Текст книги "Пикник и прочие безобразия"

– Мне все равно, кто повинен, – настаивала она. – Была адюльтерация, и все тут.

Я вздохнул. Проблема сама по себе выглядела достаточно сложной без того, чтобы Урсула осложнила ее своими интерпретациями.

– Так или иначе, – сообщила она, – я сказала Марджери, что это вроде как кровосмешение.

– Кровосмешение?

– Ну да, парень-то был совсем еще юный, а ей должно быть известно, что адюльтерация дозволяется только взрослым.

Я подкрепился хорошим глотком бренди. Было очевидно, что с годами Урсула отнюдь не исправилась.

– Знаешь что, – сказал я, – лучше доскажи мне все остальное за ланчем. Я тебя приглашаю.

– О, милый, в самом деле? Чудесно. Только мне нельзя долго задерживаться, я еще должна повидать Марджери, потому что не знаю, где Реджи и когда появится герцог.

– Ты хочешь сказать, – произнес я с расстановкой, – что все эти люди, о которых ты говоришь, находятся здесь, в Венеции?

– Ну, конечно, милый. – Ее глаза округлились. – Я потому и нуждаюсь в твоей помощи. Разве ты не понял?

– Нет, – признался я, – не понял. Но заруби себе на носу – я не намерен впутываться в эти дела. А пока пойдем, позавтракаем… куда бы ты хотела?

– Я предпочла бы «Смеющийся кот», – ответила Урсула.

– Это где же?

– Не знаю, но мне очень хвалили этот ресторан, – сказала она, пудря нос.

– Ладно, я выясню.

Подозвав официанта, я рассчитался и спросил, как добраться до «Смеющегося кота». Оказалось, что он расположен недалеко от площади Святого Марка, и мы быстро дошли до этого маленького, уютно обставленного ресторанчика; судя по тому, что большинство посетителей составляли венецианцы, следовало ожидать, что нас будут потчевать достаточно сытными блюдами.

Мы присмотрели себе столик на свежем воздухе, под тентом, и я заказал мидии в сметане и с петрушкой, а также приготовленную на корсиканский лад баранью лопатку с каштановым пюре. Мы уже принялись за тающую во рту молодую баранину и подумывали о том, чтобы заказать сыр и какие-нибудь фрукты, когда Урсула, глядя куда-то мне за спину, испуганно вскрикнула. Я повернул голову и увидел, как к нашему столику галсами, точно яхта, приближается могучего сложения пьяный джентльмен.

– О Господи, это Реджи, – вымолвила Урсула. – Как он узнал, что они в Венеции?

– Ничего, – подчеркнул я, – главное, что их нет здесь.

– Но они могут появиться с минуты на минуту, – простонала она. – Я договорилась встретиться здесь с ними и с герцогом. Что будем делать? Быстро, милый, придумай что-нибудь.

Как я ни противился, похоже было, что мне не избежать участия в этой нелепой истории. А потому, глотнув для бодрости бренди, я встал, встречая Реджи, который в эту минуту чудом добрался-таки до нашего столика.

– Реджи, милый! – воскликнула Урсула. – Какой приятный сюрприз! Что ты делаешь в Венеции?

– Привет, Урсула, – отозвался Реджи, покачиваясь, с трудом фокусируя взгляд и выговаривая слова. – Я в-в Вен… Венешии, штоб убить одну гряжную крысу… маленькую вшивую гряжную крысу, вот заччем я в Венешии… яшно тебе?

Реджи обладал не только богатырским сложением борца, владеющего всеми мыслимыми приемами, но и широким лицом питекантропа с клочковатой бородой и усами. Лысую макушку обрамляли длинные, до плеч волосы. Далеко не привлекательную внешность дополняли мешковатый грубошерстный костюм оранжевого цвета, красный свитер и сандалии. Тем не менее он явно был способен убить юного Перри, попадись тот ему под руку, и я начал подумывать над тем, как бы выманить его из этого ресторана, пока не появились другие действующие лица.

– Реджи, дорогой, познакомься, это мой друг Джерри Даррелл, – пролепетала Урсула.

– Раджнакомитша, – сказал Реджи, сжимая мою руку в пятерне величиной с добрый окорок.

– Выпьешь с нами? – спросил я и подмигнул Урсуле в ответ на ее предостерегающий взгляд.

– Выпить, – прохрипел Реджи, грузно опираясь руками на стол. – То што надо… выпить… как шледует… большой штакан… сотни штаканов… двойной вишки с содовой.

Я принес стул, он тяжело опустился на сиденье. Подозвав официанта, я заказал виски.

– Ты уверен, что тебе еще нужно пить? – неосмотрительно спросила Урсула. – Мне кажется, с тебя уже хватит, дорогой.

– По-твоему, я пьян? – зловеще осведомился Реджи.

– Нет-нет, – поспешила Урсула исправить свою ошибку. – Просто мне показалось, что не стоит больше пить.

– Я, – Реджи ткнул себя в грудь пальцем толщиной в банан, чтобы мы не сомневались, кого он подразумевает, – я шрезв как тудья.

Официант поставил на стол перед Реджи стакан с виски.

– Выпить, вот што мне надо, – сказал Реджи, поднимая стакан не очень твердой рукой. – Шмерть всем пар… парвшивывым дохлым ариш… ариштократичешким шутенерам.

Осушив стакан одним глотком, он удовлетворенно откинулся на спинку стула.

– Ешшо один, – весело объявил он.

– Как насчет того, чтобы прогуляться до площади Святого Марка и продолжить там? – небрежно предложил я.

– О! Да-да, отличная идея, – подхватила Урсула.

– У меня нет предрашшудков, – важно отозвался Реджи. – Мне вше равно, где пить.

– Отлично, значит – Святой Марк. – И я попросил официанта принести счет.

Однако не успел он выполнить мою просьбу, как нас (выражаясь словами Урсулы) поразил гром среди ясного неба. Она испуганно вскрикнула, я повернул голову и узрел рядом с собой аристократического вида длинного худого джентльмена, смахивающего на серого богомола в элегантном костюме и ботинках, явно шитых на заказ. Его облачение дополнял старый итонский галстук, а из грудного кармана пиджака торчал ирландский льняной платок величиной с кроличий хвостик. Серебристо-серая шляпа венчала голову с серебристо-серым лицом и серебристо-серым моноклем, вставленным в серебристо-серый глаз. Из чего я заключил, что перед нами герцог Толпаддльский.

– Урсула, дитя мое, ради Бога, извини за опоздание, но этот злосчастный катер сломался, – заговорил он, улыбаясь Реджи и мне и излучая отработанное обаяние в полной уверенности, что голубая кровь в венах всегда делает его желанным гостем, как бы он ни опаздывал.

– О, о… э… о, ничего страшного, – пролепетала Урсула.

– А кто эти твои друзья? – милостиво осведомился герцог, готовый обращаться со мной и Реджи как с представителями человеческого рода.

Не без удовольствия я заключил, что герцог и Реджи не знакомы друг с другом. Откинувшись на спинку стула, я улыбнулся Урсуле, которая смотрела на меня отчаянными глазами.

– Представь же нас, дорогая, – сказал я.

Отчаяние в ее глазах сменилось бешенством.

– Ну, – молвила она наконец, – это мой старый друг Джерри Даррелл, а это… это… э… это Реджи Монтроз.

Герцог оцепенел, и милостивое выражение на миг покинуло его лицо. Тут же он приосанился и вставил монокль покрепче в глаз, готовясь блюсти приличия.

– Хто этто? – вопросил Реджи, с трудом фокусируя взгляд на герцоге.

Урсула с мольбой поглядела на меня. Я пожал плечами. Предотвратить было не в моих силах.

– Хто эттот парень? – повторил Реджи, указывая на герцога банановым пальцем.

– Это… э… это… э… герцог Толпаддльский, – пропищала Урсула.

Затуманенное алкоголем серое вещество Реджи не сразу усвоило эту новость, но все же усвоило.

– Толпаззл? Толпаззл? Ты хошь шказать, это отец того маленького убблюдка?

– Вот что, – сказал герцог, неприметно озираясь, как озирается английский джентльмен, питающий ненависть к публичным перепалкам, – вот что, старина, нельзя ли поспокойнее? Не пристало так выражаться перед дамами.

Реджи тяжело поднялся со стула и покачал толстенным пальцем перед орлиным носом герцога.

– Только не учи меня, как выражаться, – воинственно произнес он. – И не давай мне шшоветов! Иди лучше со швоими шоветами к тому вонючему щенку, которого проижвел на швет, если только ты шам его проижвел, потому что, глядя на тебя, не шкажал бы, что, шпошобен проижвешти даже умштвенно отшталого чихуахуа.

С этими словами он, к моему облегчению, так же тяжело опустился обратно на стул, причем едва его не опрокинул. Пока Реджи с трудом восстанавливал равновесие, лицо герцога медленно наливалось кровью. Не очень-то приятно было знать, что Реджи, как ни дурно он себя вел, являлся истцом, а сын герцога – обвиняемым.

– Думаю, – сказал герцог, призвав на помощь отработанную в веках аристократическую выдержку, – думаю, нам следует сесть и потолковать в цивилизованном духе, не опускаясь до вульгарной брани.

В ответ Реджи громко и внятно послал его.

– Реджи, дорогой, веди себя прилично, – взмолилась Урсула.

– Кто? – проникновенно вопросил Реджи, словно обратился за ответом к мудрецу. – Кто он такой, этот старпер, а?

– Садитесь, сэр, присоединяйтесь к нам, – радушно произнес я.

Урсула наградила меня взглядом, который испепелил бы мою особу, если бы я не веселился так в душе.

– Благодарю, – холодно отозвался герцог, – но я не вижу свободного стула, и ваш приятель ясно дает понять, что я тут, мягко выражаясь, лишний.

– Сейчас будет стул, – любезно ответил я, подзывая официанта.

Тотчас явился стул, и герцог осторожно сел, точно боясь, что он сломается под ним.

– Что-нибудь выпьете, сэр? – спросил я, изображая заботливого хозяина.

– Выпить, – довольно вымолвил Реджи. – Чертовски большие стаканы… дешятки литроф, бочки мальвазии… беж вина голова не работает.

– Благодарю, – ответил мне герцог, – если можно… рюмочку хереса.

– Этот ваш щенок совсем не пьет, – вмешался Реджи. – Потребляет только кока-колу и материнское молоко… наштоящий шла… шла… шлабак… бесхрехребетный тип.

– Послушайте, мистер Монтроз, – нетерпеливо произнес герцог, барабаня холеными пальцами по столу. – Я не желаю препираться с вами. Мой приезд в Венецию вызван отнюдь не желанием причинить вам какие-либо неприятности. Если позволите, я постараюсь прояснить ситуацию и в какой-то мере успокоить вас.

– Единштвенный шпошоб ушпокоить меня – вытащить вашего паршивого щенка из постели моей жены, – громко возвестил Реджи.

Герцог в замешательстве окинул взглядом ресторан. Окружающие нас итальянцы, не привыкшие к таким откровенным разборкам среди англосаксов (особенно британцев), смотрели на нас с живейшим интересом.

– Именно для этого я и приехал в Венецию, – сообщил герцог.

– И што же ты хочешь шделать? Наушкать его ешшо на чью-нибудь жену?

– Я намерен серьезно поговорить с ним, – ответил герцог. – Мне эта связь противна так же, как вам, если не больше. И ей будет положен конец.

– Не шмей называть мою жену шва… шва… швязью. – Реджи побагровел до такой степени, что казалось – его вот-вот хватит удар. – Кто ты такой, черт дери, штобы называть мою жену швязью, а?

– Не вижу ничего пренебрежительного в этом слове, – холодно ответствовал герцог, – однако вы должны согласиться, что такое положение терпеть невозможно. Не говорю уже о разнице в возрасте. Это само по себе ужасает. Но если отставить это в сторону, вам должно быть ясно, что мальчик, как-никак, наследует титул герцога, а это обязывает его быть разборчивым в своих связях.

Реджи не сразу подобрал нужные слова для ответа.

– Клянусь, – сказал он наконец, – ты шамый большой кушок хо… ходячего коншкого навоза, какой я когда-либо видел.

– Реджи, дорогой, разве можно говорить такие вещи герцогу? – воскликнула шокированная Урсула.

– А почему нельзя? – рассудительно вопросил Реджи. – Ешли он щщитает, что моя жена неровня его паршивому щенку, тогда он без шон… без шон… шомнения самый большой и самый вонючий ходячий кушок коншкого навоза за пределами ипподрома Ашкот.

Спорщики сверлили друг друга свирепыми взглядами. И в эту самую минуту Урсула снова взвизгнула, потому что нас второй раз поразил гром среди ясного неба. В ресторан, держась за руки, вошли Перри и Марджери. Она – миловидная женщина, отдаленно похожая на девиц с полотен Гогена, он – стройный, гибкий, пригожий молодой человек в байроновском стиле. Не успел я сделать эти наблюдения, как Реджи, взревев, точно поранивший лапу лев с несварением желудка, поднялся со стула и дрожащим пальцем указал на влюбленную парочку, которая в ужасе замерла на месте, потрясенная внезапной встречей.

– Вот они – твой паршивый щенок и его швязь, – прокричал Реджи. – Сейчас я…

Черт дернул меня встать и положить руку на плечо Реджи, чтобы удержать его от опрометчивых действий.

– Постой, Реджи, – сказал я, – ты же в три раза здоровее его…

Я не успел договорить. Схватив отвороты моего пиджака огромной ручищей, Реджи поднял меня, как пушинку, и аккуратно опустил прямо на тележку со сладостями, которую весьма кстати катил мимо нас один из официантов. Мое приземление на тележке причинило непоправимый ущерб персикам с мороженым и ликером, роскошному клубничному торту, изысканному бисквиту со всякой липкой начинкой и великому числу сортов мороженого. Вид столь буйного проявления силы вывел Перри из оцепенения, он отпустил руку Марджери и обратился в стремительное бегство. Издав еще одно львиное рыканье, Реджи с поразительным для его сложения проворством помчался вдогонку, сопровождаемый по пятам Марджери, которая кричала: «Убийца, не смей его трогать!» Следом за ней бежал герцог, крича: «Если с его головы упадет хоть один волос, я подам на вас в суд!» Облепленный мороженым, бисквитом и клубникой, я сделал единственное, что мне оставалось, – швырнул на стол пачку банкнотов, схватил за руку Урсулу и побежал за нашими соотечественниками. Оказалось, что Перри несколько опрометчиво выбрал для бегства переулок, ведущий к площади Святого Марка. Держись он и дальше одних переулков, пожалуй, смог бы уйти от погони, но Перри выскочил, распугивая полчища голубей, на просторы огромной площади, где превосходство Реджи в скорости погубило беглеца. У Большого канала Реджи настиг его и схватил за шиворот. Когда мы, тяжело дыша, прибежали туда же, Реджи тряс Перри, будто куклу, осыпая бессвязной бранью. Конечно, мне следовало бы вмешаться, однако я уже испытал на себе реакцию Реджи на такие попытки и, учитывая непосредственную близость канала, посчитал, что мне больше подходит роль труса.

– Отпустите его, вы, громила! – прокричал герцог, запинаясь от недостатка воздуха.

– Отпусти его, отпусти, отпусти, он совсем слабенький! – визжала Марджери, колотя ладонями по широкой бесчувственной спине супруга.

– Дорогой, это все ты виноват, – тигрицей обрушилась на меня Урсула. – Сделай же что-нибудь!

Не успел я, однако, упрекнуть ее в вероломстве, как Реджи подтянул Перри к себе вплотную, сверля его взглядом.

– Меня тошнит от этого твоего паршивого папаши, и меня тошнит от тебя,

– заорал он. – Так, значит, по мнению твоего вонючего родителя, моя жена недоштаточно хороша для тебя, а? Ладно, я вам покажу – вот ражведушь с ней, и можешь брать ее в жены, будь ты проклят!

Площадь Святого Марка – излюбленный аттракцион туристов, посещающих Венецию, а потому вполне естественно, что за нами с великим интересом следила многотысячная и многонациональная толпа.

– Что ты с-с-с-сказал?.. – вымолвил побледневший Перри, по-прежнему сотрясаемый ручищами Реджи.

– Разведусь с женой, и можешь сам жениться на ней, черт бы тебя побрал,

– прорычал Реджи.

– Браво! Вот это ход! – донесся из толпы голос какого-то француза.

– Можете не сомневаться, мой сын поступит как положено, – возвестил герцог, переварив слова Реджи. – Как-никак, он учился в привилегированной школе и знает, как следует вести себя джентльмену.

– Но я не хочу жениться на ней, – выдохнул Перри.

– Как? – сказал Реджи.

– Как? – воскликнул герцог.

– Как? – чуть не хором подхватили Марджери и Урсула.

– Странный народ эти англичане, верно? – обратился француз к окружающим его зевакам.

– Я слишком молод, чтобы жениться, – жалобно произнес Перри. – Мне еще только восемнадцать лет.

– Как, ты отказываешься вернуть моей жене звание достойной женщины? – осведомился Реджи, осмысливая услышанное.

– Я не женюсь на ней, если вы это подразумеваете, – с раздражением ответил Перри.

– И должен добавить, что я согласен с моим сыном. Совершенно неподходящая партия, – опрометчиво заявил герцог.

Смерив взглядом лицо Перри, Реджи повернулся к его отцу.

– Говнюки вы оба, – заключил он и, не давая нам опомниться, поднял Перри, словно младенца, и швырнул его в Большой канал.

После чего схватил герцога и отправил его следом. Должен сознаться, мне доставило искреннее удовольствие созерцать редкостное зрелище, когда герцог и его наследник вынырнули на поверхность, отфыркиваясь.

Два карабинера, которые до той поры спокойно, как и надлежит настоящим итальянцам, наблюдали происходящее, решили – с явной неохотой, – что как представители закона и порядка обязаны что-то предпринять. Элегантно, точно два павлина, они подошли к Реджи.

– Пардон, синьор, – заговорил один из них на безупречном английском языке, – у вас какие-то неприятности?

Для Реджи наступил ответственный момент, и я с восхищением смотрел, как он выходит из трудного положения.

– Вы очень любезны, но я не нуждаюсь в помощи, – ответствовал он гордо, хоть и не совсем внятно. – Мою жену соблазнил сын герцога. Я приехал сюда отвезти ее домой, пошкольку мне шдается, что теперь она излечилась от своей безрассудной страсти. Герцог и его сын перед вами – это та странная парочка, что затеяла плескаться в канале. Я не собираюсь подавать на них в суд. Пошли, Марджери, следуй за мной.

С этими словами он взял за руку покорную, растерянную Марджери и проложил себе путь через толпу, оставив меня в обществе мокрого и сердитого герцога с его отпрыском и двух учтивых, но любопытствующих представителей итальянской полиции. Два часа ушло у нас на то, чтобы объяснить, в чем было дело, кто такой герцог, кто такой Перри, кто такой я, кто такая Урсула, кто такие (на случай, если удастся их найти) Реджи и Марджери. Сверх того нам пришлось ответить на всевозможные дополнительные вопросы бюрократической машины, как то – год рождения каждого, не страдали ли наши бабушки куриной слепотой, и так далее. В конце концов, еле держась на ногах от усталости, мы с Урсулой простились с герцогом и его обиженным сыном и наследником, после чего нашли приют в уютном баре на краю площади Святого Марка.

– Милый, ты был просто великолепен, – нежно произнесла Урсула, гладя на меня своими огромными синими глазами. – Отделался от этих ужасных полицейских с таким аплумбом.

– Апломбом, – машинально поправил я.

– Все равно. Я так гордилась тобой.

– Спасибо. Что будешь пить?

– Граффити, если можно. Со льдом.

– Принесите мадам мартини со льдом, – перевел я официанту, – а мне двойной бренди с содовой.

– Я так рада, – сказала Урсула, – что мне удалось решить проблемы Реджи.

– Мне показалось, что он сам с этим справился.

– Нет-нет, дорогой, – принялась объяснять Урсула. – Если бы не я, и не герцог, и не твоя помощь, конечно, Реджи не знал бы, что делать.

– Почему бы тебе не перестать помогать своим друзьям? – спросил я. – Почему бы не оставить их в покое?

– Их никак нельзя оставлять в покое, – возразила она. – Только оставь их в покое, они такого натворят… Послушай, согласись – если бы я не вмешалась, Реджи и Марджери ни за что не поладили бы. В этом случае я сыграла роль катапульты.

– Катализатора?

– Милый, когда только ты перестанешь поправлять меня? Ты просто очарователен, но эта твоя привычка без конца поправлять меня действует мне на нервы.

– Ты в самом деле считаешь меня очаровательным? – удивился я.

– Я всегда считала тебя очаровательным, только не понимаю, какое это имеет отношение к Реджи и Марджери, – торопливо произнесла Урсула.

– Честно говоря, в данный момент мне совершенно безразлично, как сложится будущее Реджи и Марджери. По-моему, они достойны друг друга. По-моему, герцогу и его сыну не мешает найти себе жен, и, подводя итоги всей этой дурацкой истории, хочу сказать, что я приехал в Венецию поразвлечься, а ты прелестная женщина. Так почему бы нам не выбросить из головы этих скучнейших английских мелкопоместных дворянчиков и не поговорить о том, чем мы займемся сегодня ночью… причем предупреждаю, без секса не обойдется.

Урсула порозовела – отчасти от смущения, отчасти от удовольствия.

– Ну, я даже не знаю, – начала она, и я с радостью ждал продолжения. – Я собиралась сегодня лечь пораньше.

– Дорогая, ты не могла сделать лучшего предложения! – воскликнул я.

– Ты отлично знаешь, что я подразумевала, – дернула она уздечку.

– Теперь, когда ты решила весь комплекс проблем Реджи, Марджери, Перри и герцога, – возразил я, – почему бы тебе не расслабиться. Приглашаю тебя на безнравственный сексуальный ужин, а потом решишь, где тебе провести оставшиеся два дня в Венеции – то ли в твоем убогом пансионате, то ли в спальне величиной с бальный зал, с видом на Большой канал.

– О-о-о! У тебя спальня с видом на Большой канал… развратник!

– Давай так – ты возвращаешься в свою гостиницу и переодеваешься, я отправляюсь в свою, прослежу, чтобы в моем люксе навели надлежащий порядок, и в половине восьмого захожу за тобой. К тому времени, надеюсь, ты успеешь решить, стоит ли поменять твою жалкую обитель на одну из роскошнейших спален Венеции.

Ужин удался на славу, и Урсула была в ударе. Когда дошла очередь до кофе и бренди, я спросил, надумала ли она переменить жилье.

– Милый, ты романтичен, – игриво сказала она. – Совсем как Пасадубль.

– Кто? – удивился я.

– Ну, ты знаешь, тот великий итальянский любовник.

– Ты хочешь сказать – Казанова?

– Милый, ты опять меня поправляешь, – холодно заметила Урсула.

– Извини, – сказал я покаянно, – мне страшно лестно, что ты считаешь меня таким же романтичным, как Пасадубля.

– Ты всегда был по-своему романтичен, – сообщила она. – Скажи, твоя спальня в самом деле такая большая и из окна действительно видно Большой канал?

– Да – на оба вопроса, – горестно произнес я. – Должен, однако, сознаться, мне было бы куда приятнее, если бы для тебя мое личное обаяние было важнее, чем размеры и расположение моей спальни.

– Я же говорю – ты романтичен, – пробормотала Урсула. – Почему бы нам не отправиться в твою гостиницу, выпить по рюмочке и посмотреть на твой люкс?

– Блестящая идея, – горячо подхватил я. – Пошли?

– Милый, это не романтично. Лучше поплывем.

– Конечно, – сказал я.

Урсула предпочла катеру гондолу.

– Понимаешь, – она вздохнула с наслаждением, – я всего четыре дня как в Венеции, и каждый вечер выбирала гондольера.

– Никому не говори, – ответил я, целуя ее.

В пышном белом платье она была так хороша, что даже гондольер (деловой и циничный представитель млекопитающих) был восхищен.

– Милый, – сказала Урсула, принимая театральную позу в свете фонарей на пристани, – я уже предвкушаю наш роман.

С этими словами она шагнула внутрь гондолы, сломала каблук и плюхнулась в Большой канал. Зная, что она плавает, как выдра, я мог бы ограничиться минимумом джентльменских усилий, чтобы помочь ей выбраться из воды, однако пышное платье, намокнув, обмоталось вокруг ног Урсулы и потянуло ее на дно. Волей-неволей пришлось мне сбросить пиджак и ботинки и нырять следом за ней. В конце концов, не в меру наглотавшись воды, я сумел подтащить ее к берегу, где гондольер помог поднять ее на пристань.

– Милый, ты так храбро меня спас… Надеюсь, ты не очень промок, – выдохнула Урсула.

– Самую малость, – ответил я, подсаживая ее в гондолу.

Когда мы доплыли до гостиницы, ее била дрожь, и я велел ей принять горячую ванну. Когда она вышла из ванной, у нее поднялась температура. Сколько она ни твердила, что все в порядке, я настоял на том, чтобы она легла в постель в моей просторной спальне. К полуночи температура поднялась настолько, что я встревожился и вызвал врача – сердитого сонного итальянца, явно не знакомого с клятвой Гиппократа. Он дал Урсуле какие-то таблетки и заверил, что она поправится. На другой день я отыскал приличного врача и услышал от него, что у Урсулы воспаление легких.

Две недели я преданно ухаживал за ней, пока медики не посчитали, что ей можно ехать домой. Я проводил ее в аэропорт. Когда объявили посадку, Урсула обратила на меня полные слез, огромные синие глаза.

– Милый, это был такой чудесный роман, – сказала она. – Надеюсь, ты со мной согласен.

– Я ни на что не променял бы эти дни, – ответил я, целуя ее теплые губы.

Даже Пасадубль, сказал я себе, не мог бы проявить большего такта.