Текст книги "Все тёлки мимо"

Для тебя хорошо – тихо сидеть на месте

Осенью 1998 года я стал первокурсником ГУСД, Государственного университета Сан-Диего – учебного заведения, о котором мой папа обычно говорил «ГУСД – это Гарвард минус великие умы». Университет находился в жалких восьми милях от нашего дома, пятая часть моих одноклассников теперь сделалась моими однокурсниками… и все равно мне казалось, что начинается новая, кипучая жизнь. Скорее бы лекции!

– Я железно уверен: в школе никто даже не знал, как меня зовут, – сказал я своему лучшему другу Дэну (он тоже выбрал ГУСД), когда мы ехали на организационное собрание первого курса. Это было за несколько недель до начала учебного года.

– Хм… По-моему, тебя все-таки знали, – сказал Дэн, выруливая на Восьмой фривей. – Я тут сказал одному из нашей волейбольной команды, что мы с тобой сюда поступили. А он: "А, знаю, тот самый чел, который иногда на уроки в трениках приходил?"

– В идеале мне хотелось бы, чтобы меня знали по другим достижениям.

– Да ладно, всем фиолетово, что там было в школе. Все, мы теперь студенты. В университете нас никто не знает. Девушкам нравятся безбашенные чуваки. Ты будешь безбашенный тусовщик, идет? Или нет, лучше я буду безбашенный тусовщик, а ты будешь друг тусовщика.

И правда, я же могу полностью перевоплотиться: вычеркнуть все, что в себе ненавижу, начать с чистого листа… Соблазнительная мысль. Но разве сменишь имидж, живя в родительском доме? Аренда квартиры была мне не по карману: хоть я и работал все лето, к осени у меня осталось лишь неполных пятьсот долларов.

Мама понимала, что мне нелегко, пыталась помочь, чем могла.

– Если ты захочешь привести домой женщину и заняться любовью, я тебе обещаю: мы вас не потревожим, – сказала мама за ужином в один прекрасный вечер, недели через две после начала занятий на первом курсе.

– Только одно условие, можно? – вмешался папа. – Если какая-нибудь согласится кувыркаться с тобой в доме, где живет твоя мама… От таких девиц держись подальше.

Но я зря надеялся переродиться в отвязного тусовщика: на первом курсе я ни с кем не общался, кроме своих школьных друзей, и практически не заводил новых знакомств. Совсем как в школе. Понимаете, в области оттяга ГУСД – все равно что футбольная премьер-лига. Казалось, каждая средняя школа командировала в университет самых лихих раздолбаев, и теперь они старались перещеголять друг друга. Да, изредка я бывал на вечеринках, но всего лишь скромно стоял в уголке и перемещался на другое место, только если ко мне устремлялся кто-то, невероятно пьяный, и просил, например: «Эй… з-за-загороди меня, ик… отлить надо…» В общем, я был тих и застенчив.

Райан, мой друг, а теперь и однокурсник, тоже разочаровался в веселой студенческой жизни. Я не очень удивился, когда в середине второго семестра он преддожил мне свалить куда-нибудь на все лето. По его подсчетам, на деньги, которые мы заработали честным трудом (целый год прибирались на яхтах), можно было повидать всю Европу. Если ночевать в хостелах, конечно.

– Все мои знакомые – ну, не все, а те, кто там бывал, – говорят, что склеили уйму телок, – сказал мне как-то Райан, когда мы возвращались с занятий.

– И много твоих знакомых ездило?

– Э-э-э… Из тех, с кем я реально знаком, – кажется, только один. Но он так и сказал, слово в слово.

Этот отзыв эксперта внушил мне доверие. А Райан, по моему разумению, был идеальным попутчиком: я знал его с моих пяти лет. Правда, Райан учился на класс старше, и по-настоящему мы сдружились только в университете, где часто пересекались на лекциях. Райан – тощий, жилистый, с копной совершенно белых волос: вылитый безумный гений, по совместительству гениальный серфер. Другого такого позитивного человека я не знаю, но и другого такого чудака, пожалуй, тоже. Как-то в школе он отвел меня в сторонку и шепнул: "Вероятность пятьдесят на пятьдесят, что Луна – на самом деле инопланетный звездолет. Ее запустили, чтобы за нами следить". Но он способен говорить убедительно – по крайней мере когда речь идет о простых земных радостях. Итак, мы вместе забронировали авиабилеты в Европу (вылет – в июле, возвращение – в начале августа) и безлимитные железнодорожные проездные EuroRail.

Собираясь в путь, я радостно набил рюкзак трусами и презервативами – запасся по максимуму. Не сомневался: Европа избавит меня от постылой девственности. Это была моя вторая заграничная поездка (а первую я совершил в возрасте трех лет, она не считается). Весь остаток семестра я только и думал, что о путешествии. Наконец-то настоящее приключение! Правда, слово "приключение" я старался не употреблять после того, как брат меня одернул: "Так скажет только полный задрот, понял?" И все равно меня распирал нескрываемый восторг.

Накануне отъезда, когда я пытался запихнуть зубную щетку в кармашек на лямке неподъемного рюкзака, ко мне зашли родители.

– Спокойно, я быстро, на пару слов, – сказал папа и присел на стул. – Помнишь, как меня бесит, когда у нас в Сан-Диего какой-нибудь полудурок на арендованной машине перестраивается попусту, не знает, куда ехать?

– Ну да, – сказал я.

– Что ж, там, за океаном, уже ты будешь полудурком на арендованной машине. Уважай людей и их культуру, хорошо? Мне неохота вытаскивать тебя из всяких секретных тюрем, если ты спьяну справишь нужду на ихнюю святыню.

– Я же не один еду, я с Райаном, – успокоил я папу.

– С этим? У него от рождения мозги вывихнуты! Еще немножко, и начнет собственные какашки жрать. Придумай аргумент получше.

– Звони нам хотя бы раз в две недели. Мы должны знать, что у тебя все в порядке, – вмешалась мама.

– Ну… не знаю, если телефон-автомат подвернется…

– Ты что, бля, ведешь экспедицию в Антарктику? Найдешь телефон и позвонишь, – велел папа.

На следующий день мы с Райаном вылетели в Лондон с пересадкой в Нью-Йорке. И спустя восемнадцать часов, прямо на рассвете, скинули рюкзаки в тесном номере грязного хостела близ Трафальгарской площади. Позавтракали в соседнем пабе. Райан ел, уставившись в путеводитель. Казалось, зубрил его наизусть, точно Тору к бар-мицве.

– Ибица! – воскликнул он, точно сыщик, нашедший ключевую улику.

– А что это? – спросил я, уплетая пережаренную яичницу.

– Остров. Около Испании. Если я правильно понял, остров круглосуточного оттяга, – Райан жадно впился глазами в книгу. – Ух ты. Знаешь, что тут пишут? "Коронная фишка одного из клубов – в центре танцпола пара занимается сексом всю ночь напролет".

Вот оно! То самое, что манит меня в Европе! На Ибице я не смогу откосить от веселья – хочешь не хочешь, придется забить на комплексы! Уж там-то оттянусь по полной – жизнь заставит. Ибица, я иду к тебе!

Несколько дней мы смотрели Лондон: Букингемский дворец, Тауэрский мост, перепалка с одним лондонцем (Райан сказал ему, что Биг-Бен не такой уж и большой, надо его переименовать в "Так-Себе-Бен"). Обежали все достопримечательности, какие успели, и поехали в Париж, где еще пару дней носились по музеям и поедали все, что можно намазать сливочным маслом. Несколько дней провели в Швейцарии.

Следующим пунктом была Флоренция. Город встретил нас тепло – сорокатрехградусной жарой. Мы заселились в хостел, где было две комнаты, сорок двухъярусных коек и два санузла (на всех жильцов). Заняли свободные места – верхние, у дальней стены, в самом конце узкого прохода. Соседом Райана оказался вьетнамец лет двадцати двух, худой как тростинка. Он развалился на койке, одетый, несмотря на жуткое пекло, в джинсы, джинсовую куртку, футболку (синюю, с портретом Майкла Джордана) и кроссовки (синие, в тон, Chuck Taylor Converse).

Капли пота покрывали его лоб, стекали по лицу. Райан протянул ему руку, представился:

– Привет, я Рай.

– Вьетнам-Джо, – ответил сосед с сильным акцентом.

– Джо, а тебе случайно не жарко? – спросил Райан.

– Сильно жарко, – Джо достал из кармана бумажный платок и вытер лоб.

– Если боишься, что твою куртку украдут, у меня рюкзак запирается: спрячь ее в мой рюкзак, тогда ее никто не тронет, – предложил я.

Джо не реагировал. Я ткнул в его куртку, потом показал на мой рюкзак и на замок.

– Нет, – сказал Джо.

– Молодец, Джо, стильный парень. Он ни за что не снимет куртку, даже если расплавится, потому что она ему идет. Я его отлично понимаю, – сказал Райан.

Через несколько минут мы отправились ужинать. Джо встал и пошел следом. Сопровождал нас, отставая на два шага. Мы зашли в ресторан. Он тоже. В меню мы не поняли ни слова, но цены показались терпимыми.

– Джо, хочешь поужинать с нами? – спросил я.

– Да.

Мы втроем уселись в зале под кондиционером. Вскоре выяснилось, что по-английски Джо знает полсотни слов. Еда бывает "сильно вкусный", "вкусный" или "нет вкусный". Погода – "сильно жаркий" либо "нет жаркий". К нашему удивлению, он мог произнести на английском одну связную фразу: "Второкурсник Рэй Аллен – защитник с отточенным стилем, хоть завтра в НБА". Увидев, что нас это дико развеселило, Джо достал из бумажника и показал коллекционную карточку с Рэем Алленом: на ней была напечатана эта самая фраза. Мы с Райаном не знали ни слова по-вьетнамски и старались общаться с Джо, употребляя только известные ему английские слова, чтобы он не чувствовал себя одиноко.

После ужина и все последующие дни Джо сопровождал нас с Райаном, когда мы исследовали Флоренцию. Он был согласен отправляться куда угодно, особенно если в окрестностях торговали изделиями из кожи. Джо обожал кожаные вещи, таскал нас по всем магазинам и даже купил кожаные шорты цвета бургундского вина. Позднее в хостеле он примерил их, показался нам и сказал: "Этот шорты неодолимый" (еще одно слово с карточки с Рэем Алленом). В общем, Джо был приветливый парень и нескучный собеседник, а в Европу его привела, похоже, та же цель, что и нас. На третий день знакомства в кафе около хостела Райан посвятил Джо в наш план.

– Ибица, – сказал Райан, показывая на фото какого-то ночного клуба в только что купленном путеводителе по Испании.

– Ты, я, Райан, Ибица? – спросил я у Джо.

– Сильно жаркий? – Джо уставился на картинку.

– Джо, сильно жаркий сейчас везде. В Европе необычно жаркое лето.

Джо откинулся на спинку стула, призадумался. Взял стакан воды со льдом, приложил ко лбу.

– Крутой девушки? – спросил он.

– Спрашиваешь! Тысячи крутой девушки. Мы приехали ради них, Джо. Мы все время мечтаем, как найдем себе девушек на Ибице и как там нам будет весело, – сказал Райан.

– Хммммм-м-м, – протянул Джо.

– Джо, ты полюбишь Ибицу. Защитник Рэй Аллен с отточенным стилем – хоть завтра на Ибицу.

Джо захихикал:

– Второкурсник Рэй Аллен – защитник с отточенным стилем, хоть завтра в НБА.

– По-моему, это значит "да", – шепнул мне Райан.

Втроем мы сходили на вокзал и купили билеты на завтрашний поезд до Барселоны. Оттуда на Ибицу идет паром. Мы были похожи на героев мультика: три зверя, которые в дикой природе никогда не сосуществовали бы мирно, сбились в стаю, чтобы найти дорогу домой.

Я решил позвонить родителям, предчувствуя, что следующие дни пройдут в полной отключке. Поболтал несколько минут с мамой. Она позвала к телефону папу.

– Ну, как ты там? Смотришь памятники культуры и искусства? Или недосуг – пытаешься вдуть всему, что движется?

– Нет, я кое-что посмотрел. Мы в Лувре были. Часа два потратили, наверно.

– Молодец. Две тысячи лет, бесценные шедевры, а ты их за два часа изучил вдоль и поперек, Леонардо хренов, – сказал папа. – А теперь куда?

– На Ибицу Это остров такой.

– Произносится "Ибиса".

– Ты про него слышал?

– Сын, извини, что я разрушаю твои предвзятые представления… но вообще-то я кое-что о жизни знаю.

– Короче, мы туда едем, – сказал я, косясь на часы: надолго ли хватит моей телефонной карты?

– Если хочешь, пошли меня на фиг, но я все-таки спрошу: и что вы забыли на этой кучке дерьма в океане?

– Говорят, что там везде – бесконечная вечеринка, круглые сутки.

– И чего в этом хорошего, а? По мне, худшего кошмара не придумаешь. Я думал, ты такие места на дух не переносишь.

– Это почему же? Очень даже переношу, – сказал я.

– Что ж, каждый сходит с ума по-своему. Ладно, желаю повеселиться. Только не трахай баб, если они под кайфом.

Здравомыслящие люди редко клянутся: "Папа, я тебе еще докажу, что умею оттягиваться". Но я мысленно твердил эти слова целых два часа после того, как положил трубку.

На следующий день мы трое – Райан, Джо и я – выехали поездом в Барселону. В вагоне, где, судя по виду и запаху, раньше возили свиные туши. Кондиционера не было, пассажиры обливались потом. Когда мы нашли свободные места, куртка Джо промокла насквозь.

За минуту до отправления в кресла перед нами уселись три девушки лет восемнадцати, в летних платьях, с рюкзаками, на которых был вышит мексиканский флаг. Джо глянул на нас, на девушек и снова на нас. И показал нам два оттопыренных больших пальца.

– Ехать дико долго. Давай заговорим с этими девчонками. Попробуем уговорить их поехать с нами на Ибицу, – шепнул мне Рай.

– Заметано, – ответил я, тоже шепотом.

– Может, подождать, пока они пойдут в туалет или еще зачем-то встанут. Заведем разговор. Спроси их, какой самый странный дом они видели… типа того, – сказал Рай.

– Нет, это не годится, – шепнул я.

– Почему? Очень даже годится. На этот вопрос нельзя ответить "да" или "нет". Им придется рассказать про дом, и почему он странный. И, глядишь, беседа завязалась.

Мы были готовы сцепиться в споре… но Джо уже тронул за плечо девушку, которая сидела перед ним. Она обернулась.

– Поезд сильно жаркий, да? – сказал ей Джо.

– Да, жара жуткая. Везде, куда мы приезжаем, очень жарко, – отозвалась девушка. По-английски она говорила с заметным мексиканским акцентом.

– Вьетнам-Джо, – наш приятель протянул ей руку.

– Абелена, – представилась девушка и пожала его руку. – Куда вы едете?

– Привет, мы друзья Джо. Вы, наверно, из Мексики? Какой у вас в Мексике самый странный дом? – встрял Райан.

– Мы едем на Ибицу, – поторопился я добавить.

– Фьеста, – Джо заулыбался, энергично закивал, и все девушки засмеялись.

– Ты остроумный, – сказала Абелена, обращаясь к Джо.

Не прошло и двадцати минут, как все три девушки обернулись в нашу сторону. Но все три глядели только на Джо. Тот показывал им картинки в своем блокноте – любовно прорисованные мотоциклы.

– Для Джо, – ткнул он в картинку с мотоциклом аэродинамической формы.

– Этот самый лучший, точно-точно. Я понимаю, почему он тебе нравится, – сказала Абелена.

– А какой мотоцикл для меня? – спросила ее подруга, лучезарно улыбаясь, словно Джо – звезда, а она долго стояла в очереди за его автографом.

Ошалевший Райан обернулся ко мне:

– Нет, ты видишь? Как он это делает? Что тут вообще происходит? Ни фига не понимаю, но получается у него суперкруто.

Пока мы добирались до Барселоны, Джо не только пригласил Абелену сесть рядом с собой (и она заснула, положив голову ему на плечо), но и устроил так, чтобы ее подруги прониклись к нам симпатией. Путь занял десять часов. Мы с Райаном долго болтали с Элоисой и Анеттой, которые оказались первокурсницами из Мехико. Они рассказали нам про самый странный дом, который видели, – в Тихуане, дом в виде голой женщины-великанши. В пятом часу утра, когда почти все пассажиры дремали, я спросил Элоису: "Хотите поехать с нами на Ибицу?" Она согласилась за себя и подруг.

Я продрал глаза в тот самый момент, когда поезд подъезжал к перрону в Барселоне. Райан, Джо, три девушки и я похватали рюкзаки и дошли пешком до паромной переправы. Решили взять билеты на вечерний рейс. Когда мы уже хотели встать в очередь, Джо отвел нас с Райаном в сторонку.

– Я Ибица нет.

– Как? У тебя денег не хватает? Дать взаймы? – спросил я, раскрыл бумажник и показал ему несколько купюр.

– Нет. Деньги я владею.

– Так в чем проблема? – спросил Райан. Подошла Абелена с рюкзаком:

– Мы с Джо вместе едем в Сан-Себастьян. Было очень приятно с вами познакомиться. – Она отбежала к подругам, перекинулась с ними несколькими фразами по-испански, обнялась с ними на прощанье.

– Ничего себе, – сказал Райан.

– Да, – подтвердил Джо.

– Что ж, Джо, мы очень рады, что с тобой познакомились, – сказал я.

– Да. Я желаю ты, Джастин, иметь хорошее время Ибица. И ты, Райан, иметь хорошее время.

– Спасибо, Джо.

– Я грустный, – добавил он.

– И мы тоже грустный, Джо, – отозвался я.

Я дал Джо свой электронный адрес. Джо с Абеленой ушли с морского вокзала вместе.

Мы остались вчетвером: Райан, Элоиса, Анетта и я. Весь день слонялись по пляжу, а вечером сели на обшарпанный паром с ржавыми бортами и истертыми половицами: казалось, плывет он на остров Эллис, а на дворе – лето 1925-го. Когда судно покидало бухту, мы с Райаном стояли на носу.

– Вот оно, чувак! Мы едем в мировую столицу зажигалова. Едем с девушками. У нас будет крышесносное лето! Гуляем! И никаких отговорок, – сказал Райан.

– Абсолютно, – откликнулся я.

На каюту у нас не хватило денег, так что мы поспали прямо в шезлонгах на палубе. Спустя тринадцать часов нас разбудило солнце: припекло щеки. Вот и остров. Ибица показалась нам чередой обрывистых холмов, к которым прилепились маленькие белые домики – типичная средиземноморская архитектура. Ниже – полоса шикарных пансионатов и песчаных пляжей. Еще ниже – бирюзовое море. Мы сошли на берег и только тут сообразили, что не знаем, куда ехать. Все остальные туристы попрыгали в такси и отправились в пансионаты. Но эти курорты явно были не по нашим деньгам. Да и машину мы не собирались брать – зачем зря тратиться? Нигде ни души, тишина – как в триллере. Мы флегматично пожали плечами, выбрали направление почти наугад, побрели по узкой улочке. И вдруг у нас за спиной загремел чей-то бас:

– Что, детки, заблудились?

Обернувшись, мы увидели американца лет двадцати семи: бронзовый загар, мешковатые белые штаны, ярко-алые туфли с блестками, футболка из лайкры цвета "электрик" и солнечные очки Oakley с флуоресцентными желтыми линзами. У меня в голове зазвучал голос из какого-то научно-популярного фильма: «В дельте Амазонки самые опасные животные имеют пеструю расцветку, предупреждающую других, что с ними лучше не связываться».

– Хотите, покажу вам, где что? Мне все равно надо прогуляться – я тут закинулся "экстази", теперь на месте не сидится. Глаза в глазницах вертятся, не поверите как, – с этими словами он расчесал пятерней свой ирокез. Потом засунул себе мизинец в рот и крепко сжал губы, точно палец – крючок, а он сам – рыба.

Мы воспользовались его любезным предложением – все равно ведь не знали, куда идти. Развернулись, пошли в противоположную сторону. Новый знакомый сообщил, что живет на острове постоянно, работает промоутером в нескольких клубах сразу.

– Мое дело – постараться, чтобы все зажигали на полную катушку. А если что, я сам огня добавляю.

– И где на Ибице сильнее всего зажигают? – спросил Райан.

– Вам, ребята, туда нельзя соваться. Сгорите враз.

– Хорошо, а где второе по накалу зажигалово? – спросил я.

– Все равно вам его не выдержать.

– Ну ладно, просто скажите, где зажигают на нашем уровне, – вскипел Райан.

Промоутер смерил нас взглядом:

– Клуб "Пача".

Он привел нас в хостел в каком-то закоулке, на втором этаже магазина запчастей, и ушел своей дорогой.

Мы взяли один номер на всех. Каморку. Элоиса и Анетта сразу же заперлись в санузле и вскоре появились в юбках. Выше пояса на них были только лифчики-бикини. Все вчетвером мы спустились на пляж. До вечера валялись на песке около какого-то отеля и пили водку из горла (прихватили с собой бутылку из Барселоны). Все мои надежды начали сбываться. И даже то, чего я обычно стеснялся, теперь показалось мне ерундой.

– Вообще-то у меня на груди волосы такие… странные, – сказал я, снимая рубашку.

– А мне нравится. Как будто орел налетает на другого орла, – проговорила Анетта.

– Точно! Два орла дерутся! Чума, – подхватил Райан.

Мы знали, что в клубе выпивка по заоблачным (на наш кошелек) ценам, и потому подсуетились: мы с Райаном сбегали в ближайший винный магазин, затарились мини-бутылочками: «Скай водка», «Капитан Морган», «Джек Дэниэлс». Взяли, наверно, две дюжины, рассовали по карманам штанов. Теперь мы походили на американских футболистов в полной защитной экипировке. Первые бутылочки – по несколько штук на нос – осушили в такси, пока ехали до «Пачи». У меня слегка занемел язык. Вот и клуб: здоровенное белое здание, у дверей, как стражники, две громадные пальмы. Лиловые лучи прожекторов ласкают фасад.

У дверей собиралось все больше народу. Мы с Райаном почувствовали себя несколько неловко в наших слаксах защитного цвета. Я вообще пришел в спортивных туфлях New Balance. А нас окружали люди в белой одежде в облипочку – вылитые конькобежцы на Олимпиаде. Я почувствовал себя старым пнем, который собрался к внучку на школьный вечер. – Чел, тут все – какие-то гости из будущего, – прокомментировал Райан.

Мы протолкались внутрь, оказались в зале, похожем на пещеру. Играло техно. Пульсирующие басы ударились мне в лицо, разлились вибрацией по всему телу. До потолка – двадцать футов, стены затянуты белой тканью. Куда ни глянь, лиловые и белые лучи прожекторов играли в догонялки – от их мельтешения меня моментально укачало. Посередине зала – бетонный танцпол, где сотни потных фигур корчатся, словно бы отломки. Над танцующими, в диджейской будке, восседал немолодой лысый дядька в плаще-накидке. Периодически он хватал стробоскоп и светил им в толпу. Мы остановились, не доходя до танцпола, но все равно каждые несколько секунд нас задевали чьи-то конечности – толкались, пихались, дрыгались, как безумные.

– Во дают! Странные тут танцы! – проорал я во всю глотку, чтобы Райан меня услышал сквозь музыку.

– Выйдем-ка на секунду, – завопил в ответ Райан, сложил руку ковшиком и сказал что-то на ухо Элоисе.

Мы поднялись по лестнице в чилл-аут, на крышу. Тут музыка играла потише. Молодежь, сбившись в кучку, курила сигареты. За столиком сидел толстяк фактически без лба – волосы начинались сразу над бровями. Его облепили немыслимые красавицы: одна сидела у него на коленях, еще две прижимались к его бокам.

– Я же сказал: никаких отговорок. Зажигаем, не сачкуем, – сказал Райан твердо.

– Ты чего? Я здесь. Я настроен зажигать.

– Нет. Ты сказал: "Странные тут танцы".

– А что, нет? Я просто поделился впечатлениями. Вот тебе еще впечатление: этот жирный окружен потрясными бабами. Просто впечатление.

– Этот жирный тут зажигает. А ты стоишь и рассуждаешь, какие все странные. Так и простоишь до утра. Я тоже так себя веду. Но нам тут нельзя херней заниматься, – возразил Райан. Его глаза бешено запылали.

– Ты кто, мой тренер? Чел, какое у тебя право читать мне мораль?

– А вот такое! Я все свои деньги потратил, чтобы сюда приехать, чел. Ты знаешь, что я копил на багги? А потом решил, что как-нибудь обойдусь. Решил, что лучше поехать сюда. И зажигать.

– А зачем ты копил на багги? Где ты собирался на нем кататься?

– Ну, в университет бы ездил. Не знаю. Какая разница – у меня все равно денег не останется. Но зато я могу веселиться, бля! Здесь, в самом отвязном месте на свете. Блин, Вьетнам-Джо рассекает по Испании, мы даже не знаем, где он сейчас… вот ведь… по-английски знает два слова, а с девушками у него полный порядок, и вообще…

Райан достал из карманов три мини-бутылки, свинтил крышки. – Делай, как я.

Он запрокинул голову и вылил себе в рот три бутылочки, одну за другой. Я достал три бутылки "Капитана Моргана" и тоже проглотил их содержимое, хотя оно тут же запросилось обратно.

– И вот еще что: похоже, здесь ценят богатеньких. Учти – вдруг кто тебя спросит, – я всем буду рассказывать, что мой папа изобрел часы с калькулятором, меня зовут Брайан Уотерс, – сообщил он и швырнул бутылочки в урну – А ты кто?

– Гм-м… Не знаю.

– Мне нравится имя "Роберт Ч. Мэньюфас". В смысле, выбирай сам, я просто говорю, что мне это имя нравится.

– Ну, допустим. Как тебе: я – Роберт Ч. Мэньюфас, владелец интернет-компании, которая помогает уйти от налогов?

– Ништяк! – Райан одобрительно стукнулся со мной ладонями.

Мы опорожнили еще по бутылочке и уверенной походкой вернулись в зал. Райан сгреб Элоису – она дожидалась нас там, где мы ее оставили – и ринулся на танцпол. Я отыскал глазами Анетту – она обнималась с высоким парнем в белом комбинезоне на молнии. Молния была расстегнута до пупка, обнажая чисто выбритую грудь. Я немного постоял на краю танцпола. Танцор из меня тот еще. Я знаю только одно движение – руки в стороны, голова слегка запрокинута, торс дергается взад-вперед в ритме музыки. Короче, изображаю, будто я стою, а мне стреляют в спину, снова и снова. Но в тот вечер я реализовал потенциал этого монотонного танца на полную катушку.

Время шло как-то странно – не уследить, сколько уже утекло. Я ориентировался лишь по тому факту, что иногда сбоку вырывалось гигантское облако холодного как лед пара и зал ненадолго погружался в туман: собственных рук не видишь. Райан прикончил свой запас бухла и большую часть моего. А потом, если глаза меня не обманули, он посадил Элоису себе на закорки. Наверно, часа два скакал по залу и вызывал другие пары на рыцарский турнир – типа, «выбить всадницу из седла». Наконец охранники потребовали, чтобы он перестал. А я танцевал до семи утра со всеми, кто опрометчиво встречался со мной взглядом.

Под утро моей партнершей стала высокая поджарая блондинка. Лет двадцати восьми, судя по ее виду. Мы усердно терлись друг об дружку в зале, а потом она потащила меня наверх, на балкон. Тут-то я и заметил, что небо стало светлее.

– О черт, ты просто марафонец, – сказала она и приложилась к бутылке с водой. Правда, большая часть воды пролилась мимо – по подбородку, на грудь, на белый облегающий топ.

– Да нет, я просто танцую…

– Как тебя зовут?

– Роберт Ч. Мэньюфас, – выдал я свою "легенду", но тут же смекнул: никто никогда не представляется полным именем, да еще и с инициалом.

– У тебя случайно "экстази" не найдется?

– "Экстази"? Не-а.

– Тьфу, бля. Давай тогда "сто пятьдесят первого" выпьем.

С этой секунды у меня отшибло память.

На следующий день, в пять вечера, я проснулся на койке в нашем хостеле. Райан, в одних трусах, дрых ничком на полу. Прочую одежду он скатал в ком и подложил под голову вместо подушки. Элоиса и Анетта лежали валетом на соседней койке. Райан перекатился на живот, поднял глаза.

– Наверно, я отрубился, – сказал я. Голос у меня был сиплый.

– Ты помнишь, как выскакивал в центр танцпола и вызывал всех на соревнование? Кричал: "Я тут всех перетанцую?" – спросил Райан, протирая глаза, медленно-медленно.

– Не-а. Ну и как, я победил?

– Никто не соглашался. На тебя все орали. Потом ты спер у бармена ножик и отрезал от своей рубашки рукава. Бармен попросил нож обратно, ты начал строить из себя культуриста, а потом убежал. В общем, это было суперкруто.

Я торжествующе улыбнулся, но тут же почувствовал: мне дурно, мутит, как никогда еще в жизни.

Я привстал на койке – наверно, слишком стремительно, потому что меня тут же начало рвать. Я еле успел подставить под струю пустой пакет от чипсов. Попытался утереться рукавом – но рукава-то я отрезал. Теперь мои голые мускулы были измазаны блевотиной.

– А чем сегодня займемся? – спросил я Райана, то и дело глотая воду (бутылка с водой, к счастью, оказалась под рукой).

Райан передал мне свернутый кусок туалетной бумаги. Это движение заметно истощило его силы. Он сказал, запыхавшись:

– Тем же самым.

И действительно, следующая ночь была почти неотличима от предыдущей. Только на сей раз мы пошли в клуб "Амнезия", и вечеринка там была лиловая вместо белой, и я назвался "Питер Шлезингер", торговец яхтами, и целовался с незнакомкой, которая попросила у меня не экстази, а кокаин, а на следующий день мне было еще хуже, чем в прошлый раз. И еще одно отличие: я проснулся в трусах, надетых поверх слаксов.

Итак, мы занесли в свой послужной список две полноценные ночи в клубах Ибицы. Наша четверка выехала из хостела и погрузилась на паром до Барселоны. Я был доволен достигнутым. В Европу меня привела надежда полностью переродиться – сделаться тем человеком, которым у меня никак не получалось стать дома. И теперь я был уверен: если я возьму пример с героя, в которого превратился на эти две ночи, моя жизнь улучшится многократно. Но тут появилось еще одно новое ощущение, ужасное – я словно бы начал пухнуть. Живот стал твердым на ощупь. И вообще превратился в пузо – точно у беременной на седьмом месяце. А еще я ощутил полный упадок сил. Спустился в салон, бухнулся в кресло – их там было сотни две, – сомкнул глаза и заснул.

Часа через четыре мои глаза самопроизвольно раскрылись. В животе происходило что-то нехорошее: казалось, я проглотил крысу и теперь она раздирает когтями мои кишки, пытается вырваться на свободу. Я попытался снова забыться сном, но куда там… Так я и просидел, скорчившись на кресле, еще девять часов до рассвета, пока мы наконец не прибыли в Барселону. Я попытался втолковать Райану, что мучаюсь от боли, но он выдал свою гипотезу (Райан не верит в традиционную медицину).

– Спорим, это от колебаний волн в море. Наверно, клетки твоего организма не привыкли к местным частотам.

– Нет, вряд ли, – ответил я, еле ворочая языком. Я пытался игнорировать боль. Кое-как добрался до вокзала, где мы сели на мадридский поезд. Но когда мы заселились в хостел в Мадриде, я еле держался на ногах. Нам дали номер без окон, где было еще жарче, чем на улице (а на улице – градусов тридцать восемь). Я рухнул на койку у самой двери, свернулся в позе эмбриона, надеясь, что полегчает. Но вышло наоборот: когда я попытался подтянуть ноги к подбородку, колющая боль пронзила живот, отдалась в груди.

– Рай, мне надо в больницу, – застонал я.

– А по-моему, у тебя все само пройдет. Теперь ты далеко от океана, от всех этих диких частот.

– Рай, в самом-то деле! Мне срочно надо в больницу. Рай кивнул, осторожно приподнял меня с постели. Я закинул руку ему на шею, он помог мне спуститься по лестнице и выйти на улицу. Мы поймали такси. Минут через десять я сидел в приемном покое. Подошла медсестра. Спросила что-то по-испански. Ни я, ни Райан ее не поняли.

– Что болеть? – в итоге сказала она на ломаном английском.

– Я думаю, частоты океана поломали его клетки, – сказал Райан.

– У меня болит живот, – сказал я.

– Вы показать, где.

Я обвел рукой весь живот. Медсестра кивнула. Через пять минут она отвела меня в палату и уложила под капельницу. Еще через двадцать минут я оказался в рентгеновском кабинете.

Техник приказал мне что-то по-испански. Я догадался, что надо раздеться. И только по выражению его лица сообразил: снимать трусы все-таки необязательно. Я поспешил снова натянуть трусы – так сказать, поспешил, я еле мог пошевелиться. Техник сделал пару снимков. Мы с Райаном подождали в коридоре. Наконец медсестра проводила нас в маленький кабинет. Врач, молодая женщина в белом халате и брюках, сидела за столом, на котором были разложены рентгеновские снимки.