Текст книги "Спасенный любовью"

Глава 11

– Ты должна была это сжечь, – сказал герцог.

Элинор закрыла дверь и подошла к столу.

– Я почему-то не смогла. – Она даже не стала спрашивать, о каком письме шла речь.

– Почему?

– Не знаю, Харт. Вероятно, потому, что ты доверил эту тайну только мне одной.

– Да, верно, – кивнул Харт. – Только тебе.

Герцог закрыл альбом и встал. Сделав шаг к Элинор, он взял ее лицо в ладони и наклонился, чтобы поцеловать.

Харт даже не задумывался о том, зачем она поднялась наверх, и не знал, ждала ли ее внизу Изабелла. Важно было лишь то, что Элинор находилась с ним и что он ощущал тепло женщины, знавшей его самую страшную тайну. Да, она все знала, но не выдала его.

И сейчас, обнимая ее, Харт снова почувствовал себя сильным. Он покрывал ее лицо легкими поцелуями, стараясь перецеловать все веснушки до единой.

– Эл…

– Ш-ш-ш… – Она положила голову ему на плечо. – Ничего не говори. Сейчас ничего не нужно говорить, Харт.

Харт прижался губами к ее виску, потом прошептал:

– Ты вклеила фотографии в альбом. Составила книгу обо мне… Зачем?

Она подняла голову, встретив его взгляд, и ее щеки вспыхнули.

– Видишь ли, Харт, я…

Он с удовольствием наблюдал, как Элинор пыталась найти ответ на его вопрос. Наконец, еще гуще покраснев, она шепотом произнесла:

– Твоя внешность, Харт, радует глаз.

Он едва удержался от смеха, но все же ухмыльнулся.

А Элинор внезапно нахмурилась и дотронулась до царапины на его лице, оставленной каменной шрапнелью.

– Что с тобой случилось? – спросила она.

– Ничего существенного. Не уклоняйся от ответа, Эл.

Она снова провела пальцами по его щеке и пробормотала:

– Даже с такими отметинами ты очень красивый мужчина. И ты должен знать об этом.

Многие женщины говорили ему то же самое, но Харт не позволял себе упиваться их похвалами. Ведь богатство и положение в обществе могли приукрасить истинное положение вещей, даже безобразное сделав прекрасным.

– Я не хочу, чтобы ты хранила фотографии, сделанные миссис Палмер, – сказал он наконец. – Сожги их, Эл.

– Харт, не будь глупцом. Они ведь прекрасные. Кроме того… Если ты когда-нибудь очень сильно разозлишь меня, я смогу продать их за хорошие деньги.

Харт перестал улыбаться.

– Ты смогла бы это сделать?

Она сделала вид, что задумалась.

– Да, возможно. Если ты будешь запрещать мне осматривать кое-какие места. И если станешь мешать мне делать то, что я хочу.

Харт снова улыбнулся.

– А ты, Эл, действительно смелая дама. Ты нисколько не изменилась с тех пор, как заманила меня в тот лодочный сарай.

– Заманила?.. Мне кажется, я занималась там своим делом. А вот ты… Ты подкараулил меня.

– Это спор, который может длиться столетьями. Впрочем, не важно. – Харт взял со стола альбом. – Я сожгу его целиком.

– Только посмей! – Элинор рванулась за книгой, но Харт ловко от нее увернулся и направился к угольной печке.

Элинор бросилась за ним и вцепилась в альбом. Герцог сделал вид, что пытается вырвать у нее фолиант, и она с силой дернула за книгу. Харт же внезапно отпустил ее, и Элинор упала бы, если бы он тотчас же не подхватил ее и не усадил на кровать.

Харт уселся с ней рядом и весело рассмеялся, укладывая ее на спину. Элинор тоже засмеялась, но тут же нахмурилась.

– О, чертов турнюр, – пробормотала она.

Харт тотчас перевернулся вместе с ней, так что теперь она оказалась сверху. Турнюр со скрипом выпрямился – как корабль в штормовую погоду.

Элинор же смотрела на Харта, на этого смеющегося пленительного горца, и чувствовала, что снова в него влюбляется. Согнув ноги в коленях, она поболтала в воздухе ботинками и пробормотала:

– Я должна встать. Моя гувернантка научила меня никогда не ложиться в постель обутой.

Харт с ухмылкой ответил:

– А я научу тебя ложиться в постель в одних ботинках.

– В одних?.. Но это было бы… бесстыдством.

– Да, конечно. Но в этом-то все и дело!

Элинор постучала пальцем по кончику его носа.

– Харт, должна признаться: когда я с тобой, то неизменно теряю стыд.

– Вот и хорошо.

– Должно быть, я очень скверная женщина, раз позволяю тебе такие вольности.

Он широко улыбнулся, и его глаза наполнились светом.

– Эл, твоей невинностью полнятся небеса.

– Да уж… – Она шутливо нахмурилась. – Не забывай, что я выросла с отцом, который не считал зазорным обсуждать за супом привычные способы воспроизводства всех живых существ – включая человека.

– Твоя мать, должно быть, была очень терпеливой женщиной.

– Моя мать любила его до безумия.

Элинор погрустнела, что всегда с ней происходило, когда она вспоминала мать. Та умерла, когда Элинор было всего восемь лет.

Харт же невольно вздохнул.

– Я всегда тебе в этом завидовал, Эл. Твои отец и мать по-настоящему любили друг друга. Ты провела детство в счастливом доме.

– Да, дом у нас был счастливый, – согласилась Элинор. – А потом стал печальным.

– Я знаю, Эл.

Харт обнял ее.

– По крайней мере мы с отцом всегда хорошо ладили, – продолжала она. – А его откровенность… О, это опять возвращает меня к моим познаниям в области воспроизводства человеческого рода. Можешь считать меня невинной, но в каком-то смысле я довольно искушенная…

– Да, знаю. Ты держишь фотографии голого мужчины в ящике с бельем.

– Куда ты сунул свой нос, черт тебя подери.

– Зато я получил некоторое представление о твоем гардеробе. Почему ты не передала Изабелле, чтобы одела тебя, как я велел? Твои платья просто ужасны.

– Что ж, спасибо за комплимент.

Харт коснулся пальцем ее губы.

– Отбрось свою гордость, детка. Раз тебе придется появляться в свете вместе с членами моей семьи, то и одеваться ты должна прилично, ясно? Пусть Изабелла обновит твой гардероб и пришлет мне счет.

– Нет, нет, нет. Люди скажут, что я твоя любовница.

Харт усмехнулся.

– Что за выражение?.. Я ведь плачу тебе жалованье.

– Платишь за работу. Честное жалованье за честный труд.

– Но я не могу допустить, чтобы мои работники выглядели неприлично. Моя экономка и та одета лучше, чем ты.

– Оскорбление за оскорблением, сэр.

– Но это правда. А теперь я хочу услышать правду от тебя. Зачем тебе все это… досье на меня?

– Чтобы питать твою гордость, разумеется.

Харт снова рассмеялся, и ей было очень приятно чувствовать под собой его могучее тело и видеть в его глазах радость, а не пустоту, зиявшую в них, когда она вошла в комнату. Казалось, чтение писем сорвало повязку с его кровоточившей раны и он истекал кровью, но теперь, слава Богу, пошел на поправку и повеселел. Таким же Харт был, когда ухаживал за ней. Он тогда часто смеялся и шутил, а потом вдруг делался невероятно нежным…

Тут Харт пощекотал ее под мышками.

– Перестань! – Элинор ударила ладонью по его груди. – Неудивительно, что люди боятся великого Харта Маккензи. Мол, голосуйте за меня, иначе защекочу вас до смерти!

– Я бы сделал это, если бы помогло. – Улыбка Харта померкла. – Сожги те фотографии, Эл. Они ужасные.

Напротив, они были очень красивые. Конечно, ей не нравилось, что их сделала миссис Палмер, но в результатах ее работы она не видела изъянов.

– Видишь ли, Харт, «доброжелатель» прислал их мне, а не тебе. А за остальные я заплатила целую гинею. Я не стану их уничтожать. Они мои.

Герцог попытался придать лицу грозное выражение, и, наверное, у него получилось бы, если бы он не лежал на спине с растрепанными волосами. Элинор поцеловала его в переносицу и заявила:

– Я избавлюсь от них, если заменю другими. Купи мне вместо платьев фотографическую аппаратуру, чтобы сделать новые снимки только для меня.

На лице Харта появилось выражение растерянности.

– Эл, а кто сделает эти фотографии?

– Я, разумеется. Я умею обращаться с фотографическим аппаратом. Мой отец как-то брал один такой напрокат, чтобы мы могли поснимать местную флору для какой-то из его книг. Мне понравилось. У меня легкая рука, должна заметить.

– Ты умеешь печатать, умеешь фотографировать. Чего же ты не умеешь, образец для подражания?

– Вышивать. – Элинор наморщила носик. – С вышиванием у меня ничего не получается. И я никогда не училась играть на пианино. Увы, в женских занятиях я не преуспела.

На губах Харта снова заиграла улыбка.

– Зато тебе удаются мужские.

– О, как смешно, ваша светлость. Так как насчет фотоаппарата?

– Ты и впрямь хочешь меня фотографировать? – В его голосе прозвучало смущение.

– Да, очень хочу, – подтвердила Элинор. – Неужели в это трудно поверить?

– Но я теперь гораздо старше…

Улыбка Элинор стала еще шире. Она скользнула взглядом по его лицу с заживающими порезами, затем осмотрела широкую грудь. После чего, привстав на колени, чтобы лучше видеть, начала осмотр узких бедер под помятым килтом и мускулистых ног в толстых шерстяных гольфах. Наконец заявила:

– Не вижу у тебя никаких недостатков, Харт Маккензи.

– Это потому, что я одет, – пробурчал он.

Собравшись с духом, Элинор приподняла подол его килта, потом заметила:

– Здесь тоже все в порядке.

– Ну… я ведь каждый день езжу верхом.

– Это достойно похвалы. В здоровом теле – здоровый дух. Думаю, что все у тебя будет чудесно выглядеть на фотографиях.

«Господи, он покраснел!» – мысленно воскликнула Элинор.

– Харт, что тебя беспокоит? – спросила она.

– Видишь ли, Эл, я был совсем еще молодым человеком, когда ухаживал за тобой.

– А я была очень молодой женщиной. Хотя… Знаешь, у тебя появились морщинки. – Она коснулась пальцем тонкой паутины в уголках его глаз.

Харт расплылся в улыбке.

– А у тебя морщин нет, – сказал он.

– Потому что я пухлая. Будь я стройнее, давно бы состарилась.

Харт нежно коснулся ладонью ее лица.

– Ты никогда еще не была так восхитительно красива.

Сердце Элинор забилось быстрее, и она заставила себя немного отстраниться – иначе сказала бы нечто такое, о чем потом пожалела бы.

А затем, хитровато улыбнувшись, она еще выше подняла подол его килта и в смущении воскликнула:

– Ах!..

Глаза Харта потемнели, и он спросил:

– Что такое, любимая?

– Я думала, ты надел фланелевое белье. На улице ведь довольно холодно.

– Я с утра никуда не выходил, – ответил герцог. Заложив руки за голову, он ждал, что Элинор будет делать дальше.

А она, вздохнув, пробормотала:

– Как жаль, что у меня сейчас нет фотографического аппарата.

Харт ухмыльнулся.

– Правда, бесстыдница?

Да, чистейшая правда. Мог бы получиться пикантный портрет: Харт, лежа на спине со вскинутым подолом килта, демонстрирует свое желание и смотрит на нее, Элинор, сверкающими глазами.

Она осторожно коснулась шрама на его ноге. Рубец оказался гладким и прохладным. В глазах Харта что-то полыхнуло, когда ее палец заскользил вверх по шраму. Но он оставался в неподвижности.

Шрам заканчивался на бедре, но Элинор продолжала скольжение вверх. Помедлив немного, она переместила пальцы на возбужденную мужскую плоть. Тело Харта слегка вздрогнуло, но он промолчал.

Улыбка Элинор стала еще шире, и она бормотала:

– Мужской орган затвердевает, чтобы проникнуть в самое нежное женское место.

– Бесстыдница, – прохрипел Харт. – Кто тебя этому научил?

– Научный журнал.

Харт затрясся от смеха, потом сказал:

– Надеюсь, ты не говоришь подобные слова другим мужчинам.

Она покачала головой:

– Нет, только тебе, Харт.

Он замер на мгновение. Потом вздрогнул и проговорил:

– Элинор, ты убиваешь меня.

Она убрала руку.

– Что, прекратить?

– Нет-нет! – Харт схватил ее за руку, и Элинор заметила, что его рука слегка подрагивала. – Я не хочу, чтобы ты прекращала, – добавил он. – Пожалуйста, продолжай.

Этому человеку было очень трудно произнести слово «пожалуйста», но он все же произнес его. Элинор приложила палец к губам – словно задумалась, что делать дальше. Харт же наблюдал за ней, затаив дыхание.

Элинор наконец снова провела пальцами по его возбужденной плоти, и Харт снова вздрогнул, потом простонал:

– О Боже, Элинор… О, моя девочка…

Его стоны ужасно распаляли ее, а Харт бормотал:

– Эл, милая Эл, Господи Иисусе… – Он сжал кулаки – как будто сдерживал себя, чтобы к ней не прикасаться.

Когда-то в летнем домике, а потом и в спальне они раздевались, прежде чем заниматься интимными ласками. Элинор и не подозревала, как это восхитительно, когда делаешь все в одежде. Ах, какое чудесное открытие!

Харт же со своей стороны тоже сделал для себя открытие: оказалось, что Элинор была еще красивее, чем раньше, а ее ласки… О, они были просто удивительны!

Харту казалось, что он вот-вот умрет от наслаждения. Шумно выдохнув, он прохрипел:

– Элинор, ты меня губишь. И всегда губила.

– Так что, может, прекратить? – спросила она, снова убирая руку.

А Харт подумал о том, что когда-то позволил ей уйти, так как был глупым, молодым и чертовски заносчивым. Но он больше не позволит ей уйти. Не позволит, даже если придется запереть ее в этой комнате до скончания веков. Да-да, он больше ни за что с ней не расстанется!

Что ж, можно было бы и впрямь запереться с ней здесь. У них получилось бы не такое уж плохое существование. Его слуги прорезали бы в двери дыру, чтобы подавать еду и напитки, и, возможно, он, Харт, иногда вспоминал бы, что нужно поесть.

– Нет, не останавливайся, дорогая. Пожалуйста… О Господи!..

Она опять принялась его ласкать. А Харт приподнялся на локтях и добавил:

– Продолжай, Эл, умоляю. Или ты убьешь меня.

Элинор улыбнулась и, не прекращая ласк, вытянулась рядом с ним. Харт тут же обнял ее одной рукой, и она положила голову ему на грудь, рассыпав по его черному пиджаку золотистые пряди.

Харт усилием воли сдерживал себя, хотя ему ужасно хотелось овладеть этой женщиной. Наконец, не выдержав этой сладостной пытки, он содрогнулся всем телом и пробормотал:

– О, Элинор…

Он прижался губами к ее губам и тут же почувствовал, как по его бедрам растеклось тепло. Когда же поцелуй их прервался, Харт прошептал:

– Девочка, что ты со мной делаешь?

Глаза Элинор были прикрыты, но из-под черных ресниц проглядывала восхитительная голубизна. Исчерпав все слова, Харт снова стал ее целовать, а Элинор целовала его в ответ.

Через минуту-другую Харт снова прошептал:

– Ты успокаиваешь меня, милая Эл.

Она опять улыбнулась:

– Я очень этому рада.

Время шло, а они по-прежнему целовались и ласкали друг друга, наслаждаясь тишиной, царившей в доме.

Внезапно сухой кашель Уилфреда в коридоре нарушил тишину, напомнив Харту о реальном мире. Но ему хотелось послать этот мир к чертям.

Однако Элинор встала и взяла с умывальника полотенце. Харт вытер ей руки, затем вытерся сам, после чего поцеловал Элинор и соскользнул с постели. Теперь он точно знал, что у них будет еще много таких дней, когда он женится на ней. Да-да, он, Харт, позаботится о том, чтобы герцог с герцогиней почаще уходили от посторонних глаз, чтобы полежать вместе в покое и тишине.

Когда Харт уходил из комнаты Элинор, его сердце радостно пело.

Как только дверь за ним закрылась, Элинор испустила протяжный вздох. Она подошла к умывальнику, умылась холодной водой и вытерлась, взяв из шкафа другое полотенце.

Она все еще дрожала. Господи, что на нее нашло?! А впрочем… Все было прекрасно!

Элинор подошла к письменному столу, где Харт оставил альбом, и начала собирать письма, чтобы потом вернуть их на прежнее место. Спустя короткое время она уже сидела, листая страницы альбома, заполненного воспоминаниями.

Элинор мысленно улыбнулась. Пусть Харт говорит, что уже прожил период своей первой молодости, – на ее постели он выглядел чудесно! Даже лучше, чем в былые годы. Да-да, намного лучше!

Тихонько вздохнув, Элинор развернула то письмо, которое читал Харт, когда она вошла. Внезапно нахмурившись, она пробормотала:

– А ведь Харт прав, письмо следовало сжечь.

Но тогда Элинор решила, что вряд ли кто-то обнаружит спрятанное письмо в ее жилище, в шотландском захолустье. Слуги не прикасались к ее вещам, а отец редко заходил к ней в спальню. Собираясь в Лондон, Элинор не подумала о письмах, лежащих под обложкой. А оставлять альбом дома ей очень не хотелось.

Но Элинор понимала, насколько опасно хранить это письмо. Правда, она не сомневалась: убийство Хартом отца все же было несчастным случаем. Просто они боролись, чтобы завладеть ружьем, и ружье случайно выстрелило. А вот то, о чем думал Харт в те секунды, когда оружие оказалось в его руках и когда произошел выстрел, – это навсегда останется его собственным делом и делом Господа Бога.

И что бы ни случилось тогда, в результате смерти старого герцога Йен смог вернуться домой и жить в безопасности. Но если письмо попадет в руки врагов Харта, то это станет для него катастрофой.

Элинор подошла к печке и открыла дверцу.

– Так что покончим с этим, – прошептала она. И предала письмо огню.

Очередное покушение на него заставило Харта пересмотреть организацию поездки в Беркшир. Он решил, что не останется в доме Камерона на весь месяц, как обычно, а будет время от времени ездить в Лондон.

Кроме того, герцог решил отказаться от экипажа. Конечно, и железнодорожные станции были опасными местами, но все же Харт пришел к выводу, что Элинор с отцом будут в большей безопасности среди людей в сопровождении Мака, чем одни в карете на каком-нибудь безлюдном участке дороги. А для обеспечения еще большей безопасности он, Харт, путешествовать с ними не будет.

За день до отъезда, когда ему сказали, что все члены семьи вместе с Элинор собрались в комнате, предназначенной для детей, и пьют чай, герцог поднялся на верхний этаж.

Когда он вошел, Элинор как раз собиралась впиться зубами в лепешку, обильно политую взбитыми сливками. Харт замер, внезапно представив, как слизывает сливки с ее губ, и от этой картины у него даже закружилась голова.

Когда наваждение прошло, он увидел за столом Мака и Эйлин, рядом с ними Изабеллу, а также Роберта на детском стульчике. Няня же, мисс Уэстлок, наблюдала за всеми со скамейки в другом конце комнаты, а Эйми сидела у самого окна рядом с лордом Рамзи, показывавшим девочке окаменелости, которые привез из Шотландии.

Оторвав взгляд от мазка сливок на губах Элинор, Харт обратился к Маку:

– Я уезжаю в Беркшир этим утром. У меня по дороге много дел, так что поеду почтовой каретой. Вы же все отправитесь поездом, завтра после обеда.

– Поедешь почтовой каретой, говоришь? – Слизав с пальца крем, Мак взглянул на дочь. – Эйлин, пожалуйста, не пачкай брату волосы маслом. – Он снова перевел взгляд на Харта. – А не лучше ли тебе поехать с нами?

– Я ведь уже сказал, что у меня дела.

Элинор нахмурилась и проворчала:

– Харт, мы все знаем. – Она взяла с соседнего стула бульварную газету и протянула ему. – Вот, видишь?

«Герцог Килморган едва спасся! У стен парламента стреляли. Неужели фении нашли новую мишень?» – вопрошал автор заметки.

– Как этот мусор попал к нам в дом?! – прорычал Харт. – Мак, отвечай!

Мак сохранял вполне невинный вид, зато лицо Элинор полыхало гневом.

– Ты мне солгал, когда я спросила, как ты поранился. Сказал, что ничего важного. Как ты мог?! Тебя чуть не убили!

Харт дотронулся до заживавших порезов.

– Да, это не важно. Стрелок не умел стрелять, так что я не стал обращать на это внимание. И я не стал ничего говорить, потому что не хотел волновать вас.

– Волновать?.. Харт, но это опасно! О таких вещах ты должен сообщать семье. И друзьям.

– Именно по этой причине я не хочу, чтобы вы находились рядом со мной! – заявил Харт: он явно терял терпение. – Раз этот человек так скверно стреляет, я не желаю, чтобы мои родные или друзья пали случайными жертвами от пули, выпущенной в меня. Элинор, вы с твоим отцом поедете вместе с Изабеллой и Маком, а я отправлюсь со своей охраной и Уилфредом. Уилфред служил в армии. Он знает, как вести себя под пулями.

Глаза Элинор вдруг стали ледяными.

– Не пытайся превратить все в шутку, Харт. Думаю, ты даже не удосужился поговорить с полицией.

– Как раз напротив. Я попросил заняться этим делом инспектора Феллоуза. Кто, как не наш любимый сыщик из Скотленд-Ярда, способен устрашить преступника? Но у него не так уж много зацепок, только несколько щербинок в стене от пуль стрелка. К тому же этот человек мог стрелять не в меня, а в любого выходящего из парламента.

– Ты должен понимать, Маккензи, – вмешался лорд Рамзи, – что мы будем чувствовать себя неловко, зная, что ты поедешь один. Да еще в почтовой карете! По пустынной дороге между Редингом и Хангерфордом!

– Я буду не один. Я нанял в слуги бывших боксеров.

– Тем не менее это не помогло тебе тем вечером, когда в тебя стреляли, – заметила Элинор.

– Потому что тем вечером я утратил бдительность. – Тогда он думал об Элинор с заколотыми вверх волосами и в коротких сапожках на высоких каблуках. – Но теперь я предупрежден.

– Меня это не успокаивает, – заявила Элинор. – Но боюсь, нам не удастся тебя отговорить. По приезде на место отправишь нам телеграмму, хорошо?

– Но, Эл, я…

– Ладно, не беспокойся. Это сделает Эйнсли. И пожалуйста, позаботься, чтобы Камерон знал о проблеме. Иначе он может обидеться.

– Оставь это, Эл. – Харт уже не скрывал раздражения. – Увидимся в Беркшире. Все!

Элинор снова нахмурилась. А Харт снова представил ее с высокой прической и в сапожках. Чтобы сделать видение еще более эротичным, он добавил на ее губы взбитых сливок. Затем, отвернувшись, быстро вышел из комнаты.

Элинор всегда любила Уотербери-Грейндж – беркширское поместье Камерона, – хотя уже давно не ездила туда. Камерон, второй по возрасту из братьев Маккензи, купил его вскоре после смерти своей первой жены – сказал, что хочет находиться как можно дальше от мест, где жил в несчастливом браке.

Зеленые луга простирались до поросших лесом холмов, а по границам поместья лениво струились Кеннет и Эйвонский канал. Весной на пастбищах за овцами бродили ягнята, а рядом с кобылами паслись жеребята.

В марте семья Маккензи традиционно приезжала в Уотербери. Здесь, удалившись от светской жизни, братья, а теперь еще и их жены с детьми наблюдали, как Камерон тренирует своих рысаков. И здесь они наслаждались покоем до того момента, когда Камерону наставало время везти своих трехлеток на Ньюсмаркет.

Дом же был старый – бесформенная груда золотистого кирпича, – но, как следовало из письма Эйнсли, она занималась реконструкцией интерьеров. И Элинор с нетерпением ждала возможности полюбоваться на плоды ее труда.

Но когда Элинор и все остальные высыпали из карет, доставивших путников с железнодорожной станции, у дверей особняка их встретил Харт и сообщил, что Йен исчез.