Текст книги "Гойда"

Иван коли и хотел что молвить, так обращение владыки выбило его.

– Твоей мудрой волею призван, – молвил князь, доставая бумагу. – Велено мне было ещё в Москву явиться. А со столицы путь мой держал…

– Вот оно как, – молвил царь, поглаживая свою бороду да прервав речь Бельского.

Иван сглотнул, опуская взгляд.

– Чай, братия моя славно приняла тебя? И не было тебе нужды ни в чём, – молвил владыка.

Иоанн жестом подозвал своего кравчего. Молодой Басманов с поклоном подал чашу с вином и заглянул в царские очи, всё выжидая повеления.

– Поди, Федя, да прикажи снарядить лошадей для Иван Дмитриеча, – повелел владыка.

Басманов приложил усилие, чтобы сдержать улыбку, и, право, скверно то у него получилось. Его алые уста превесело оскалились жестокой ухмылкой, когда он отдал низкий поклон царю, положа руку на сердце.

– Княже, – молвил Фёдор, чуть кивнув да прося жестом следовать за ним.

Бельский безропотно повиновался, стараясь расслабить кулаки, что сжались сами собой. Они вышли с Басмановым в коридор. Молодой опричник тихо насвистывал простецкую песенку себе под нос, изредка поглядывая через плечо на своего спутника.

– По-твоему, это смешно? – вопрошал князь.

– По мне – так очень, – просто ответил Басманов, усмехнувшись.

* * *

– То была очередная издёвка, – хмуро бросил Бельский, поглядывая, не опустела ли его чаша.

Микита Зуев, внимая другу своему, лишь глубоко вздохнул, и плечи его осунулись.

– То бишь Федька этот не угрожал тебе? – вопрошал Микита.

Иван чуть поморщился в презрении да мотнул головой.

– Чёрт с этим Басмановым, – молвил князь в ответ. – Щенок брехливый. И чего ж вы все в нём нашли?

– Об ком ты – что «все»? – спросил Микита, да ответа и не получил – Бельский отмахнулся, да и только.

– Одно хорошо, – молвил Иван.

Зуев поглядел на друга своего, не ведая, в чём же перемена тона.

– Что царь, что свора его кровожадная из столицы уехали.

Глава 11

Резкий удар об стол заставил Фёдора вздрогнуть, пущай на устах его осталась лукавая ухмылка. Генрих снова ударил, впившись пальцами в край стола. На глазах выступили слёзы. Немец воротился в Слободу, несколько запоздавши – всё хозяйские дела держали немца в столице. Как прибыл Генрих в Слободу, так скоро и был встречен Фёдором, и лишь сейчас Штаден понял.

– Я ж говорил, – самодовольно бросил Фёдор, пожав плечами да откинувшись назад.

– Ты где такое раздобыл-то, бес? – хрипло спросил Генрих и, сглотнув, покосился на бутылку.

– Да чёрт лишь и ведает, – ответил Басманов. – Сможешь сварганить такое?

Генрих резко выдохнул да пару раз хлопнул себя по ноге. Опосля уж вновь поглядел на бутыль. Взяв её в руку, немец понюхал горлышко да вновь поморщился от забойного крепкого запаха.

– Ну и дрянь же, – снова кашлянул Генрих. – Да что поделать? Попробую, чего уж.

Фёдор улыбнулся в ответ.

– От после этого пойла ты, Федюш, уж непременно со мною к царю-батюшке пойдёшь, – молвил Генрих.

Лицо Басманова сразу сделалось удручённым. Он поджал губы да коротко выдохнул, слегка потирая подбородок.

– Ну, пойду, пойду, – согласно кивнул Фёдор, – да токмо докладывать сам всё будешь. Неужто дела в столице совсем бедовые?

– По мне, так Филипп этот ваш совсем из ума выжил. Мне-то побоку, да на кой же чёрт он против царя-то, ну в самом-то деле! Жаль старика, рехнулся попросту.

– А нам теперь царю-свет-батюшке вести эти нести, будь они неладны! – молвил Фёдор и резко выдохнул, выпив свою чарку лютого самогона, с заграницы привезённого.

* * *

Царь тихо вздохнул, и взор его, непоколебимый да мрачный, того и вовсе замер. Покои наполнились тяжёлым молчанием, и будто бы весь воздух обратился этой тишью. Немец же едва окончил свой доклад. Уж, верно, в гнетущей тишине сам-то Штаден прекрасно уяснил, сколь скверные вести он привёз из Москвы.

– Да плевать, – наконец молвил царь.

Генрих сглотнул, отдавая поклон.

– Чёрт с ним, – повторил владыка, подавая свою руку.

Штаден в поклоне припал к перстню и, едва считав повеление царское, покинул покои. Иоанн глубоко вздохнул, откинувшись на спинку кресла. Его холодный взор перевёлся на доску шахмат. Сию игру владыка вёл сам с собою. На устах царя встала недобрая ухмылка. Небрежным движением Иоанн перемешал все фигуры меж собой. Округлые пешки покатились меж клеток, повалились на пол, глухо падая на ковёр.

Фёдор спешно подступил к владыке, зайдя за кресло, и плавно опустил свои руки на плечи царя. Иоанн глубоко вздохнул, и будто бы какая дума резко омрачила нрав его ещё боле, и во новом приступе ярости опрокинул доску. Басманов делал вид, точно и не замечает гнева царского.

– Да ведь сам ты молвил, мой мудрый царь, – произнёс опричник, наклоняясь к государю да переменивши голос до шёпоту. – Чёрт с ним.

* * *

Штаден спешно спустился к трапезе, где уж заседали Малюта, Вяземский да Морозов. Опричники притихли, завидя немца.

– Ну дарова, Андрюш. И шо ж там, во столице-то? – спросил Скуратов.

Штаден поджал губы да пожал плечами.

– Стоит пока столица твоя, – ответил Генрих. – А Филиппка твой ненаглядный поносит нас на чём свет стоит.

– От же новость и впрямь! – ухмыльнулся Вяземский.

– Да не говори! – кивнул Григорий. – Чтобы поп, да ещё новгородский, да на царскую волю посягал.

Договорив, Скуратов злобно сплюнул наземь.

– А государь-то что? – вопрошал Морозов.

Штаден лишь пожал плечами.

– Будем ждать, как явит волю свою, – ответил Генрих.

* * *

Москва оделась снегом. Народ уж было не спеша выходил на крыльцо, осеняя себя крестным знамением, да едва замирал, стоя прямо в дверях собора. Ропот пробежался по толпе, исполненный лютого страха. Нежданно было явление царя со сворою своих опричников. Государь в сопровождении ближнего круга своего взирал поверх толпы, всё выискивая митрополита.

Филипп вышел на крыльцо, представ пред царём. Сам воздух уж продрог. Иоанн не сказал ни слова и вместе со своей братией приступил, как и полагается честным христианам, к крестному ходу.

Филипп в смущении повёл головой, завидя единственного мужчину с покрытою головой. То был Малюта Скуратов – опричник будто бы и вовсе не ведал ни о каких порядках при крестом ходе. Митрополит, завидя то, обратился взором к Иоанну.

– Отчего же братия твоя супротив устава поступается? – тихо вопрошал старец.

Владыка, верно, уж мыслями и душою далёк был от здешних мест, и посему пару мгновений и вовсе не отвечал митрополиту. Когда слова Филиппа всё же настигли сердце царское, государь вопросительно глянул на святого отца, а затем окинул братию взором, пытаясь разгадать, в чём же устав церковный был нарушен. Все опричники, в том числе и Скуратов, мерно ступали с прочими прихожанами, и головы их не были покрыты.

* * *

– Чёрт… – сиплым от ужаса голосом бросил Иван Колычёв, спрыгивая со своей лошади.

Ноги его подкосились на мягком снегу, но всяко выбора не было – он во всю прыть побежал к себе домой. Выбитые ворота да пожжённый забор встретили его, ещё когда князь только подступался к дому. Дверь была прикрыта, да будто бы выбивали её. Сглотнув, Иван вбежал в дом да едва ли не с порога заслышал надрывный плач. Князь вбежал в трапезную, и сердце его замерло.

Прямо на столе лежала его молодая жена, заплаканная, избитая, и рваный сарафан её измарался в крови. В углу сидел Алексей Басманов да начищал шашку до блеска. Завидев вошедшего, опричник ухмыльнулся да повёл бровью. Иван уже кинулся к своей жене, как Алексей встал со скамьи, и шашка его уж была наготове. Лишь сейчас Колычёв приметил и чёртовы тени опричников, что таились в потёмках, под лестницей, да выгребали драгоценности.

– Жинка твоя звала тебя до хрипу, – просто бросил Басман. – А от всё думал – от явился бы ты раньше, и что ж?

Распалённый ум Колычёва кольнула страшная мысль. Глаза его расширились, и взгляд заметался.

– Дай-ка угадаю – сынишку своего сыскать не можешь? – усмехнулся Басман.

Голос опричника заставил князя вздрогнуть.

– За ним Федька мой приглядывает во дворе, – молвил Алексей, посматривая в окно.

– С чем вы пришли? – вопрошал князь, и голос его был слаб.

– От веришь али нет, мне побоку, – Басманов пожал плечами, – а никакой охоты переться в здешние края у меня не было. Да служба, будь она неладна. Начистоту – старикашка твой, Филипп, видать, уж околел, пуще некуда, да на слух туговат стал. А вот ты, Ванька, – другое дело! Молодой, здоровенный! Да и жёнушка у тебя – одно загляденье!

Иван оскалился да было уж намеревался вспылить – и быть беде! Да дверь отворилась со скрипом, заставив князя обернуться.

– А вот и мы, – раздался голос молодого опричника.

Князя Колычёва вновь пробрала дрожь, и то никак не ускользнуло от взгляда Басмана-отца.

– Так об чём там я сказывал? – вопрошал сам себя Алексей, почёсывая затылок, покуда во светлицу проходил Фёдор Басманов, ведя за руку княжеского сына малолетнего.

– Чай, дорогой, заруби-ка себе на носу – на сей раз последнее предупреждение, – молвил Алексей, направившись к выходу. – Боле нету царской милости к старику Филиппу.

Когда Басман-отец поравнялся с Фёдором, тот потрепал сына князя по голове да и отпустил к Ивану. Князь на мгновение пересёкся взглядом с молодым опричником. Присвистнув, Фёдор затянул простенький лад да направился к выходу вместе со своим отцом. Басмановы сели по коням, но отчего-то Алексей не спешил трогаться. Фёдор поглядел на отца, желая разгадать его думы.

– Сука этот ваш Филька, – сплюнул Алексей, глядя на погромленный княжеский двор. – Мучеником решил сделаться, видать.

Фёдор пожал плечами, ибо и впрямь не знал, что ответить. Басмановы выехали на дорогу, притом дорогу держали не в Москву, а в Александровскую слободу. На перепутье зоркий взор Фёдора приметил пару всадников, что, видать, направлялись как раз к князю Колычёву.

– Чей там? – спросил Алексей, видя, как Фёдор замешкал.

– Как пить дать, Бельский… и что здесь этот бес забыл?

– Да плевать, и без того припозднились! – отмахнулся Басман-отец, стегнув своего коня.

* * *

Ночной покой собора нарушил стук тяжёлой двери. На порог явился князь Бельский. Песнопения тянулись с хоров, вознося молитвы к высоким куполам, откуда глядел Господь на чад своих. Князь же Бельский пришёл обращаться не к Богу, но к слуге его, митрополиту.

Старец подливал масло в лампады. Огонёк дрогнул, и Филипп обратился взором к вошедшему. Бельский едва хотел молвить всё, что было на сердце, да замер. Печать скорби и терзаний оставила свой тяжкий след на челе старца. Князь сглотнул, смиренно опустив лицо.

– Верно, ведомо вам, отче, о том, с чем явился я, – произнёс Иван, и рука его невольно сжалась в кулак от злости.

Не мог княже не преисполниться гневом, как пред глазами вновь стояла та картина, которую узрел он у Колычёвых. Филипп замер, глядя, как слабый огонёк лампады дрожит пред святым образом.

– Я пришёл за исповедью, – коротко молвил князь.

Митрополит кивнул на речь Бельского.

– Много на моей душе греха, и ещё больше мне придётся взять на душу, – с тяжёлым сердцем признался Иван.

– Не уподобляйся им, – молвил Филипп, опуская руку на плечо князя.

– Я не уподоблюсь, клянусь, отче, – молвил Иван, сложив руки, испрашивая благословения митрополита.

* * *

Служба не могла идти своим чередом. Певчие на хорах сбивались несколько раз, и напев их казался плоским. Несколько коротких взглядов царских опричников поднимались на хоры в попытке понять, отчего же у них ни черта не ладится. Видать, виною были мрачные фигуры, явившиеся нынче на службу. Прихожане боязливо обступали их, боясь и взор поднять на царских опричников, и боле всего страшились высокой фигуры с посохом, доброго государя, царя-батюшку.

За сим и проходила вся служба. Казалось, в самом воздухе стояла трепетная дрожь. Служба подходила к концу, когда митрополит обратился крестным знамением к своей пастве. Отчего-то время будто бы застыло и шум весь смолк, когда Иоанн просил благословения. Владыка смиренно поднял руки, выжидая. В то мгновение, как царь и митрополит пересеклись взглядами, так сразу ясно стало – по собственной воле старец будто не замечал жеста Иоанна.

Царь едва поднял руки к Филиппу, будто бы давая время опомниться, но митрополит был всё так же непреклонен. Плечи Иоанна опустились, будто легла на них ноша незримая, непосильная и тяготила к земле пуще ноши каменной. Помрачнел царский лик, пущай, что на устах теплилась усмешка. Царь едва заметно мотнул головой, точно всё ещё не принимал отказа митрополита. Меж тем же Филипп благословлял иных прихожан, одного за другим.

– Государь наш благословения просит, – молвил было Малюта, будто бы в том был толк какой.

– Не узнаю я царя нашего нынче, – тихо ответил Филипп.

С уст Иоанна сорвался резкий выдох, более подобный хриплому рыку. Царь впился пальцами в свой посох, злобно оскалившись.

– Ну и пошёл ты к чёрту, – сквозь зубы процедил царь, отступая прочь.

Сих слов с лихвой хватило Малюте, чтобы клич поднять – точно только и ждал опричник отмашки царской. Будто бы сорвавшись с цепи, налетели на старца и принялись бить, уж куда придётся, одежды посрывали, поволокли прочь. Притом же лишь один опричник обратил взор на владыку. Глаза Иоанна будто бы наполнились жаром изнутри, стояли горячие слёзы, а виски сдавил тугой обруч.

Фёдор взял Иоанна под руку, выводя своего государя прочь из собора, прочь от этого душного воздуха, дрожащего от огня свечей. Перед государем и опричником народ боязливо разбегался, сторонился их, да всяко Басманов подгонял не шибко расторопных хлыстом. Выйдя на свет божий, Иоанн и вовсе подивился тому, как свет ото всех сторон овладел очами его. Снег лёг ровным полотном, и редкие следы голубели где-то вдали площади.

* * *

– Сделано, боярин, – откланялся мужик из ратных, что на службе был у Скуратова.

– Славно, – коротко кивнул Малюта, поспешая к совету, да всяко доволен был сим кратким докладом.

Накануне Григорий распорядился, чтобы Филиппа держали в цепях, точно скотину бездушную, притом на одном хлебе да воде – пущай блаженный старец святым духом и питается – поглядим, насытится ли.

А меж тем пред опричниками царскими уж стояли новые задачи. Когда Скуратов явился в палаты, где держался военный совет, первым делом приметил хмурый царский взор. Государь глядел исподлобья. Как будто ночные тревоги всё ещё не отступили от владыки, вились подле него мрачными тенями. Царь кивнул в знак того, что выслушал доклад Морозова.

– От же, – тяжело вздохнул Алексей, поглаживая бороду. – И это ж как нам провернуть, да чтоб без шуму?

Иоанн глухо усмехнулся, пожимая плечами.

– Поди знай… – произнёс царь, плавно поведя рукой. – Да ежели новгородские о походе прознают, так всё доложат Жигимону. Одной крысы хватит, чтобы угробить всё дело.

– И как же нам переправить людей к северу, да при том чтобы земские не приметили? – вопрошал Скуратов.

– Пущай не всей гурьбой выступают, а порознь, помалу человек, – ответил Морозов.

Скуратов хмуро покосился на опричников, а опосля на самого государя. Иоанн был мрачен да угрюм, согласно своему обыкновению.

– Авось и выйдет, – молвил Басман, пожав плечами.

– От земских ратников, поди, был бы прок, – произнёс Вяземский.

– Пущай остаются на местах, – пресёк царь, пододвигая свою чашу к Фёдору Басманову.

Кравчий, обходя стол, исполнил волю государя. Иоанн глубоко вздохнул, постукивая пальцами по столу.

– Коли враг прорвётся, пущай земские держат свои дома под защитою, – произнёс государь, покуда молодой Басманов стал несколько позади Иоанна.

* * *

Весна будто сама не хотела приступать к заснеженным, оледенелым дворам Руси. Солнце едва касалось белых покрывал, что тяготели над крышами. В Слободу въехал князь Старицкий. Царь встретил его, и братья крепко обнялись.

– Как поживает Евдокия? – вопрошал Иоанн, ступая по лестнице, расчищенной от снега и скользкого льда.

Услышав то, Владимир сглотнул и едва ли не оступился.

– Она – моя жизнь, царе, – ответил князь, точно возносил мольбу.

Иоанн кивнул, и лицо его смягчилось. Жестом он будто просил оставить всякое раболепство. Они следовали по коридорам крепости, храня сокровенное молчание. Владимир был удивлён, не приметя нигде первого круга опричников. Меж тем царь привёл князя в светлую палату, где было накрыто богатое кушание да разложена доска для игры в шахматы.

– Я нуждаюсь в тебе, – произнёс Иоанн, опускаясь в кресло.

– Всё, что имею, то твоё, брат, – молвил Владимир, опуская руку на сердце.

– Ратные люди. Направь князей, что верны тебе, в Москву, – твёрдо заявил царь, и Старицкого было проняло будто бы лютым холодом от жёсткого тона государева. Владимир, отойдя же от трепетного оцепенения, кивнул.

* * *

Покуда Владимир гостил в Слободе, он славно занимал досуг государя. Крепость давно не казалась такой пустой да безмолвной. В Слободе оставались немногие из братии – самые видные опричники разъехались по всей Руси, воочию глядеть, какие порядки делаются, где что говорят.

В том ожидании вестей и томился царь, проводя время со своим братом али с супругой и детьми. Эти две недели тянулись непомерно долго. Иоанн думал, что уже потерял счёт времени, когда первые посланники его принялись возвращаться один за другим.

Иной опричник царский заявлялся погодя да переведя духу. Да не было на отдых времени у Фёдора Басманова. Мчался тот, не жалея ни себя, ни лошадей. Едва ли знал по паре часов сна всю дорогу. Оттого и затрепал платье своё дорожное, оттого и предстал нынче пред царём скорее не боярином, а вовсе оборванцем кочевым.

Притом спешил-то Фёдор, вовсе не ведая, какую добрую весть сулит ему прибытие в Слободу. Не ведал Басманов, какими словами встретит его владыка и как встрепенётся пылкое сердце, забьётся и возрадуется.

Глава 12

Плеск волн смешался, а после и вовсе исчез средь гула. Вода удушливо объяла тело, и прежняя тяжёлая холодность в мгновение переменилась обжигающим жаром. С криком, глухим и беззвучным, вышел последний воздух. Горло ожгло, и грудь наполнилась холодной водой. Голова налилась раскалённым свинцом, пульсируя, издираясь бешеным зверем, и агония настала нестерпимая.

Продравши горло до хрипу, Фёдор резко поднялся с ложа, судорожно оглядываясь по сторонам да держась за шею. Нечто неясное, безмерно жуткое оставалось подле него, в его постели. Плеск воды за бортом хранил отголоски ночного кошмара. Фёдор провёл по горячему липкому лбу.

– Дрянь, – тихо прошептал он, рухнув обратно на ложе, с тяжёлым вздохом стараясь прикинуть в уме, сколь долго ещё продлится плавание.

Сон не шёл к нему. Фёдор оделся и вышел на палубу проветрить свой ум.

Холодный сырой воздух быстро прогнал последние путы сна. Басманов чуть поёжился, сильнее кутаясь в шубу. Ночь была безлунной, и не было видно грани воды, земли и глухих чёрных небес. Однако вскоре глаза Фёдора стали привыкать ко тьме.

– Не спится, Фёдор Алексеич? – раздался чей-то голос.

Он обернулся, приметя Афанасия подле борта. Вяземский с добродушной усмешкой протянул флягу, которую держал в руке. Фёдор с поклоном принял её и сделал пару глотков, упираясь локтями о борт.

– Чай, нынче лучше дорогу переносишь? – спросил князь, вешая флягу на пояс.

Басманов усмехнулся, прикрывая глаза и опуская голову.

– А то, Афанасий Иваныч, – пожал плечами Фёдор, глядя в беспросветную тьму. Безликие очертания берегов и деревьев проносились мимо теневой вереницей.

– А тебе чего не спится? – спросил Фёдор, глядя на князя.

Вяземский пожал плечами.

– Да пойду уж скоро, – молвил князь, вновь отпивая из фляги да вновь протягивая её Басманову, но тот мотнул головой. – Чёй-то? Как срубит тебя спьяну, всяко легче спать.

Фёдор поджал губы и коротко мотнул головой.

– Благодарю сердечно, Афонь, право, – молвил Басманов, положа руку на грудь свою, – да нынче уж так отмаюсь. Видать, речные бесы сны дурные насылают.

– От кровопийцы, – цокнул Вяземский. – Пойдём-ка, дам тебе воску. Слыхал, такое и впрямь помогает. Уж качку не унять, но вот от шуму убережёт – и уж сам забудешь, что плывёшь куда.

Фёдор с приятным удивлением повёл бровью и охотно последовал за Вяземским.

* * *

Раннее утро застало широкую реку в волнении. В тяжёлой тёмной воде всё ещё плавали ледяные глыбы. Этот груз казался мертвенно тяжёлым. Нежное солнце с раннего утра касалось сугробов, что степенно убывали, особенно на восточных утёсах. Лёд ещё не сошёл полностью, но того хватало, чтобы поход не задерживался. Холодные ветра наполняли тугие паруса. Тёмные волны бились о царские судна. Заря загорелась на безоблачном небе. Великий град уже был виден вдали – горели утренним солнцем покатые купола, купола Новгорода Великого.

* * *

Хозяин кабака всё потирал рукав своего кафтана, стоя в отдалении, покуда прибывший гость оглядывался. Вся суета осталась за дверьми этого холодного полуподвала. Гул честного народа доносился сквозь толстые каменные стены. О появлении царского опричника хозяин здешний извещён был уж пару дней как и посему ожидал, что нагрянут слуги царские.

От нынче же, с утра пораньше, в дверь постучали бояре московские, пущай, что в мирском облачении, да ведомо было – опричники, не иначе. Не впервой слугам царским было бывать в Новгороде, не был нынче исключением и Фёдор Басманов. Он уж хорошо припомнил давнишнюю поездку свою и помнил место, где договорено было встретиться с Луговским. Посему он и направился с людьми разведать, какой же нынче порядок стоит в том кабаке.

Общая комната, где гости распивали за здравие царя, опричнику и даром не была нужна. Он велел показать ему всю подноготную, якобы разведывал, не ставят ли мёд без дозволения царского. Фёдор бросил взгляд на ворох хлама – дрянной тряпицы, сухого хвороста да прочей рухляди. Жестом опричник повелел разгрести этот сор.

Поднялось много пыли, Фёдор отступил, отмахиваясь рукой. С ухмылкой Басманов увидел дверь, что уходила будто больше вглубь, в землю. Хозяин кабака, видать, сам диву дался – аж глаза на лоб полезли.

– С тобой, друг мой, я потолкую опосля, – молвил Басманов, указывая на хозяина, а сам, заворожённый да радостный от собственной находки, оглядывал потайной ход.

Тотчас же мужика скрутили – тот и слова молвить не успел, как его выволокли прочь. На двери висел тяжёлый замок. Его сбили могучими кувалдами в несколько ударов. Полетела щепа, разразившись треском, да дверь отворилась сама собой. Из тёмного коридора повеяло сыростью.

Басманов прищурил глаза, вглядываясь во тьму. Двое из его людей воротились с зажжёнными факелами. Не успели опричники войти в коридор, как вдалеке, откуда зазывал гулкий свист ветра, завиделась развилка. Опричники обернулись на предводителя своего, молодого Басманова. Но, видимо, сам Фёдор был не в меньшем замешательстве. Он не спешил гнаться неведомо куда по мрачным лазам, хотя что-то влекло его – тихий отголосок старых воспоминаний дразнил, заманивал во тьму.

Басманов решился идти дальше да наугад свернул налево. Его люди двинулись следом, но всяко далеко и не прошли – вновь наткнулись на развилку. Почуял тогда Фёдор – то не последняя. Опричники стояли в ожидании, что велит Басманов. Резкий же порыв ветра оборвал пламя факела, и тьма сгустилась вмиг.

Сплюнув, Фёдор воротился из коридора – немудрено и заплутать. Выйдя, Басманов пару мгновений привыкал к свету. Потерев переносицу, он глубоко вздохнул, точно скидывая тяжёлый воздух подземелья. Опричники один за другим покидали кабак, прихватывая с собой питьё и людей. Сам же Фёдор не спешил покидать той комнаты. Он сел на ящик и с тяжёлым вздохом постучал пальцами по сухим доскам. Тем временем послышалась тяжёлая поступь, и Фёдор поднял взгляд. Увидев отца, он поднялся на ноги.

– От же память у тебя, Федь! – гордо бросил Алексей, положа руку на плечо сына.

Сын улыбнулся и вышел из подсобки. Басмановы сели, им накрыли на стол, и Алексей жестом прогнал назойливых холопов. Фёдор принялся разливать мёд по чашам.

– Эдак же всё припомнил, – молвил Алексей, поднимая чашу.

Фёдор с большой отрадою принял слова отца. Испив мёду, он глубоко вздохнул.

– Не просто ж так езжал сюда с Афонею, – усмехнулся Фёдор.

– Не просто, не просто! Ох и перепугал ты всех тогда! – сквозь смех Алексей журил сына.

– Живой же, а там уж чего пугаться-то? – молвил Фёдор, поглядывая на кольца. – А куда деваться, раз служба такая?

Отец и сын выпили ещё.

– А вот, батюшка, – молвил Фёдор, оглядевшись вокруг.

Басмановы были одни средь погромленного кабака.

– Ась? – вопрошал Алексей.

– О походе что думаешь? – молвил он, чуть поведя бровью.

Тяжёлый вздох сорвался с уст Басмана. Старый воевода погладил бороду да пожал плечами.

– Что уж думу думать? – выдохнул Алексей. – Поди, латины ждать зимою удару никак не будут. Да вот неспроста же.

Фёдор поджал губы, коротко кивнул.

– Да поди, есть упование – коли нагрянем как гром средь ясного неба – того гляди, и отрежем латинов от прочего володения Жигимона. Там и впрямь чего доброго выйти может. Гляди, с Божьей помощью и прорвёмся к Риге.

– И много поляжет? – вопрошал Фёдор, наполняя чашу отца.

Этот вопрос ещё больше смутил Алексея. Хмур сделался Басман пуще прежнего.

* * *

В Новгородском кремле весь люд суетливо метался в приготовлениях, в страхе служа великому царю и слугам его. Иоанн пребывал в славном расположении духа, несмотря на скверную погоду, которая разыгралась в конце дороги. Владыка переводил дух в светлой палате, в коей возвышался золочёный трон. Государю то и дело били челом, прося али докладывая чего. Царь расхаживал по палатам, едва внимая пришлым. Он холодно и коротко отвечал, всё предаваясь своим, внутренним раздумьям.

Но вмиг вереница дум была прервана явлением призрака давних лет. Иоанн замер, и дыхание его затаилось в тот миг, как среди зала, подле окна стоял Андрей Курбский. Разум не покинул царя, и видел владыка, что фигура не отбрасывает тени и что бестелесный образ пропускает чрез себя свет. С хладною усмешкой владыка не стал внимать лукавому видению.

Иоанн обратил свой взор к широко распахнутым дверям за несколько мгновений до того, как явился Алексей Басманов. Опричник отдал поклон, и царь ответил коротким кивком и жестом указал на накрытые столы, что держали кушанья и напитки вдоль стен. Алексей положил руку на сердце.

– С чем же? – вопрошал владыка, продолжая бесшумно расхаживать по палатам.

Басман глубоко вздохнул, едва вскинув голову.

– Просить о милости тебя, добрый государь, – молвил Алексей.

Иоанн кивнул опричнику.

– Ежели есть на то воля твоя и ежели есть на то милость твоя, – произнёс Басман, – остави Федю во столице али Новгороде. Неча ему в поход идти.

Услышав те слова, Иоанн замер на месте.

– И что же будут говорить, ежели твой сын отсиживаться будет? – вопрошал царь.

Алексей глухо усмехнулся в бороду, опуская взгляд. Кулаки старого воеводы невольно сжались.

– А нынче будто о нём дурной молвы не ходит? – процедил Басман сквозь зубы.

– Молва, молва, – произнёс Иоанн, продолжая мерить палату своим шагом да покручивая кольцо на пальце.

Алексей плотно сжал губы, резко выдохнув. Он перевёл взгляд, оглядывая просторные палаты, овладевая всем, что поднималось в душе его в тот миг. Повисло молчание.

– Он славный воин, – наконец произнёс Иоанн. – Скажи же мне, не кривя душой, кто бы превзошёл его?

– Плевать мне, – бросил Алексей. – Как по мне, поход – гиблое дело. За свою голову мне неча бояться – видать, давно я пережил своё. Теперича, как и доныне, верен я тебе, всей душой и телом. Коли полягу – чему бывать, как говорится. Да вот чёрта с два мне придётся вновь сына хоронить.

Полоснула страшная речь душу царскую, омрачился лик его.

– Сам Фёдор просил не выходить в поход? – спросил Иоанн.

– Смилуйся надо мной, царе, – твёрдо молвил Басман-отец. – Ежели есть на то воля твоя. Смилуйся.

Иоанн коротко кивнул, не глядя на слугу своего.

* * *

Сим же вечером в царскую палату раздался резвый стук. Рынды не успели доложить, как государь повелел впустить, ибо точно знал, кто явится. Дверь приоткрылась, и Фёдор не спеша переступил порог опочивальни. Царь отложил перо, с вниманием оглядывая наряд опричника.

– От же чудный град, царе! Сыщешь всё, чего душа твоя ни пожелает! – молвил он.

– Чаешь просить меня о чём-то? – молвил Иоанн, заглядывая в глаза Басманова.

На мгновение Фёдор смутился.

– Мне не о чем просить, мой добрый царь, свет очей моих, – благоговейно прошептал Басманов. – Всё есть у меня милостью твоей. Едва ли знал я, чем будет служба тебе при дворе. От право, иначе всё. Да токмо не ведал я иной отрады, как служба тебе, во славу имени твоего. Нет, не просить, но благодарить тебя, щедрый мой владыка.

Ежели разум владыки и хранил какие метания, нынче они отмерли окончательно.

– Посему же знай волю мою, – молвил царь, – покуда двинется поход, ты будешь главенствовать во столице над приказами.

Фёдор свёл брови, подавшись назад. На его устах мелькнула ухмылка.

– Слишком великая честь для раба твоего, царь-батюшка, – молвил опричник, положа руку на сердце. Звонкий смех его рассыпался в комнате, ибо и впрямь Басманов то принял доброй шуткой.

– В самый раз, – ответил Иоанн, разведя руками.

Смех умолк. Басманов твёрдо поглядел на владыку, и с каждым мгновением становилось всё боле и боле ясно – Иоанн серьёзен. В то мгновение опричника пробил холод. Взгляд владыки был неподвижен, глубок и мрачен, лишён всякого колебания.

– Я славный воин, – твёрдо произнёс Фёдор, и голос не подвёл его.

– Много у меня их и пославнее тебя, – молвил Иоанн, пожав плечами да поднимаясь с места своего.

Басманов сглотнул, и хлад пробрал тело его пуще прежнего. Царь прошёлся по покоям, обернувшись спиной к юноше.

– Мне не надо ничего! – вспылил Фёдор, ударив об стол. – Тебе ли не знать, мой царь? Ни злата, ни почёту, ничего я не прошу! Лишь прошу служить за тебя, умереть за тебя!

Иоанн обернулся через плечо. Уста его разошлись злой ухмылкой, а глаза полнились подступающим остеклевшим безумием.

– Сложишь ещё голову свою – да не на сей раз, – ответил Иоанн.

– Не поступай так со мной, – голос Фёдора звучал глухо и слабо.

– Это моя воля, – произнёс царь, – и ты её примешь.

Басманов сглотнул, плотно стиснув губы. Иоанн жестом дал понять, что на сём Фёдор может ступать прочь, и он спешно покинул царские покои.

* * *

– Тео? – с тревогой спросил Генрих, видя своего друга.

Фёдор поднял потерянный взгляд на немца, усмехнулся, вынул шашку прямо в ножнах из-за пояса и едва ли не кинул Штадену. Немец успел поймать оружие, но оттого лишь больше смутившись настроя Фёдора.

– Всё, – отмахнулся Басманов.

– В чём дело? – вновь спросил Генрих, схватив Фёдора за плечо.

Басманов уклонился, мотнул головой и, проведя по лбу, убрал волосы назад. Его взгляд беспокойно метался из стороны в сторону.

– Да ничего, – бросил Фёдор, всплеснув руками. – Видать, впрямь одна ему служба люба от меня… Тебе пригодится всяко больше моего!