Текст книги "Самая темная ночь"

К тому часу, как она выливала грязную воду в последний раз, небо на горизонте посветлело, но еще нужно было отнести ведро с песком, который обрел тошнотворный бурый цвет, к ручью на склоне холма. Добравшись до берега, Нина присела у кромки воды и песок с омерзительным шлепком плюхнулся в ручей. Вода на несколько секунд окрасилась в красноватый цвет, а потом потекла дальше, чистая и прозрачная, как прежде. Если бы можно было так же просто избавиться от воспоминаний…

Выражение лица Майера. Звук, с которым нож вошел в его шею. Понимание чудовищности происходящего, мелькнувшее в его глазах. Он знал, что сейчас умрет. Знал и оцепенел от страха, а она, Нина, стояла рядом и позволила случиться непоправимому.

Роза сидела одна на кухне, когда Нина вернулась от ручья. Кухонный нож, начисто вымытый, лежал перед ней на столе.

– Это был мой лучший нож, – сказала Роза, когда Нина вошла. – Не знаю, как им теперь пользоваться…

А Нина не нашлась, что ей посоветовать.

– Песок унесло течением, – сказала она вместо этого.

– Хорошо.

– Он сильно тебя избил? – придумала Нина, о чем спросить.

– Нет, не сильно. Я только коленями больно ударилась, когда упала. Там теперь синяки. И губа разбита. С одной стороны. Вот здесь… э-э… ну да, ты же сама все видишь.

– Уже можно отнести тем людям на чердаке еду? – спросила Нина, вспомнив о беженцах. – Мы в безопасности?

– Нет. Пока нет. Лучше подождать, когда мужчины вернутся.

Нина решила, что будет ждать Нико во дворе, под оливковым деревом. Странно было сидеть без дела. Можно было бы заняться штопкой или вязанием, но у нее все еще тряслись руки, а кожу на пальцах саднило после долгих часов мытья полов и стен, так что все, на что она была сейчас способна – это просто сидеть и ждать, когда к ней вернется Нико.

Нина просидела под оливой не меньше часа, чувствуя такую сокрушительную усталость, что даже спину держать прямо было трудно. Но она терпеливо сидела и смотрела на звезды, медленно исчезавшие на светлеющем небосводе. А когда она уже почти потеряла надежду дождаться, все четверо мужчин вынырнула из-за угла дома. Альдо сразу повел Красавчика в стойло, мальчики побежали на кухню, и Нина услышала, словно издалека, ворчание Розы, которая требовала, чтобы они немедленно переоделись, умылись и поели супа.

Нина лишь краем сознания отметила их появление; все ее внимание было сосредоточено на Нико. Он тяжело опустился на скамейку рядом с ней, откинулся затылком на кирпичную кладку стены дома и закрыл глаза.

– Мы отвезли их в холмы. Там есть пещера, вдали от дороги. Мы выкопали в самой глубине яму и похоронили в ней обоих. Будь у нас побольше времени, еще и вход завалили бы.

– Ведь немцы, наверное, будут их искать?

– Будут, конечно. Но надеюсь, их командиры решат, что парни просто-напросто дезертировали. Судя по акценту, они оба австрийцы, а до границы с Австрией здесь не так уж и далеко, при большом желании можно пешком за пару дней дойти.

– Ты правда думаешь, что их признают дезертирами?

– Нет. Но это лучшее, что я смог придумать. – Нико, не открывая глаз, протянул руку и накрыл Нинину ладонь своей. – Прости меня.

– Тебе не за что извиняться. Если бы не ты, они изнасиловали бы меня и Розу. А представляешь, что случилось бы, если бы Майер заглянул в нашу спальню? Он бы всё увидел.

– Я понимаю. Потому и сделал то, что сделал. – Теперь Нико открыл глаза и заглянул ей в лицо. – Мне нужно помочь отцу в хлеву. И помыться не помешало бы. Иди в постель. Я приду, как только освобожусь.

Нина снова принялась ждать его, дрожа от холода, чувствуя себя ужасно одинокой, и хотя Нико поднялся в спальню всего через час, казалось, что прошло очень много времени. Он разделся, как всегда, тихо и быстро, а потом подошел к окну, опустился на колени, и Нина услышала слова молитвы. Она уже засыпала, когда Нико лег рядом. Волосы у него были еще влажные и пахли самодельным мылом Розы.

– Ты в порядке? – прошептала Нина. В этот момент она готова была отдать все самое дорогое, все свои самые заветные мечты, лишь бы утолить его печаль. Она знала, что Нико – хороший человек, добрый и чуткий, и поэтому он до конца своих дней будет страдать из-за двух злодеев.

– Нет. – В его голосе прозвучало такое отчаяние, что у Нины защемило сердце. – Знаешь, в семье надо мной всегда подтрунивали из-за того, что я не могу смотреть, как забивают свиней. Я падаю в обморок при виде крови. И тем не менее… оказалось так просто убить этих солдат. Именно так, как он и говорил.

– Кто?

– Один англичанин. Военнопленный, которого я когда-то встретил. Он показал несколько боевых приемов. Научил, как можно убить человека. Не знаю, зачем. Может, ему было скучно. – Нико обнял ее, обвив длинной рукой, – теперь голова девушки лежала у него на плече, как в колыбели. – Берешь нож, подходишь сзади к человеку, которого собираешься убить, дергаешь его голову на себя, втыкаешь нож в шею, прямо под ухом, и сразу, не раздумывая, толкаешь руку вперед – перерезаешь ему горло. В точности так, как я сделал ночью.

– Не надо больше об этом думать…

– Англичанин предупредил меня, что это будет легко. До ужаса легко убить человека вот так. Но еще он сказал, что в моей жизни не будет ничего тяжелее.

– И он оказался прав?

– Да. О господи, как же он прав… Столько крови, Нина. Как мне теперь ее смыть?

Глава 15
5 января 1944 года

Нина выросла в Венеции среди христиан, а потому имела некоторое представление о традициях соседей. Но лишь некоторое, в общих чертах. Она знала о Рождестве, о Пасхе и о менее значимых церковных торжествах, но никогда не присоединялась к тем, кто праздновал, и необходимости притворяться, что она в курсе их обрядов, у нее никогда не было.

В Меццо-Чель Нина надеялась уклониться от участия в приготовлениях к Богоявлению – просто держаться подальше и таким образом избежать лишнего внимания, чтобы в глаза местных жителей не бросалась ее инакость. Но оставаться в стороне, когда дети были так взволнованы грядущим праздником, оказалось сложно – младшие Джерарди только и говорили, что о большом костре на пьяцце, о вкуснейшем пинца, который раз в год печет Роза, только на Богоявление, и о надежде получить конфеты, а может, даже игрушку в носке, который все дети оставляют для la Befana в эту ночь у дымохода. Карло был еще достаточно мал и верил в Бефану – старуху, которая некогда была слишком занята, чтобы помочь волхвам в поисках младенца Иисуса, и с тех пор в канун Богоявления каждый год приносит детям подарки. «Но только, если ты весь год вел себя хорошо», – каждому, кто готов был слушать, пояснял Карло. [34]34
  Пинца – пирог с цукатами, изюмом, инжиром, семенами фенхеля и т. д.; традиционный деревенский десерт в провинции Венето.


[Закрыть]

– А тебе она никогда не насыпала в носок угольков вместо подарка? – пристал он к Нине.

– Нет, никогда. Я ведь всегда была хорошей девочкой, – почти не слукавила та.

– А носок у тебя был большой? У нас совсем маленькие, – пожаловался Карло. – Надо бы у Нико одолжить.

Нина сделала вид, что обдумывает этот вариант.

– Ну, можно, конечно, – с сомнением протянула она в итоге. – Но что, если Бефана, увидев здоровенный носок твоего старшего брата, решит, что ты слишком жадный, и насыплет тебе туда угольков?

– У тебя в носке точно будет горсть углей, если ты сейчас же не перестанешь мне мешать, – предупредила мальчика Роза. – Как мне печь pinza della Befana, если ты под ногами вертишься? Выметайся с кухни и девчонок с собой прихвати. Чтоб до ужина я вас здесь не видела![35]35
  Пирог Бефаны (ит.).


[Закрыть]

Нина знала, что похожие пироги продавались в венецианских булочных и на рыночных прилавках, но понятия не имела, как их готовят. В основе рецепта Розы оказалась готовая полента; она добавила туда пшеничную муку, сахар и щедрую порцию граппы, замесила все это, как тесто, прямо на столе, насыпала изюма, ягод смородины, семян фенхеля, сушеных яблок, кусочков инжира и размяла еще раз.

– Как ты запоминаешь, какое количество каждого ингредиента нужно добавить? – спросила Нина.

– Опыт подсказывает, наверное. Я помню, как мы замешивали тесто с мамой, когда я была младше Карло. После смерти мамы я боялась, что у меня не получится испечь этот пирог, что я забыла, как его готовить. Но я тогда просто взялась за работу, и все получилось. Даже папа сказал, что пирог вышел не хуже, чем у мамы.

За разговором Роза придала тесту круглую форму, но вместо того чтобы сразу положить его на противень, она принялась заворачивать будущий пирог в свежие капустные листья, накладывая их слой за слоем. Когда результат ее удовлетворил, она отнесла тесто к очагу, в котором с утра поддерживала слабый огонь, и разгребла тлеющие угольки, расчистив небольшое пространство на кирпичной кладке, затем положила туда тесто, завернутое в капустные листья, и присыпала его сверху углями.

– Ну вот, с одним делом расправились.

Вскоре после этого Нина и Роза позвали детей на ужин. Карло был так взволнован предстоящим праздником, что не мог нормально поесть, и его суп несколько раз пришлось подогревать, потому что мальчик без умолку болтал и вертелся вокруг стола. В конце концов Нико не выдержал и, подхватив младшего брата, вынес его из дома дожидаться во дворе, когда испечется пинца.

Наконец Роза перенесла пирог на стол, и в этот момент выглядел он не слишком аппетитно – капустные листья иссохли, обуглились, и от них исходил отвратительный запах сероводорода. Но стоило Розе снять последнюю «обертку», показалось аппетитное содержимое с золотистой корочкой.

Все получили по куску пирога, с добавкой в виде крошек для Карло, а один маленький кусочек Роза оставила Бефане, пристроив его в сторонке вместе со стаканом подогретого вина.

– Ей много не надо, – пояснила она Карло, – потому что она получает угощение в каждом доме. К тому времени, как доберется до нас, Бефана уже наестся.

Вскоре Роза объявила, что детям пора спать, даже Маттео и Пауло. Карло всячески выражал протест, мечтательно поглядывая на пока еще пустой носок, подвешенный у очага, но разжалобить старшую сестру ему не удалось. Взрослые дождались, когда дети неохотно поднимутся на второй этаж, Альдо и Нико допили подогретое вино, и все взялись раскладывать подарки по носкам.

Подарки в доме готовили всю предыдущую неделю, и тут женщинам потребовалась смекалка. Нина навязала мужчинам и мальчикам носков в две нитки, чтобы были теплее, Роза приготовила для девочек кружевные воротнички. А Карло предназначался деревянный самолетик величиной с ладонь – Нина видела, как Альдо урывками, в свободное время, вырезал его почти целый месяц.

Нико с видом волшебника достал несколько брусочков нуги, завернутых в целлофан, по одному для всех детей, и еще три подарка в бумажных обертках.

– Можете открыть свои прямо сейчас, – весело заулыбался он.

В результате отцу досталась новая расческа, Розе – ароматизированное туалетное мыло, а Нине – маленькая баночка крема для рук с запахом жасмина.

– Я в прошлом месяце ездил в Бассано, зашел в аптеку на пьяцца Либерта – и словно в пещере Аладдина оказался. Куриных яиц, чтобы расплатиться, у меня не было, но там согласились принять несколько лир.

На следующее утро дети вскочили с первыми лучами солнца, и Нина, увидев, с каким восторгом и радостью они достают из носков скромные подарки, подумала, что эта сцена останется навсегда одним из самых счастливых ее воспоминаний. Ликование Карло слегка поутихло, когда ему велели отложить игрушечный самолетик и переодеться к мессе, но Нико немедленно утешил мальчика обещанием устроить с ним гонки истребителей во дворе по возвращении из церкви.

Тем вечером все семейство засиделось за столом после ужина. Все так объелись, что никто даже не мечтал о дополнительной порции праздничного пирога. Девочки спели для всех, а Нико развлек Карло многословным и обстоятельным повествованием о том, как волхвы в давние времена явились к Бефане.

Потом настало время идти в деревню и любоваться костром, который призван был служить Бефане ориентиром. Джерарди пришли с наступлением сумерек, когда соседи уже собрались на пьяцце, и все ждали, когда последние лучи зимнего солнца угаснут, чтобы ярко вспыхнуло пламя. Груда хвороста поражала размерами – предсказание Карло, днем уверявшего всех, что костер будет величиной с колокольню, почти сбылось.

Сейчас мальчик куда-то умчался со своими одноклассниками, в очередной раз пообещав вести себя хорошо, и, конечно же, держаться подальше от огня, и, разумеется, никуда не уходить с пьяццы, чтобы откликнуться, если взрослые его позовут, в любой момент. Альдо тоже присоединился к своим приятелям у входа в остерию.

Отец Бернарди положил начало празднованию, благословив собравшихся на пьяцце, но его голос потонул в гомоне толпы. Трое мужчин с факелами в руках выступили вперед, и казалось, будто все до единого, кто был на площади, затаили дыхание, когда пламя, поначалу несмелое, едва занявшееся, вдруг принялось расти, набирая силу и устремляясь к вершине костра.

Вокруг Нины люди весело переговаривались и смеялись, Роза и девочки распевали приветственный гимн Бефане. Лишь Нико стоял молча и неподвижно, без тени улыбки на лице. Во всем его облике чувствовалось нервное напряжение – так вела себя Сельва, когда ей приказывали охранять дом.

– В чем дело? – тихо спросила Нина.

– Наблюдаю за Карло. Боюсь потерять его в толпе.

Но Нико нервничал вовсе не поэтому – Карло и не думал теряться, он только что пробежал позади них, а костер был сложен аккуратно и не представлял угрозы.

И тут Нина поняла. Четверо немецких солдат стояли на краю пьяццы, перед участком carabinieri. Они непринужденно переговаривались и смеялись, закинув на плечи ружья, и похоже, их нисколько не волновало, что вся деревня нарушает комендантский час.[36]36
  Карабинеры, итальянские полицейские (ит.).


[Закрыть]

Нина взяла Нико за руку, придвинулась поближе и, привстав на цыпочки, прошептала ему в самое ухо:

– Сегодня нам нечего бояться. Они просто смотрят и пытаются забыть о войне. Так же, как и мы.

– Я знаю. Знаю. Отец Бернарди только что сказал мне, что успел поговорить с начальником местного отделения Guardia. У этого парня язык как помело. Если бы немцы знали, до чего он любит сплетничать, они бы ему ни одной своей тайны не доверили.[37]37
  Имеется в виду Итальянская национальная республиканская гвардия – жандармерия Итальянской Социальной Республики, существовавшая в 1943–45 гг.; в ее состав входили и карабинеры.


[Закрыть]

– И что же он разболтал? – нетерпеливо спросила Нина.

– Двое пропавших солдат записаны в дезертиры. Вот что узнал отец Бернарди.

– Ну вот, видишь? Теперь нам точно не о чем переживать.

Нико кивнул, но чувствовалось, что нервничать он не перестал.

– Вот только…

Шумно примчался Карло, сияя глазами от радостного возбуждения:

– Вы видели? Видели? Ветер уносит дым на восток! Это значит, год будет удачным!

Когда он снова исчез в толпе, Нико заулыбался и обнял Нину, притянув ее ближе к себе, а она пыталась вспомнить, что на самом деле говорится в народной примете – на восток или на запад должен идти дым. Возможно, Карло ошибся, и год их ждет еще хуже нынешнего.

В этот момент вдруг налетел очередной порыв ветра, бросил горсть пепла в глаза Агнесе, и, хотя с этой бедой она быстро справилась, терпение Розы затрещало по швам. Она отправила старших мальчиков искать отца и Карло. Когда мальчик неохотно прибежал, его покрытые копотью от костра щеки прочертили дорожки слез, и Нико бросился его утешать:

– Костер вот-вот обратится в горсть углей, ты и глазом моргнуть не успеешь. А дома тебя, между прочим, ждет кусочек пирога на ночь. А может, ты еще и жареными каштанами полакомиться захочешь?

Вскоре все они уже сидели дома, на кухне было тепло и светло, детские лица сияли от счастья, и их настроение передавалось взрослым, Роза снова разлила по бокалам подогретое красное вино, все получили по кусочку пирога, и это было лучшее лекарство от всех печалей.

– Время еще не позднее, – сказал Нико, – а я что-то проголодался. Может, нажарим каштанов?

– Как будто я могу отказаться, когда вы все на меня так смотрите, – проворчала Роза, но было видно, что она совсем не против.

Нико почистил каштаны своим складным ножиком, Роза раздула тлевшие угли в очаге, а Маттео и Пауло по очереди держали над углями сковородку с длинной ручкой и трясли ее, чтобы каштаны не пригорали. Когда кухня наполнилась соблазнительным ароматом, каштаны со сковородки переложили на стол, и все принялись их шелушить, обжигая пальцы, весело охая и взвизгивая. Ловчее всех в этом деле оказался Альдо, потому что, по его словам, у него за плечами был пятидесятилетний опыт.

Вскоре все пожелали друг другу спокойной ночи. До чего же приятно было растянуться под одеялом – простыни быстро согрелись от горячих кирпичей, которые Роза дала им с собой наверх, и огонек уютно теплился в лампе рядом с кроватью. Нико привычно отвернулся, когда Нина стала переодеваться ко сну, а она, как обычно, закрыла глаза, когда он делал то же самое, но лежать близко друг к другу, касаясь ногами, и обсуждать, как прошел день, нежным и страстным шепотом, теперь казалось обоим вполне естественным.

Совсем недавно, на кухне, когда они чистили горячие каштаны и смеялись, Нико выглядел счастливым, но теперь, когда на него никто уже не смотрел, эта маска довольного жизнью человека исчезла.

– Всякий раз, когда закрываю глаза, я вижу события той ночи, – прошептал он, и Нина без лишних вопросов поняла, о чем идет речь. – Вижу кровь на твоем лице. Выражение твоих глаз. Сможешь ли ты простить меня когда-нибудь? Если нас вычислят…

– Не вычислят. Эти люди были врагами. Они собирались изнасиловать меня и Розу, и это была меньшая из угроз. Если бы Майер открыл дверь в нашу спальню и нашел несчастных беглецов, они с приятелем убили бы нас всех. А вдруг о наших делах узнал бы Цвергер?

– Если бы только можно было все решить по-другому…

Нина провела пальцами по его лицу, очертив линию бровей, тревожные морщины на лбу и уголки глаз.

– День, когда я покидала Венецию был одним из худших в моей жизни, – прошептала она. – Мне пришлось расстаться с матерью и отцом, с родным домом, со всем, что казалось мне привычным, уютным, безопасным. Это был поистине ужасный день. И в то же время он стал для меня счастливым. Потому что в тот день у меня появился ты.

– Если бы только…

– Тише. У нас нет другой жизни. Это все, что у нас есть, и я не хочу тратить на глупые сомнения ни одной секунды. Никаких «если бы только». Я рада, что встретила тебя. Я рада быть здесь. И если бы моя жизнь оборвалась завтра, я и в последний свой миг считала бы себя самой счастливой женщиной в мире.

Нико поцеловал ее в бровь:

– Ты пытаешься меня утешить.

– Я просто говорю правду. Мне и не мечталось о том, что однажды я встречу мужчину, такого же доброго и великодушного, как мой отец. Но вот ты здесь. Я знаю, какой ты на самом деле, и думаю, мой папа тоже это понял, поэтому он и отпустил меня с тобой.

Глава 16
22 января 1944 года

Была суббота, день большой уборки, но Карло и девочки подхватили простуду и валялись в постелях, так что все хлопоты по хозяйству достались Нине и Розе. Нико помог им с чисткой матрасов, а мыть полы, вытирать пыль и менять белье в спальнях на втором этаже Нине пришлось самостоятельно.

Впрочем, работа эта была не в тягость, потому что дети развлекали ее, пока она убиралась в их комнатах, а за три месяца Нина набралась опыта и теперь справлялась с надраиванием полов так же споро, как Агнесса и Анджела. Поменять белье ей удалось не менее быстро, единственная задержка возникла из-за Карло, которого пришлось долго упрашивать вылезти из постели всего на пару минут.

– Мне хо-о-о-олодно, – ныл мальчик, даже когда Нина несла его на соседнюю кровать старшего брата, завернув в одеяло.

– Я управлюсь быстро-быстро, ты и моргнуть не успеешь. А потом я принесу тебе горячий кирпич, погреть ноги.

– А почему мне нельзя поспать в вашей кровати?

– Потому что на ней тоже нужно сменить белье. Ну, хватит хныкать, дай мне закончить с уборкой.

Вскоре Карло снова был уютно устроен в своей постели, пятки ему грел обещанный кирпич, а в руках порхал игрушечный самолетик, и Нина перешла в свою с Нико спальню, чтобы закончить уборку. Она уже вымыла там полы, вопреки совету Розы сначала всегда вытирать пыль. Впрочем, оказалось, что это не так уж важно, потому что комната выглядела не менее чистой, чем в прошлую субботу.

Теперь Нине осталось только пройтись тряпкой по комоду. Она протерла коробку с бритвенными принадлежностями Нико, его расческу, и их общую коллекцию книг. Выбор Нико, подумалось ей, полностью созвучен его характеру: на полочке стояли Библия, молитвенник с золоченым обрезом, руководство по современному сельскому хозяйству и животноводству с загнутыми уголками некоторых страниц и карандашными пометками на полях; и прекрасное издание «Божественной комедии» с бумажными закладками там, где были его любимые строки.

– У меня их гораздо больше, – донесся с порога голос Нико. – Книг, я имею в виду. Но остальные упакованы в коробки.

– А почему ты оставил эти четыре?

Он подошел и встал рядом с Ниной.

– Возвращаясь домой, я собирался сколотить книжные полки, потому что не представлял себе жизни без книг. Но здесь, на ферме, я к вечеру так устаю, что даже сил почитать не остается.

Нина кивнула:

– Я понимаю, о чем ты. Я тоже всегда читала запоем, а теперь… – Она поровнее поставила книги на комоде, с одной стороны прижав их коробкой с бритвенными принадлежностями, а с другой – плюшевым кроликом по имени Пьетро, которого привезла с собой из родного дома.

– Может, будем читать друг другу вслух по вечерам? – предложил Нико. – Вместо того чтобы слушать радио.

– Было бы чудесно.

– Отцу и Розе эта идея тоже понравится. У Розы ума больше, чем у нас у всех вместе взятых, это ей нужно было ехать учиться, а не мне. – Нико, стоя за спиной Нины, протянул руку и потрепал бархатное ухо Пьетро. – Откуда он тут взялся?

– Из моего рюкзака. Мы с девочками как-то убирались в спальне, я достала рюкзак из-под кровати, чтобы протереть там пол, а Агнеса заглянула внутрь и нашла Пьетро. Она решила, что ему должно быть очень одиноко под кроватью, и я переселила его на комод. Ты же не против, нет?

– Конечно, нет. Он очень милый.

– Мама сшила его для меня, когда я была совсем маленькой. Он всегда был моей любимой игрушкой.

– Почему его зовут Пьетро?

– Потому что так зовут кролика в книжках синьорины Поттер. То есть там его зовут Питер, а на наш манер – Пьетро. Так мама мне переводила, когда читала, потому что книжки у нас были на английском. Я помню, что ужасно боялась фермера.

– Фермера?

– Да. Там был такой персонаж. Он хотел поймать Пьетро и испечь пирог с крольчатиной.

– Ну, я, здешний фермер, совсем не такой. Ты же знаешь – у меня слишком доброе сердце.

Услышав иронию в его голосе, Нина обернулась. Она доставала макушкой ему до подбородка, и сейчас прямо у нее перед глазами пульсировала жилка в основании его шеи, отмеряя биение сердца, – настолько близко они стояли друг к другу. Нина смотрела вверх, а Нико – вниз, и на миг оба забыли, что нужно дышать. Он склонил голову набок, словно хотел задать вопрос.

Нина кивнула.

И он поцеловал ее. Прикосновение его губ было нежным и легким – едва различимым, как шепот. Нина подалась к нему. Подошвы туфель скрипнули, когда она встала на цыпочки, обвив руками его плечи. Он притянул ее еще ближе к себе, положив одну руку на талию, другой лаская затылок.

– Нина… – прошептал он, снова касаясь губами ее губ. – Нам надо остановиться.

– Почему? Я не хочу останавливаться.

– И я тоже, но сейчас самый разгар дня, и дети в соседних комнатах. Позже, когда все лягут спать, мы сможем… – Он вспыхнул – алый цвет кожи был виден сквозь рыжеватую щетину на щеках.

– Позже, – согласилась Нина, тоже пунцовая. – Когда все лягут спать…

* * *

Нико ушел помогать отцу в амбаре, а вскоре после этого полил дождь, так что Нине ничего не оставалось, как сидеть на кухне и штопать при тусклом свете масляной лампы, потому что электричество в деревне опять отключили. Нина штопала один носок за другим, ухитрилась поставить очередную заплатку на штаны Карло, хотя, казалось бы, они и так уже состояли из одних заплаток, и прервала свое занятие, лишь когда глаза начали слезиться от рези так, что она перестала видеть иголку у себя в пальцах.

Наконец подошло время ужинать. Сейчас, когда трое младших Джерарди остались в своих постелях, за скудной трапезой из жидкого супа и черствого хлеба было особенно уныло. Все ели почти в полной тишине, лишь дождь отбивал на окне какую-то монотонную мелодию, и когда Роза, отодвинувшись от стола, велела мальчикам приготовить бадью для купания, у Нины екнуло сердце. Сейчас они «примут ванну», а потом настанет время идти в постель и…

Роза любезно поделилась с ней своим душистым мылом и после того, как они обе вымылись и оделись, расчесала кудряшки Нины и заплела их в две тугие косички. Ее движения были уверенными, и осторожными, и восхитительно умиротворяющими. Когда Роза закончила, Нина тоже помогла ей причесаться и заплела ее волосы в одну толстую косу, спускавшуюся до поясницы.

Нико принес «Божественную комедию» и начал читать вслух последние песни «Рая». Стихи были прекрасными, а его голос – настолько чарующим, что Нина даже забыла о своем вязании, которое всегда брала в руки после ужина. Сейчас она завороженно слушала повествование о поэте и его Беатриче и об их поисках счастья. Наконец Нико, закрыв книгу, сказал, что идет спать, и Нина последовала за ним вверх по ступенькам, забыв пожелать остальным спокойной ночи. Она закрыла за собой дверь и удостоверилась, что задвижка надежно держит створку. А потом повернулась к Нико.

– Нам нужно переодеться, – сказал тот. – Мне отвернуться?

Нина кивнула – во рту пересохло, говорить она не могла, – и со всей поспешностью, насколько позволяли дрожащие пальцы, переоделась в ночную рубашку, затем пересекла комнату. Нико по-прежнему стоял отвернувшись.

– Я здесь, – проговорила Нина.

– Можно мне тебя обнять? – Он медленно обернулся, давая ей время принять решение.

Нина сделала еще один шаг к нему, в его объятия. «Наконец-то…»

– Я так давно мечтал тебя поцеловать, – прошептал он, прикасаясь губами к ее брови.

– Давно?

– Почти с первого дня.

– Правда? И почему ты ждал так долго?

– Я никогда прежде не испытывал ничего подобного. Никогда. Мне нужно было разобраться в своих чувствах.

– И что же?.. – поторопила она, под ускоряющееся биение сердца.

– Я люблю тебя, Антонина. Не как сестру и не как друга. Как жену. Как мою жену. И я надеюсь, что ты разделяешь мои чувства. Потому что иначе я…

Она поцеловала его до того, как он успел произнести еще хоть слово, и в этом поцелуе было все ее ликование, восхищение, радость и любовь к нему. К мужчине, который так неожиданно стал героем ее романа.

Затем она немного отстранилась, чтобы видеть его лицо и чтобы он прочел в ее глазах обо всем, что она чувствует, ибо слов, произнесенных вслух, тут было бы недостаточно.

– Разделяю, Нико. Разделяю всем сердцем.

– Любимая… – выдохнул он и снова поцеловал ее, а отстранился, лишь когда им обоим стало не хватать воздуха и обоих охватила дрожь. – Я бы хотел, чтобы мы были женаты по-настоящему. Наверное, это звучит старомодно…

– Просто ты порядочный человек, и это одна из причин моей любви к тебе.

– Тогда ты понимаешь, почему нам сейчас надо остановиться. Но…

– Что?

– Мы можем сами обменяться брачными обетами. Для тебя этого будет достаточно? Настоящую свадьбу нам удастся сыграть лишь после окончания войны, когда изменятся законы. А если здесь, в этой стране, ничего не изменится, тогда мы уедем куда-нибудь, куда угодно, и тогда…

– Да, – сказала она, – да.

– Я правильно понимаю – на иудейской свадьбе ведь тоже обмениваются обетами? Прости мое невежество…

– Я редко бывала на свадьбах, но кое-что помню. Вначале обрученные получают благословение, и жених надевает невесте кольцо на палец со словами: «Ani l’dodi, ve dodi li». Это строка из Песни Песней Соломона – «Я принадлежу возлюбленному моему, а возлюбленный мой – мне». Далее возносятся молитвы, действо продолжается, но я не помню никакого обмена обетами. Они присутствуют в брачном договоре, полагаю, но жених и невеста подписывают его до свадебной церемонии.[38]38
  Песн. 6:3.


[Закрыть]

– Христианское венчание не очень отличается. Там тоже звучат молитвы и благословения, до и после обмена обетами.

– Ты знаешь слова обетов?

– Конечно. Помнишь, сколько у меня двоюродных сестер и братьев? Я побывал на многих свадьбах.

– Я бы хотела произнести эти слова.

Нико кивнул, его лицо посерьезнело.

– Нам нужно преклонить колени.

Они оба встали на колени лицом друг к другу, на расстоянии ладони. Нико снял кольцо с пальца Нины и аккуратно положил его на пол. Затем взял ее руки в свои.

– Я, Никколо, беру тебя, Антонина, в жены, чтобы любить и оберегать отныне и вовек в горе и в радости, в богатстве и в бедности, в болезни и в здравии, пока смерть не разлучит нас.

– Я, Антонина, беру тебя, Никколо, в мужья, чтобы любить и оберегать отныне и вовек в горе и в радости, в…

– В богатстве…

– В богатстве и в бедности, в болезни и в здравии, пока смерть не разлучит нас.

Нико поднял кольцо и снова надел его Нине на палец:

– Я принадлежу возлюбленной моей, а возлюбленная моя – мне.

У Нины не было кольца для него, но она повторила клятву:

– Я принадлежу возлюбленному моему, а возлюбленный мой – мне.

Нико обнял ее так крепко, что она забыла, где заканчивается ее тело и начинается его, а потом были еще поцелуи – медленные, нежные, чарующие. Обоих охватила дрожь, но Нина не чувствовала холода.

– Подожди немного, – прошептал Нико, и она ощутила его дыхание на своих губах.

Он встал, подошел к кровати, снял шерстяную подстилку, лежавшую на матрасе, вместе с подушками, простыней и одеялом, и разложил все это прямо на полу посередине комнаты. Выпрямившись, он перехватил взгляд Нины и пояснил:

– Не хочу перебудить весь дом и отвечать завтра на неудобные вопросы Карло.

Затем он снова наклонился – развязать шнурки на ботинках, но дальше раздеваться не стал, просто сел на импровизированное ложе и поманил Нину к себе.

Она опустилась рядом, подогнув ноги и накрыв их подолом ночной рубашки, затем взяла Нико за руки.

Он встретил ее вопросительный взгляд, не отводя глаз, но почему-то покраснел – румянец проступил на высоких скулах.

– Мне нужно кое в чем признаться, – проговорил наконец Нико.

– В чем же?

– Я никогда не делал этого раньше.

– Я тоже.

– Боюсь тебя разочаровать.

– Ты меня не разочаруешь.

– Значит, ты говоришь мне «да»? – спросил он, и голос его дрогнул от волнения, любви и надежды.

– Да, мой Нико. Да, любимый…

* * *

Доски были слишком жесткими под шерстяной подстилкой, а тонкое одеяло не спасало от гулявших по полу сквозняков – ветер прорывался в щели под окном и под дверью, – но Нина покоилась в объятиях мужчины, который любил ее, и никогда еще она не чувствовала себя так безопасно и блаженно. Лежать, прижавшись к нему, слушать умиротворяющее биение его сердца, изгнать прочь все страхи до утра – в этом было незамутненное счастье, и Нина впервые чувствовала себя такой счастливой после того дня, когда отец пришел за ней в дом призрения, где она навещала маму.