Текст книги "Манхэттен-Бич"

Глава 21

Анна часто вспоминала, каких усилий ей стоило подняться по трапу после решающего – и удачного! – погружения. В кино это был бы завершающий кадр, он обещал бы зрителям, что вопреки всему Анна завоюет, в конце концов, уважение сурового лейтенанта. На самом деле теперь она нравилась ему еще меньше, чем прежде. Своих практикантов он называл “парни”, “мужики” или “джентльмены”. Когда мимо шла Анна, он замолкал, словно при виде черной кошки. Анна понимала, что у нее есть только один способ угодить Акселу – бросить водолазное дело навсегда; он ни разу не дал ей повода остаться.

Со дня испытаний на пригодность прошло больше двух недель, но за все это время Анна вообще не спускалась под воду. Зато мужчины спускались часто, Баскомб и Марл работали вместе: латали корпус затонувшего эсминца союзных сил. Анна формально числилась такелажницей; то есть ее специальность – поднимать затонувшие объекты. “Нормандию” попытались спасти, но она перевернулась и пошла на дно у пирса номер 88; примерно то же случилось с немецким флотом в Скапа-Флоу. Но в заливе Уоллабаут никаких затонувших судов нет; зато там есть несколько тысяч рельсовых шпал: десять лет назад они скатились с баржи в воду залива и теперь мешали проходу судов с низкой осадкой. Поднимать эти шпалы было поручено – кроме Анны – самым дюжим и наименее ловким практикантам, к примеру, таким, как Савино: в день экзамена на пригодность к водолазному делу он умудрился продырявить гвоздем свой скафандр. Латать дырку было тоже приказано Анне; Савино тем временем отправили в тренировочный бассейн – учиться технике сварочных работ под водой. Его и там преследовали неудачи: двумя днями раньше он наткнулся на угол стального листа, который ему следовало приварить, и вдобавок вдребезги разбил иллюминатор в шлеме. Пришлось срочно поднимать Савино на поверхность, в операции участвовал опекавший его Марл; поначалу казалось, что Савино в полном порядке, разве что из-за перепада давления у него слегка кровоточат уши и нос. Но в рекомпрессионной камере он вдруг упал без сознания. Лейтенант Аксел заподозрил кессонную болезнь: он предположил, что Савино набрал полную грудь воздуха и уже не выдыхал, пока его не подняли на поверхность. Окружающее давление тем временем падало, а давление воздуха в его легких соответственно росло, и кончилось тем, что пузырек воздуха пробился в его кровоток. Поблуждав по венам и артериям, он в конце концов застрял в чересчур узком для него кровеносном сосуде, который питал кровью мозг Савино. Кессонная болезнь часто приводит к смерти, однако Савино выжил. Но к работе еще не вернулся.

Почти целый день Анна чистила фильтры из люфы, которые использовались в маслоуловителях на всех десяти воздушных компрессорах. Как правило, ей поручали задания, очень похожие на работу по дому: заделывать резиновым клеем дыры в скафандрах; натирать копытным жиром кожаные уплотнители в шлемах; разъединять давно слипшиеся шланги. Ей казалось, что теперь фронту от нее еще меньше пользы, чем когда она работала в измерительном цеху: там ей хотя бы давали важные поручения, посылали в разные концы верфи. Теперь же, когда смена заканчивается и надо переодеваться в повседневную одежду, Анну снова захлестывает знакомое необоримое чувство безнадежности: она действительно слабая. Она ведь и вправду испытывает слабость. Таскать со дна тяжеленные шпалы ей не по силам; лейтенант Аксел правильно сделал, что отстранил ее от этой работы. Такая не свойственная ей слабохарактерность смягчала острое чувство несправедливости; ощущение, что она большего и недостойна, почему-то уязвляло не так сильно, как несправедливость. В сознании Анны возник ее новый образ: она – девушка хрупкая и неуверенная в себе, вроде замужних работниц в цеху. Но разом вспыхнувшая ярость мгновенно испепелила этот образ, словно чучело. Как же она ненавидит лейтенанта Аксела! Как мечтает, чтобы он исчез. Ненависть придавала Анне сил. Но ей приходилось подавлять свой гнев, гасить его, хотя при этом ей казалось, что она пьет щелочь. За малейший проступок ее можно вычеркнуть из группы. И лейтенант праздновал бы победу.

Больше всего она любила, когда в корпус 569 наезжало начальство. В присутствии флотских офицеров высокого ранга лейтенант Аксел заметно конфузился, демонстрировал почтение к вышестоящим, а его прихвостень Кац от благоговения терял дар речи. В таком подавленном состоянии им было уже не до Анны. Но – только в этих случаях.

Выйдя из проходной, Анна по сложившемуся обычаю вместе с другими водолазами направилась в “Овальный бар”. Стараниями Баскомба и она, и Марл стали полноправными членами группы. Как-то, вскоре после зачетного погружения, Анна вышла из проходной на Сэндз-стрит, и к ней вдруг подошла невеста Баскомба:

– Баски хочет, чтобы я ходила в бар вместе с ребятами, – чуть гнусаво начала она, – но ты ведь тоже пойдешь, правда? Неохота мне сидеть с парнями одной.

В тот вечер все жаждали подробно расспросить Марла про кессонную болезнь, ведь он был в рекомпрессионной камере вместе с Савино. Когда Савино потерял сознание, рассказывал Марл, лейтенант Аксел увеличил давление до 120 фунтов – это соответствует глубине почти в 300 футов, – в надежде, что пузырек воздуха проскочит в сосуд и растворится в крови Савино. Внезапно в руке лейтенанта взорвалась авторучка, забрызгав синими чернилами их обоих. Марл поднял ноги Савино повыше и удерживал их в этом положении, а лейтенант Аксел массировал ему кисти рук и ступни ног, чтобы усилить приток крови в мозг.

– Он не умолкал ни на минуту, – рассказывал Марл, пока они запивали пивом бесплатную еду: таким способом бар заманивал к себе моряков. – Все будет хорошо, сынок, говорит, и я тебе скажу, откуда я это знаю. Если бы тебе грозила смерть, ты бы уже давно отдал концы.

– Вот-вот, классический Аксел, – буркнул Баскомб, потягивая кока-колу.

– Так наездник успокаивает лошадь. Но Савино-то лежит без чувств. А тот гнет свое: “Когда-нибудь расскажешь детишкам, как ты рисковал жизнью, чтобы им не пришлось в воскресенье жрать на обед водоросли и кислую капусту”.

– По-моему, тут он чуток перегнул палку.

– А все-таки он его оживил. У меня на глазах. Но этот пессимист вряд ли поверит, – сказал Марл, покосившись на Баскомба.

Спустя сорок пять минут Савино пришел в сознание. Еще пять часов ушло на то, чтобы снизить давление в камере. В конце концов, уже за полночь, Савино самостоятельно влез в ожидавшую его карету скорой помощи.

– Удивляюсь, что на этот раз Аксел не расплылся в ухмылке, – проворчал Баскомб. – Ему же с самого начала смерть как хотелось выглядеть героем.

– Тут уже не до игрушек, – сказал Марл. – Если у Аксе-ла погибнет водолаз, его карьере крышка.

– Ба, горе-то какое.

Марл молча покачал головой. Они с Баскомбом частенько резко расходились во мнениях и все равно были неразлучны. Баскомба не очень-то привечали в семье Руби; ее отец считал его человеком никчемным и даже отказывался пожимать ему руку. По воскресеньям Баскомб обычно ездил в Гарлем и ужинал вместе с Марлом и его родителями.

Анна села на трамвай вместе с Руби и Баскомбом. Баскомб провожал Руби аж до Сансет-парка; Руби жила там в родительском доме, на втором этаже, на первом они держали бакалейную лавку. Потом он возвращался к себе, в съемную меблированную комнату недалеко от верфи; дорога домой занимала полтора часа. Они скрывали, что обручились: Баскомбу надо было добиться, чтобы отец Руби изменил свое мнение о нем.

Анна сошла на Атлантик-авеню. За весь день, с самого утра она впервые осталась одна, но одиночество, которое терзало ее несколько недель назад, уже не имело над ней прежней власти. Она была поглощена своими мыслями. Прихватив вечернюю газету и еще не вскрытую почту, она села за кухонный стол и задумалась о Декстере Стайлзе. На работе она его вспоминала редко – будто морпехи не пропускали его на верфь. Но дома она не могла отделаться от мысли: Декстер точно знает, что произошло с ее отцом. Причем он предостерегал Анну, даже прямо предупреждал, что не надо ей совать нос в эти дела.

Она открыла окно, выходившее на пожарную лестницу, и выбралась наружу, на стылый зимний воздух. Попыталась представить себе отца – мысленно увидеть его, как увидела бы любого другого человека, не имеющего к ней никакого отношения. Из вечера в вечер он сидел здесь, где теперь сидит она, курил и смотрел вниз, на улицу. И думал – о чем? Анна проводила с ним много времени, но понятия не имела, о чем он думал. Как будто само сознание, что она – его дочь, полностью ослепляло ее, и любой человек – да все вокруг – видели и знали его другим, таким, каким ей не дано было знать.

Что-то должно случиться; ее отношения с Декстером Стайлзом еще не закончились. От предчувствия неизбежности их новой встречи у Анны голова пошла кругом, и она разом забыла про отца. Ей нужен Декстер Стайлз, но не гангстер, а любовник. Пошлость той сцены и места, в котором она очутилась, уже почти стерлась из памяти, остались лишь ощущения. Порой она жалела, что сказала ему, кто она на самом деле: очень уж ей не хотелось его потерять. Анна вернулась домой, вымылась и легла, так и не вскрыв материнского письма. В полной тьме она предалась воспоминаниям о Декстере Стайлзе.

Он всерьез ей угрожал? Или всего лишь предостерегал?

Два дня спустя Анне было велено явиться на баржу в водолазном костюме – помогать Маджорне. Такое поручение она получила уже во второй раз, и опять – без спуска под воду. Но в основном она целыми днями либо работала в помещении, либо изнывала от безделья на Вест-Стрит пирсе и потому обрадовалась, что побудет возле открытой воды.

Она внимательно смотрела на цепочку появлявшихся на поверхности пузырей: по ним можно было судить, как у Маджорне проходит спуск, и вдруг под лучами солнца Уоллабаут-Бей вспыхнул, точно газовая горелка.

– Керриган! Проснись! – окликнул ее Кац. Он на маленькой моторке неторопливо обходил нос баржи.

Наконец-то Анна понадобилась. Один из помощников подошел к ней, и они вместе перетащили в моторку ящик с ее подводным обмундированием; под его тяжестью лодка заходила ходуном. Кац повел моторку сквозь ледяную кашу и попутно объяснил, что на линкоре, который из сухого дока номер 6 только что спустили на воду у пирса Джей, заклинило “винт”, как тогда называли двигатель. Суда союзников не имели опознавательных знаков, но Анна не зря столько раз доставляла документы в кабинет начальника верфи: она сразу поняла, что речь идет о “Южной Дакоте”, корабле военно-морских сил США; в целях безопасности газеты называли его “Линкор Икс”. В сражении при Санта-Крус он сбил двадцать шесть японских самолетов. Линкор поражал своими размерами, рядом с ним все словно бы съеживалось, даже поворотный кран с уравновешенной стрелой казался меньше обычного. Савино и Грольер уже подбежали к маховому колесу воздушного компрессора на краю пирса Джей. После того случая с кессонной болезнью Савино был временно отстранен от подводных работ; Грольер утром уже спускался на дно и еще не успел полностью переодеться. Анне было поручено осмотреть четыре двигателя линкора, найти место поломки, сразу вернуться на баржу и доложить, что именно нужно сделать. И тогда Грольер – он недавно освоил газосварку – спустится и займется ремонтом.

– Можно мне заняться ремонтом? Я же умею, – вызвалась Анна, мысленно упрекая себя за излишний пыл.

– Вам разрешили спуститься только потому, что больше некому, – отрезал Кац.

Анна вспыхнула:

– Я спрашивала не про это.

– Делайте, что вам говорят.

Для спуска уже был готов помост – платформа на веревках. Когда вода сомкнулась над Анной, она снова испытала ощущение невесомости. Даже с подветренного борта чувствовалась мощная тяга печально известных подводных течений Ист-Ривер. Сквозь длинные, напоминавшие пальмовые листья блики света Анна опускалась вдоль громадного корпуса линкора все ниже. Сам гигантский размер судна говорил о совсем не мирной чудовищной мощи. Анне захотелось потрогать корабль. Уцепившись за одну из веревок, она всем телом качнулась к его корпусу и приложила к обшивке руку в рукавице; платформа тем временем опускалась все ниже. Тело Анны покрылось гусиной кожей. Ей почудилось, что линкор насторожился, ожил. От него исходил негромкий гул, и сквозь ее пальцы гул этот поднимался по руке все выше – то была вибрация от тысяч душ, кишевших внутри гиганта. Он походил на лежащий на боку небоскреб.

В конце концов, близ кормы по правому борту она разглядела гребной винт и просигналила Кацу: нашла. Чтобы помочь ей маневрировать в воде, сверху спустили лини, с их помощью она подплыла к винту диаметром в пятнадцать футов; своими изгибами лопасти напоминали нутро морской раковины. Рукой в трехпалой рукавице Анна провела по краю каждой лопасти до центрального кольца – все пять лопастей крепились на нем. Все чисто. Осторожно, стараясь не запутать лини, она оплыла винт и добралась до вала, соединявшего винт с двигателем. Потом добралась до винта по правому борту в носовой части судна и проделала то же самое. У этого винта лопастей оказалось не пять, а четыре. И тоже – все чисто. Затем Анна ухватилась за переднюю кромку плоского руля поворота (руль напоминал стальную дверь в банковское хранилище), с его помощью она переместилась клевому борту, обращенному к реке. И тут же ощутила напор подводных течений Ист-Ривер и волн от проходящих судов. В носовой части по левому борту она и обнаружила поломку: канат толщиной с ее руку намотался на лопасти винта. Мотню эту скрепляла болтавшаяся несколькими футами ниже шпала, черт бы ее побрал! Она-то и мешала канату расплестись.

Спасательный конец дернулся: это Кац. Анна дернула конец в ответ. Теперь ей надо подниматься наверх, а Грольер с помощью газовой горелки срежет намотавшийся на винт канат. Но какой смысл подниматься? Не лучше ли вручную перепилить канат, у нее же в сумке с инструментами есть ножовка, подумала Анна и решила остаться, хотя отлично сознавала, что решение это неверное. Но прежде она неукоснительно соблюдала правила, и что было толку? Ноль. Она прошла все испытания, а результат – ноль. Вот она и отчаялась, перестала верить, что хорошее поведение и старания угодить оцениваются по заслугам. Так почему бы не воспользоваться удобным случаем, раз уж он подвернулся?

Анна двинулась вокруг опутанных лопастей, время от времени дергая канат. Самый тугой узел был ближе к центру винта, на двух почти диаметрально расположенных лопастях образовалась восьмерка. Анна достала ножовку и принялась пилить волокна каната. Работа продвигалась медленно. Кац снова просигналил, потом еще раз. Она тоже дважды дергала конец в ответ: у меня все в порядке, – и продолжала работать.

Кац просигналил, что посылает ей грифельную доску, Анна повторила сигнал, но переходить к правому борту, чтобы написать ответ, не стала. Как только они прочтут, что она тут обнаружила, ей прикажут немедленно подниматься на поверхность, а там добра не жди. Не лучше ли остаться здесь и закончить начатое? В подводном сумраке Анна, как одержимая, пилила и пилила, точно вор, торопящийся вскрыть сейф, пока не прозвучал сигнал тревоги; при этом она сознавала, что ее угрюмое упорство порождено больным самолюбием, и такое поведение добра не сулит. Но ей уже было все равно. В месте распила веревка натягивалась все туже; Анна чувствовала, что чем меньше остается целых прядей, тем сильнее в них напряжение; вдруг пряди, еще не тронутые ножовкой, завибрировали, точно скрипичные струны. И канат разом лопнул. Звук был настолько громкий, что, несмотря на шипение воздушного шланга, Анна его услышала. Два перепиленных конца повисли в сумрачной глуби; похожие на щупальца пеньковые пряди лениво покачивались в воде. Анна вскарабкалась на винт и стала дергать канат в разных местах, чтобы перераспределить слабину. От напряжения у нее закружилась голова. Внезапно канат начал плавно разматываться, и под тяжестью шпалы два освободившихся конца стали неспешно отплывать от лопастей винта. И вдруг весь канат обвалился в воду и почти сразу, изящно извиваясь и трепеща, канул в подводную тьму.

Теперь деваться некуда: надо подниматься на баржу; при этой мысли Анна впервые почувствовала раскаяние. Ее скромный успех, вполне доступный Грольеру с его газовой горелкой, мгновенно поблек на фоне чудовищного нарушения правил. Хотя платформа еще не причалила к пирсу, Анна уже видела ярко алевший шрам на верхней губе Каца.

– Все, – выпалила она и судорожно сглотнула. – Все уже сделано.

– Что ты, мать твою, о себе вообразила? Я отправил тебе доску, а ты плевать на нее хотела!

Анна почуяла, что из ее скафандра поднимается какой-то звериный, аммиачный запах. Запах страха.

– Простите меня, – пробормотала она.

Но Кац, похоже, разъярился не на шутку.

– Погоди, сука паршивая, я все доложу лейтенанту! – набычившись, заорал он так, что блеснули золотые пломбы в коренных зубах и запахло вареной колбасой. – Он тебе задаст жару – искры из глаз посыплются.

Кац готов был ее убить; его так и подмывало ее пристукнуть. Держась за канаты платформы, Анна откинулась назад.

– Падает! – заорал кто-то. – Держи ее, держи!

У нее уже не было сил устоять под тяжестью намокшего скафандра; левая рукавица соскользнула с каната, и Анна, точно подрубленное дерево, навзничь повалилась в воду; она чувствовала, что сила тяжести влечет ее на дно головой вниз, но не могла остановить падение. Небесный свод в иллюминаторе покосился, и Анна вроде бы жутко закричала. А может, то кричал Кац.

И вдруг движение прекратилось, она повисла на месте. В последний миг Кац ухватил ее спасательный конец и остановил падение, пока подошвы ее ботов не оторвались от платформы. Анна замерла, пытаясь устоять на месте. Если ее боты соскользнут с края платформы, то под тяжестью скафандра она камнем полетит прямо на дно залива, а если Кац ее не отпустит, она и его за собой утащит. Спасательный конец был прикреплен зажимами к затылочной части шлема, а спереди – к нагруднику, посредством продетого в петли шнура. Осторожно, боясь опять опрокинуться, Анна подняла руку в трехпалой рукавице и попыталась открыть иллюминатор.

– Ни-ни! Не двигайся, – где-то над ней прохрипел Кац.

И дрожащими от напряжения руками стал осторожно тянуть спасательный конец к себе, стараясь вернуть Анну со всем ее снаряжением – весом ни много ни мало в 320 фунтов – в вертикальное положение. По его лицу струился пот, но Кац неотрывно смотрел Анне в глаза, как будто их зрительный контакт был залогом успеха. Она изо всех сил старалась не согнуться – иначе все пошло бы насмарку, – отчего адски заболела спина. Анна опасалась, что ее вырвет прямо в шлем. Ей очень хотелось закрыть глаза, но важно было поддерживать с Кацем зрительный контакт. Медленно, очень медленно вес ее скафандра, повинуясь закону тяготения, стал перемещаться назад к ботам. Наконец она согнула колени, качнулась вперед и вот-вот рухнула бы на платформу лицом вниз, но Кац подхватил ее, поставил на ноги и осторожно повел на пирс.

Савино и Грольер подвели ее к скамье и отвинтили шлем. Анна склонилась к коленям: она опасалась, что ее стошнит. Все молчали. Если бы Анна свалилась в ледяной залив с открытым иллюминатором, она наверняка захлебнулась бы, прежде чем они подняли ее на поверхность. Она смотрела на серые дождевые тучи; пока она была на глубине, они заволокли все небо. С одной стороны, ничего страшного не случилось: она уже здесь, наверху, все хорошо. Но не исключено, что она снова может упасть.

Кац стоял поодаль. Он обеими руками пригладил волосы, покачал головой, потом направился к мостику: перекинуться словом с вахтенным. Грольер и Савино сняли с Анны пояс, нагрудник и боты. Она жадно ловила знакомые звуки верфи: тарахтенье движков, шум разнообразной техники, крики людей, – как будто они могли удержать ее от падения.

Через некоторое время Кац вернулся, и они вдвоем принялись втаскивать водолазное оборудование в кузов грузовика. Когда Анна складывала маховые колеса воздушного компрессора, по корабельному трапу спустились три морских офицера в синих двубортных шинелях с позолоченными пуговицами и золотыми эполетами.

Старший по званию офицер был высокого роста и выглядел очень элегантно; даже его темные с проседью волосы под жесткой синей фуражкой с золотым галуном казались тщательно причесанными.

– Хочу лично поблагодарить вас, господа… и вас, мэм, – сказал он, пожимая каждому руку и не выказывая ни малейшего удивления при виде Анны. – Отлично сработано, мистер Кац. Отлично и эффективно.

Кац без малейшего энтузиазма выслушал похвалу, можно было подумать, что она его больно задела. Пошел мокрый снег, но Анна ничего не замечала, она во все глаза смотрела на офицеров. Они ведь сошли с того самого корабля-небоскреба; потом они поведут его в бой. Под водой, трогая его корпус, она ощутила его мощный пульс и впервые непосредственно соприкоснулась с войной.

Когда офицеры уехали, небо вновь заволокло тучами. Анна успокоилась, но Кац был мрачен и растерян. Он рассеянно взглянул на нее, и она, неожиданно для себя, улыбнулась ему. Кац неуверенно улыбнулся в ответ. Они сообща подняли компрессор и втащили в кузов грузовика.

Под руку с Руби Анна переходила Нейви-стрит и вдруг возле “Бара Ричарда” увидела “кадиллак” Декстера Стайлза.

– Извините, пожалуйста, – сказала она товаркам. – Мне надо кое с кем поговорить.

Ей не хотелось знакомить их с Декстером Стайлзом, не хотелось, чтобы они видели его. Под их любопытными взглядами она пересекла Сэндз-стрит. Декстер Стайлз вышел из машины и открыл перед ней правую дверь. В салоне знакомо пахло кожей.

Едва он сел рядом, она почувствовала в нем перемену: он был непривычно молчалив. На фоне его кожи чуть пробившаяся щетина казалась седой. Он отъехал от тротуара и осторожно повел “кадиллак” через толпу моряков и рабочих. Сквозь ветровое стекло Анна с тоской смотрела на товарок по цеху. Всего минуту назад она была с ними, хохотала вместе с подружками. Ей показалось, будто она упала в колодец и полетела в какое-то унылое, похожее на пещеру место.

Целый квартал они проехали молча.

– Он умер, – проговорила она. – Да?

– Да.

Она сглотнула.

– Где?

– Могу выяснить.

Она не сводила глаз с дворников: они мотались по ветровому стеклу, и под ними огни светофоров превращались в вязкий цветной сироп. Звериная тяга Анны к Декстеру Стайлзу не угасла, еще жива была энергия горячки, не имевшая никакого отношения к сидящему рядом мужчине. Это был другой человек, хладнокровный и замкнутый. А вот Анна действительно переменилась. Она вернулась к себе самой. Ощущение было такое, будто после долгой бестолковой езды она наконец попала в знакомое место.

– Ну, так давай! – воскликнула она. – Выясняй! Чего ты ждешь?

На Нейви-стрит он подъехал к тротуару; у обочины – ни единой машины. Прямо у своего окна Анна увидела кирпичную стену верфи.

– Тебе понадобится твой скафандр, – искоса глядя на Анну, произнес он.

– Мне… Что?

Чушь какая-то. Когда до нее дошел смысл его слов, она рванулась, норовя вцепиться ему в лицо.

Декстер Стайлз ловко перехватил ее руки; чувствовалось, что ему не впервой обезоруживать противников.

– Ты это кончай, – вполголоса бросил он. – Не то я даже пальцем не шевельну.

Она отшвырнула Декстера к его дверце и нечаянно царапнула ему висок. Показалась кровь. Анна ощутила его дыхание, такое знакомое, и в ней проснулось желание. Сквозь его пальто она чувствовала, как бьется его сердце. Их лица почти соприкасались; вот-вот он ее поцелует. Ей до смерти хотелось, чтобы поцеловал. В то же время она сознавала, что готова его укусить, – готова пинать ногами, царапаться и орать во все горло.

Он, должно быть, это понял и, ухватив Анну за запястья, стал медленно отпихивать ее от себя.

– Да или нет, – бросил он.

Она перевела дух.

– Все не так просто, – наконец пробормотала она. – Для подводных работ нужна лодка и куча оборудования.

Не выпуская ее рук, он мотнул головой в сторону стены:

– Сколько ты сможешь оттуда вынести?

– Не знаю. Сколько-то смогу.

– Все, что тебе не под силу, вынесу я.

Его самоуверенность задела ее:

– Ишь, какой силач нашелся! Лодка нужна. Воздушный компрессор. Шланги. Трап для спуска под воду.

– Лодка – проще всего. Остальное достанут мои люди.

– Твои люди могут почти все, да?

– Почти.

– Нам еще один водолаз нужен, – сказала Анна. – Обычно работают еще два, но нам и одного хватит.

Он предостерегающе зыркнул на нее и отпустил ее руки.

– У тебя кто-нибудь есть на примете?

Анна попыталась представить себе, как отнесется к такому предложению Баскомб.

– Есть, но он неприятностей не любит.

– А кто их любит…

Они оценивающе посмотрели друг на друга. Все же сейчас они занимаются общим делом.

– Насколько это опасно? Спускаться под воду в незнакомом месте? – спросил он.

– Не знаю. Да мне все равно.

Ей вспомнилось, как она висела над водой под накренившимся небосводом в полной уверенности, что вот-вот камнем упадет на дно залива. Теперь ей казалось, что она все-таки упала, но выжила.

– А мне не все равно, – проронил Декстер.