Текст книги "Причина надеяться"

Сойер

– А ты уверен, что эта малышка придет? – Уперев руки в бока, Лиззи смотрит на множество занятых столиков. За прошлые несколько недель Зои оживила полумертвый до сих пор аккаунт в Instagram[22]22
  Instagram принадлежит компании Meta, признанной в РФ экстремистской организацией.


[Закрыть] и сделала так, чтобы об «У Штертебеккера» вновь заговорили. Среди недели это было не особенно заметно, но акцент ставился на сегодняшнем вечере живой музыки.

– Честно говоря, я больше сомневался в том, придешь ли ты, Лиз. Хейл будет вовремя. – Без понятия, откуда взялась эта уверенность. После прослушивания и нашего короткого разговора в доках она больше со мной не связывалась.

– Раз мы коснулись этой темы, – бормочет Лиззи и трет тряпкой сверкающее темное дерево давно идеально отполированной барной стойки. Она не из тех девушек, которые долго мнутся. Она всегда четко говорит, чего хочет, а чего – нет… В противном случае она бы явно уже пошла ко дну. Она младше меня почти на два года, и у нее есть сынишка, который уже ходит в школу, и в этом возрасте, вероятно, даже больше помогает ей в быту, чем тунеядец Марк, за которого Лиззи, к сожалению, вышла замуж в свой восемнадцатый день рождения. В то время как Марк теряет одну работу за другой, пьет пиво, режется в приставку и часто даже не справляется с тем, чтобы посидеть с ребенком, Лиззи на трех работах поддерживает семью на плаву. Хотя какие-то скрытые таланты у него, похоже, есть, иначе вряд ли она прожила бы с ним так долго. Они начали встречаться, еще когда она школьницей работала официанткой в «У Штертебеккера».

Тогда это место принадлежало моим родителям, называлось Yellow Submarine, как и полдюжины других пабов в городе, а я только взялся за уборку на крыше, чтобы оборудовать там помещение под репетиции для нас с Люком и Седриком.

Когда мама решила закрыть паб, потому что в непосредственной конкуренции с яхт-клубом он больше не приносил ей достаточно денег, Лиззи стала одной из причин, почему я выступил против.

– Что случилось, Лиз? Тебя что-то беспокоит?

Она фыркает:

– Беспокоит! Я лишилась работы в парикмахерской. На днях Льюис подрался в школе, и, разумеется, я тут же полетела туда, чтобы его забрать.

– Черт. С коротышкой все нормально? – Мальчишка мне нравится. Этот бесстыжий хорек исчиркал мне кучу столов восковыми мелками, но он всегда открыт для компромиссов. С тех пор как я предложил ему рисовать на столешницах с нижней стороны, у нас с ним больше нет претензий друг к другу.

– Конечно, он и второй сопляк уже давно снова сдружились. Но для моей начальницы такой внезапный уход оказался последней каплей.

– Твою мать. – Увы, это был лишь вопрос времени. Лиззи пытается разорваться, чтобы угодить всем. Но человек не может разделиться, а потом ожидать, что все части будут безупречно функционировать. Я сам довольно часто бешусь из-за того, что она опаздывает или в последний момент сообщает, что не придет. Не то чтобы я не мог войти в ее положение. Но у меня в голове еще звучат голоса родителей. Мамин ироничный, который спрашивает, когда я вообще стал заниматься благотворительностью, и встревоженный папин, который говорит о грозящем мне выгорании, если не сделаю наконец перерыв. И они правы. Если они оба планируют выходные, они спокойно могут их взять, поскольку их отели продолжают работать, даже когда их самих там нет. Мое же ограниченное свободное время, наоборот, постоянно на грани срыва; оно будто стоит на одной ноге с завязанными глазами и одновременно жонглирует стеклянными шарами и ножами.

– В любом случае теперь я выгляжу идиоткой, – отвечает она. – Мне нужны деньги.

У меня за спиной раздается грохот, когда Саймон рывком опускает дверцу люка между залом и кухней. Рядом с нижней половиной его лица появляются два бургера между чипсами и салатом.

– Девятый столик, – объявляет он, и Лиззи подхватывает тарелки.

– Ты же знаешь, что в любой момент можешь взять больше смен, Лиз. – Как бы ненадежна она ни была… если она здесь, то ей нет равных. Люди любят ее дерзкую искренность и ее скауз; она такая же неотъемлемая часть этого паба, как столы-бочки, лагер и вид на доки. Я уже не раз предлагал больше часов, но ей сложно из-за коротышки. Она живет далековато отсюда и тратит много времени на поездки туда-сюда.

– Спасибо, капитан, это очень поможет. Как-нибудь справлюсь.

Подозреваю, что это не все, но Лиззи уже унеслась вместе с тарелками.

Если честно, в долгосрочной перспективе ей бы стоило найти вариант получше, чем зависать на полночи в пабе на другом конце города.

Я размышляю об этом, разливая напитки, и то и дело поглядываю на часы.

Что, если Хейл не придет? И почему я, кстати, еще тут, а не оставил все на Лиззи и не ушел напиваться в яхт-клуб? Мне хочется виски, но, когда следующие клиенты угощают меня им, я готовлю себе черный кофе.

А потом снова поворачиваюсь – и вдруг она уже стоит перед барной стойкой, пара капель дождя в волосах, слегка раскрасневшиеся щеки и гитара за спиной.

– Твои часы, – произносит она и указывает на древнего монстра над нами, – кажется, немного спешат.

Ее наручные часы оказываются в пределах моей досягаемости, и я ловлю ее за запястье, чтобы бросить на них взгляд и быстро сверить положение стрелок. А затем еще раз, потому что…

– Как такие старые часы в принципе могут спешить? Понимаю, если бы со временем они начали отставать… Но почему они идут быстрее?

… возможно, просто потому, что ее мягкая кожа так приятно соприкасается с моей.

Взгляд Хейл прикован к моему предплечью, к красной змее, однако потом чуть ли не с испугом перемещается к лицу, и я отпускаю ее, как будто этот взгляд ударил током.

– Наверное, нетерпеливые у тебя часы. – Она говорит немного запыхавшись, снимает футляр с гитарой и роется в нем. – Сет-лист. Знаю, я могла бы и пораньше прислать тебе его по электронной почте, но…

Но если бы она прислала мне письмо, я мог бы написать ей в ответ. А она не была уверена, что придет.

Ей нет необходимости это озвучивать, каким-то образом ей удается очень четко это передать.

Все это до последней секунды было в подвешенном состоянии. Или до сих пор в нем находится.

– Если тебя не устроит, естественно, я могу его изменить. Может, он немного попсовый, но…

Я лишь бегло просматриваю ее каракули. Кто вообще сумеет тут что-нибудь прочитать?

– Хороший список.

Она смеется.

– Да? И что же тебе больше всего нравится?

Понятия не имею. То, что ты пришла, Хейл? То, что я здесь, вместо того чтобы тайком курить травку за яхт-клубом с его сотрудниками?

– У тебя просто мечта, а не почерк, – заявляю я наконец. – Он избавляет меня от необходимости заниматься выбором песен. Я просто послушаю, ладно? Если тебе что-нибудь понадобится…

– Ты играешь на гитаре, верно?

– Откуда ты знаешь?

– Ты хотел одолжить мне медиатор.

Точно.

– Немного. Недостаточно хорошо для сцены. – При этом я тысячу раз играл на этой до смешного маленькой сцене. Для «У Штертебеккера» моих умений всегда хватало. Однако для Хейл… их не хватит. – Если тебе нужен кто-нибудь с гитарой, мы его найдем.

– Нет, все в порядке. Просто появилась одна идея.

– Кстати, это Лиззи. – Лиззи машет рукой, пробегая мимо, когда слышит свое имя. – Заказывай еду и напитки, что захочешь. Свои вещи можешь положить в комнате отдыха. – Позвав Хейл к себе за стойку, перед дверью на кухню знакомлю ее с Саймоном. – Если увидишь его за пределами кухни, бей тревогу. Он должен быть там и готовить.

– Не волнуйся, капитан, – деловито отзывается Саймон, – цепи у меня на ноге хватает, только чтобы дойти от плиты до холодильника.

– Вот и славно.

Саймон хватается за сердце.

– Господи, обожаю эту работу.

– И не называй меня так на людях, раб. – Я снова разворачиваюсь к Хейл, которая оставалась абсолютно серьезной во время нашей болтовни. – Здесь кабинет – входить на свой страх и риск, говорят, там без вести пропал налоговый инспектор, – а это… – я открываю перед ней третью дверь, – закулисье. Скорее всего, самое маленькое из всех, которые ты когда-либо видела. – Все-таки тут есть только стоячая вешалка, продавленный до пола диван, телевизор из прошлого века и приставка Nintendo, которой наверняка заинтересуется какой-нибудь музей. Но этой комнатки хватает, чтобы на минутку отключиться, а сын Лиззи здесь приходит в волшебное состояние покоя, после того как час попрыгает на диване. Я добавляю: – Вон та задняя дверь ведет в служебный туалет.

– О’кей. Спасибо. – Хейл, похоже, нервничает сильнее, чем обычно, пока снимает куртку, и мне бы очень хотелось узнать, из-за чего. Может, боязнь сцены?

– Тебе что-нибудь нужно? Могу принести тебе немного кое-чего, чтобы ты… спокойно отыграла сет?

– Нет. – Она улыбается, но почему-то кажется, что улыбка дается ей с трудом. – Я бы не отказалась чего-нибудь выпить, но лучше в баре.

– Ясно, конечно.

Мы возвращаемся, Хейл выбирает кофе и воду и забирается на барный табурет. По-моему, она выглядит одинокой. Все приходят сюда с друзьями, общаются и смеются. А Хейл будет одна стоять на сцене. Я в любой момент могу это изменить и заговорить с ней, но у меня появилось странное ощущение, будто она этого и хочет: побыть одной. Со своей гитарой, прислоненной к ее бедру.

Пришли Билли и Оливия, и я ненадолго отвлекаюсь. Седрик тоже собирался прийти, но ему надо готовиться к экзамену. Оливия заявляет, что мне очень срочно-просто немедленно-сейчас же нужна доска объявлений, потому что она до сих пор не нашла себе соседа в квартиру.

– Даже объявление уже готово. Ты же недавно обещал, что ради меня повесишь доску.

Да, обещал. А потом забыл.

– Листок у тебя с собой?

Она достает из сумочки бумажку и придвигает ее ко мне через стойку. «Разыскивается соседка. Проясним сразу: нет, мы точно не будем заниматься сексом (разве что тебя зовут Кит Харингтон или Кара Делевинь, тогда я не буду спешить с такими утверждениями). И нет, у меня никто и никак не платит натурой». Там еще много чего написано, но я это просто перескакиваю.

– Реально так тяжело кого-нибудь найти?

– Ты себе не представляешь.

– И, по-твоему, это объявление?..

– Оно идеально в таком виде.

– А нормально, что там нет номера телефона?

Оливия любит одеваться ярко, как покемон… и определенные атаки у нее тоже есть. Сейчас она применяет «Щенячий взгляд» высшего уровня и говорит:

– Мне звонят такие страшные люди. Я подумала, ты мог бы…

– …провести предварительный отбор и отправлять к тебе только нормальных?

– Нормальные ей не нужны, – с довольным видом подсказывает Билли. – Наследница моей комнаты должна быть особенной.

Вздохнув, я снимаю с дальней стены одну из кнопок, удерживающих почтовые открытки и фотографии, за которые, в свою очередь, держится мое сердце, и направляюсь к главному входу. Там прикалываю объявление Оливии к деревянной балке. Теперь мимо него при всем желании никто не пройдет.

По пути обратно к бару взгляд падает на Хейл, которая сидит с кофе на табурете чуть в стороне. На ней тонкий вязаный белый свитер, совершенно непримечательный спереди. Однако сзади открывается совсем иная картина. Капюшон свисает вниз, как длинный хвост, и под его весом возникает глубокий V-образный вырез на спине, который достает до застежки лифчика. Вот только никакой застежки лифчика нет. Твою мать.

Понятия не имею, почему из-за куска ткани, которого вообще нет, меня резко бросает в жар и возникает желание опять сунуть голову под кран. Эта девушка сводит меня с ума, даже ничего для этого не делая. А что бы творилось, если бы Хейл-кто-бы-она-ни-была начала со мной флиртовать? Я вновь спасаюсь бегством за барную стойку и с радостью игнорировал бы ее присутствие. Но насколько это будет трусливо? И насколько тупо?

Дыши!

– Кстати, позвольте вам представить! Хейл, это Билли и Оливия. Билли и Ливи, Хейл вы сегодня обязаны не только музыкой, но и бесплатной выпивкой.

Билли и Оливия удивлены. В конце концов, ни одна из них не в курсе, что в результате тяжелых переговоров о гонораре Хейл я был вынужден сдать в аренду своих друзей. Но в любом случае между ними тут же завязывается беседа, а я могу заняться продажей напитков и делать свою чертову работу, не опасаясь, что Хейл растает в воздухе. Рядом с Билли она не может не чувствовать себя комфортно… всем с ней комфортно. А Оливия… Что ж, это просто Оливия. От нее никому не уйти, хотя я не уверен, проворачивает ли она это благодаря шарму в духе привет-это-я-твоя-новая-лучшая-подружка, или потому что производит такой же эффект, как автомобильная авария, на которую просто нельзя не посмотреть.

Теперь осталось лишь прекратить думать о том, что под тонким свитером нет ничего, кроме кожи Хейл, и как было бы приятно почувствовать ее под своими пальцами. К сожалению, мысли, которые стараешься себе запретить, становятся жгучими и настырными, как противная сыпь. Пусть и намного лучше.

Однако когда я возвращаюсь после обхода зала с полным подносом пустых бокалов, бутылок и тарелок, место около Билли и Оливии неожиданно оказывается пустым.

– Куда она делась? – спрашиваю этих двоих, которые обмениваются крайне многозначительными взглядами, словно я доказал нечто, что они уже давно обсуждают между собой.

– Крепись, Сойер, – с очень важным видом произносит Оливия. – У Ханны на этот вечер была назначена еще одна встреча.

Билли закатывает глаза, так как я устремляю на нее вопросительный взгляд.

– Ты как-то немного несобран сегодня, Сойер?

– Скорее уж разобран, – комментирует Оливия. – Бедняга. Но я готова разделить с тобой косячок, чтобы ты снова расслабился.

Билли выгибает бровь:

– У тебя с собой травка?

Ливи мотает головой:

– Нет, но у него – да.

– Не надо, – отвечаю я и ставлю поднос перед люком на кухню. – Не сегодня.

– А что случилось? – встревоженно спрашивает Оливия. – И что бы ни стряслось, неужели все так плохо?

Билли цокает языком.

– С ним не обязательно что-то не так только потому, что он не хочет покурить с тобой травку, Ливи. Может, у него просто есть сегодня занятие получше? – Она кивает в сторону сцены, где Хейл между тем опускает под себя микрофонную стойку.

С облегчением выдохнув, я слишком поздно замечаю, что Билли и Оливия наблюдают за мной с явным любопытством.

– Сойер выглядит немножко тронутым. – Оливия обращается к Билли, но достаточно громко, чтобы я тоже слышал.

Билли кивает.

– Мне тоже уже бросилось в глаза. Либо Ханна знаменита, а мы все невежды, потому что ее не знаем, либо Сойер немножко влюбился.

– Сойер вас слышит, – сухо откликаюсь я и начинаю мыть стаканы. – А еще я угощаю вас бесплатной выпивкой.

– Но мы не заслужили. – Оливия хотя бы честна.

Значит, ее зовут Ханна. Как так получилось, что они всего через пару минут узнают, что на самом деле она Ханна, а я был не в курсе спустя три месяца?

Ханна

Деревянное основание сцены чуть слышно поскрипывает под ногами. Акустика в пабе прекрасная, и мне кажется, будто темные кирпичные стены и свечи на столах тоже вносят свой вклад. Музыка очень любит звучать там, где видно, что ей рады.

Особенность пабов в том, что каждый из них имеет свою уникальную атмосферу. Где бы ты ни играл и ни пел, в концертном зале, на кастинге или на улице: с помощью музыки можно изменять настроение слушателей, как только тебе удастся до них достучаться.

В пабах такое вряд ли возможно. Здесь надо проявить больше терпения, распознать эмоции присутствующих, отфильтровать их из воздуха и приправить этой эссенцией музыку. Все остальное не сработает. Так вы в лучшем случае впишетесь со своей подачей и выбором песен в конкретное заведение. А если не повезет, то превратитесь в голос на заднем фоне, который просто-напросто мешает людям общаться. Нужно суметь стать главной темой их общения, причиной разговоров, а для этого необходимо сначала впустить этих людей в себя, чтобы потом они впустили тебя.

Тут, в пабе Сойера, когда он полон народу, царит атмосфера, с которой я прежде нигде не сталкивалась. Возможно, дело в дожде и ветре, из-за которых двери и окна остаются закрытыми, а внутри развивается отдельный микрокосм. Никто не входит, никто не уходит. Такое впечатление, словно ты на корабле, где после выхода в море ничего не меняется. Обстановка непринужденная, в этом крошечном кусочке пространства все друг друга знают, и никому не нужно ничего доказывать другим. Сегодня вечером нет необходимости сглаживать ссоры или разрешать конфликты. Эти люди здесь, чтобы хорошо провести вечер и послушать меня, и благодаря такому их желанию каждая нота рояля или гитары звучит с кристальной чистотой, а мой голос трогает всех: каждого по отдельности и всех как единое целое.

В некоторых песнях я погружаюсь в музыку на несколько тактов, как раньше… или нет, наверное, даже еще глубже. Периодически разум напоминает о том ощущении, которое охватило меня в задней комнате, когда я была уверена, что придется все отменить. Почувствовала в тесном помещении накатывающую паническую атаку и не сомневалась, что мне не удастся ее скрыть. Я была убеждена, что вот-вот сорвусь. В ничто. В бездну…

Но каким-то образом у меня получилось сдержать ее в узде, и это придает мужества, в котором я сегодня так нуждаюсь. Просто не понимаю, как сейчас, когда я на свободе, могла возникнуть проблема с ограниченными пространствами. Это же просто смешно: на протяжении четырнадцати месяцев я не страдала клаустрофобией, так что не собираюсь теперь начинать! Что за дешевая ирония психики?

От парализующих мыслей я спасаюсь, выпуская их на волю и отклоняясь от своего сет-листа. Ironic Аланис Мориссетт я еще никогда не исполняла вживую. Но в данный момент ничто другое играться не хочет, значит, это сработает.

И оно срабатывает. Любому здесь знакомы моменты, о которых рассказывает песня, и пока я пою, вижу, как они узнают самих себя в моих эмоциях.

Аплодисменты просто оглушительные, и я впитываю их в себя с закрытыми глазами, пока внезапно не чувствую вибрацию на деревянном полу.

Рядом со мной стоит Сойер.

– Небольшой перерыв? – тихо спрашивает он. До сих пор мне не казалось, что надо сделать паузу, однако теперь я могу лишь устало кивнуть. Сойер обещает публике, что я очень скоро вернусь, а у меня появляется странное ощущение, будто по пути к бару я пробираюсь сквозь густую массу аплодисментов, что одновременно радует и напрягает.

В баре для меня держали свободным один табурет, а на соседнем сидит…

– Лейн! – А я уже и не рассчитывала, что он появится.

Брат меня обнимает.

– Ты была просто великолепна, Ханна. Народ ловил каждое твое слово!

Я с улыбкой качаю головой. Он жутко преувеличивает.

– Как же я рада, что ты пришел.

Сойер молча придвигает мне чашку чая, и мне хочется познакомить его с Лейном, хотя он, похоже, уже и сам представился. Такая мелочь для любого другого человека, но не для моего застенчивого брата. Чай теплой струйкой стекает мне в живот. Лейн представляет своего друга Джереми, с которым пришел сюда, и я понимаю, что обязательно должна запомнить имя парня, которого брат называет другом. Лейн редко заводит друзей. Но этот вечер для меня немного чересчур. Так много всего и сразу. Так много музыки, так много жизни, так много… дозволения быть собой.

И все это так приятно.

Мне хочется укутаться в гул голосов… а потом снова все превратится в шепот, потому что эти люди хотят послушать меня. Щеки становятся почти такими же горячими, как сильно подслащенный травяной чай. Видимо, Лейн подсказал Сойеру, что я люблю пить именно такой в перерывах. А я даже не подозревала, что он знает.

Я перегибаюсь через барную стойку к Сойеру, который сейчас смешивает коктейли, и жестом прошу его подойти.

– Помоги мне, – шепчу я. Пытаясь лучше меня понять, он подается чертовски близко. Так близко, что я ощущаю легкий аромат парфюма, или лосьона после бриться, или чем он там пользуется, а под ним – его собственный запах. Это оказалось настолько приятно, что я прикрываю глаза, но лишь пока Сойер не видит. – Как зовут парня, который пришел с моим братом?

– С Лейном? Его зовут Джереми. А тебя, – он делает паузу, которая вызывает во мне беспокойство и заставляет взглянуть на него, – тебя зовут Хейл, да?

– Когда я пою, меня зовут Хейл.

– А когда не поешь, а просто сидишь у меня в баре?

Так. Чертовски. Близко. В его щетине не меньше пяти разных оттенков между золотом, средним блондом и рыжим. На нем снова шляпа, на этот раз трилби цвета мокко, и от него так хорошо пахнет, что больше всего мне хочется остаться здесь. Здесь, рядом с ним, где, кроме его тихих слов, я слышу каждый его вздох.

– Ханна, – отвечаю я, вновь сажусь прямо и делаю маленький глоток чая, горячего и сладкого. Со вкусом мяты, меда и еще чего-то острого, что я не узнаю. – Ханна Тэтлок. Но на сцене я всегда была Хейл.

– Мне нравится Хейл, – просто говорит он.

– Мне тоже.

– У этого имени есть история?

– О да. Вероятно, приукрашенная, но если верить утверждениям отца, родители зачали меня в отпуске в Турции.

– Хейл – это турецкое имя?

– Вообще да. Оно означает «нимб» или «лунный свет». Хотя папа хотел назвать меня так не поэтому, а потому, что в ту ночь они наблюдали за кометой Хейла-Боппа. В том году на юге ее было особенно хорошо видно. Но у моей мамы тоже необычное имя, в молодости она считала, что это вообще не круто, и поэтому выступила против.

Сойер задумчиво кивает. У него что-то светится в глазах. Или даже горит.

– Насчет Хейла-Боппа все верно. Его тогда действительно было хорошо видно. Я помню.

– Тебе в то время могло быть максимум три или четыре года.

– Почти пять. Мы ездили отдыхать в Испанию, и мама показала мне комету Хейла-Боппа.

Очень хороший чай. И парень, который стоит напротив меня и, кажется, не замечает ничего вокруг нас, тоже. Лиззи кружится между пивными кранами, бутылками со спиртным и клиентами, выкрикивает Саймону на кухню последние заказы на этот вечер и тем не менее как-то умудряется найти минутку, чтобы обменяться с каждым парой добрых слов. А Сойер тем временем разговаривает со мной наедине об угасшей комете.

– Похоже, она произвела на тебя неизгладимое впечатление, раз ты до сих пор помнишь, – произношу я.

На это он лишь кивает, но больше ничего не говорит.

– Извини. Я мешаю тебе работать, да?

Лиззи, которая в этот момент протискивается мимо Сойера, чтобы дотянуться до бутылки на одной из полок, мотает головой:

– Не переживай. Капитан сегодня свободен. На самом деле его здесь даже нет.

– Ах нет? – переспрашиваю я, когда она опять удаляется. – И где же ты тогда? На самом деле?

– За яхт-клубом на «Мингалей», – отвечает он с ухмылкой, как будто это запрещено. – Чтобы отвлекать официантов от работы и соблазнять их выкурить косячок, а все их гости тогда сбежали бы и пришли к нам.

О. О’кей.

– Ясно. Здорово, что, несмотря на это, ты сегодня тут. – Здорово, что он не сказал «официанток». Пускай меня, конечно, и не касается, с кем он…

Боже мой, я не должна сидеть тут и флиртовать. Не с парнем, который соблазняет людей косячками. Не с парнем, который и так затуманивает мой разум. Ни с кем.

Я допиваю чай и отодвигаю чашку.

Ты здесь, чтобы петь, Хейл. Ради этой сцены. Все остальное не принесет ничего, кроме сложностей.