Текст книги "Мир позавчера. Чему нас могут научить люди, до сих пор живущие в каменном веке"

Все эти ограничения на свободное передвижение заставляют членов малочисленных сообществ делить людей на три категории: друзья, враги, незнакомцы. Друзья – это члены вашей собственной группы или жители вашей деревни и те представители соседних групп и деревень, с которыми ваша группа в данный момент находится в мире. Враги – это члены соседних групп или жители деревень, с которыми ваша группа в данный момент находится во враждебных отношениях. Тем не менее вы, вероятно, знаете по крайней мере имена, внешность и родственные связи многих, если не большинства, членов враждебной группы; вы о них слышали или даже встречались с ними лично во время переговоров о компенсации, в периоды мира, заключенного ради смены союзников, или при обмене невестами (реже – женихами) во время таких перемирий. Примером служат те двое речных жителей, которые женились на женщинах из сообщества моих друзей-горцев и поселились в их деревне.

Остается еще одна категория незнакомцев – неизвестных чужаков, которые принадлежат к отдаленным группам, с которыми ваша собственная имеет мало контактов или вообще не имеет их. Члены малочисленных сообществ редко встречаются с незнакомцами (или вовсе не встречаются с ними), потому что отправиться на незнакомую территорию, обитателям которой вы неизвестны и с которыми не состоите в родстве, – гарантированное самоубийство. Если вам все же случится встретить незнакомца на своей территории, вы должны исходить из того, что он опасен: учитывая, насколько рискованно путешествовать по незнакомым землям, можно предположить, что этот незнакомец либо разведчик, разнюхивающий возможности напасть и перебить вашу группу, либо грабитель, нарушивший вашу границу с целью охоты, захвата ваших ресурсов или похищения женщин.

Если местное население насчитывает несколько сотен человек, вы наверняка знаете всех в лицо и по имени, знаете все подробности их родственных связей, брачных союзов или усыновлений, в том числе и в каких родственных отношениях они состоят с вами. Если вы добавите к членам собственной представителей нескольких дружественных групп соседей, ваш потенциальный круг “друзей” составит, возможно, больше тысячи человек, о многих из которых вы слышали, но никогда их не видели. Теперь представьте, что, удалившись от центра своей территории и оказавшись вблизи ее границы, вы встречаете человека или нескольких человек, которых не узнаете. Если их несколько, а вы один, то вы убежите, и наоборот. Если вы один и незнакомец один, если вы заметили друг друга издалека и силы кажутся равными (то есть встретились двое взрослых мужчин, а не мужчина и женщина или ребенок), то вы оба можете и успеете обратиться в бегство. Однако если вы, завернув за угол, неожиданно сталкиваетесь лицом к лицу с незнакомцем, то убегать поздно и возникает напряженная ситуация. Ее можно попытаться разрешить следующим образом: вы оба садитесь на землю, каждый называет себя, перечисляет своих родственников, указывает точную степень родства с ними, а потом вы пытаетесь найти общих родичей. Если вы сможете найти родственные отношения друг с другом, у вас не будет оснований для взаимной агрессии. Однако если после нескольких часов такого разговора вам так и не удастся найти общего родича, то вы уже не сможете просто улыбнуться и сказать: “Приятно было познакомиться, всего доброго”. Вместо этого вы, он или вы оба должны счесть собеседника нарушителем границы, не имеющим никаких связей, которые оправдывали бы его появление, и тогда попытки изгнания или убийства чужака делаются вероятными.

Люди, говорящие на диалекте!кунг, распространенном в центральном регионе Ньяе-Ньяе, называют других людей, говорящих на том же диалекте, ю вази, где ю означает “личность”, зи – суффикс множественного числа, а примерное значение ва – “настоящий”, “хороший”, “честный”, “чистый”, “безвредный”. Постоянные взаимные визиты родственников в Ньяе-Ньяе порождают личные связи, связывающие все 19 групп (примерно тысячу жителей) региона, делая их всех ю вази друг для друга. Противоположный термин ю доле означает “плохой”, “странный”, “вредный” и прилагается ко всем белым, всем чернокожим банту и даже к некоторым!кунг – пусть и говорящим на том же диалекте, но принадлежащим к удаленным группам, в которых у вас нет родственников или знакомых. Как и члены других малочисленных сообществ,!кунг с подозрением относятся к незнакомцам. На практике им удается подобрать термин, обозначающий ту или иную степень родства, для почти каждого соплеменника, которого они встречают. Однако если вы встречаете незнакомого!кунг и не можете обнаружить никаких связей с ним после того, как проследили все свои линии родства, а он – свои, то это означает, что он пришелец, которого вы должны изгнать или убить.

Например, мужчина!кунг по имени Гао по просьбе антрополога Лорны Маршалл отправился выполнить некое поручение в местечко под названием Кхадум, расположенное не очень далеко к северу от округа Ньяе-Ньяе. Гао никогда не бывал в Кхадуме, да и вообще немногие!кунг из Ньяе-Ньяе там бывали. Соплеменники, живущие в Кхадуме, сначала сочли Гао ю доле, что означало как минимум холодный прием и перспективу более серьезных неприятностей. Однако Гао тут же сообщил, что он слышал, будто отец одного из жителей Кхадума носит то же имя, что и отец самого Гао, и что чьего-то брата в Кхадуме зовут Гао, как и его самого. Тогда!кунг из Кхадума сказали: “Значит, ты!гунга Гао (то есть “наш родич Гао”:!гунга – термин, обозначающий одну из степеней родства)”. Они дали Гао место у своего костра и поднесли ему еду.

Сходная категоризация людей имела место среди парагвайских индейцев аче. К моменту первого контакта с европейцами сообщество аче насчитывало около 700 членов, живших группами по 15–70 человек; с ними тесно сотрудничали четыре объединения групп общей численностью от 30 до 550 человек. Членов собственной группы аче называли иронди (то есть “те, кто свои”), а аче из других групп – иролла (“те, кто не наши”).

В современных больших обществах, члены которых неограниченно путешествуют по своей стране и по всему миру, мы часто вступаем в дружеские отношения, основанные на личной симпатии, а не на принадлежности к той или иной группе. С кем-то из наших друзей мы вместе росли или учились в одном классе, с другими познакомились во время путешествий. Значение для дружбы имеет то, нравятся ли люди друг другу и имеют ли общие интересы, а не то, являются ли их группы политическими союзниками. Мы настолько принимаем это представление о дружбе как само собой разумеющееся, что только после нескольких лет работы на Новой Гвинее я случайно обнаружил, что представление о дружбе у членов малочисленных традиционных сообществ сильно от него отличается.

Это открытие произошло благодаря новогвинейцу по имени Ябу, чья деревня в центре Нагорья придерживалась традиционного образа жизни до установления правительственного контроля над регионом и окончания межплеменной войны, что случилось примерно за десять лет до описываемых событий. Во время одной из моих орнитологических экспедиций я нанял Ябу в качестве одного из помощников и привез его в мой лагерь в юго-восточной части Нагорья. Там нас посетил школьный учитель по имени Джим – британец, работавший на Новой Гвинее. Ябу и Джим проводили много времени вместе, болтали и шутили, рассказывали друг другу длинные истории и явно наслаждались обществом друг друга. Город на Центральном нагорье, где преподавал Джим, находился всего в нескольких десятках миль от деревни Ябу. По окончании работы у меня Ябу предстояло вернуться в свою деревню: ему придется долететь на самолете до города, в котором работает Джим, а потом добираться до дому пешком. Так что когда Джим покидал наш лагерь и прощался с Ябу, он сделал вещь, показавшуюся мне совершенно естественной: он пригласил Ябу остановиться у него, когда тот окажется в городе.

Через несколько дней после отъезда Джима я спросил Ябу, планирует ли он навестить Джима по пути домой. Мой вопрос вызвал у Ябу изумление и даже некоторое возмущение: как я мог предположить, что он способен на столь бессмысленную трату времени! “Посетить его? Зачем? Если бы он предлагал мне оплачиваемую работу – тогда да. Но у него же нет для меня работы. Разумеется, я не собираюсь задерживаться в городе и разыскивать его просто ради дружбы!” (Разговор состоялся на новогвинейском языке межплеменного общения ток-писин; на этом языке выражение, соответствующее словосочетанию “просто ради дружбы”, звучит как bilong pren nating.) Я был поражен, насколько неправильным было мое предположение: мне даже не пришло в голову усомниться в том, что представление о дружбе может быть не универсальным и не общим для всего человечества.

Разумеется, это мое наблюдение не следует обобщать. Конечно, члены малочисленных сообществ так же, как и мы, испытывают к некоторым своим соплеменникам бóльшую симпатию, чем к другим. По мере роста таких сообществ и все более сильных внешних влияний традиционные представления, включая представления о дружбе, меняются. Тем не менее я думаю, что различие в концепциях дружбы у больших и малочисленных обществ (приглашение Джима и реакция на него Ябу) в общем и целом типично. Дело вовсе не в том, что Ябу отнесся к приглашению европейца иначе, чем он отнесся бы к приглашению новогвинейца. Как объяснил мне один из моих новогвинейских друзей, знакомый как с европейскими, так и с традиционными новогвинейскими обычаями, “здесь, на Новой Гвинее, мы не ходим в гости без конкретной цели; и если вы познакомились с человеком и провели в его обществе неделю, это не значит, что между вами возникли какие-то отношения или тем более дружба”. В нашем обществе западного типа ситуация контрастная: огромное число возможных контактов и частые географические перемещения дают нам больше свободы (и делают нас более требовательными) в выборе отношений, основанных на личных дружеских связях, а не на родстве, браке или географической близости местожительства в детстве.

В больших иерархических обществах, где тысячи или миллионы людей живут вместе под сенью вождества или государства, встреча с незнакомцами – обычное и безопасное дело, не несущее угрозы. Каждый раз, когда я прохожу по кампусу Калифорнийского университета или по улице Лос-Анджелеса, я без страха или опасений вижу сотни идущих мне навстречу людей, которых я никогда раньше не видел и, вероятно, никогда больше не встречу и с которыми у меня нет никаких известных мне родственных или брачных связей. Ранняя стадия этого изменившегося взгляда на незнакомцев может быть проиллюстрирована на примере суданских нуэр, которых я уже упоминал: их насчитывается около 200 000, и для них характерна иерархия нескольких уровней – от деревни к племени. Очевидно, что ни один нуэр не знает лично всех остальных своих 199 999 соплеменников и даже слышал не обо всех. Политическая организация нуэр слаба: каждая деревня имеет номинального вождя, обладающего незначительной реальной властью (это будет подробнее описано в главе 2). Тем не менее, по словам антрополога Э. Э. Эванс-Притчарда,

даже между незнакомыми нуэр, откуда бы они ни происходили, сразу же устанавливаются дружеские отношения, если они встречаются вне своей территории, потому что нуэр никогда не будет чужаком для другого нуэр, каким он был бы для динка или шиллук. Их чувство превосходства и презрение, которое они демонстрируют по отношению ко всем чужакам, их всегдашняя готовность сражаться с чужаками объединяет их, а общность языка и ценностей позволяют им тут же наладить взаимодействие.

Таким образом, в отличие от членов малочисленных сообществ, нуэр больше не видят в незнакомцах угрозы, а относятся к ним нейтрально или даже потенциально дружелюбно – при условии, что незнакомец тоже нуэр. На чужаков, которые нуэрами не являются, или нападают (если это динка), или смотрят с презрением (если это представитель любой другой народности). В обществах еще бóльшего размера и с развитой экономикой незнакомцы даже обладают потенциальной ценностью – это возможные партнеры по бизнесу, клиенты, поставщики или работодатели.

Обычное для традиционных малочисленных сообществ деление всех людей на друзей (членов собственной группы и дружественных соседних), соседей-врагов и чужаков из удаленных местностей породило представление о том, что мир очень мал. Члены группы хорошо знали собственную территорию группы и имели достаточное представление о смежных территориях, которые они посещали на основании взаимного права доступа или во время периодических перемирий. Однако было мало вероятности, что им известен следующий (второй) “слой” окружающих территорий: периодически возникающая война с ближайшими соседями означала, что вы не можете пересечь ставшую враждебной территорию соседей и добраться до второго “слоя”; во время же перемирия ваши соседи могли, в свою очередь, находиться в состоянии войны с собственными соседями из второго “слоя”, и это опять же не позволяло вам попасть на более удаленные территории.

Даже путешествия по землям ваших ближайших соседей (то есть по первому слою) во времена, считающиеся мирными, были сопряжены с опасностями. Вы могли не знать, что эти соседи как раз начали войну с кем-то из союзников вашей группы и поэтому и вас считают теперь своим врагом. Хозяева территории – ваши друзья и родственники – возможно, не захотят или не смогут защитить вас. Карл Хейдер, Ян Брукхёйзе и Петер Маттисен описали инцидент, случившийся 25 августа 1961 года среди дугум-дани долины Балием. Дани были разделены на несколько дюжин конфедераций, две из которых, именуемые альянс Гутелу и альянс Видайя, боролись за земли дугум. Поблизости находилась конфедерация Асук-Балек, основанная отколовшейся от Гутелу группой, покинувшей свои исконные земли и нашедшей после битвы пристанище в долине реки Балием. Четверо мужчин из Асук-Балек, находившейся в союзе с альянсом Видайя, пришли в гости на принадлежащий Гутелу хутор Абулопак, где у двоих из них были родственники. Однако гости не знали, что недавно члены альянса Видайя убили двоих мужчин из альянса Гутелу и что людям Гутелу пока не удалось сравнять счет, убив людей Видайя, в результате чего Гутелу испытывали сильное напряжение.

Прибытие ничего не подозревающих представителей альянса Асук-Балек, союзников Видайя, предоставило жителям хутора шанс отомстить, хоть убийство союзников Видайя (а не самих Видайя) не было вполне равноценным возмездием. Тех двоих из гостей, у которых были родственники на хуторе, пощадили, но на двоих других напали. Одному удалось бежать. Второй спрятался в спальном отделении хижины, но его вытащили и закололи копьем. Это событие вызвало общее ликование в Абулопаке; тело еще живой жертвы проволокли по грязной дороге до танцевальной площадки. Жители Абулопака всю ночь плясали вокруг трупа и в конце концов бросили его в ирригационную канаву, погрузили в воду и прикрыли травой. На следующее утро двоим пришельцам, имевшим родственников в Абулапаке, было позволено забрать тело. Это происшествие иллюстрирует необходимость при путешествиях соблюдать осмотрительность, почти граничащую с паранойей. В главе 7 будет рассказано подробнее о том, что я именую “конструктивной паранойей”.

Расстояния, на которые путешествуют люди в традиционных сообществах с высокой плотностью населения и постоянными условиями окружающей среды, и их знание окружающей местности обычно невелики. Иначе обстоит дело в сообществах, где поселения редки, а условия окружающей среды неоднородны. На Новогвинейском нагорье, с его плотным населением и относительно стабильными природными условиями, географические познания ограничивались лишь ближайшими окрестностями. Более далекие путешествия и лучшее представление о территории были более распространены в местностях с постоянными условиями окружающей среды, но менее плотным населением (как, например, в долинах Новой Гвинеи и в африканских дождевых лесах, населенных пигмеями); еще более полными эти знания оказываются в местностях с переменными природными условиями и редким населением (таких как пустыни и внутренние районы Арктики). Например, жители Андаманских островов ничего не знали о племенах, живших на удалении больше чем в 20 миль. Известный дугум-дани мир ограничивался по большей части долиной Балием, бóльшую часть которой можно было наблюдать с вершин холмов, однако посещать они могли только часть долины, потому что она была разделена границами между враждующими группами и пересекать эти границы было равносильно самоубийству. Когда пигмеям ака дали список из 70 мест и спросили, в которых из них они бывали, оказалось, что им была известна лишь половина мест, находившихся на удалении 21 мили, и только четверть мест, удаленных на 42 мили. Чтобы увидеть эти цифры в правильной перспективе, нужно учесть, что, когда я жил в Англии в 1950–1960-х годах, многие сельские жители все еще проводили жизнь в своих деревнях или неподалеку от них, за исключением, возможно, путешествий за море в качестве солдат в Первую или Вторую мировую войну.

Таким образом, знаний о мире, простирающемся за пределами территории соседей – непосредственных или соседей соседей, – в традиционных малочисленных сообществах не существовало или они имели второстепенное значение. Например, никто в густонаселенных горных долинах большей части Новой Гвинеи не видел океана, лежащего на расстоянии всего в 50–120 миль, и даже не слышал о нем. Жители Нагорья в результате торгового обмена получали морские раковины и (когда на побережье появились европейцы) некоторое количество стальных топоров, которые очень ценились. Однако эти раковины и топоры проходили через множество рук, чтобы преодолеть расстояние, отделяющее побережье до Нагорья. Получалось как в детской игре в испорченный телефон – дети сидят в ряд, один ребенок шепчет что-то соседу, а тот – своему соседу, и в результате то, что слышит последний из игроков, не имеет никакого отношения к тому, что прошептал первый. Так и все знания о местности, откуда появились раковины и топоры, и ее жителях к тому времени, когда добирались до Нагорья, полностью терялись.

Для многих маленьких общин этим традиционным ограничениям знаний о мире был резко положен конец так называемыми первыми контактами, когда прибытие европейских колонистов, исследователей, торговцев и миссионеров открыло для местных жителей существование ранее неизвестного окружающего мира. Последними “неоткрытыми” народами сегодня остаются немногочисленные живущие в отдаленных районах группы на Новой Гвинее и в тропической Южной Америке, но теперь они по крайней мере знают о существовании внешнего мира, потому что видели самолеты, пролетающие над их головами, и слышали о чужестранцах от уже “открытых” соседей (“открытыми” я называю тех, с кем уже вступили в контакт жители дальних стран – Европы или Индонезии; конечно, “неоткрытые” народности тысячелетиями имели контакты со своими новогвинейскими или южноамериканскими соседями). Например, когда я был в Звездных горах Новой Гвинеи в 1990-е годы, мои хозяева, впервые вступившие в контакт с голландцами за несколько десятилетий до этого, рассказывали мне о живущей к северу от них группе, которая еще не была “открыта” – ее еще не посещали ни миссионеры, ни другие чужаки. (Обычно миссионеры, чтобы не подвергаться опасности, явившись без предупреждения, в качестве предосторожности сначала отправляют посланца из числа представителей уже “открытой” группы, чтобы узнать, будут ли гости приняты доброжелательно.) Однако и эти “неоткрытые” горцы должны были уже знать о европейцах и индонезийцах от своих соседей, с которыми они постоянно общались. Кроме того, они уже в течение многих лет видели пролетающие над ними самолеты, вроде того, на котором я прибыл в деревню их соседей. Таким образом, последние “неоткрытые” сообщества знают о существовании внешнего мира.

В 1492 году, когда европейцы начали распространяться по земному шару, условия были другими. Тогда не было самолетов, полеты которых предупредили бы “неоткрытые” народы о существовании внешнего мира. Последним широкомасштабным первым контактом в мировой истории оказался, вероятно, тот, который имел место на Нагорье Новой Гвинеи, где в 1930–1950 годах австралийские и голландские правительственные патрули, армейские разведывательные отряды, геологоразведчики и участники биологических экспедиций “открыли” миллионный народ горцев, о существовании которого внешнему миру известно не было. Как и горцам о внешнем мире, – хотя к тому времени европейцы посещали и осваивали побережье Новой Гвинеи на протяжении 400 лет. До 1930-х годов контакты местных жителей с европейцами происходили в ситуации, когда последние совершали путешествия пешком или по рекам, а первым свидетельством существования европейцев для жителей Нагорья послужило их физическое появление. Начиная с 1930-х годов все более частые появления самолетов предупредили горцев о том, что происходит нечто новое. Например, самая многочисленная человеческая популяция в западной части Новой Гвинеи – примерно 100 000 человек в долине Балием – была “открыта” 23 июня 1938 года, когда самолет совместной экспедиции нью-йоркского Музея естественной истории и голландских колониальных властей, финансируемой нефтяным королем Ричардом Арчболдом и занятой поиском новогвинейских растений и животных, пролетел над лесистым горным районом, который считался труднодоступным и необитаемым. Арчболд и его команда были поражены, увидев широкую плоскую безлесную равнину, пересеченную густой сетью ирригационных каналов, словно в густонаселенной Голландии.

Наиболее поздние случаи массового контакта жителей Нагорья с европейцами описаны в трех замечательных книгах. Одна из них, “Первый контакт” Боба Коннолли и Робина Андерсона, описывает путешествие геологов Майкла Лихи, Майкла Дуэйера и Дэниела Лихи, которые оказались первыми европейцами, проникшими в некоторые густонаселенные долины Нагорья в восточной части Новой Гвинеи в 1930–1935 годах (лютеранские миссионеры уже достигали восточных окраин Нагорья в 1920-е годы). Вторая книга – это собственный отчет Майкла Лихи под названием “Исследования Нагорья Новой Гвинеи, 1930–1935”. Третья книга называется “Небесные путешественники”, ее написал Билл Гаммэдж, и она рассказывает, как правительственный патруль под руководством Джима Тейлора и Джона Блэка обследовал Нагорье в 1938 и 1939 годах. Обе экспедиции привезли много фотографий, а Майкл Лихи к тому же снял кинофильм. Ужас, написанный на лицах новогвинейцев, сфотографированных в момент первого контакта, говорит об испытанном ими шоке лучше, чем любые слова.

Ценность первой и третьей из этих книг заключается в том, что они передают впечатление от первого контакта, испытанное и новогвинейцами, и европейцами. Оба автора беседовали с участниками контакта через 50 лет после описываемых событий. Так же, как американцы старшего поколения на всю жизнь запомнили, что они делали в момент трех самых травмирующих событий современной американской истории – нападения японцев на Перл-Харбор (7 декабря 1941 года), убийства президента Кеннеди (22 ноября 1963 года) и атаки на Всемирный торговый центр (11 сентября 2001 года), – так и новогвинейцы старше 60 лет в 1980-е годы ясно помнили, как они еще детьми впервые увидели белых людей отряда Лихи – Дуэйера. Вот рассказ одного из этих новогвинейцев:

В то время эти два больших человека [показывает на двоих стариков] – теперь-то они старые – были совсем молодыми, еще не брились. Вот тогда белые люди и пришли… Я был так испуган, что ничего не мог понять и плакал без остановки. Мой отец потащил меня за руку, и мы спрятались в высокой траве кунаи. Потом он встал и выглянул, чтобы посмотреть на белых людей… После того как они ушли, люди [новогвинейцы] уселись и стали придумывать истории. Они ничего не знали о белокожих людях. Мы не видели дальних мест. Мы знали только о том, что есть по эту сторону гор, и мы думали, что мы единственные живые люди. Мы верили, что, когда человек умирает, его кожа становится белой и он уходит через границу “в то место” – место мертвых. Так что когда пришли чужаки, мы сказали: “Ах, эти люди не принадлежат миру. Давайте не будем их убивать – они наши собственные родичи. Те, кто раньше умер, сделались белыми и пришли обратно.

Впервые увидев европейцев, новогвинейские горцы начали искать способ уместить эти странно выглядящие создания в какие-то категории собственных представлений о мире. Они задавали себе вопросы: “Являются ли людьми эти существа? Зачем они явились сюда? Чего они хотят?” Новогвинейцы часто принимали белых за “небесных людей”: таких же, как они сами, потому что считалось, что они населяют небо, так же торгующих, любящих и воюющих, но бессмертных; являющихся то ли духами, то ли призраками предков, которые иногда принимают человеческий облик, делаются красными или белыми и сходят на землю. Во время первого контакта новогвинейцы внимательно разглядывали белых, изучали их поведение, исследовали мусор, оставленный пришельцами в своих лагерях, пытаясь понять, кем же белые являются. Два открытия помогли новогвинейцам убедиться в том, что белые – настоящие люди: экскременты, обнаруженные в уборных рядом с лагерями, выглядели в точности как человеческие (то есть такие же, как экскременты самих новогвинейцев); молодые новогвинейские девушки, предложенные европейцам в качестве сексуальных партнерш, сообщили, что у пришельцев имеются мужские органы и что сексом они занимаются точно так же, как мужчины-новогвинейцы.