Текст книги "Спасенный любовью"

Глава 16

Взглянув на мальчишку, слушавшего раскрыв рот, герцог с усмешкой сказал:

– Напомни мне, парень, чтобы не ходил с женой на крышу, если вдруг забуду об этом.

– Лучше не надо, – согласилась Элинор. – Ты иногда совершенно невыносимый. – Она с улыбкой повернулась к Даррагу. – Так что видишь, парень, у меня не больше любви к англичанам, чем у тебя. Мало того что полковник по праву сильного проник в дом Финеллы, моей прапрабабки, так он еще дурно с ней обращался, поэтому я не обвиняю ее в его смерти. Я сама была бы рада увидеть, как Англия отделяется от Шотландии и уплывает в море. Правда, две мои невестки – сассенахи, и я сначала хотела бы благополучно оставить их здесь вместе с цыганскими друзьями лорда Камерона. И еще – миссис Мейхью, Франклина и всех слуг из лондонского дома Харта. И конечно же, моих английских друзей и подруг, а также приятелей и коллег моего отца из разных университетов и из Британского музея. – Она немного помолчала. – Теперь, парень, понимаешь, что все не так просто? Нельзя сказать, что люди с пометкой «эти» могут жить, а с пометкой «те» должны умереть. Жизнь… она гораздо сложнее, чем ты думал.

Дарраг в растерянности посмотрел на герцога, словно искал поддержки.

– Леди просит тебя подумать о том, что ты делаешь, – пояснил Харт. – Живи умом, а не чувствами.

– Боюсь, ему не говорили, что у него есть ум, – заметила Элинор с грустью в голосе. – Мой отец считает, что в этом и состоит проблема многих людей. Им внушают, что они никогда ничего не достигнут. Они в это верят, поэтому так и выходит. Но человеческий разум – штука очень сложная, и не важно, в какой голове он находится. – Элинор легонько постучала пальцем по виску Даррага. – Здесь множество мыслей, и нельзя об этом забывать.

Дарраг молча смотрел в небесно-голубые глаза Элинор; он пребывал в полнейшем замешательстве. А она пригладила его взъерошенные волосы и, повернувшись к мужу, спросила:

– Что ты собираешься с ним делать?

– Отправлю в Америку к сестре, – ответил Харт.

Феллоуз в другом конце комнаты проговорил:

– Нет, сэр, вы не можете… Он стрелял в вас и ранил вашу жену. Его следует арестовать и судить.

– Сообщники не оставят его в живых, – сказал Харт. – Он останется со мной. Я сумею защитить его, и он расскажет мне все о своих друзьях.

– Я не выдам их, – тут же заявил Дарраг.

Харт пристально взглянул на него.

– Выдашь! А в обмен на это поедешь в Америку и забудешь о тайных организациях. Найдешь в Америке работу и проживешь долгую и счастливую жизнь.

– Но, Маккензи, – к ним подошел Феллоуз, – вы должны знать, что закон есть закон. Что я скажу начальнику полиции? Что вы отправили опасного преступника в Америку, потому что он сообщил вам кое-что?

– Ты ведь знаешь, Феллоуз, что за его жизнь сейчас никто не даст и пенса. Если сообщники с ним не расправятся, то его отправят в Ньюгейт, чтобы потом, после суда, повесить или расстрелять.

– Вознаграждение в виде отправки в Америку к сестре вряд ли его исправит, – возразил сыщик.

– Так же как и повешение, мистер Феллоуз, – вмешалась Элинор. – Он ведь всего лишь мальчик. Послушный исполнитель. Я готова дать малышу шанс, если он поможет выявить тех, кто хочет смерти Харта.

Пока шла перепалка, Дарраг сидел совершенно неподвижный, и в его глазах застыл страх. Было ясно: мальчик начал понимать, что сообщники его предали.

– Я не малыш, – пролепетал он наконец.

Элинор снова погладила его по волосам.

– Лучше сиди тихо и держи рот на замке, парень. Иначе инспектор Феллоуз увезет тебя отсюда на повозке в клетке. Твой единственный шанс – делать то, что скажет его светлость.

Дарраг всхлипнул и захлопал ресницами, глотая слезы.

– Но я не могу… сказать.

– Маккензи, – произнес Феллоуз, – я, кажется, понимаю вашу тактику. Я даже восхищаюсь вами, но это будет стоить мне моей работы.

– Харт никогда не позволит, чтобы до этого дошло. – Элинор сладко улыбнулась сыщику. – Правда, Харт?

– Конечно, не позволю, – подтвердил герцог. – Министерство внутренних дел даст мне скорый ответ, Феллоуз. Ты сохранишь свое место. Особенно в том случае, если обнаружишь тайное логово фениев.

– Значит, решено, – сказала Элинор. – Может, для начала напоите Даррага чаем, а уж потом приступите к допросу? Он, бедняга, совсем выдохся.

Харт обнял жену за плечи и поднял со стула.

– Это ты у нас совсем выдохлась. С парнем все будет в порядке, а ты отправляйся в постель.

– Да, я устала… – пробормотала Элинор, и муж осторожно поддержал ее. – Но ты должен обещать мне, Харт, что не причинишь ему боли.

– Никто его не тронет. Феллоуз, держите мальчишку здесь, а я пока отведу Элинор наверх.

– Да, хорошо, – кивнул сыщик.

У Элинор вдруг подкосились ноги, и герцог, подхватив жену на руки, вынес ее из комнаты.

Передняя и все коридоры были безлюдны; Изабелла позаботилась об оставшихся гостях, пригласив их в сад – поужинать на свежем воздухе.

С Элинор на руках Харт пересек просторный вестибюль, все еще украшенный по случаю свадьбы, и поднялся по лестнице. Огромная ваза, всегда стоявшая в верхнем холле на столе, сегодня была наполнена розами и ландышами.

Элинор зевнула и улыбнулась мужу. Потом дотронулась пальчиками до его груди. Бриллианты и сапфиры на кольце – то был подарок Харта в честь помолвки – сверкали и переливались рядом с простеньким золотым ободком обручального кольца. Взглянув на это кольцо, Элинор подумала: «Как хорошо, что я теперь его жена».

– Не задерживайся долго, Харт, – пробормотала она. – Ведь сегодня – наша брачная ночь, если еще помнишь.

Снова зевнув, герцогиня мирно заснула.

«Харт Маккензи всегда был и останется надменным сукиным сыном, которого только могила исправит», – в раздражении подумал Ллойд Феллоуз, выскочив через несколько часов из герцогского кабинета. Герцог отнес жену в спальню – какой заботливый и нежный муж! – и вернулся, чтобы подвергнуть мальчишку допросу. И он сумел выудить всю нужную ему информацию, хотя и пальцем парня не тронул – тот выдал все имена и места тайных встреч фениев в Лондоне и Ливерпуле.

Он, Ллойд, правда, сомневался, что сможет взять там кого-либо из них. Негодяи наверняка уже узнали, что покушение провалилось и мальчишку поймали. Но они все равно должны находиться где-то поблизости, и теперь, когда он знал их имена, ему не так уж трудно будет их обнаружить.

Он восхищался герцогом – и в то же время испытывал желание его удавить. Этот Харт Маккензи рос со всеми аристократическими привилегиями, в то время как ему, Ллойду Феллоузу, приходилось всего добиваться самостоятельно. Он трудился в поте лица, чтобы заботиться о своей матери, проживающей на одной из отдаленных улочек Лондона, – а Маккензи спал на шелковых простынях и ел блюда, приготовленные знаменитыми поварами.

А теперь Харт Маккензи расположился в своем роскошном кабинете и делал его, Феллоуза, работу – именно это почему-то особенно задевало. И не важно, что герцог дал ему достаточно информации, так что теперь он, вернувшись в Лондон, сможет начать ликвидацию сумасшедших, которым ничего не стоило бросить бомбу в толпу или подорвать железнодорожные пути. Да, он арестует их и прославится, но, увы, благодаря Маккензи… Ох, как же это мучило!

Ужасно расстроившись, Феллоуз по ошибке вошел в какую-то комнату в конце коридора. И тут же раздался женский крик:

– О Боже!

Феллоуз замер на пороге. Повернув голову, он увидел на стремянке нетвердо стоящую молодую леди с гирляндами в руках. Она явно покачивалась, а гирлянды в руках мешали ей обрести равновесие.

Сыщик поспешил на помощь и спас юную даму от падения, положив свои сильные руки ей на бедра.

– Благодарю, – промолвила она. – Ах, вы меня напугали…

Это была леди Луиза Скрэнтон, младшая сестра Изабеллы Маккензи. Платье же под ладонями Феллоуза было из синего шелка, а бедра под шелком – округлые.

Феллоуз уже встречал леди Луизу на всевозможных собраниях Маккензи, но лишь обменивался с ней вежливыми улыбками и комплиментами. Луиза очень напоминала свою сестру Изабеллу – прежде всего блестящими рыжими волосами, зелеными глазами, женственной фигурой и алыми губками. И Феллоуз вдруг понял, что ему не хочется сразу же отпускать ее.

Но он все же заставил себя убрать руки и спросил:

– Вы в порядке?

– Да-да, сэр. Я снимала гирлянды и чуть не упала. Я подумала, что при данных обстоятельствах гирлянды неуместны. К тому же гости все равно заходить сюда не будут.

Юбки молодой леди соблазнительно зашелестели, когда она, привстав на цыпочках в изящных ботиночках, потянулась за очередной гирляндой.

– Знаете, я чувствовала себя не у дел и захотела хоть как-то помочь, – продолжала Луиза. – А Изабелла… О, она начинает сильно волноваться, когда расстроена, бедняжка…

Феллоуз не знал, что сказать. Он был полицейским и изысканностью манер не блистал.

– Думаю, леди Элинор поправится, – пробормотал он наконец.

– Да, я знаю. Я заглядывала к ней недавно. Она спит как младенец. – Зеленые глаза девушки уставились на Феллоуза, и его словно жаром обдало. – Сэр, вы такой высокий… Не поможете ли мне достать вон ту? – Луиза указала на гирлянду, закрепленную на лепном фризе, до которого не могла дотянуться.

– Да, конечно.

Феллоуз думал, что она спустится, и протянул руку, чтобы помочь, но девушка с улыбкой покачала головой.

– Вам нужно подняться сюда, глупенький. Мы должны оба взяться за нее, иначе она порвется.

Глупенький? Еще ни одна женщина из знакомых Ллойда Феллоуза не называла его «глупеньким».

Он поставил ногу на нижнюю ступеньку, потом сделал еще два шага вверх и оказался рядом с Луизой. И тут он вдруг обнаружил, что у него перехватило дыхание – да-да, он прямо-таки не мог дышать!

– Ну вот, наконец-то… – тихо произнесла Луиза, целуя его.

То было всего лишь легкое прикосновение девичьих губ, но даже этот целомудренный поцелуй воспламенил Феллоуза. Чуть поддерживая девушку, он прижал ее к себе – и вдруг снова почувствовал, что не хочет ее отпускать.

– Мне не следовало этого делать, – прошептала она, обдавая его своим теплым дыханием. – Но мне так хотелось поцеловать вас.

– Почему? – прохрипел Феллоуз; у него внезапно пересохло в горле.

Луиза улыбнулась.

– Потому что вы красивый мужчина и нравитесь мне. К тому же вы однажды спасли Маку жизнь.

– Так это в знак благодарности?

Она еще шире улыбнулась.

– Нет, просто я совсем потеряла стыд. И я не обижусь, если вы отнесетесь ко мне с презрением.

С презрением?.. Да она с ума сошла!

– Вам следовало сказать мне, что… – Ллойд внезапно умолк – словно лишился дара речи.

– Сэр, такое нелегко передать словами. – Луиза потянулась за гирляндой. – Впрочем, теперь я вам сказала. Знаете, мне и впрямь нужна помощь с этой гирляндой.

Феллоуз обвил рукой стан девушки, а другой рукой достал гирлянду. Он не совсем понимал, что сейчас изменилось в его жизни, но точно знал: жизнь стала другой. И он твердо решил, что позаботится о том, чтобы они с Луизой продолжили то, что началось в этой комнате.

Элинор долго спала, и ей снились тяжелые сны, тотчас же ускользнувшие в небытие, когда она очнулась к реальности и боли. Теперь уже рана не давала ей покоя, мешая снова уснуть. Когда же Бет опять предложила ей выпить настойку опия с водой, Элинор, изрядно намучившись, не стала отказываться.

Она проспала свою брачную ночь, весь следующий день и проснулась лишь поздним вечером. Изрядно проголодавшись, она съела все, что принесла ей Мейгдлин. Почувствовав себя гораздо лучше, Элинор решила встать – и оказалась на полу. Ее тотчас же подняли и уложили на кровать.

А потом у нее начался жар. Она видела то появляющиеся, то исчезающие над собой лица Бет, Эйнсли и Изабеллы. И лицо Харта. Ей хотелось задать ему множество вопросов. Что стало с Даррагом? Находились ли поблизости еще и другие наемники? Арестовал ли инспектор Феллоуз его сообщников? Но у нее не было сил разговаривать.

Когда она снова пришла в себя, вокруг царила темнота. Рука все еще болела, но гораздо меньше. Элинор потянулась и зевнула. Все тело было липким от пота, но она чувствовала себя отдохнувшей и окрепшей.

Тут Элинор вдруг обнаружила, что она не одна в комнате. В кресле, неподалеку от кровати, спала, похрапывая, Мейгдлин. А рядом с ней едва тлела масляная лампа. Решив вымыться, Элинор разбудила горничную и попросила девушку приготовить ванну. Мейгдлин протестовала, опасаясь возврата лихорадки, но Элинор, желавшая найти Харта, не хотела являться к мужу насквозь пропотевшей.

Мейгдлин помогла ей искупаться, и от горничной Элинор узнала, что три дня находилась в беспамятстве и что все ужасно боялись, что она не выживет.

Глупости! Она всегда справлялась со своими болезнями. Она сильная как бык!

Почувствовав себя после ванны гораздо лучше, Элинор завернулась в толстый халат, надела теплые тапочки и направилась в спальню Харта, находившуюся через две двери от ее комнаты.

Коридор встретил ее тишиной. В доме все спали. Двери между ее комнатой и его спальней вели в библиотеку Харта и в кабинет. Элинор подумала, что должна радоваться, что до комнаты мужа ей нужно пройти всего двадцать футов. Когда она оставалась в Килморгане в качестве невесты Харта, ей отводили комнату в крыле для гостей, в другом конце дома.

Стучаться в массивные двойные двери Элинор не стала, так как имела ключ, которым запаслась сразу, как только прибыла в Килморган. Однако необходимость в ключе не возникла, поскольку двери оказались незапертыми.

Но, едва переступив порог, Элинор обнаружила, что мужа в комнате нет. Огромная аккуратно прибранная кровать Харта пустовала, а с овального балдахина, установленного на высоте десяти футов, свешивалась парчовая драпировка. Остальную часть комнаты занимали столики и кресла, книжный шкаф, скамья с мягким сиденьем и консольный столик, на котором стоял графин с бренди и лежала коробка с сигарами.

Но при всей элегантности убранства комната эта казалась ужасно холодной, хотя в камине жарко пылал огонь. Элинор невольно поежилась.

Окна покоев Харта выходили на восток, а шторы не были задернуты. Элинор прошла к окну и выглянула наружу.

– Он ушел в усыпальницу, ваша светлость.

Вздрогнув от неожиданности, Элинор повернулась и увидела в дверном проеме французского слугу Харта. Марцелл, как всегда, был бодр и всегда был готов оказать услугу своему хозяину – даже среди ночи. А вот бедняжка Мейгдлин уснула…

– В усыпальницу? – переспросила Элинор. – Ночью?..

– Его светлость ходит туда, когда не может уснуть, – пояснил слуга. – Вашей светлости что-нибудь угодно?

– Нет-нет, Марцелл. Спасибо.

Слуга отступил в сторону, пропуская Элинор, а затем торопливо зашагал впереди, чтобы предупредительно открыть перед ней дверь ее спальни. Элинор вежливо поблагодарила его и велела идти спать.

– Харт обойдется без вас, – сказала она, – а вам нужно поспать.

Марцелл очень удивился, но все же ушел.

Элинор попросила Мейгдлин, чтобы помогла ей одеться и подвесить больную руку на перевязь. Горничная, конечно же, попыталась отговорить ее, но Элинор проявила твердость. Отправив девушку спать, она спустилась вниз и через заднюю дверь вышла из дома.

По влажной траве она зашагала к приземистому темному строению на краю прилегающей к дому территории. При виде дрожащего света лампы внутри у нее сжалось горло.

В родовой усыпальнице Маккензи всегда было холодно. От дыхания Харта шел пар, хотя апрельская ночь была довольно теплой. Усыпальницу из мрамора и гранита возвел дед Харта в 1840 году, и она имела вид греческого храма. Тут покоились дедушка и бабушка Харта, а также его отец и мать. Первую жену Камерона здесь не похоронили – отец Харта не желал и слышать об этом. «Она сука и шлюха, позор Камерона, – заявил старый герцог. – Она вполне обойдется церковным погостом, хотя я буду удивлен, если викарий позволит ей там лежать».

Первая жена Харта Сара и сын Грэм тоже нашли здесь успокоение.

Черный с серым мрамор гробницы Сары был холодным на ощупь. Табличку на фронтоне украшали цветистые фразы, хотя Харт не помнил, чтобы когда-либо просил их написать.

Табличка рядом, поменьше, гласила: «Лорд Харт Грэм Маккензи, любимый сын, 7 июня 1876 года».

Харт провел по табличке пальцами и тяжко вздохнул. В этом году Грэму исполнилось бы восемь лет.

– Мне очень жаль, Грэм, – прошептал он. – Ужасно жаль.

И все же Харт, заходя в усыпальницу, каждый раз находил утешение в холоде мрамора и близости сына, которого лишь раз держал на руках.

Если бы он делал в своей жизни все правильно, они с Элинор были бы давно женаты и Килморган был бы теперь полон детей, а тела Сары и Грэма не покоились бы в этом холодном месте.

Но он, Харт, все делал не так, как следовало. Хорошо, что хоть на этот раз привел Элинор к алтарю. А она… Она оттолкнула его в сторону, чтобы спасти от пули.

Те три дня, что она лежала в горячке, были для него сущим адом. К счастью, накануне вечером доктор объявил, что лихорадка отступила и Элинор поправится. Испытав величайшее облегчение, Харт отказался от предложений братьев выпить виски и пришел сюда.

Пришел, чтобы удостовериться, что Элинор не лежит здесь в холоде и одиночестве? Он не знал, зачем пришел сюда, знал только, что даже и сейчас живет не так, как следовало бы. Увы, надменный и самоуверенный Харт Маккензи ничего не мог сделать в своей жизни правильно, и эти могилы были тому доказательством.

Свою помолвку с Элинор он всегда считал театральным фарсом.

Акт первый, сцены: их первый танец, за которым последовал поцелуй в саду, пробудивший у него страстное желание; потом – лодочный сарай у реки в Килморгане, где он расстегнул скромное платье Элинор и, поцеловав ее обнаженное тело, обнаружил в ней страстность, которую она от него не скрывала.

Акт второй, сцена: Летний домик. Харт помнил, как Элинор тогда скакала рядом с ним в своей наглухо застегнутой амазонке и в шляпке и улыбалась, весело болтая, как обычно. А летний домик – архитектурная прихоть старого герцога – возвышался на холме у реки, и оттуда открывался вид на бескрайние просторы владений Маккензи, простиравшиеся до самого моря.

Когда он завел Элинор внутрь, она отреагировала так, как и подобает Элинор.

– Харт, какая красота!

Летний домик был стилизован под древний греческий храм, сходство с которым усиливалось использованием старого камня, поросшего мхом. В этом не было ничего шотландского, но вид оттуда был потрясающий, а место – уединенное.

Улыбнувшись, Элинор сказала:

– Моему отцу тут понравилось бы. Здесь все выглядит искусственно и в то же время – совершенно естественно.

Харт приблизился к каменной балюстраде, чтобы взглянуть на открывающиеся просторы, никогда не перестававшие волновать его. Маккензи вышли из бедности и бессилия после Куллодена, чтобы стать богатейшим семейством Шотландии, и эта панорама на их владения лишала дара речи англичан, которым случалось здесь побывать.

– Ты гордишься всем этим, правда? – спросила Элинор. – Тебе ведь нравится тут, хотя ты и любишь насмехаться над нелепым английским жеманством своего отца. Иначе ты не привез бы меня сюда, верно?

– Я привез тебя сюда не из-за этого вида. – Он снял с головы Элинор шляпку и, обнимая ее за талию, поцеловал в шею.

Элинор закрыла глаза, и его пальцы переместились к пуговицам на ее амазонке. И она лишь тихонько вздохнула, когда он расстегнул ее платье. А он прошептал ей в ухо:

– Что ты делаешь со мной, Эл? Мне кажется, ты меня ломаешь.

– Едва ли, – пробормотала она. – Харт Маккензи слишком хитер, чтобы такие, как я, могли его укротить.

– Но мне бы хотелось, чтобы ты попробовала.

Он повернул ее лицом к себе. Его взгляд блуждал по ее спутанным волосам, раскрытым алым губам, расстегнутому вороту амазонки, в просвете которого виднелась изящная шея. Никого красивее он в своей жизни не видел.

Он не должен был делать это сейчас. Он собирался отвезти ее в Лондон, в элегантный дом на Гросвенор-сквер, вынуть старинные драгоценности Маккензи и пообещать их ей, если она согласится стать его женой. Он был уверен, что на официальное предложение, сделанное в гостиной, с рукой, прижатой к сердцу, и при блеске бриллиантов она не ответит отказом. Ведь за бриллианты женщины на все готовы…

Но здесь, в летнем домике, ему, Харту, нечего было ей предложить. Только прекрасный вид на свои владения. Чертовски романтично – и глупо!

Но у него возникло чувство, что если он не поговорит с ней сейчас, если не заручится ее согласием, то упустит свой шанс. Элинор было двадцать, она была дочерью графа и к тому же очень хороша собой. И если он не договорится с ней сейчас, то она станет лакомым кусочком для всех других джентльменов, страдающих от неразделенной любви. А ее бедность не будет иметь значения для какого-нибудь набоба, желающего улучшить свое влияние посредством ее семейных связей. Хорошая родословная вкупе с очарованием и грацией делали Элинор идеальной женой для любого аристократа. И он, Харт Маккензи, получит ее.

Конечно, все это выглядело бы слишком уж поспешно, но ведь у нее не было причин ответить ему отказом… Так что если он сделает ей предложение прямо сейчас… Или, может быть, не стоит?

Харт не понимал, как это произошло, но в какой-то момент он вдруг услышал, как произнес:

– Выходи за меня, Элинор.

Ее глаза расширились, и она, отпрянув, пробормотала:

– Что? Почему?

Этот вопрос ужасно разозлил его, и он, схватив ее за руки, проворчал:

– А почему мужчина желает жениться на женщине? Неужели нужны объяснения?

Элинор взмахнула ресницами, сверкнув голубизной глаз.

– Меня не заботит, почему другие мужчины женятся. Не сомневаюсь, что существуют десятки теорий на сей счет. Меня интересует, почему ты хочешь жениться на мне.

– Чтобы целовать тебя, – ответил Харт. – Я хочу покрывать поцелуями тебя всю – до последнего дюйма. Поэтому нам лучше пожениться, Элинор.

Он уловил в ее глазах проблеск радости, но все же она не растаяла – она была ужасно упрямая.

– Харт, но почему я? Я не настолько тщеславна, чтобы считать, что в Шотландии не найдется другой молодой леди, достойной твоего внимания. Да, у меня хорошая родословная, но и у других она есть. И мы не такие уж богатые… Ты можешь получить любую девушку – стоит тебе лишь щелкнуть пальцами.

Он покачал головой и тихо сказал:

– Мне не нужны другие шотландские леди, мне нужна ты.

– Ты мне льстишь.

– Черт подери! – не выдержав, воскликнул Харт. – Я прошу тебя выйти за меня только потому, что не могу без тебя! Не могу смотреть на своего отца и на окружающий мир. Когда же я с тобой, то все остальное не имеет значения. Ты нужна мне, Эл. Как заставить тебя это понять?

Элинор смотрела на него с приоткрытым ртом. В любой момент она, наверное, могла бы рассмеяться. Ведь он тогда говорил как влюбленный юнец…

Но она не рассмеялась и тихо ответила:

– Это все, что я хотела узнать, Харт.

– Если ты выйдешь за меня замуж, Элинор Рамзи, я обещаю дать тебе все, что ты захочешь.

Она вдруг улыбнулась и, заглянув ему в глаза, сказала:

– Да, я согласна.

Сердце его забилось так сильно, что ему стало больно. И он с такой силой стиснул Элинор в объятиях, как будто она была спасательным буем посреди бурной реки и как будто без нее он мог бы утонуть в этой реке.

Его первый поцелуй распахнул ее губы, и он ощутил вкус женщины, которую завоевал. Вкус пьянящий и радостный…

Он расстелил на прогретых летним солнцем камнях одеяло, которое упаковал им для пикника его слуга, и начал раздевать ее. И она не сказала ни слова и не оказала сопротивления.

Когда же ее амазонка была полностью расстегнута, она лишь улыбнулась и поежилась. А он тут же распустил шнуровку ее корсета, затем снял с нее нижнюю сорочку, помог освободиться от юбок, после чего уложил на залитое солнцем одеяло.

Ее глаза подернула истома, а он окинул ее пылающим взглядом. Нагая, она оставалась лишь в чулках и в сапожках для верховой езды. Красивая женщина, которую он уже считал своей.

Харт сбросил пиджак, жилет, рубашку и ботинки, затем снял и белье, оставив на себе только килт. Ему нравилось, как Элинор смотрела на него – смотрела без стыда и стеснения.

Наконец он расстегнул и килт, сбросив его на пол. Когда же он лег с ней, она покраснела. Чувствуя ее под собой, он не мог унять сердцебиения. Он мог бы овладеть ею сразу, и все прошло бы быстро и принесло бы ему удовлетворение.

Но он знал, как доставлять женщине удовольствие, поэтому решил не торопиться. И он с улыбкой сказал:

– Я не сделаю тебе больно, Эл.

Она тоже улыбнулась:

– Я знаю, Харт.

Доверие в ее глазах отозвалось в его сердце болью. Он нежно и медленно вошел в нее, вошел очень осторожно, стараясь не причинить ей боли и сдерживаясь изо всех сил. «Главное – не торопиться», – говорил он себе.

В какой-то момент он чуть не потерял над собой контроль. Ему хотелось двигаться, чтобы поскорее получить удовлетворение и забыть об осторожности. Но он то и дело говорил себе: «Нет, не торопись, учи ее. Позже, когда она привыкнет к тебе, ты сможешь показать ей более интересные вещи, но сегодня все делай для первого ее удовольствия».

Элинор была необычайно теплая и приятная, и он, целуя ее время от времени, все ближе продвигался к барьеру, за которым таилась боль. Почувствовав это, Харт начал продвигаться еще медленнее.

Для него это тоже было впервые. Ведь у него еще не было девственниц. Он боялся причинить ей боль, но Элинор пришла ему на помощь, чуть приподнявшись и утвердительно кивнув, как бы давая понять, что все в порядке.

И тогда он вошел в нее до конца и тут же со стоном пробормотал:

– Эл, в тебе так хорошо.

Она прильнула к нему, обвивая руками его шею, а ее губы прижались к его губам. Она хотела его, она принимала его, она его любила!

И, удивляясь самому себе, Харт радостно рассмеялся. Все другие женщины обычно шли на всевозможные уловки, чтобы подчинить его себе, заставить потерять над собой контроль, но у них ничего не получалось. А Элинор завоевала его, просто лежа рядом – теплая и красивая…

Несколько минут спустя он целовал ее, зная, что только что произошло нечто особенное – но что именно, он не понимал. И не знал, что теперь с этим делать.

Остальная часть акта второго была головокружительной. Весть о помолвке лорда Харта Маккензи и леди Элинор Рамзи облетела все уголки страны, заполонив страницы всех газет и журналов.

Славные дни. Самые счастливые в его жизни. Харт понял это только сейчас. Но в то время глупый и эгоистичный молодой человек – таким он был тогда – ощутил лишь вкус победы над женщиной, которой хотел овладеть. А ведь Элинор могла придать пресловутому семейству Маккензи значительную долю респектабельности, которой им всем так не хватало. Ибо репутация Маккензи была подмочена «безумием» Йена, бегством Мака из семьи ради жизни среди нищих художников Парижа, а также неудачным первым браком Камерона.

Но никто не мог сказать ни одного дурного слова в адрес Элинор. Она была выше скандалов. А ее милая болтовня могла растопить любое сердце. Элинор была доброй, великодушной, сильной и всеми любимой. Она бы могла повести Харта Маккензи к славе.

Он сказал ей, что любит ее, и это не было ложью. Но он никогда не отдавал ей всего себя, не испытывал в том потребности. Теперь, оглядываясь назад, он понимал, что делал большую ошибку. Но тогда он был так глуп, что не понимал, что потеряет до акта III.

А теперь – очередная сцена: Осень, запущенный дом Элинор Рамзи, а окружающие его деревья уже ярко-красные и золотые. Их сияющая красота выделялась на фоне вечно-зеленой поросли, покрывающей горы, и это служило молчаливым напоминанием о приходе зимы, жестокой и холодной… Он, Харт, с жизнерадостным нетерпением ждал возможности навестить свою даму с волосами цвета осенних листьев, но граф Рамзи, встретивший его у дома, сказал странно спокойным тоном, что Элинор гуляет в саду и примет его там.

И он, Харт, ничего не подозревая, поблагодарил графа и пошел искать возлюбленную.

Сад Рамзи давно зарос и одичал, несмотря на отважные усилия их единственного садовника и его садовых ножниц. Элинор всегда смеялась над своим запущенным куском земли, а Харту здесь нравилось. Сад плавно сливался с шотландским деревенским пейзажем, вместо того чтобы выделяться своей правильностью, чистотой и отгороженностью от настоящей природы.

Элинор прохаживалась среди деревьев в слишком легком для такой прогулки платье и шали, и холодный шотландский ветер трепал ее распущенные волосы. Увидев идущего к ней Харта, она отвернулась и зашагала прочь.

Но он нагнал ее, схватил за руку и развернул к себе.

Ее взгляд заставил его отпустить ее руку. Ее глаза были красными, лицо – белым, а взгляд – сердитым. Такой ярости в ее глазах он еще не видел.

– Эл, что с тобой? – спросил он в тревоге. – Что случилось?

Элинор ничего не сказала. Когда он попытался снова взять ее за руку, она вырвалась. Стиснув зубы, сорвала с пальца кольцо, подаренное по случаю обручения, и швырнула ему в лицо.

Ударившись о его грудь, кольцо со звоном упало на каменную плиту дорожки.

Он за ним не нагнулся. И, помрачнев, спросил:

– В чем дело, Эл?

– Ко мне сегодня приезжала миссис Палмер, – ответила она.

По его спине пробежал холодок. Эти слова не должны были сорваться с языка Элинор. О, только не миссис Палмер! И не к Элинор! Они были совершенно разными. И они не должны были встретиться.

– Я знаю, что ты знаешь, кого я имею в виду, – сказала Элинор.

– Да, черт подери! Я хорошо знаю, кого ты имеешь в виду! – выпалил Харт. – Она не должна была приезжать сюда!

Элинор молчала, словно ждала, что он скажет еще что-то – например: «Любимая, я могу все тебе объяснить».

Он мог бы объяснить, если бы захотел. Анджелина Палмер семь лет была его любовницей. Он перестал к ней ходить, когда начал встречаться с Элинор. Он так решил. Но Анджелина, похоже, в приступе ревности явилась сюда, чтобы выдать его грязные секреты.

– Она выразила мне сочувствие, – сообщила Элинор. – Она призналась, что следила за мной, когда я была в последний раз в Лондоне. Наблюдала и разузнала обо мне все. Замечательно! Ведь я ничего о ней не знала. Она сказала, что видела, как я проявила доброту к несчастной женщине в парке. Да, я помню, как дала несчастной монетку и проводила в укрытие. Поэтому миссис Палмер решила, что я добрая молодая женщина, которую следует спасти от жизни с тобой.

Глаза Элинор сверкали от гнева, но гневалась она не на Анджелину Палмер, а на него, Харта.

– Признаюсь, что миссис Палмер была одно время моей любовницей, – произнес он напряженно. – Ты имеешь право это знать. Но я перестал с ней встречаться в тот день, когда познакомился с тобой.

В глазах Элинор появилось осуждение.

– Приятная полуправда, в чем Харту Маккензи нет равных. Я видела, как ты говоришь подобные вещи другим, но никогда не думала, что и мне придется оказаться на их месте. – Ее лицо вспыхнуло. – Миссис Палмер рассказала мне о твоих женщинах, о твоем доме и намекнула, чем вы там занимались.