки!

– Ну и как ее зовут, эту дамочку?

– Джеки. Это все, что мне известно.

– Джеки, говоришь?

– Ну да, как Джеки Онассис, только это не она. По-моему, он привез ее из Чикаго. Как я понял, она хочет стать художницей, поэтому берет уроки в Нэшвилле. Кармин снял для нее бунгало на холме, за городом. Она называет его студией. Надо же, еще не научилась карандаш в руках держать, а у нее уже студия!

– Ты видел ее?

– Нет. Один раз Кармин привез ее сюда, но она просидела все время в машине. Даже не представляю, какова она собой.

– Молодая и красивая? Ведь так?

– Разумеется. Для Кармина это очень важно. Воздушная блондинка, он других не признает.

– Значит, в три часа в отеле?

– Точно.

– Через две минуты белого флага уже не будет, Гарри. Советую тебе быстро исчезнуть.

– Это что ж – и «до свиданья», и «прощай», все сразу?

– Угадал, Гарри... И не забывай правила игры. Я не для того добрался до Индианы, чтобы какой-то Тусканотте оставил меня в дураках. Если в Нэшвилле у меня возникнут неприятности, я всегда тебя найду и уж второй раз с тобой, Гарри, будет разговаривать мой приятель. – Болан помахал перед носом Вентури длинным стволом «отомага».

– Я никогда не утверждал, будто я слишком умный, мистер Болан. Но, уверяю вас, я еще не полный дурак.

– Пока, Гарри.

– Я возьму одну из машин.

– Бери все, что хочешь, но пошевеливайся: у тебя осталось полторы минуты.

Вентури не мог поверить свалившемуся на него счастью. Пятясь, он вышел из комнаты, не сводя глаз с могучей фигуры Болана. Отойдя на приличное расстояние, он развернулся на месте и припустил со всех ног.

Болан услышал, как зарокотал мотор, а затем через несколько секунд зашуршали шины по гравию.

Что ж, еще одно дело сделано. Но что он выиграл? Может, и ничего.

Единственное, в чем Болан не сомневался, – в три часа пополудни он повстречает в Нэшвилле Кармина Тусканотте. И будет ли тот один или с целой командой головорезов – сейчас не играло ни малейшей роли. Главное, нюх не обманул Болана. В который уже раз...

Ровно в три часа Палач должен быть в Нэшвилле.

Глава 6

Когда Болан вернулся в «караван», его встретил теплый светлый взгляд Розы Эйприл.

– Я боялась, – сказала она. – Минут десять назад какая-то машина на полной скорости спустилась с холма. Я подумала, что... ведь до этого я слышала выстрел и я боялась...

Болан прошел в заднюю часть фургона, чтобы сбросить с себя боевые доспехи.

– Все прошло чудесно. А в машине сидел Гарри Вентури. Тусканотте здесь нет.

Она отвернулась, пока Мак переодевался.

– Вентури оказался общительным малым, – продолжал Болан. – Думаю, он говорил искренне. Он сказал, что в три часа Тусканотте прибудет в Нэшвилл на встречу в отеле «Рамада». Я имею в виду Нэшвилл, что в штате Индиана, – уточнил Мак с хитрой улыбкой. – Это чуть к западу отсюда.

– Он не солгал? – почти машинально спросила она.

– Ну он же понимает, чем чревата для него дача ложных показаний.

– Я засняла машину на видео, – сказала она. – Там секунд на пятнадцать, это на тот случай, если...

– Замечательно, – отозвался он. – Я сейчас же все просмотрю.

Сняв комбинезон, он покосился на Розу.

– Но сначала мне нужно принять душ.

Она пожата плечами и прошла вперед. Мак разделся догола и втиснулся в крохотную душевую.

– Садитесь за руль, – крикнул он. – Сначала заедем в Колумбус и заберем вашу машину.

Роза не ответила, но через несколько секунд они уже мчались вперед.

Болан быстро помылся, тщательно застирал пятно крови на комбинезоне, потом переоделся в чистое и сел рядом со своей напарницей. Долго сидеть без дела Мак не любил, а потому потянулся к пульту управления.

Молчание затянулось. Болан несколько раз просмотрел видеозапись, превосходно сделанную Розой. На экране Болан видел машину, в которой сидел Вентури, имевший довольно побитый вид. Болану это доставило удовольствие, и он захотел поделиться своими соображениями с Розой.

– Хорошая работа, – похвалил он. – Теперь благодаря вам я смогу найти эту машину, если вдруг Гарри Вентури захочется провести меня.

– Так что произошло в доме? – спросила она, не ответив на его похвалу.

Что-то не давало ей покоя.

– Обычное дело, – ответил Болан. – Я вошел и увидел, что Тусканотте на месте нет. Тогда я осмотрел окрестности и допросил пленного. Я хотел узнать, куда же делась наша цель.

– Кто был убит?

– Допрос по всем правилам, – уклонился от ответа Болан.

– Вам неловко об этом говорить?

Нет, происшедшее его не волновало, и он ответил с равнодушным видом:

– Скидс Мангоне получил несколько граммов свинца как раз за левое ухо. Он был от меня на расстоянии менее двух метров, и это сказалось на его черепе, который лопнул, как орех. Так что красавчик умер без мучений.

– Какой ужас, – вздрогнула Роза.

Болан промолчал. Они по-прежнему двигались в направлении Колумбуса.

– Я заметила, что у вас не хватает двух удавок, – произнесла она через некоторое время. – Вы их использовали?

– Да, – коротко ответил он.

Красивое лицо молодой женщины не дрогнуло.

– Как... Как вы ими пользуетесь?

– Вас это на самом деле интересует?

– Да.

– Почему?

– Я пытаюсь понять вас. Или, точнее, понять, как вы работаете. Но если вы не хотите объяснять...

Болан вздрогнул, внимательно посмотрел на свою красивую спутницу и произнес:

– Я ведь знаю, что вы думаете. К сожалению или к счастью, я уже не задаю себе столько вопросов. И я бы хотел...

– Вам нечего оправдываться, – чуть слышно пробормотала она.

– Я и не собираюсь этого делать. Но вам, конечно, нужно...

– Хватит, прошу вас! – запротестовала она.

– Вы правы. Вообще не стоило касаться этой темы. Сейчас мы заедем за вашей машиной, а потом вы отправитесь в Индианаполис и займетесь самолетом: в полночь он должен быть готов к вылету с «караваном» на борту.

– Мы так не договаривались! – возмутилась Роза. – Ведь мы решили...

– Здесь вам не игра, – холодно оборвал ее Болан. – Здесь нет хороших и плохих, полицейских и воров. Мы на войне, принцесса. Мы лишь договорились об одном испытании, чтобы посмотреть, не тонка ли у вас кишка. Результат отрицательный. Значит, ваше место не здесь.

– Вы так несправедливы ко мне! – воскликнула она. – Зачем же вы поощряли меня с самого начала? Все время уверяли, будто я хорошо работаю...

– Перестаньте, Роза, ведь вы не ребенок. Возможно, в этом вся суть. Ваш мозг не запрограммирован на такую работу. Он не хороший и не плохой, он просто приспособлен для другой деятельности.

– Естественно. Я же еще не насытилась кровью!

– с горечью возразила она.

– Болан слегка улыбнулся.

– Хотите обсудить этот вопрос?

– Конечно.

– Что ж, давайте.

– Я полагаю, что всякая жизнь священна, хотя это, в принципе, не значит...

– Оставим эти штампы, ладно?

– Вы о чем?

– О том, что жизнь священна. Вы именно так изволили выразиться, – с сарказмом произнес Болан.

– Да.

– Тогда начнем со слонов.

– Как это?

– А очень просто. Жизнь слона – священна?

– Безусловно, к этой проблеме можно подходить по-разному. Но в целом жизнь слона имеет ценность. Для него и для других.

– А как быть с блохой, которая живет на спине у слона? Ее жизнь тоже священна?

Разговор начал забавлять Розу.

– Я вижу, куда вы клоните, – улыбнулась она.

– Но и жизнь блохи... имеет ценность... хотя бы для других блох.

– Не будем играть словами, – возразил Болан.

– Вы допускаете, что слон священен, потому что он живой, но вы колеблетесь, когда нужно сказать то же самое о блохе. Тогда в чем разница? Ведь и блоха, и слон – живые существа?

– Будем считать, все дело в том, что слон крупнее, – шутливым тоном отозвалась Роза, хотя ей было вовсе не до шуток.

– Но жизнь нельзя мерить размерами живых существ. Жизнь – это сила, энергия. Она развивается везде, где может, идет ли речь о слоне, блохе или о цветке.

– О мужчине и о женщине тоже, – добавила Роза.

– Вот мы и договорились: жизнь – это сила, а не вещь.

– Мне кажется, мы смотрим на проблему с разных точек зрения. Я имею в виду человеческую жизнь.

– Значит, мы не говорим больше о священном характере жизни?

– Для меня это то же самое, – возразила девушка.

– Минуту назад вы уверяли, что это разные вещи.

– Но, Мак, вы же не будете сравнивать блоху и человеческое существо!

Болан язвительно усмехнулся.

– Ими обоими движет одна и та же форма энергии. И в какой момент, по-вашему, она становится священной?

– Короче, для вас жизнь – всего-навсего поток энергии?

– Какая разница, как ее называть? – вздохнул он. – Но вы, по крайней мере, допускаете, что это – созидательная сила?

– Не всегда.

– Ну уж поначалу-то – непременно. Разумеется, потом, с какого-то момента, все усложняется. Вселенная распадается... кажется, это называют законом энтропии... Энергия постепенно исчезает, и мир рушится. Верно?

– Довольно примитивная интерпретация, к тому же очень субъективная, – заметила Роза.

– Ну еще бы, ведь у вас диплом физика! А я с трудом уберег свой мозг от постороннего влияния. Я просто спрашиваю: имеет ли научную ценность закон энтропии, проверен он или нет?

– Если бы это было не так, – улыбнулась она, – все открытия двадцатого века оказались бы совершенными иллюзиями.

– Тогда какой же основной закон жизни? – спросил он.

Роза Эйприл снова улыбнулась.

– Наш разговор ни к чему не приведет. Вы пытаетесь поймать меня на слове.

После недолгой паузы Болан еще раз спросил:

– Если каждый организм имеет тенденцию к разрушению и уничтожению, то как объяснить жизнь блохи и цветка? Может быть, это основной закон жизни?

– Трудно сказать, не знаю.

– А что ведет жизнь к уничтожению? Что заставляет жить блоху и цветок?

– Я думаю, все та же сила, которая движет и человеком, – спокойно ответила она. – И теперь я уже не играю словами.

– Так о чем мы говорили? – тихо спросил он.

– О священном характере жизни.

– Для меня, Апрельская Роза, – медленно произнес Мак, – если и есть что-то священное в жизни, так это как раз момент нарушения закона энтропии. И нарушает его жизненная сила, в каком-то смысле противодействующая энергия. Она строит, созидает и упорядочивает Вселенную, которая неизбежно стремится к распаду и хаосу.

– Допустим, – согласилась она.

– Значит, именно эта сила священна, а не слон, блоха, человек или мышь.

– И что дальше?

– Отклонения могут появиться тогда, когда эта сила обретает форму: ведь ее форма не является обязательно священной, имеем мы дело с мышью или с человеком. Все зависит от цели... и, может быть, от мотивации.

– Конечно, – признала она как бы нехотя. – Но мы отклонились от основного...

– А что оно такое – основное? Скажем, блоха – биологическая структура, очень приспособленная к существованию во Вселенной, находящейся в стадии распада. Это – частица жизни, отлично организованная и вполне самостоятельная. Но очень скоро закон энтропии возьмет верх, и блоха будет реинтегрирована в этом мире, а потом медленно канет в Лету.

Роза как-то странно посмотрела на него.

– Вы рассуждаете достаточно логично.

– Тогда скажите, в чем же основное для вас?

– Если вы ответите на этот вопрос, тогда я выдам вам какой угодно диплом по вашему выбору, причем с отличием и с похвальными отзывами экзаменационной комиссии. Но этот разговор нас никуда не приведет. Мак, я теперь даже не помню, с чего он начался.

Болан устало улыбнулся.

– Мы говорили о войне, Роза. И вы сказали, что у нее неприятный запах. Я с этим полностью согласен. Но она играет далеко не последнюю роль в механизме, который движет нашей старой доброй Вселенной. Как знать, может, даже самая малая локальная война способна сохранить священный характер всего живого. Человеческие существа не являются священными, хотя их действия могут быть таковыми. Но нет ни грамма святотатства в энергетической единице.

– Так мы и есть энергетические частицы?

– Несомненно. А что же еще? – сухо ответил он.

– Хорошо, хорошо, – устало вздохнула она. – Оставим этот разговор. Один-ноль в вашу пользу, солдат. А не поговорить ли нам о мире и любви, генерал?

– Сержант, – поправил он. – Генералы – солдаты абстрактного. Сержанты – категория конкретная.

– Да, главное – не высовываться, – язвительно заметила Роза.

– Поговорим о войне и о любви, – задумчиво ответил Болан, словно и не услышав выпад Розы Эйприл. – Это благородные и высокие понятия, вы не находите? Но я боюсь иллюзий, созданных человеческим разумом: изменчивых и случайных построений в мире, ввергаемом в хаос; утопического создания большой жизненной силы, постоянно вступающей в конфликт с неотвратимым принципом энтропии.

– Не говорите мне, что вы так думаете на самом деле!

– Однако это так, и мне стыдно в этом признаться. В абстрактном плане мир – всего лишь лень и поражение. В психологическом плане для человеческого разума это – составляющие энтропии. И есть конечная цель – смерть, ведь именно она является вечным миром, вечным покоем. Не случайно же мы так и называем смерть, когда хотим придать ей хоть какой-то смысл.

– А любовь? – не выдержала Роза.

– В абстрактном плане или конкретно?

– Сначала в абстрактном.

– Любовь равносильна страху.

– Что вы имеете в виду?

– Я сказал – страх: страх перед одиночеством; перед полной изоляцией. Более или менее сознательный страх перед тем, что ничто в нашем мире не является по-настоящему священным.

– Глупости! – воскликнула Роза.

– Вы чтите братскую любовь, поскольку осознаете, что она защищает и выводит вас из одиночества, – объяснил он.

– Я осмелюсь оспаривать ваше утверждение. Я искренне люблю человечество.

– Легко сказать. А конкретно – сколько человек вы любите?

– Кажется, мы собирались говорить о любви в абстрактном плане?

– Вот именно. Тогда скажите мне, любовь, как вы спите ночью?

– Куда вы клоните, Мак?

– Из всех человеческих существ, которых вы любите абстрактно, Апрельская Роза, в данную секунду умирают тысячи людей. Враг вездесущ. Его зовут голод, болезни, невежество, суеверие... Итак, принцесса, как вы могли провести в праздности шестнадцать лет на ученической скамье, в то время как ваши горячо любимые существа умирали? Вы накормили их, принесли им воды, перевязали их раны? Вы ни на йоту не любите человечество.

– Старые песни! – возмущенно воскликнула она. – Сплошная ерунда. Не могу же я ходить всю жизнь в трауре из-за тех вещей, за которыми не в силах уследить. Однако это вовсе не значит, что мне на все наплевать!

– Вот мы и добрались до сути философской дискуссии.

– Псевдофилософской, вы хотите сказать! В ваших методах борьбы я лично ничего интеллектуального не вижу, солдат!