Текст книги "Гойда"

С этими словами Басманов похлопал немца по плечу да пошёл прочь. Генрих было хотел пойти за ним, да окрикнули Штадена – служба уж не ждёт. Фёдор поднимался по лестнице, и, покуда разум снедали жаркие тревоги, он не приметил скола в камне и оступился.

Упав, Басманов вовремя удержался за перила и посему не расшибся. Переведя дыхание, Фёдор попросту сел прямо посреди лестницы. Он уставился на этот чёртов скол, и в мыслях всё стоял тот жестокий приказ, то холодное отдаление. К горлу подступил ком, и Басманов зажмурился, потирая переносицу. Вырвался сдавленный стон, сорвавшийся в глухой рык.

– Будто бы мало мне позора, – злостно процедил сквозь зубы Басманов, – чтобы уж все да наверняка знали, что я не мужчина…

– Федь? – послышался знакомый голос.

Он вздрогнул, признал его, но не смел поднять взгляд на отца.

– Дрянь всё, дрянь, – тихо забормотал Фёдор себе под нос.

* * *

Иоанн отмер, когда раздался короткий стук в дверь.

– Алексей Данилыч, – доложили рынды, и царь повелел впустить.

Опричник переступил порог и отдал поклон. Иоанн стоял у окна, сложив руки за спиной. Владыка глядел будто куда-то сквозь пришлого воеводу. Алексей глубоко вздохнул, оглядывая мрачные покои. Единственный свет давали несколько свечей, что стояли на столе. Огонь дрожал над строками писем и приказов, что покоились в мягком полумраке.

Басман-отец прошёлся твёрдой поступью своей ко столу. С тяжёлым вздохом опричник опустил взгляд на желтоватые листы. Ни ослабшие от возраста очи Алексея, ни тусклый свет не помешали Басману разобрать написанное. Он поддел указ и, поглядев искоса на царя да получив негласное дозволение, взял в руки бумагу. В том указе владыка дал знать волю свою о Фёдоре Алексеиче.

Старый воевода с тяжёлым сердцем вновь прошёлся глазами по тёмно-серым строкам, в коих царь велит молодому Басманову оставаться в столице. Алексей поднял взор на владыку. Иоанн едва заметно пожал плечами. Будто бы скучающий его взор, пустой и бесцельный, скользнул по мраку опочивальни. Басманов глубоко вздохнул, сложил указ пополам и поднёс к пламени свечи. Огонь вспыхнул, объяв сухую бумагу, и язык света и жара взмыл ввысь. Алексей дал пару мгновений заняться пламени, после чего бросил догорающую бумагу на серебряный поднос.

– Коли ты, Алёш, али я, – произнёс Иоанн, не отводя взору от окна, – да хоть бы сам Федя знали б, как всё устроить… кто ж знает? Быть может, были б все мы много счастливее.

* * *

Фёдор отдал поводья конюху, и доложили боярину, что просил его Алексей Данилыч. Сглотнув, Фёдор сам себе не отдал отчёта, как многое в нём заволновалось. Он спешно взбежал по лестнице и, кратко постучав, явился к отцу.

– Что же, отче, не томи! – не переведя и духу, вопрошал Фёдор.

Алексей подозвал сына жестом, протягивая ему чашу.

– Потолковал я с ним, – молвил Басман, – и переменил царь-батюшка волю свою.

Фёдор бросил чашу наземь, даже не глядя, и крепко обнял отца. Алексей оступился от неожиданности да ответил на пылкое объятие сына.

– Да полно, полно, – молвил Басман-отец, хлопнув сына пару раз по плечу.

* * *

Суровая зима вдарила лютыми морозами нынче раньше положенного. К концу ноября снегу намело, что отродясь столько не видать было. Реки да озёра стали крепким льдом. Мягкая заря ласково коснулась ратного лагеря, разбитого накануне, после переправы.

Иоанн едва ли мог сомкнуть глаза. Тревожные видения терзали его всю ночь, топя в болотистых вязких водах, покуда вокруг бесновались чудовища на все лады. Оттого царь пребывал в скверном расположении духа.

– Гони прочь эти дурные видения, – молвил Фёдор.

Царь с глубоким вздохом прикрыл веки, позволяя молодому Басманову помогать со снаряжением. Иоанн вслепую ухватился за руку слуги и, сглотнув, сжал кисть Фёдора едва ли не до боли.

– Нету моему сердца покоя, – в бессильном отчаянии признался Иоанн.

Фёдор глубоко вздохнул, кладя вторую руку поверх кисти владыки.

– Всё же доложили, что поспеваем нынче мы отрезать латин от прочих сил ихних, – произнёс Фёдор, но царь лишь мотнул головою.

– Грядёт нынче скверна, – молвил Иоанн, невольно поморщившись от поганых сновидений, которые будто бы стояли рядом.

– Я подле тебя, мой царь, – твёрдо произнёс Басманов, и пылкая клятва та проняла тревожное, измученное сердце Иоанна.

Когда царь и опричник вышли из шатра, их тотчас же застал гонец. Тяжёлое его дыхание поднимало клубы пара.

– Явился князь Старицкий, добрый государь! – доложил гонец.

– Зови же, – махнул рукой царь.

– Вы ждали брата? – вполголоса вопрошал Фёдор, покуда опричник с владыкою воротились в шатёр.

Иоанн провёл по лицу и, поглаживая бороду, замотал головой.

* * *

Лето в Великом Новгороде выдалось дождливым. Князь Бельский дочитал письмо, написанное блёклыми чернилами. Поглядев напоследок на послание, Иван кинул бумагу в огонь.

– Почему нет? – вопрошал Микита. – Тебе не боязно, что сын твой али дочь явятся на свет божий на этой проклятой земле?

– Проклята не земля, – ответил Бельский, – хоть её и залили праведной кровью. И тем паче едва ли моя супруга, да притом непраздная, перенесёт дорогу.

– И всё же поразмысли над этим, – молвил Зуев, откинувшись назад.

Дождь продолжал биться об окна, занимая вставшую тишину.

– Царь со своими опричниками явился в Новгород неспроста, – молвил Иван Бельский.

– И по чью же они душу? – вопрошал Микита.

Бельский пожал плечами.

– Да одно ясно – это не к добру, – ответил князь.

* * *

Задули холодные ветра. Это лето было коротким. Софийский собор нынче был погружён в скорбь, отпевая княжну и её младенца. Так Бог послал, что дитя, явившись на свет, не издало ни плача, ни единого вздоха. Хладное тело его покоилось в маленьком гробу подле матери. Женщина не многим пережила своё дитя и, потеряв много крови, скончалась на руках своего супруга, князя Бельского.

Вдовец стоял подле гроба жены, взирая на два безжизненных тела. Микита Зуев был здесь же, со многими прочими земскими князьями, что были дружны с Бельскими.

– Они теперь в лучшем мире, нежели мы, – с тяжёлым вздохом молвил Иван, прощаясь со супругою.

Погода стала и впрямь под стать погребальной процессии. К вечеру холодное дыхание ветров завывало вовсю, колыша могучие деревья. Князь подал милостыню жалкому убогому нищему. Тело бедняка, обезображенное какой-то неведомой болезнью, едва ли походило на человеческое. Нищий перекрестился трижды.

– Буду молить святого Андрея Стратилата за спасение души твоей светлой, добрый ты, милостивый боярин! – скрипучим голосом молвил нищий.

* * *

Вдали от сёл и деревень, а уж Новгорода Великого и подавно, стоит одинокая церквушка. Скромная святая обитель утопала во мраке беззвёздной ночи. В этот ночной час, час молчаливый и забвенный, князь Бельский явился к воротам. Осенив себя крестным знамением, переступил порог. Слабый свет свечей мерно дрожал пред образом святого Андрея Стратилата, в честь коего и была освящена эта церковь. Князь достал кошель из-за пояса и отдал посильное пожертвование. Лишь один прихожанин также был нынче на ночной службе. Князь не глядел в его сторону.

– Говори уж, – молвил Иван вполголоса, разглядывая почерневшую от времени и копоти икону. – И, верно, за нами обоими следят. Тем паче выкладывай.

* * *

Косые холодные дожди нещадно колотились о крыши и окна княжеского терема. Владимир Старицкий сидел в свете свечи и, не торопясь, вскрывал письмо за письмом, по мере того как бумага хоть мало-мальски просыхала. В светлой палате сидела и супруга Владимира, Евдокия, и занималась вышиванием.

Очередное письмо смутило князя, покуда он и не распечатал послание. Владимир глубоко вздохнул, поглядывая на размытое имя. Серые чернила подплыли разводами, но Старицкий хмуро прочитал тревожное его сердцу имя. Князь постучал пальцами по столу, не решаясь внять посланию. Тревоги супруга не ушли от внимания Евдокии. Она отложила рукоделие, глядя поверх пяльцев на мужа.

– Что смутило тебя? – спросила она и, взглянув на письмо, добавила: – От кого оно?

Владимир хмуро мотнул головой, ломая печать.

– От Бельского, – коротко молвил Старицкий и принялся читать письмо.

Евдокия замерла, и от одного того имени пробрал княгиню холод. Несколько минут Старицкий внимательно вчитывался, покуда жена его ожидала. Наконец Владимир отложил письмо, и вновь его тонкие пальцы застучали по столу.

– Чего же хочет княже? – вопрошала Евдокия.

– Поохотиться, покуда не стало слишком поздно, – ответил князь, переводя взгляд на мутное стекло.

Потоки дождевой воды застилали вечно бегущей пеленою весь вид. Порывы ветра вновь ударились в окна, и терем взвыл. Владимир бросил взгляд на послание – жёлтый лист завернулся сам собою. Раздумья ясно отражались на бледном малокровном лице Старицкого.

– Но верно, – вопрошала Евдокия, – сам ты видеть князя не хочешь?

– Не хочу, – кивнул Владимир и, подавшись вперёд, взялся за перо, – но, похоже, придётся.

* * *

Холодный осенний день уж вовсю дышал зимними холодами. Промозглый сухой воздух гнал вести с севера, предвещая лютую стужу. Владимир сидел в седле, оглядываясь по сторонам, равно как и ратные люди, что поехали с ним. Хмурый лес угрюмо шелестел чёрными елями. Свинцовое небо малость моросило. И вот вдалеке появился всадник. Владимир прищурил взор, дабы наверняка разглядеть в нём Ивана Бельского.

– Безмерно рад видеть тебя в добром здравии, – запыхавшись от скорой езды, молвил Бельский. – Небось заставил ждать немало? Дороги размылись – сам чёрт ногу сломит, а путь лежал неблизкий.

– Какие же заботы занимали тебя? – спросил Владимир.

Бельский в мгновение омрачился ликом.

– Проведывал отца Филиппа, – ответил князь.

Старицкий невольно сглотнул, стыдливо отведя взгляд.

– Тяжко же на нём сказывается заточение, что и словами не передать, – с болью в голосе молвил Иван.

Владимир молчал, не зная, что ответить на эти речи. Страшной болью кольнуло сердце Старицкого, едва ему привиделся святой отец в тяжёлых оковах.

– Полно же, полно, – молвил Бельский, как смутили его вести князя. – Неча нам нынче убиваться. Скажи лучше, княже, как поживают домашние твои?

– Матушка, верно, захворала – из постели не встаёт. Евдокия прислуживает при ней, – молвил Владимир, да голос его точно оборвался.

В его памяти быстро встало горе, настигшее князя Бельского. Он сглотнул, уж нынче сложив всё, от чего взор Ивана отмечен хладным знаком смерти.

– Скорблю с тобою о твоей утрате, – тяжело произнёс Владимир.

Иван мотнул головой.

– Не надо об этом, прошу, – молвил Бельский.

Старицкий согласно кивнул, невольно крепче сжимая поводья. Они тронулись, пустившись в гущу леса. Тёмные ветви заговорщически шептались над ними. Трудно было различить дорогу, размытую, поехавшую с топкими канавами. Но мало-помалу путь становился лучше, покуда князья с соратниками восходили по дороге. Тёмные ели редели, и наконец показалась опушка. Глаза Владимира невольно расширились.

– Не многовато ли народу для охоты? – вопрошал Старицкий.

– Прибудут и боле, ежели на то будет ваша воля, княже, – с коротким поклоном ответил Бельский.

Владимир оторопел от сих слов, от сей резкой перемены.

– Моей воли? – переспросил Старицкий, хоть ясно разумел смысл.

– Ты можешь спасти нашу землю, законом и правом, – произнёс Бельский.

– Законом и правом… – вздохнул Владимир, чувствуя, как слабеет рассудок его.

Старицкий перевёл взгляд на ратных людей, прибывших к охоте. Среди них были все видные князья из земщины. То явно собрались не ради охоты, и Владимир с ужасом разгадывал истинную их волю. Из Москвы прибыли Челядин с Даниловым и многие новгородские князья. Бельский безмолвно взирал на пришлых бравых людей, и за каждым из сих князей были войска в их владениях.

* * *

– Как нынче вижу, – молвил Владимир, принимая от Фёдора чашу студёной сладкой воды, – не могу верить очам своим.

Старицкий сделал несколько глотков, окончив свой рассказ. Царь не сводил взгляда с Владимира, и молодой Басманов было ужаснулся. На мгновение Фёдору показалось, будто бы государь во сне не смыкает очей, и взгляд его и впрямь лишился всякой тени рассудка али мысли.

– Остави мя, – глухо произнёс Иоанн, подперев голову рукой.

Владимир коротко кивнул и исполнил волю брата.

– Царе?.. – с тревогой молвил Фёдор, опустив руку на плечо владыки. Он видел, как дрожь пробирает тело Иоанна.

– Созвать, – хрипло повелел царь.

* * *

– Они не сунутся биться, – молвил Малюта, и спор сей подолгу не стихал. – На кой чёрт им своими-то рисковать, ради чего? А ежели мы отступимся от латинов – так не воротим сей рубеж.

– Верно всё Гриша говорит, – кивнул Морозов. – Видать-то, земские дружбою заручились, и не чьей-то, а от латинов. Разобьём здешнего супостата – и земские разбегутся.

– Лихо махнул! – усмехнулся Алексей. – Оно – поди-ка и разбей их ещё!

– Коли не струсим – прорвёмся, – пожал плечами Малюта. – Нынче надобно добивать латинов, не иначе.

Иоанн глубоко вздохнул, силясь внимать голосу ратных своих людей, но воздух дрожал, точно пламенем объятый. Владыка сильнее сжал кулаки, коими опирался о стол. Руки его закоченели от холода и уж горели изнутри, но Иоанн не придавал тому никакого значения.

– Остынь, Малюта, – угрюмо молвил Иоанн, поднимая тяжёлый взор.

Опричники замерли, едва царь дал слово своё. Уж понадеялась братия, что сейчас все чаяния их решит владыка, да зря.

– Пошли вон, – велел царь, опускаясь в кресло.

Сомкнув тяжёлые веки, Иоанн коснулся виска. Опричники скоро переглянулись меж собой, да что и сказать-то? Один за другим верные царские воеводы покидали палаты. Никого не смутило, что царский любимец-кравчий остался подле владыки. Но даже Фёдор не видел того призрака, который прямо сейчас стоял в шатре и насмехался над разбитым рассудком Иоанна.

– Уж у кого, а у меня совета не проси, – молвил Андрей Курбский, разводя руками.

И раздался не смех, но гул, и нарастал, и множился силой своей, да вмиг всё стихло, как владыка расслышал, как молодой Басманов вопрошал.

– Царе?.. – в тревожной растерянности звал Фёдор, протянувши чашу вина.

Иоанн крепко схватил руку Фёдора, точно цеплялся за саму жизнь. Басманов выронил чашу, и та упала к ногам государя, и сейчас владыке не было до того никакого дела. Царь не слышал собственного сбитого дыхания, не видел, каким безумием кипел его тёмный взор. Но тому страшному приступу внимал Фёдор. Он положил свою руку поверх руки царской.

– Ты видишь? – вопрошал владыка, не сводя взора с призрака.

Царский взгляд был столь полон пламенного отчаяния, страха и агонии, что Фёдор порешил, что и впрямь некто сейчас стоит с ними, безмолвный, всевластный, но незримый.

– Нет, – мотнул головой опричник и припал тёплыми устами к окоченевшим пальцам владыки.

Иоанн прикрыл глаза, откинулся к спинке своего трона и с блаженным вздохом слышал, как тревога отступает от сердца его, как холодные когти отпускают душу и сердце. Наконец, когда приступ пошёл на убыль, Иоанн приоткрыл взор. Басманов был подле него, заглядывая в царский лик.

– И как же мне поступить, Федя? – тихо прошептал Иоанн.

Басманов глубоко вздохнул, переведя дыхание.

– Ежели не отступим сейчас, некуда будет воротиться, – молвил Фёдор.

Часть 6

Глава 1

– От и вертихвостка, тьфу ты, – бросила княгиня Старицкая, поглядывая поверх рукоделия.

– Да полно ж тебе, голубка, на Евдокию-то ворчать, – упрекнули её молодые подруги, – поди, как бабка старая ворчишь!

Сама княгиня только ругнулась себе под нос, оправляя платок. Подруги были правы – далече пришла осень её лет. Сидела Ефросинья в тени густых лип да поглядывала, как юный сын её, Владимир, всё носится по двору, догоняя резво молодца, что успел выкрасть венок Евдокии. Сама же девушка, босая и растрепанная игрой, укрылась за деревом. Юркий взор её следил, кто из юношей изловчится да кому же достанется её венок.

Молодые играли весело да беззаботно, как вдруг юная Евдокия вздрогнула, замерла в ужасе да милых друзей своих окрикнула. Женщины, что сопровождали их на прогулке, также подняли головы, обращаясь к дороге. Сперва показалось трое высоких стражников, а лишь опосля худая фигура владыки.

Все тотчас же оставили забавы, пали на колени пред Иоанном Васильевичем, вот уж два года именуемым царём. Государь был худ и несколько нескладен, долговяз. Облачение его, величественное и богатое, подгонялось под стан и сейчас лежало тяжким бременем на сутулых плечах.

Подле царя шёл да оглядывался по сторонам крепкий воин. Он был молод и светел лицом, и, несмотря на то, пара седых прядей уже сребрились.

Иоанн жестом остановил стражу, что шествовала подле него. Владимир с друзьями ещё не успели перевести дух, когда царь протянул перстень одному из них. То был юный князь, Иван Бельский. Он припал к царскому перстню, подняв взор на владыку. Иоанн же не удостоил князя и беглым взглядом. Не дав никакого ответа, Иоанн положил руку на плечо Владимира и жестом просил следовать с ним. Царёв брат лишь кратко переглянулся с матерью да пошёл с Иоанном.

– Уж позабыл, Вава, милость да доброту Бельского-отца? Доброго опекуна нашего? – вопрошал владыка. – Позабыл, каково ютиться, точно звери беспризорные – где придётся? Давно ли руки знобило, что уж огнём жгло?

Владимир сглотнул да с виною опустил взгляд в землю, поспевая за братом.

– То отец его, но сам Ваня славный малый и верный твой друг и слуга, – ответил Владимир.

– Бельские – не друзья нам, – отрезал Иоанн.

* * *

Иоанн глубоко выдохнул, слушая донесение Малюты. Пальцы владыки, унизанные перстнями, стучали о подлокотники трона. С тех пор как владыка вернулся в Новгородский кремль из похода, нрав его сделался жёстче, угрюм был владыка, нелюдим.

– Нет, – наконец царе дал волю свою.

Скуратов поджал губы да бросил скорый взгляд на молодого Басманова, что стоял позади трона. Фёдор несколько мгновений назад что-то нашёптывал владыке, и Малюта дал бы руку на отсечение – те речи и повлияли на отказ государя.

– Ведомо мне, владыка, Христом клянусь, – божился Григорий, – Бельский мотался к Филиппу на исповедь, притом ещё старик ходил митрополитом. И святой отец точно знал о подлом заговоре всё, знал и молчал, пёс.

Иоанн с тяжёлым сердцем слушал Малюту.

– Он изменник, – с поклоном молвил Скуратов.

Царь остановил речь опричника жестом.

– Добро служишь мне, Малюта, добро. На сём же Филипп – не твоя забота, – молвил владыка, вставая с трона и протягивая руку вперёд.

Малюта подчинился царской воле и в поклоне поцеловал перстень и отступил от трона. Иоанн бросил быстрый взгляд на Басманова, что стоял подле.

– Со мной, – коротко молвил владыка, позвав Фёдора жестом.

* * *

Басманов затворил царские покои и сам прислонился к двери, заведя руки себе за спину. Владыка же с гневливым рыком сел за стол.

– Подай, – повелел Иоанн, кивая на книгохранительницу да щёлкнув пальцами.

Фёдор медлил несколько мгновений, а терпение Иоанна иссякло.

– Оглох, Басманов?! – огрызнулся царь.

Фёдор резко отстранился от двери, спешно метнулся к книгохранительнице. Он отворил дверцы да принялся оглядывать полки. В царившем полумраке нельзя было ничего разобрать. Фёдор сглотнул, пытаясь всё же разгадать царское повеление. Стук пальцев Иоанна доносился до чуткого слуха Басманова, и опричник понимал – терпение царское на исходе. И вдруг на глаза попалась давненько виданная вещица. Мутное стекло будто бы нарочно сторонилось света.

«Была не была», – отчаянно подумал Басманов, ухватывая с полки вещицу, да обратился к владыке. Фёдор поставил подле Иоанна стеклянный пузырёк, в котором покоилась сама смерть. На устах царя занялась недобрая улыбка.

– И ведь додумался ж, – довольно протянул Иоанн, касаясь руки Фёдора.

Сперва Басманов вздохнул с облегчением.

– Для какого ж гостя дорого сие питьё? – вопрошал Фёдор, не спеша отдавать пузырёк.

– Для меня, утомился я заботами, – ответил Иоанн с улыбкой да подал руку.

Фёдор вскинул брови, замерев на мгновение. Затем же широко улыбнулся, и звонкий смех сорвался с его уст. С поклоном опричник исполнил повеление владыки своего.

– Как будет угодно тебе, свет очей моих, – с нежной улыбкой молвил Басманов.

– Не дождётесь, – ответил Иоанн и будто бы на вес проверял, сколь много яду покоится в холодном стекле.

* * *

Снега мели со страшной силой. Белый покров тяжёлых сугробов не давал пути резвой тройке. Ямщик как мог силился совладать с лошадьми, которые так и норовили воротиться обратно. Слабый огонь теплился в боярском тереме. В конюшне не было видно лошадей, как не было видно холопов и их детей, из трубы не шло дыма.

Княгиня стряхнула снег с шерстяного платка и, переступив порог, замерла. Запустение и тишина, царившие в доме, будто бы призывали к молчанию. Не было слышно ни скота, ни холопов. Однако тихий шаг развеял её мысли. Княгиня Старицкая обратила взор на коридор, откуда показался князь Иван Бельский. Он предложил ей сесть на скамью, но княгиня отказалась.

– Мой муж всё доложит царю, – молвила княгиня, обхватив себя руками.

В палатах стоял хлад, пробирающий её насквозь, но отчего-то Бельский будто бы не замечал мороза, даже когда его руки покраснели, а губы сделались бледны. Он поджал их.

– Значит, – молвил он, – так тому и быть. Но я не сбегу. Это мой дом, моя земля, и пущай эти супостаты отравляют её кровью и смертью. Я не уйду.

– Ты рехнулся? – спросила Евдокия, заглядывая в глаза князя.

Незримая и необратимая печать коснулась его чела.

– Я не узнаю тебя, – со страхом прошептала Евдокия.

– Так не мучь себя. Уходи, – произнёс Бельский.

* * *

Княгиня вернулась домой поздно ночью. Она пробиралась осторожно, крадучись, точно была и вовсе не у себя дома.

– Где шлялась? – раздалось как гром среди ясного неба.

Евдокия вздрогнула. Из светлицы на княгиню смотрела свекровь.

– Как отрадно сердцу моему, – молвила с поклоном Евдокия, – видеть вас в добром здравии… Право, и не ожидала, что хворь велит вам с постели подняться.

– Не дождёшься, сука, – с жестокой усмешкой молвила старуха. – Где шлялась, плеха ты паскуданая?

– В церкви, – ответила Евдокия.

– Только муж за порог, поди, поспевай за этой мразью! – Старая княгиня в злости ударила рукой о стену. – Чтоб без ведома моего из дому носу не казала! Ишь, нашла время шарахаться, блядина слабоумная!

Не впервой было Евдокии сносить брань и ругань. Сжав губы, она скоро поднялась наверх к себе в покои да плотно затворила дверь. Горячие слёзы невольно подступали к щекам. Она зажала рот рукой, прерывая горестные стенания.

* * *

– Григорий Лукьяныч, – доложили рынды.

Дверь царской опочивальни приотворилась. Малюта усмехнулся, сложив руки на груди.

Фёдор, стоящий на пороге, повёл бровью.

– Алёшка как чуял чего – раз не пошёл со мною, – молвил Малюта, оглядывая Фёдора.

Басманов усмехнулся, открывая дверь опочивальни да впуская опричника в покои. Григорий стал рыскать взглядом и не нашёл государя.

– Верно, – молвил Басманов, подходя к столу. Он отпил из своей чаши сладкого вина. – Не то бы, – продолжил он, опёршись о стол, – потратил бы время понапрасну.

– И где же светлый наш царь-батюшка? – вопрошал Скуратов.

– Велел не говорить, – ответил Фёдор, чуть наклонив голову набок, да взгляд его полнился лукавством.

Даже будь на то воля Басманова, не мог бы дать ответа – не ведал он, где нынче государь.

– Мои люди вона чё видали, – молвил Скуратов, разводя руками.

Басманов кивнул.

– Видали, говорят, что Евдокия Старицкая среди нощи видалась с Бельским, – поведал Скуратов.

– Видать, у бабы ум за разум зашёл… – молвил Фёдор. – О чём она вообще думала?

– Чего не знаю, того не знаю, – развёл руками Малюта. – Да раз уж ты, Фёдор Алексеич, так удачно попался, вот ты теперь и доложи царю эти вести – окажи милость, как в старые добрые.

– Вон пошёл, – приказал Фёдор.

Малюта усмехнулся да развёл руками.

– Славный ты, от сразу мне по сердцу пришёлся, Фёдюш, – с тем добрым словом и покинул Скуратов царские покои.

* * *

Навалившиеся сугробы укрыли всё собою. Не было видно грани меж белым полотном да светло-серыми небесами. Редкие мелкие снежинки ниспадали наземь. Монастырские стены были заметены на треть. В святую обитель прибыл гость под личиною бессребреника, и всем было ведомо и имя его, и сила его, и власть. Иоанна Васильевича проводили к келье отца Филиппа, и та боле походила на узницу. Сам святой отец всё больше казался бестелесным призраком, нежели живым человеком. Его руки, бледные и ослабленные, томились в оковах. Взгляд полнился светом, будто из другого мира. С уст Иоанна сорвался короткий вздох.

– Отчего в моём сердце не поднимается ничего, глядя, как ты гибнешь здесь? – вопрошал царь, медленно расхаживая по келье.

Старец едва шевельнулся, и цепи отозвались страждущим звоном.

– Быть может, – молвил Иоанн, взирая на Филиппа, – оттого, что ты ведал о замысле Бельского? О том зле, что уготовил он, покуда я со своими верными слугами супротив латинов выступать ходил?

– Я не мог отвратить ничего, – тихо ответил Филипп. – Не могу и нынче.

Иоанн злобно усмехнулся, мотнув головой.

– Стало быть, – произнёс царь, едва разведя руками, – и я не отвращу той злобы, которую не я, но слуги мои уж давно затаили на тебя.

* * *

Фёдор спускался с каменной лестницы, спеша встретить государя. Иоанн к тому времени уже отдал поводья конюшему. Подняв хмурый взгляд на Басманова, царь жестом велел следовать за ним. Несколько минут они ступали по заснеженному двору, храня молчание. Наконец Иоанн остановился, глядя в застывшую пустоту пред собой.

Фёдору был хорошо знаком этот взгляд, этот пустой, непоколебимый взгляд. Басманову становилось не по себе, к этому нельзя было привыкнуть. Где-то в глубине души он боялся однажды самому увидеть то, что видит владыка. Наконец царь озвучил свой приговор, и Фёдора пуще прежнего пронял холод. Басманов поджал губы, внимая царскому указу.

– Словом и делом, мой царь, – молвил опричник да поклонился, положа руку на сердце.

Иоанн коротко кивнул и наконец свёл взор с неведомого призрака. Прищурившись, царь кивнул, вопрошая, о чём же Фёдор всё хочет сказать.

– Скверные вести, царе… – тяжело вздохнул Басманов.

Государь цокнул, потерев переносицу, а с уст его вырвался отчаянный вздох с облаком пара:

– Говори уж, – велел царь.

* * *

– А на кой чёрт тебе это? – спросил Генрих, едва прищурившись.

Штаден с Басмановым несколько посторонились от прочей братии, ожидая, как все будут в сборе к предстоящему делу. Немец и впрямь был малость озадачен.

– Да просто интересно, – пожав плечами, ответил Фёдор, а взгляд его, супротив беспечному тону, был сосредоточен. С подозрительностью Басманов натягивал поводья, удерживая Данку.

– Обещать не буду – не довелось опробовать, – честно ответил Генрих.

Фёдор коротко кивнул. Небо прояснялось. Братия с треском выбила ворота, врываясь во двор к Ивану Колычёву. Крестьян резали на месте, и кровь стыла на холодном снегу. Братия, что немудрено, бросилась насиловать да грабить. Фёдор же, отстранившись от остальных, направился к скотному двору. Оглянувшись, опричник открыл дверь, и петли пронзительно заскрипели на морозе. Фёдор скоро огляделся и схватил первую скотину, что попалась под руку – то была овца. Животное не успело издать и вздоха – опричник зашиб её насмерть с одного удара.

Быстро оглянувшись, Фёдор вытащил грубый холщовый мешок и завернул падаль и выволок с собой. Басманов вскинул свою ношу, прикрепив её к седлу. Оставив Данку, он поспешил в дом, как завидел что-то, выпавшее из окна. Сперва Басманов подумал, что это кто из братии скинул какое добро, что больно приглянулось. Да вскоре из-под снега показалась голова мальчонки.

Испуганный взгляд его встретился со взглядом опричника. Фёдор сразу признал сына Ивана Колычёва, пущай не мог припомнить имени. Мальчишка оцепенел, не то от падения, не то от страха. Басманов присвистнул, подзывая Данку. Мальчишка, видать, опомнился и помчался прочь, к мелколесью неподалёку.

Басманов стоял на месте, глядя вслед убегающему парнишке. Данка скоро явилась на свист хозяина, и Фёдор ловко запрыгнул на лошадь. Краем уха он слышал крики позади себя. Мельком Фёдор оглянулся – то был сам Иван Колычёв, и братия волочила его, избитого, по морозу. Басманов погнал Данку следом за мальчишкой – беглец к тому времени уже петлял меж деревьев.

Фёдор всё выжидал, как сокроется он от братии меж заснеженных стволов.

Настигши мальчугана, Басманов скинул с лошади мешок, с которого уж выступала тёмная кровь. Мальчишка, не помня себя со страха, глядел то на мешок, то на опричника, остановившегося пред ним.

– Молись, чтобы псам по вкусу боле пришлась скотина, нежели ты, – бросил Басманов, круто развернув свою лошадь.

Мальчишка, кажись, не помнил себя от страха. Его сбитое от погони дыхание уж продрало горло до боли. Фёдор наклонился вперёд и, погладив Данку по шее, что-то шепнул ей. Та засеменила рысью и через пару шагов стала ступать, не опуская передней левой ноги.

– Славная моя, хорошая, – приговаривал Фёдор, ласково трепля гриву своей любимицы.

Выезжая из леса, Басманов громко присвистнул.

Опричники обступили Ивана Колычёва полукругом. Князю заломали руки да туго перетянули верёвкой. Колычёв уже успел продрогнуть на лютом морозе. Стоило ему увидеть Фёдора, так взор его замер. Меж тем Данка, будто бы хромая, приблизилась к братии, и Басманов спешился.

– Спускай! – велел Фёдор.

Штаден кивнул да прикрикнул на своём наречии, спуская гончих.

– Сукин ты сын, выродок Басманский! – заорал Колычёв.

Не успел князь договорить, как Фёдор пнул его в живот, заставив смолкнуть.

– От ей-богу, княже! – с усмешкой молвил молодой Басманов, опустившись подле Колычёва.

– Сам же знаешь – некуда мне деться.

Иван поднял взгляд на опричника. Кровь заливала лицо Колычёва, но он отчаянно надеялся, безмолвно молил, чтобы опричник подал знак какой. Фёдор едва-едва кивнул, сохранив насмешку на лице. Иван сглотнул, переводя взор на свору гончих, что воротилась из лесу. Пасти и лапы их были в крови. Колычёв сглотнул и вновь обратился взором на Басманова. Тот с жестокой улыбкой глядел на вернувшихся псов.

– Вот славно, славно! – молвил Фёдор. – Не то вон дура моя на корягу какую наскочила, – с досадой молвил Басманов. – Да в том бурьяне чёрт ногу сломит!

Колычёв молчал, оцепенев, верно, от ужаса – али от чего ж ещё? Вдруг он сделался покорен, склоняя голову свою, покуда один из братии занёс над ним тяжёлую секиру.

* * *

Фёдор прислонился спиной к конюшне, скрестив руки на груди. Взгляд его тупо пялился пред собой. Опричник ждал, как переменят ему лошадь. Подле ног Басманова лежал мешок с замёрзшей кровью.

«И пущай на той стороне уж в чём в чём, а в этом не корит меня», – вздохнул Фёдор.

– И куда же нынче? Токмо ж воротился, – раздался голос Малюты.