Текст книги "Гойда"

Глава 9

– Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я – медь звенящая али кимвал звучащий. Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, – то я ничто. И если я раздам все имение моё и отдам тело моё на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы.

Иоанн едва повёл головой, слушая чтение сына, отвлёкши взор от окна. За холодным стеклом пустовал двор Кремля. Холода уже подступались, и крестьяне без службы не шатались на улице, а в самом Кремле уже начали топить.

В просторной палате стоял приятный, мягкий жар. Подле царевича Фёдора сидели его брат Иван да священник, внимая и наставляя царских детей, научая их грамоте. На сём святой отец коротко кивнул белой главою, после чего обратился к царевичу Ивану. Мальчик скоро нашёлся, где остановился его брат, и продолжил читать слова апостола.

– Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; всё покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит, – юный царевич Фёдор читал, водя пальцем по строкам из Святого Писания.

Помимо же царского семейства, по светлой палате прохаживался Фёдор. Он также внимательно внимал неторопливому, медленному чтению царевича. Сам же Басманов почти бесшумно приблизился к владыке с тем, чтобы исполнить долг свой. Подойдя к царю, он подал чашу, полную сладкого мёда. Иоанн принял питьё из рук кравчего своего.

– Любовь никогда не перестанет, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится, – продолжал царевич.

* * *

Холодное выдалось утро, студёное. Но сей раз крови не пролилось – ворота были с нощи отворены да добро всё ж выволочено из дому. Были средь братии и те, кто с большею неохотой убрали сабли в ножны – уж не терпелось размахаться, да всяко же Басман-отец велел нынче без резни управиться.

Приказу не ослушались, пущай и поглядывали опричники украдкой на домашних, на купчиху да девок малолетник, что жались в светлице в терему. Алексей поглядывал, чтобы мирно сгрузили добычу – и та впрямь была славная. А что без бою далась – так то токмо на руку – ничего ненароком не побилось, не оцарапалось. Алексей стоял малость поодаль, как Фёдор подошёл к нему. Покуда глядел Басман, как добро сгружают по коням, так и внимал тихому сказу сына.

– Какого ж чёрту? – сплюнул Алексей, не веря слуху своему.

Фёдор поджал губы да развёл руками.

– От и сам не ведаю. Ну от ты мне, бать, скажи – не дура ли, у нас, опричников, под носом, да такому предаваться! – сокрушённо молвил Басманов.

– Дряно, дряно… – замотал головой Алексей, исподлобья поглядывая – не подслушивает кто их?

Фёдор стоял понурый. Сон нынешнею нощью едва-едва пришёл, и то под самую зарю.

– А мне ты на кой чёрт это выложил-то? – вопрошал Алексей.

Фёдор поднял очи на отца, глубоко вздыхая.

– Не ведаю я, правильно ли порешил с нею, – молвил юноша.

Басмана-отца задело что-то в сих словах. Какая-то тяжесть признания, какой-то живой пыл в том вздохе.

– А царь-батюшка? – спросил Алексей, да Фёдор лишь мотнул главою.

– Ведать не ведает, – ответил молодой Басманов.

Алексей почесал затылок, и с уст сошёл тяжёлый вздох. Короткие мгновения он предался раздумью, а опосля опустил ручищу свою на плечо отпрыска да подбодрил малость.

– Да полно, Федя, нос вешать, – молвил Алексей, – всё верно рассудил. Немец эту девку откуда-то выцепил – пущай сам с нею по приезде и мается. Уж прибить всяко поспеем.

– От и я об том подумал, – кивнул Фёдор да много ободрился со слов отцовских.

* * *

От и настал сей день долгожданный, как опричников Вяземского да Штадена ожидали в столице. Божьею милостью, безмерно благой и доброй, они управились на дальней чужбине до заморозков, и посему дорога морем была славной. Встретить поручили Фёдору да Малюте. Басманов с явным уж нетерпением всё выжидал, как причалит корабль, заметив друга своего задолго до высадки. Вяземский и Штаден сошли с судна, и опричники крепко обнялись.

– Поди, умаялся на корабле? – спрашивал Фёдор, оглядывая немца.

Генрих кивнул, прикрывая глаза и проводя по лицу. Усталость холодной бледностью осела на его лице.

– Соскучился по езде верхом? – вопрошал Басманов, кивая на Данку, стоящую тут же, без привязи, а подле неё и конь Штадена.

Немец покосился на своего друга. Фёдора Генрих знавал как самого прозорливого при всём дворе – неужто какая перемена затмила разум его другу? Неужто Басманов не видит, что Штаден едва на ногах стоит от долгого пути? Фёдор же приметил смятение на лице наёмника.

– Поди, очень соскучился? – добавил Басманов, и голос его звучал твёрже.

– Премного, Тео, – ответил немец, и голос его охладел от тревоги.

– Что ж, братия, откланяемся и к трапезе вечерней прибудем, – молвил Фёдор да поспешил увести друга поскорее.

* * *

Генрих стиснул зубы до скрипу и пошёл прочь, на крыльцо пред кабаком, где его ожидал Фёдор. Немец оставил Алёну внутри с опухшими от слёз глазами, так и не получила она никакого ответа о судьбе своей. Пёс, тот самый, лютый и со рваными ушами, был много рад возвращению хозяина, но нынче же воротился в будку и будто бы боялся поднять взгляд.

– Убить её мало, – тихо молвил Генрих, опуская голову да опёршись о промозглые деревянные перила руками.

Басманов свёл брови, услышав то.

– И мне плевать, что ведьма, – процедил немец. – Она не сказала мне. А сего я не могу простить.

– Ну, вот и порешил же? – молвил Фёдор, пожав плечами да махнув рукою, точно пресекая себе горло.

Генрих глухо выдохнул и коротко кивнул. Фёдор опустил руку на плечо друга.

– Ну, погляди-ка, как выходит, – молвил Басманов, подаваясь к немцу, – коли она тебя приворожила, то такие мысли и не взбрели бы в главе твоей. А коли уж взбрели, стало быть…

Фёдор не закончил, отстранившись от Генриха да тряхнув плечами.

* * *

Фёдор коротко постучал, переступая порог опочивальни князя Вяземского. Афанасий сидел в кресле подле камина, но обернул взгляд от огня, стоило Басманову появиться. В руках князя темнел бархатный мешочек с ослабленною шнуровкой. Басманов сразу приметил его, быстро прикидывая, к чему же то. Вяземский подозвал гостя коротким жестом да поднялся со своего места. Фёдор скоро приблизился к Афанасию, принимая лёгкий мешочек. С большим любопытством молодой Басманов вытряхнул себе на ладонь.

– Не так лихо, Федь! – упредил Афанасий, и Фёдор тотчас же застыл, внимая тому наставлению.

На белой ладони покоился холодный кусок стекла. Фёдор осторожно взялся за медную окантовку. Стекло было хитро выгнуто, из-за чего вновь свершалась та путаница – ежели смотреть сквозь этот кружок, всё казалось ближе али размытее, нежели взаправду. Улыбка сама собой заняла уста Фёдора, когда он с ребяческим рвением принялся оглядывать сквозь стекло всё вокруг. Он быстро перевёл оживлённый, радостный взор на Афанасия.

– Не разбей, – молвил Вяземский, упреждая всякое, что собирался молвить Басманов.

– Да хранит тебя Боже милосердный, Афоня… – молвил юноша, принявшись разглядывать вышивку на рукавах своего кафтана.

Нынче же единый узор разложился многими нитями. Басманов разглядывал, как складывалась единая картина шаг за шагом, стежок за стежком. Верно, он бы вечность мог рассматривать за искусною вышивкой, да его отвлёк стук, точно на стол поставили что из стекла. Фёдор убрал всё в бархат, а опосля припрятал в карман. На сей раз внимание его охватила бутыль на столе.

– Что это? – вопрошал Басманов, постучав ногтями по ней, и сосуд глухо отозвался тихим звоном.

Афанасий было пару раз хлопнул себя, ища короткую записку от лодочника. Токмо сейчас припомнил князь, что то письмецо было переложено Кузьмой по приезде.

– От кого-кого! А то не знаешь, – усмехнулся Вяземский, отвернувшись, чтобы сыскать послание. – От друга нашего с тобой сердешного, Михал Михалыча. Чёрта с два его забудешь…

Кусок скрученной, малость засыревшей бумаги быстро отыскался среди прочего, но стоило ему воротить взор на Фёдора, как сердце вновь в пятки ушло. Фёдор зажмурился, занюхивая свой кулак. Тряхнув головою, он поглядывал на бутыль, из которой только что отпил.

– Ты же не… – выдохнул Вяземский, рухнув в кресло, уставившись на Басманова.

Фёдор же, верно, ничуть не разделял княжеского замешательства. Пару мгновений спустя Басманову будто бы пришла мысль, что же столь взволновало Афанасия. На миг догадка смутила и Фёдора.

– Оно ж не отравлено? – вопрошал Басманов, будто бы нынче в том был какой толк.

Афанасий мотнул головой, хотя глаза его уставились пред собою, точно лишённые всякой мысли, всякого рассудка.

– Сейчас-то уж что? – тихо, сипло усмехнулся Вяземский.

– И то верно, – ответил Фёдор, пожав плечами.

Басманов не спеша опустился за стол подле Афанасия. Князь не проронил ни слова, пока Фёдор, видно, всё же малость разделял его волнения. Басманов глядел на холодное стекло, прислушиваясь к горячему послевкусию, что до сих пор стояло в горле.

– Да не, – молвил Фёдор, поднеся горлышко к носу, – на сей раз и вкус, и дух иной.

Афанасий будто ничего и не слышал да просто поглядывал – не станет ли дурно Фёдору. Наконец отчаяние али смирение – лишь Богу известно, да всяко князь глубоко вздохнул да принялся беглым взглядом что-то выискивать.

– Хоть бы, хоть бы… – пробормотал Афанасий, пододвигая две чарки, покоившихся на столе всё это время.

Фёдор ухмыльнулся, поведя бровью.

– Да, точно иное на сей раз, – молвил Басманов, разливая самогон по чаркам, – да и нету никакого проку нас травить нынче.

Они сомкнули чарки, разом испив до дна. Обоих пробрало едким жаром. Вяземский поморщился от забойного пойла и всячески пытался развеять крепкий дух спиртного. Фёдор резко присвистнул, вдарив ногой об пол, и, не сильно выжидая, вновь наполнил чарки.

– По какому хоть поводу нажраться-то решил? – спросил Афанасий, глядя на то.

– Тебя послушать, я будто бы шибко часто нажираюсь, – ответил Басманов с шутливою обидой в голосе.

– Редко да метко, Федор Алексеич, – чуть ухмыльнулся Вяземский, поднимая свою чарку.

Басманов усмехнулся ему в ответ, чуть обведя комнату взором и будто припоминая былое.

– Да право же, Афанасий Иваныч, когда ж я впрямь уж чтоб в дрова? – Юноша повёл плечом и уж было хотел испить, как мысль его остановила.

Вяземский глядел пред собой, точно и не помышлял, о чём Басманов призадумался.

– От припомнил, – продолжил Фёдор, – разве что уж давнишний случай. Ещё зимою, помнится.

За сим же Басманов украдкой поглядывал за князем. Тот лишь пожал плечами.

– Точно зимою, – кивнул он, – помнится, тогда ещё в снегу и прикорнул. С утра то и было толков, что сдох бы понапрасну, окочурившись.

– Ну, не сдох же? – молвил Вяземский, поднимая чарку.

Фёдор с улыбкой стукнул своей чаркой.

– Спасибо, Афонь, – молвил Басманов и залпом испил огненного пойла.

– Пустяк, – отмахнулся Вяземский, глотнув самогона.

Фёдор пару раз ударил об стол, ибо выпивка пробрала недурно. Самогон отдавал доселе невиданным вкусом, который раскрывался лишь опосля, растекаясь по горлу. Басманов широко раскрыл глаза, замерев на месте, ибо стук не стих, пущай опричник уж не бил об стол.

Не сразу смекнув, откуда продолжается стук, Фёдор уж было порешил, что и впрямь больно резво напился самогону. Покуда Басманов сознавал, что к чему, Афанасий велел войти. На пороге стал крестьянский и, отдав поклон, просил Фёдора Алексеича.

– И кто же просит? – вопрошал Басманов.

– Андрей Володимирович, боярин, – поклонился холоп.

* * *

– Я это… – молвил Басманов, едва появившись на пороге, как Генрих заключил его в крепкие объятия, едва ль не повалив с ног.

Фёдор малость опешил, но вскоре обнял в ответ.

– Спасибо тебе, Тео, – тихо прошептал Генрих с большою, пылкой пламенностью в голосе.

Басманов крепче сжал объятья, хлопнув Штадена по спине. На сём они малость отстранились друг от друга, и Фёдору хватило одного взгляда, чтобы разуметь, как же в итоге поступил Генрих.

– Дура она, конечно, – молвил Басманов, разводя руками, – колдовать, да под самым носом у опричников!

Генрих слабо улыбался, мотая головой, точно до сих пор не веря.

– Но она тебя, видать, и впрямь любит, – молвил Фёдор, пожав плечами.

– И, видать, сам дурак, – пожал плечами немец.

Штаден успел уж выпить изрядно. Лицом его овладел какой-то светлый, добрый покой.

– До сих пор она верна мне, – молвил немец, – и посему нету мне резону не верить ей.

Фёдор кивнул да, склонив голову, призадумался.

* * *

Река текла мерным своим потоком. Малюта, стоя на безлюдной мостовой, поглядывал в воду. В этот тихий ранний час Москва безмолвствовала и будто бы боялась ещё выходить из дома. Двери да окна были затворены. На улицах коли и повстречать кого – так тех, кто с нощи не ложились.

«И всё же не сходится…» – думал про себя Малюта, бредя вдоль реки одинокой и угрюмой мрачной тенью.

Покуда утро медленно и лениво занималось, Скуратов припоминал, как накануне по-свойски вёл беседу с девкой-доносчицей. С одного взгляда ясно стало Григорию – ты токмо посильнее надави, так уж всю подноготную выдаст.

«И всяко, от же дрянная потаскуха, до последнего стояла на своём, что, мол, видела колдуний воочию…»

Тихие переулки хранили в своей тени лоскуты утреннего тумана.

«От же ж что много вероятнее…»

Ежели уличной девке и впрямь не было никакого проку врать, то этот паршивый щенок басманский, вот тут-то чёрт ногу сломит. Неужто и впрямь ничего не видал? Да притом сам же водил хороводы у реки – пущай и с царского дозволения. Куда же то подевалось? Нечисто тут что-то, ох нечисто. Да к тому же годок-то назад колдуна-то не сберёг. Понемногу всё складывалось – кто-то врёт – али девка, али Фёдор.

«Да впрямь, какая ж это сила должна царю настолько разум задурманить, чтобы держать совет с…» – Малюта сам усмехнулся, до чего поганые мысли занимали ум его.

И всяко как есть – других дум не шло. Так и воротился Малюта во двор Кремля да неспешно брёл, всё собираясь, как бы царю доложить скверные домыслы о любимце его белолицем, чернобровом. Проходя мимо крепостной стены, Малюта приметил две фигуры, которым утренние, нежные тени даровали свой покров.

То были Иоанн и Фёдор. Опричник спешно подался вперёд. Его фигура, облачённая в красный расшитый кафтан, быстро промелькала через три проёма. В то же время как царь неспешно и величаво шёл прежнею поступью. Верно, Басманов оглянулся посмотреть, сколь отстал его владыка, но заместо того приметил Малюту. Фёдор опёрся руками о каменные своды и, повернувшись к государю, верно, бросил пару слов, после чего Иоанн обратил взор вниз, во двор.

Григорий тяжело вздохнул, едва заметно мотая головой:

«Нет… нынче нету в том никакого смысла… Царь-батюшка и слушать не станет…»

Глава 10

Улыбка занималась на устах владыки.

– Славно, славно, – молвил царь, с видною усладой потирая руку об руку.

Князь Вяземский низко поклонился, и вздох облегчения сорвался с его уст, ибо государь явно доволен был его докладом. Штаден стоял несколько поодаль, но к немцу также относилась та похвала.

– Мудрость твоя, государь, – молвил Вяземский, – в том, что избрал ты англичан в друзья нам.

Иоанн глубоко вздохнул, и тревоги, и смуты отступили от лика его. К трону приблизился Фёдор Басманов, подавая чашу сладкого вина. Опосля он обошёл залу, предавая питьё князю Вяземскому и Штадену. За окнами давно опустилась тёмная ночь. Холодало уже знатно. Осень давала всё боле знать о себе, опускаясь холодным, тяжёлым дыханием по земле. Укрыв собою и двор, и стены, лишь факелы во дворе дышали пламенным светом, вырывая из объятий тьмы куски двора. И покуда мрак царил снаружи, внутри в ясных палатах разливался свет огня. Молчание, что повисло меж государем и опричниками, не было тягостным. Слуги верно чуяли добрый дух своего владыки.

– Значит, быть по сему… – протянул Иоанн, поглядывая на тёмную влагу, что билась о хладное злато чаши.

Не успел владыка испить, как у порога явился холоп. Снявши шапку, он принялся бить поклоны.

– Кого это несёт на ночь глядя? – молвил Фёдор, оглянувшись через плечо.

* * *

Явившийся князь Бельский предстал пред царским троном. Палаты безмолвствовали, ежели не считать покорного эха, которое вторило каждому звуку. Иван терпеливо ожидал явления владыки, ведь царь призвал его к себе нынче, и что же? Трон пустовал, как и вся палата с её сводами. Бельский неладное почуял, как въехал во двор Кремля. Иван не мог сказать, что именно пришлось не по сердцу, но сейчас смутные предчувствия лишь подтверждались.

Никто не вышел встретить князя по приезде, никто не ждал его в палате подле трона, и верно, как думалось Ивану, никто и не спешит к нему навстречу. Тем не менее князь исполнился смиренного терпения. Уж прошло долгое время, как он заслышал чьи-то спешные шажки в коридоре. Измаявшись унизительным ожиданием, князь окрикнул холопа.

– Эй, погоди-ка! – бросил князь.

Парнишка, заслышав зов, замер да оглянулся на Бельского.

– Не ведаешь, где же нынче великий государь? – спросил Иван.

Мальчишка, прежде чем дать ответ, оглядел князя с ног до головы.

– Неведомо мне, боярин! – молвил мальчуган, с чем и был отпущен.

* * *

Занимался славный, безоблачный день. Холода всё крепчали, и этой ночью первые заморозки сковали тонким льдом лужицы да спокойные пруды. В такое утро князь Бельский явился в Александровскую слободу. Ворота ему отворили, и конюшие приняли его лошадь. Люд здешний был много боле оживлён. На сей раз, супротив приезда в Москве, к князю вышли навстречу. Иван сразу узнал рыжебородого Малюту. Отдавши поклон, Григорий оглядел гостя.

– С чем же пожаловал, да в такую рань, княже? – вопрошал Скуратов.

Бельский слабо ухмыльнулся, попросту не веря, что один из ближних царских бояр не ведает об этом.

– Великий царь сам призвал меня, – молвил Бельский, доставая из-за пазухи сложенный указ.

– Оно что… – протянул Малюта себе под нос да почесал затылок, даже не беря указ в руки.

Бельский убрал послание от государя, видя, что опричник даже не удосужится прочесть. Меж тем, верно, самого Малюту занимали его собственные думы, да притом презабавные. Григорий и впрямь не стал и глядеть писаное, завидя сразу – то не был почерк государя, подпись и печать ставил точно не Иоанн. Скуратов ухмыльнулся, пожав плечами.

– И что же, с самой Москвы сюды ехал? – вопрошал Малюта, и разыгралось в глазах его жестокое лукавство.

– Из Новгорода во столицу, а уж с Москвы сюда, – холодно ответил Бельский.

– Ну, всяко – не поспел ты, – просто ответил Скуратов, пожав плечами. – Нынче владыки уж и в Слободе нету. Ещё с утра был, а нынче нету.

Бельский глубоко вздохнул, едва заметно поджав губы, и на сём всё – боле не казал никак нраву своего.

– А где же ныне государь? – спросил Иван.

– Да как же, где-где? – с усмешкой молвил Григорий. – С любимцами своими, с Басмановыми.

– А где же нынче Басмановы? – всё вопрошал Бельский.

– Поди знай, – пожал плечами Малюта.

– А воротятся когда? – молвил Иван.

– Поди знай, – повторил Скуратов.

Бельский глубоко вздохнул, решаясь, как же нынче поступиться.

* * *

Фёдор натягивал тугую тетиву, прицеливаясь да прищурив один глаз. Сердце билось бы слабее, не столь тревожно, ежели он твёрдо стоял бы на земле. Заместо того молодой Басманов стоял в полный рост на лошади своей. Данка замерла, точно чувствуя настрой хозяина своего. Резкий свист – и тетива спущена. Через несколько мгновений, в которые он затаил дыхание, раздался пронзительный крик раненой птицы.

Загонщики спустили собак, чтобы те принесли дичь. Басманов же поглядел, краем глаза уловив на себе заворожённый взор царских очей. Коротким взмахом головы Фёдор оправил волосы, заводя их назад.

Это был славный день – небо с утра было чистым, ясным. Пущай, что ко дню собирались тучи – то никак не испортило охоты. Воздух уже остыл.

Князь Сицкий с Алексеем Басмановым сидели подле крыльца за деревянным столом под навесом. Здесь же играли царевичи Иван да Фёдор. Дети, думая, что тайком, таскали со стола пирожки, пышущие жаром. Алексей да Василий забавлялись, видя, как дети с усладой поедают украдкой пирожки, загваздавши рты вареньем. Старые воеводы ухмылялись друг другу, приглядывая за царевичами.

– О, глянь-ка, воротились уж, – молвил Сицкий, смотря на дорогу, ведущую от поместья к лесу.

– С дичью хоть? – вопрошал Басман-отец. Он неохотно, будто лениво обернулся через плечо.

Загонщики несли с собой убитое зверьё. Крестьяне ушли к боярскому терему, уж получив указ приняться за разделывание. Сам же царь и Фёдор спешились, равно как и ратные люди подле них. Тихий разговор меж опричником и царём и вовсе стих, когда они приблизились ко столу.

Царевичи не без опаски поглядывали на своего отца. Нынче Иоанн пребывал в славном расположении духа. Он придержал царевича Ивана за плечо, утёр пальцем щёку сына. Ухмыльнувшись, Иоанн отпустил детей играть дальше.

– А где Варя? – спросил Фёдор, садясь подле князя Сицкого.

– Они со светлою государыней гуляют где-то, – ответил Василий.

* * *

Мария наставила лук ровнее, едва-едва касаясь пальцами рук Варвары. Царица не на шутку разошлась, поглядывая на цель. Облачение Марии было мужским, конечно же, с позволения на то Иоанна – красный кафтан, высокие сапоги. Длинная коса тянулась чёрной змеёю по спине. На руках, в ушах, на шее переливались каменья. Изредка в её тёмных волосах поблёскивало серебро бус.

С забавами своими царица быстро определилась, едва явившись в поместье Басмановых. Давненько она лелеяла, как явится сюда, проведать любимицу свою. Дуня стояла подле дерева ни жива ни мертва, будучи привязанная к тонкой осинке. Глаза её, покрасневшие от слёз, глядели куда угодно, только бы не на лук.

Когда Варя спустила тетиву, стрела пролетела мимо да упала наземь. Дуня же, верно, не сразу и поверила, что страшная участь, новые увечья миновали, и посему зарыдала вновь, пряча взор.

– Недурно, недурно, – одобрительно молвила Мария.

– Отвязать девку. Наскучил уже её рёв, – приказала Варвара.

Царица ухмыльнулась, поглядывая, как крестьяне высвобождают Дуню да уводят прочь, подальше от гнева государыни.

– Верно, – молвила Варвара, – наши мужья уж заждались нас.

Мария громко посмеялась, мотая головой да принимая из белых нежных ладоней лук.

– Нашим мужьям, верно, только в усладу остаться наедине, – молвила царица.

Варвара тихо усмехнулась, но отвела взор, слыша крамольную потеху в словах государыни. Точно бы заметив это замешательство, царица продолжила:

– А ты, милая, уж подумывала, что с тобой станется, когда Феденька царю-батюшке наскучит?

На сей раз княжна не столь же смутилась, сколь уж и впрямь испугалась.

– Вижу, вижу… – кивнула царица, завидев перемену юной княжны. – И верно. Это сейчас Феденька в почёте, милости да свойстве с государем. Да токмо и не такие славные в опалу впадали, да со всей семьёю, от только на моём веку.

– Молю вас, государыня! – не сдержалась Варвара. Уж явно эти речи ей не приходились по сердцу, и слышно было в отчаянной дрожи нежного её голоска, сколь страшится гнева царицы.

– У тебя есть сын, – молвила Мария. – Сбереги его.

– У вас были дети? – вопрошала Варвара.

Мария ухмыльнулась, мотнув головой. Серьги блеснули на солнце, поигрывая гранями.

– Милосердный Боже призвал его ещё во младенчестве, – молвила царица. – От как представлю, каково бы им было с такими-то родителями, от точно проклятье! И право, большая милость.

– Царствие ему Небесное, – произнесла княжна, осеняя себя крестным знамением.

– Ты ж моя голубка, само благочестие! – улыбнулась Мария, вплеснув руками.

* * *

Река мерно текла своим чередом. Холодные волны ласкали песчаный брег. Вдоль него, вдали ото всех, брели две фигуры. Иоанн глядел на воду. Закат догорал, и последние следы яркого солнца разрозненными кусочками плескались в реке.

– Сколь холодна была та осень, – произнёс наконец владыка, разрушив вечернюю тишину.

Алексей поднял взгляд, не угадывая, о чём нынче царь глаголет.

– Холода спозаранку ударили, точно помню, – кивнул Иоанн.

– Об этом ты, свет наш, батюшка, потолковать не мог во столице? – Басманов глубоко вздохнул, поджав губы.

– Ты же был подле меня, как Афоня донёс, какие нынче дела в Лондоне? – короткая светлая улыбка разошлась по устам царя.

– Дык да… – произнёс Алексей.

Старый воевода медлил с ответом, всё явственнее и явственнее угадывая на челе Иоанна тяжёлые думы. Видать, даже сам владыка не спешил то облечь в слова, точно боясь неведомой силы.

– Всё ж славно складывал-то Афонька. И не из брехливых он – поди, так оно и взаправду славно, – продолжил Басман-отец, примечая, что явно что-то на уме государя.

– А сам-то, Лёш, поди, посуди, – молвил Иоанн, едва разводя руками, – отчего же ныне англичане не идут у меня из головы?

Басманов почесал бороду да свёл брови, сам страшась своей догадки.

– Они зареклись воевать супротив нас, – протянул Алексей.

Царь коротко кивнул, глубоко вдыхая холодный вечерний воздух.

– Да, Алёша, всё так, всё так, – произнёс Иоанн.

– И стало быть… – не успел закончить Басманов, как владыка закончил за него.

– …пора отбить нам неприятеля, – завершил царь.

Голос Иоанна был полон жёсткой воли, что по спине старого воеводы прошёлся холод. Алексей молча внимал своему царю.

– Пора, – твёрдо повелел государь. – Будет поход. Я долго метался меж ханом на юге и выродками латинскими, и жребий брошен. Один поход, и быть тому на север. Ежели Бог на нас не прогневается, навеки разобьём врага.

– Кому ты ещё поведал волю свою? – спросил Басманов.

– Ты первый, Алёш, – ответил царь.

Басманов пару раз качнул головой и опосля пламенно ударил себя в грудь.

– Словом и делом, мой царь.

* * *

Тихий скрип двери всё же выдал Алексея. Несмотря на свою могучую, грузную фигуру и тяжёлую поступь, Басманов всё же старался не давать много шуму при своём появлении – ночь давно опустилась за окном, и его супруга, Светлана, уж давно легла. И всё же стараний опричника не хватило, чтобы уберечь чуткий сон жены. Светлана приоткрыла глаза, поглядывая, как её муж раздевается. Басманов, верно, если и приметил, что супруга его уж не дремлет, то не придал тому особого внимания.

Алексей сел на кровать, и думы так заняли его, что, видать, Басман долго ещё глаз не сомкнёт. Всё сидел и слушал голос царский, как будто до сих пор тот пред глазами стоял и поведал волю свою о дерзком походе на латинов.

– Чего не спишь? – сонный шёпот жены вырвал Алексея из мрачных дум, и он обратил свой утомлённый взор на неё.

– Отосплюсь ещё, и, видать, скорёхонько, – ухмыльнулся Басман.

Светлана села в кровати, сводя брови. Сердце её, живое и чуткое, просекло одно – нечто, да нависло грозною тучею, и тот мрак, гнетущий и лютый, явственно читался в очах старого воеводы.

– Что молвил тебе владыка наш мудрый? – вопрошала она мужа.

Алексей угрюмо вздохнул, проводя рукой по лицу, точно бы стряхивал прочь услышанное накануне.

– А впрочем, – молвил Басманов, обратившись больше к супруге, ложась подле неё, – мне-то, старику, уж срамно такого страшиться.

Женщина легла подле мужа, положа ему голову на грудь. Спустя несколько мгновений Светлана точно припомнила что-то и вновь приподняла главу свою. Играючи журя, она ударила мужа в грудь.

– Тоже мне, старик! – бросила она, чем вызвала улыбку мужа.

Он приобнял жену, целуя её в щёку.

– Всё образуется, – тихо да сонно пробормотала Светлана. – Как же иначе?

В ответ Алексей ничего не молвил, лишь вздохнул – всё так же глубоко, всё так же тяжко.

* * *

Утром стоял плотный туман. Фёдор держал на руках своего малолетнего сына, укутанного тёплыми одеялами. Веял холодный воздух – особенно с реки. Данка подалась вперёд, давая прикоснуться детской ручке ко влажному носу. Её выдох обдавал приятным теплом, заставив маленького Петра улыбнуться и рассмеяться.

– Давай, давай! – приговаривал Фёдор, глядя, сколько восторга вызывает его любимица у сына. – Подрастай, Петя, да поскорее. Будет и у тебя верная лошадка славная, жеребёночком её будешь кормить-поить, гладить да вычёсывать…

Говоря то, Басманов трепал шёлковую шею Данки, почёсывая её за ухом. Лошадь прикрывала глаза от услады.

– Доверишь ей и тело, и душу, – молвил Фёдор, поглядывая, как со стороны терема поспешает холоп, – и всё-всё-всё.

На сём он поцеловал сына в висок, отдавая на руки нянькам, что сопровождали боярина с чадом его.

– Чего? – вопрошал Фёдор, упреждая подоспевшего холопа от долгих раскланиваний.

– Батюшка ваш, боярин, вас сыскать велел, – доложил крестьянин.

* * *

Алексей проснулся рано – сон его не был крепок. Старый воевода справился у слуг о сыне. Холоп не стал юлить – уж не видал Фёдора Алексеича, да обещал уж сыскать.

– А добрый государь? – спросил Алексей.

– Верно, спит ещё царь-батюшка, – холоп поклонился.

Басман токмо поджал губы да отмахнулся.

– Ступай, ступай, – велел Алексей, махнув рукою.

Казалось, он едва-едва опустился в резное кресло, устланное шкурами, да призадумался, не спеша приступая к трапезе, как заслышались шаги на крыльце. Дверь лихо распахнулась – аж в трапезной слышно было. Затем донёсся звонкий перелив свиста, и лишь опосля Фёдор явился в трапезную.

Заметив отца, беззаботный сын, без жеманства али придури, положил руку на сердце, отдавая короткий поклон. Чёрные волны волос ниспали с его плечей, застилая белое лицо. На щеках занялся румянец – верный вестник холодов.

Алексей всё оставался недвижим, удручённый словами государя, которые не растаяли подобно утренним звёздам на небосводе. Фёдор сразу приметил хмурый нрав отца, и беспечность мало-помалу сходила прочь.

– Что же нынче, отче? – вопрошал Фёдор, садясь за стол подле Алексея.

Басман же не давал ответа, чем лишь боле нагнетал тревоги сына.

– Прибереги удаль свою для дела, – молвил наконец Алексей.

Завидя же, что слова его лишь боле озадачили сына, Басман-отец принялся всё толком излагать о новой воле царской.

* * *

Мелкий холодный дождь моросил на улице. Дороги не успели разойтись до безобразной грязищи, и посему царская семья в сопровождении Басмановых и прочих слуг успела воротиться в Александровскую крепость засветло. Ворота не поспели ещё отвориться, как холоп, всё выглядывавший возвращения царя, уж поспешил известить князя Бельского о прибытии государя.

Едва завидя холопа на пороге покоев, князь тотчас же поспешил к царю. Иван, истомлённый неведением да ожиданием, явился в светлую палату. На сей раз застав-таки владыку, Бельский отдал поклон. Поднимая голову, князь бросил косой взгляд на молодого Басманова.

– Вона кто явился! – молвил Иоанн, чуть разведя руками. – А чёй-то тебя, Ванюш, в обитель нашу скромную, аж во Слободу занесло-то?