Текст книги "Сатанстое [Чертов палец]"

– Имя вашей матери мне хорошо знакомо, мистер Литтлпейдж, – приветливо обратилась ко мне хозяйка, – мы с ней знавали друг друга в молодости. Добро пожаловать, молодой человек, как ради нее, так и ради вас самих, тем более что вы оказали такую громадную услугу моей юной приятельнице мисс Мордаунт.

«Значит, Аннеке рассказала ей об этом, и в лестных для меня словах», – подумал я, и сердце мое радостно забилось при этой мысли. Гурт был, по-видимому, в большом фаворе у этой почтенной и уважаемой дамы, которая относилась к нему как к балованному ребенку, которого нельзя не любить, несмотря на все его шалости и проделки.

– Ваша чудесная вороная пара все еще у вас, Гурт? – спросила хозяйка с любезностью светской женщины, умеющей всегда сказать каждому то, что ему особенно приятно и интересно услышать.

– Еще бы! Лучших нельзя найти во всей округе, и хотя господа военные уверяют, что хороши только чистокровные лошади, по их мнению английские, а мои чистой породы голландские, но Скайлеры и Тэн-Эйк никогда не согласятся, что голландская раса нечистокровная – и раз уже зашла речь о моих лошадях, то я желал бы попросить этих барышень позволить мне сегодня отвезти их домой на моих лошадях; ваш экипаж может ехать за нами, и так как ваши лошади, mesdames, английские, то можно будет устроить испытание. Ваши будут везти порожние сани, а мои – четверых седоков, и я готов заложить что угодно, что мои обойдут их и придут первыми!

Однако Аннеке не нашла нужным согласиться на это испытание; репутация Гурта была не такая, чтобы двум барышням было прилично показаться вечером в его санях, в которых нередко появлялись дамы совершенно другого сорта. Она мягко отклонила его предложение, но он так горячо настаивал на своем желании их прокатить, и я, со своей стороны, всячески старался уговорить обеих барышень доставить ему это удовольствие, что наконец было решено переговорить с мистером Мордаунтом и заручиться его разрешением для подобной прогулки как-нибудь на будущей неделе.

Глава XV

Вдруг протяжный крик тревоги заставил его вздрогнуть до глубины сердца. Лорд Вилльям, встань скорее: вода подмывает твои стены!

Лорд Вилльям

Мы были у госпожи Скайлер в субботу вечером, а в понедельник решено было испытать быстроту бега Джека и Моиза. Но, проснувшись утром в воскресенье, я увидел, что на улице льет дождь и дует сильный южный ветер. Мы дожили до двадцать первого марта, и эта оттепель предвещала конец зимы.

Это, конечно, не помешало мистеру Вордэну сказать свою проповедь в церкви Святого Петра, а мне и Дирку прослушать ее с надлежащим вниманием. Аннеке и Мэри тоже присутствовали при богослужении. Гурт пришел к нам на хоры, откуда можно было видеть обеих девушек. По окончании службы Гурт бегом побежал усаживать барышень в экипаж и на ходу напомнил мне не опоздать завтра к условленному времени.

Ночью дождь прекратился, но ветер все еще дул южный; я отправился к Гурту завтракать и по дороге встретил несколько экипажей на колесах.

– Что ни говори, а настала весна, – сказал я и высказал по этому поводу мое соболезнование Гурту, что прогулка должна расстроиться вследствие оттепели.

– А почему ей не состояться? – спросил Гурт. – Джек и Моиз в превосходном состоянии здоровья, бодры и веселы, и я готов держать пари, что за два часа они доставят нас в Киндерхук!

– Но ведь на дороге нет больше снега!

– А зачем он нам? У нас есть река, а на реке лед, лед гладкий, ровный, без трещин! Чего лучше желать?

Признаюсь, мысль ехать по льду мне не совсем улыбалась, но я ничего не сказал. После завтрака мы отправились к Герману Мордаунту; барышни, узнав, что мы прибыли потребовать исполнения данного ими обещания, крайне удивились: ехать по льду в оттепель им казалось небезопасным.

– Опасности нет никакой, – уверял Гурт, – я прошу вас позволить моим вороным поддержать честь голландской породы, не то я никогда не посмел бы настаивать. Поверьте, я буду очень ценить оказанную мне милость, так как вполне сознаю, что совершенно не заслуживаю ee.

Решить этот вопрос предоставили Герману Мордаунту, который вспомнил, что несколько лет тому назад он тоже ездил по льду здесь, в Олбани, когда уже кругом нигде не было снега.

– Да, но разве это было в конце марта?

– Нет, это было в начале февраля, но в настоящий момент лед здесь имеет еще не меньше восемнадцати дюймов толщины и, вероятно, еще может поднять воз с сеном!

– Да, господин, – подтвердил старый негр Катон, когда-то нянчивший Германа Мордаунта, – я сейчас видел несколько возов с сеном, переправлявшихся по льду через реку.

После таких доказательств нечего было больше сомневаться в крепости льда, и обе барышни согласились участвовать в катании. В санях Гурта поместились обе барышни, Гурт и я, в других санях – Герман Мордаунт, Дирк и одна старая родственница, миссис Богарт. Мы должны были ехать обедать к другой родственнице Мордаунтов, миссис Ван дёр Гейдэн, жившей в Киндерхуке, и после обеда вернуться в Олбани.

Ровно в десять утра вся наша компания в двух санях выехала из ворот дома, занимаемого Германом Мордаунтом; по краям улиц, пользуясь остатками снега, мы добрались до берега реки. Неподалеку виднелась большая прорубь, по которой можно было судить о толщине льда. Гурт не преминул обратить на это внимание всех присутствующих. Множество саней виднелось тут и там на льду; целые возы сена тянулись по реке в город. Вскоре последние признаки страха и опасений совершенно исчезли, и мы неслись с быстротой ветра по гладкой поверхности скованной льдом реки. Быстрый бег саней, чистый весенний воздух и ясное солнце вызывают радостное ощущение в каждом человеке, и молодые девушки невольно поддались этому радостному настроению, которое разделяли с ними и мы.

– Я удивляюсь, почему мистер Мордаунт не пригласил мистера Бельстрода принять участие в этой поездке, – заметил Гурт, – майор любит кататься в санях, а в тех санях есть как раз одно свободное место! У нас же ему не нашлось бы места, даже будь он генерал!

– Мистер Бельстрод англичанин, – ответила Аннеке, – и смотрит на наши увеселения, как на нечто стоящее ниже его достоинства!

– Что касается меня, то я не согласен с вашим мнением относительно майора Бельстрода, – сказал Гурт. – Он англичанин и гордится этим, как и Корни Литтлпейдж.

– Ну, Корни Литтлпейдж лишь наполовину англичанин, да и до той половины надо еще кое-что скинуть, потому что он родился и воспитывался в колониях, и он, вероятно, с детства любил сани, а эти господа из Англии, кажется, участвуют в наших весельях с известной снисходительностью, и испытываемое ими при этом удовольствие совершенно иного характера, чем наше.

– Мне кажется, что вы несправедливы к Бельстроду, мисс Аннеке, – сказал я, – он так, видимо, расположен к нам, а некоторых любит настолько, что этого трудно не заметить.

– Мистер Бельстрод – превосходный актер, как вам известно, и в роли Катона, и в роли Скреба, и, судя по этим пьесам, талант у него чрезвычайно гибкий. Я уверена, что он чувствует себя гораздо лучше, председательствуя за офицерским столом, чем за столом у нашей милой родственницы в ее скромной голландской столовой, где радушие и хлебосольство заменяют всякий этикет; а у них ведь за два дня следует спросить разрешения приехать, затем узнать, не обеспокоишь ли, не то вас ожидает удивленный вид хозяйки и прием, далеко не радушный.

Гурт выразил крайнее удивление, что можно не быть расположенным в любое время принять своих друзей и что можно быть столь негостеприимным, но я вполне понимал, что иные условия жизни в Англии создают иные и требования и обычаи, точно так как условия городской жизни обусловливают иные обычаи, чем в деревне.

Без особых приключений и вполне благополучно мы прибыли в Киндерхук и, за отсутствием и здесь снега, не без труда добрались от берега до дома миссис Ван дер Гейдэн.

Здесь нас ждал самый радушный и ласковый прием, все были как нельзя в расположении духа, и когда мы собрались уезжать, то милая хозяйка ни за что не соглашалась нас отпустить прежде, чем не взойдет луна. Нам всем было так хорошо и приятно у гостеприимной старушки, что решено было остаться, но когда на городской башне пробило восемь часов, мы стали садиться в экипажи и вскоре, добравшись до берега, понеслись по льду с быстротой одиннадцать миль в час.

Луна была не яркая, так как в воздухе висела легкая дымка, но все же было достаточно светло, чтобы видеть перед собой путь, бесчисленные бубенчики на упряжи Гурта весело звенели и переливались, все мы были весело и приятно настроены, час пролетел незаметно, и мы приближались уже к возвышенности, лежащей над берегом реки и прозванной Обезьяньим Городом – «Monkey-Town». Это – первые дома на выезде из Олбани, составляющие, так сказать, пригород.

Как я уже говорил, луна была в тумане, и поэтому, хотя дома и деревья на обоих берегах мы хорошо различали, заметить более мелкие предметы издалека было трудно; утром, когда мы ехали в Киндерхук, то встретили саней двадцать, а теперь на реке не было ни души. Когда мы были на полпути между островами, лежащими напротив Каймана и упомянутой возвышенности, Гурт, стоявший впереди и правивший вороными, увидел быстро мчавшиеся навстречу сани, направлявшиеся к западному берегу реки, где седоки, по-видимому, рассчитывали высадиться. Проносясь мимо нас, один господин громко крикнул нам что-то, но наши бубенцы помешали нам расслышать его слова. Но у голландцев было в обычае при езде в санях при встрече окликать друг друга, и этому случаю не придали значения.

– Слышали вы, что кричал этот господин? – спросил Герман Мордаунт, поравнявшись с нашими санями.

– Это, вероятно, возвращаются из Олбани молодчики под хмельком и желают всем встречным спокойной ночи.

– Миссис Богарт показалось, что он кричал что-то об Олбани и о реке!

– Посмотрим! – сказал Гурт, передавая мне вожжи и, выскочив из саней, с кнутом в руке пошел к проруби и, измерив толщину льда, вернулся с доказательством – отметиной пальцев на кнутовище.

Барышни совсем не встревожились и даже подтрунивали над воображаемым страхом бедной миссис Богарт.

Но во мне зародилось какое-то беспокойство. Гурт теперь ехал осторожнее; шум бубенцов привлек внимание жителей Обезьяньего Города, и некоторые из них, добежав до самого берега, тоже стали кричать нам что-то на голландском наречии.

– Они вечно что-нибудь кричат всем едущим в Олбани, – сказал Гурт, – это у них такая привычка!

И мы продолжали свой путь, не останавливаясь. Все по-прежнему были веселы, но я не был спокоен. Мэри Уаллас даже запела, и мы с Гуртом обернулись, чтобы лучше слышать ее. Вдруг резкий звук трения по льду и громкое восклицание заставили нас посмотреть вперед: в тридцати шагах от нас мчались сани, в которых, стоя, правил один человек; он размахивал кнутом и кричал нам что есть мочи, он мчался во весь опор, и когда мы оглянусь, я увидел, что он всем телом подался вперед, разгоняя еще быстрее своих лошадей. В следующий момент Герман Мордаунт поравнялся с нашими санями и властно потребовал, чтобы мы остановились.

– Что это значит, мистер Тэн-Эйк? Вот уже третий раз нам кричат об Олбани и реке? На этот раз я сам вполне отчетливо слышал эти слова!

– Это значит, что все они завидуют моим вороным и когда проносятся мимо, то непременно кричат мне вслед какое-нибудь глупое замечание! Что прикажете делать?

Мы поехали снова. Гурт, по-видимому, спешил достигнуть города, как вдруг звук, похожий на залп из нескольких орудий, заставил одновременно остановить на месте лошадей. Миссис Богарт слабо вскрикнула; барышни словно застыли.

– Очевидно, что-нибудь неблагополучно. Что это такое? Вы должны это знать, мистер Тэн-Эйк! – обратился к Гурту Герман Мордаунт.

– Да, что-то есть! Надо посмотреть, что это, – проговорил Гурт и, выйдя из саней, несколько раз ударил каблуком сапога о лед, желая убедиться в его прочности, в этот момент другой такой же выстрел раздался позади нас. Гурт посмотрел вдаль, затем, став на колено, приложил ухо ко льду и стал прислушиваться. Еще два таких же выстрела последовали один за другим прежде, чем он успел подняться.

– Да, теперь я понимаю, в чем дело, – сказал Гурт. – Но лед надежен, и в этом отношении нам нечего опасаться, хотя, быть может, лучше было бы выехать на берег. Вероятно, дождь и сильная оттепель настолько увеличили прибыль воды в реке, что лед поломался во многих местах вблизи берега; в этих местах образуется род шлюзов, в которых вода приобретает громадную силу давления, и лед трескается на большом протяжении, причем обломки и глыбы льда, взгромождаясь друг на друга, образуют преграды в двадцать и тридцать футов высотой. Ничего подобного пока еще не произошло здесь, но сзади нас, в полумиле расстояния отсюда, лед действительно дал трещину.

Мы оглянулись в указанном направлении и увидели трещину, преграждавшую нам путь назад; западный берег Гудзона в этом месте был очень крутой и обрывистый, и, вглядевшись пристальнее, мы заметили, что лед, на котором мы стояли, описывает медленное вращательное движение: нас, несомненно, несло по реке. Минуту спустя это стало ясно для всех; следовало принять какое-нибудь решение. Прежде всего мы обратились к мистеру Гурту как наиболее знакомому со всеми этими явлениями.

– Пока льдину несет, мы, конечно, не можем добраться до берега, и я думаю, лучше всего ехать дальше вперед: мы с каждой саженью будем ближе к Олбани, а если мы проедем полторы или две мили, то будем между островов, где несравненно легче пристать к берегу, чем здесь, в этом широком месте реки. Мне не раз приходилось переправляться через реку на плавучих льдинах; пока еще, могу вас успокоить, никакой серьезной опасности нет!

Все заняли свои места, но я видел, что Герман Мордаунт сильно встревожен за дочь. Пересадить ее к себе в сани он не мог: неловко было оставить Мэри Уаллас одну, а также неловко было покинуть и миссис Богарт. Это он прекрасно сознавал. Видя его положение, я подошел к нему и заверил, что ни на одну минуту не спущу глаз с Аннеке.

– Спасибо вам, Корни, мой дорогой, – сказал растроганно Мордаунт, горячо пожимая мою руку. – Да вознаградит вас Бог! Я хотел вас просить пересесть в мои сани и пустить меня на ваше место, но думаю, что под вашей охраной моя дочь будет даже целее, чем под моей. Поручаю ее вам! Если бы Бельстрод был с нами, мы могли бы… Впрочем, Гурт торопится, не надо его задерживать.

Мы вскочили в сани, и Гурт, не теряя ни секунды, понесся вперед. Я сказал несколько слов, чтобы подбодрить девушек; затем все замолчали.

Глава XVI

Он содрогнулся всем телом в смертельном страхе. Он слышал только шум бури среди ночи.

Лорд Вилльям

Гурт хотел добраться до мелких островков, лежащих вблизи Олбани, и найти на них спасения в случае, если опасность на льду возрастет еще больше.

Между тем треск льда раздавался все чаще и чаще то впереди, то сзади нас. Он гнал вперед лошадей, зная, что в этом месте реки берега с обеих сторон неприступны.

Берега Гудзона вообще очень крутые и обрывистые, и до самого города Олбани нет долин; река течет среди гор и холмов и поэтому чрезвычайно живописна. Ниже города вид реки совершенно меняется: здесь уже чувствуется влияние морских приливов и отливов, здесь она становится судоходной, главным притоком является Могавк, протекающий между плодородными равнинами, окаймленными с севера и юга крутыми холмами. Весной, когда тают снега, равнины эти заливает водой, и наводнения эти влекут за собой множество несчастий. Предыдущая зима была очень снежная, и теперь воды со всех сторон неудержимыми потоками неслись к морю, сокрушая и разрушая все на своем пути и заливая все низменные места.

В то время как Гурт гнал вперед своих коней, Гудзон с обеих сторон города совершенно вскрылся и теперь нес громадные льдины и целые горы льдин к морю, и от всей этой громадной ледяной равнины, по которой мы ехали еще утром, уже ничего не осталось.

Бубенцы саней Германа Мордаунта все еще слышались близко от нас, но чем дальше мы продвигались вперед, тем чаще и громче трещал лед со всех сторон. Обе девушки сознавали, конечно, грозящую нам опасность, но не жаловались и не малодушничали. Наконец, совершенно выбившись из сил, вороные заметно убавили ход, и Гурт понял, что всякая надежда добраться до города благополучно безвозвратно погибла. Тогда он сам стал сдерживать лошадей, как вдруг страшный треск раздался прямо перед нами, и лед стал вздыматься горой под нашими санями или, вернее, под копытами наших лошадей до высоты десятка футов, образуя подобие двухскатной крыши. Возвращаться назад было поздно. Громко гикнув на своих вороных, Гурт вытянул их со всей силы кнутом, и благородные животные, точно поняв, чего от них требуют, собрав все свои силы, взлетели вверх и, перелетев через трещину в три фута шириной, вынесли сани на ровный лед.

Все это было делом одной секунды; девушки насилу усидели в санях, я сам держался с трудом, только Гурт стоял как вкопанный, не дрогнув и не пошатнувшись. Когда же мы перенеслись через трещину, он сразу натянул поводья и остановил лошадей. Сзади нас все еще слышались бубенцы вторых саней, но из-за ледяной горы мы не могли их больше видеть. Осколки льдин, громоздясь одна на другую, в одну минуту образовали преграду футов в пятнадцать высоты, через которую невозможно было перебраться даже пешком. Но голос Германа Мордаунта долетел до нас:

– Держите к берегу, Гурт! Ради бога, держите к берегу!

Затем, судя по звуку бубенцов, задние сани стали удаляться по направлению к западному берегу; мы все четверо прислушивались к этим бубенцам с чувством скрытой тревоги, а вокруг нас трещал и ломался лед, и, когда бубенцы совершенно замерли вдали, нам показалось, что мы отрезаны от всего живого мира.

Но нельзя было терять времени, следовало немедленно принять какое-нибудь решение: или постараться добраться до западного берега, или же до одного из ближайших островков, лежащих как раз в противоположном направлении. Гурт предпочел последнее и, пустив своих коней шагом, повернул в сторону островка. Чтобы успокоить Аннеке, он заявил, что весьма счастлив, что мистер Мордаунт остался по ту сторону ледяной преграды, так как теперь ему легче будет добраться до берега, чем нам.

Подъехав к острову, Гурт передал мне вожжи, а сам пешком пошел посмотреть, есть ли возможность выйти на берег; прошло четверть часа, показавшихся нам целой вечностью. Кругом трещал лед и разбивались, налетая друг на друга, громадные глыбы. Мы не могли быть спокойны за свою безопасность; при этом я невольно удивлялся невозмутимому спокойствию, холодной рассудительности и присутствию духа Гурта. Вернувшись, он заявил, что все обстоит благополучно и что беспокоиться пока не о чем, затем отозвал меня в сторону и сказал:

– Корни, я был безумцем, когда пожелал спасти мисс Мэри от какой-нибудь страшной опасности. Вот она теперь налицо, и я боюсь, что она страшнее всякого льва и тигра, но мы не должны с вами терять голову: необходимо во что бы то ни стало спасти этих девушек или погибнуть вместе с ними. Лед идет на всем протяжении; мы с вами, пожалуй, добрались бы до берега, перескакивая с льдины на льдину, но льдины эти каждую минуту разбиваются – ни за одну нельзя поручиться. Как быть с девушками?! Я сильно опасаюсь за судьбу Германа Мордаунта, Корни, и боюсь, что он и его спутники погибли!

– Боже мой! Неужели это возможно? Нет, нет, я не хочу думать об этом! – воскликнул я, невольно протестуя против этой ужасной мысли.

– Дай бог! А теперь, когда вы понимаете всю опасность, Корни, поспешим переправить наших спутниц на остров; одной минуты достаточно, чтобы прервать с ним сообщение, и тогда нам нет спасения! – сказал Гурт.

Но пока мы говорили, между островом и нами выросла целая стена льдин, лошади не могли взобраться на эти почти отвесные ледяные скалы. Пришлось попросить барышень выйти из саней и перевести их пешком через ледяной барьер на остров. Хотя мороза почти не было, но топкая, вязкая, болотистая почва размытого водой острова немного затвердела, что значительно облегчило нам нашу задачу. Оставив двух подруг под деревом, мы вернулись назад на льдину за санями, решив перетащить их на остров на себе. Гурт стал выпрягать лошадей; мало того, он снял с них даже уздечки, затем звонко щелкнул по воздуху кнутом раз, другой и третий, и вороные, почуяв свободу, помчались, как вихрь, по направлению к городу.

– Было бы жестоко, – проговорил Гурт, глядя им вслед, – не дать беднягам возможности спасти свою жизнь. Для нас они теперь бесполезны, в упряжи они были обречены на гибель; теперь же, руководствуясь природным инстинктом, эти умные животные, быть может, выберутся на берег; они умеют плавать. Сани мы перетащим на остров, а если представится возможность, то и на берег; они легкие.

Сани перетащить оказалось не так трудно, как я думал. Мы подтащили их к самому дереву, под которым нас ожидали барышни, усадили их в них, укутали мехами, так как ночь все-таки была свежая, и девушки совершенно успокоились, полагая, что немедленная опасность теперь миновала, так как они чувствовали у себя под ногами твердую почву. Но бедняжки жестоко ошибались. Все острова в этой части Гудзона чрезвычайно низменные, и ежегодно их совершенно затопляет весной, смывает деревья и размывает берега. Чтобы предупредить это размывание, каждый из островов засажен густой рощицей, назначение которой преграждать дорогу плавучим льдинам и задерживать хоть немного воду, но и это мало помогает.

Усадив барышень в сани, Гурт предложил мне отправиться на разведку – посмотреть состояние реки и постараться найти средство добраться до Олбани. За несколько минут мы дошли до конца острова, и Гурт показал мне на огромные массы льдин, скопившихся у острова.

– В них наша главная опасность теперь, – сказал он, – и эта рощица нас не спасет! Такого страшного наводнения, как нынче, я не помню! Видите эту ледяную преграду? Она образовалась оттого, что наш остров и другие преградили им путь; на всем протяжении они, скопляясь и нагромождаясь друг на друга, образовали ледяную плотину. Но поток силен, он каждую минуту может прорвать эту плотину своим сильным напором, и тогда вода в одно мгновение смоет все, что есть на острове. Понимаете теперь? Оставаться здесь нельзя. Каждую минуту мы, может быть, обречены на гибель! Вы, Корни, вернитесь к нашим бедным дамам, а я попытаюсь как-нибудь перебраться по льдинам через пролив, отделяющий нас от соседнего острова, – сказал Гурт, – и посмотрю, что там происходит.

– Мне не хотелось бы пускать вас одного; те опасности, которые вдвоем нетрудно преодолеть, нередко становятся роковыми, когда человек один!

– Ну, если хотите, пошли вместе посмотрим, что отделяет тот остров от восточного берега реки, вода или лед. Если лед, то вы как можно быстрей вернетесь к барышням, чтобы перевести их на тот остров, а я постараюсь найти тем временем удобное место для их переправы. Признаюсь, Корни, мне не нравится вид этой ледяной запруды, и я положительно опасаюсь за участь наших дорогих спутниц!

Мы собирались разойтись, как вдруг раздался страшный треск, более ужасный, чем все услышанные нами до этого момента. Как обезумевшие кинулись мы к тому месту, где ледяная запруда сломала, как щепку, большую старую иву, росшую у берега, и теперь медленно, но неудержимо надвигалась вперед на остров, давя и сокрушая все на своем пути.

– Надо бежать с этого острова, бежать, не теряя ни минуты! – крикнул Гурт, и мы побежали что было сил к тому месту, где оставили сани. Каков же был мой ужас, когда саней не оказалось, и вся эта низменная часть острова была уже покрыта мелкими движущимися льдинами. Я готов был кинуться по ним в реку, чтобы догнать какой-то уносимый льдинами предмет, который я в первый момент принял за сани. Когда крик отчаяния заставил нас обоих обернуться совсем в другую сторону, Мэри Уаллас вышла из-за дерева и, протягивая Гурту руки, молила его не оставлять ее.

– А Аннеке! Где Аннеке? – крикнул я, не помня себя.

– Она не захотела выйти из саней. Я ее умоляла, просила, говорила, что вы обязательно вернетесь, но она не послушала!

Не слушая дальше, я кинулся вперед, перескакивая с одной льдины на другую, и вскоре увидел перед собой сани, которые медленно уносились вниз по реке. Но льдины шли здесь такой сплошной массой, что я, как по мосту, добежал до саней. Аннеке, спрятавшись в меха, на коленях молила Бога о своем спасении в каком-то экстазе. Когда она очнулась и увидела меня возле себя, то сразу спросила о Мэри Уаллас и успокоилась, услышав, что Гурт возле нее и что он не отойдет от нее ни на минуту. Я показал ей даже в тумане на их силуэты в тот момент, когда они вместе перебирались через пролив, отделявший этот остров от соседнего островка.

– Последуем за ними, – сказал я, – переправа еще возможна, и с того острова мы достигнем берега!

– Идите, Корни, спасайтесь сами! Вы – единственный сын, единственная надежда ваших родителей!

– Аннеке! Возлюбленная моя! Что вы говорите? Неужели вы думаете, что я оставлю вас, уйду без вас? Ведь вы тоже единственный ребенок у вашего отца! Разве вы забыли о нем?

– Нет, нет! Бежим, Корни, помогите мне выбраться из саней. Я пойду за вами хоть на край света, лишь бы только не причинить горя моему бедному отцу!

С этого момента она ни на минуту не падала духом. Не знаю, как описать то, что было дальше. Я почти не сознавал, что со мной; единственная мысль у меня была – спасти эту девушку; я совершенно забыл о себе. Мы бежали, перескакивая по льдинам через тот пролив, через который несколько минут тому назад переправились Гурт и Мэри, и очутились наконец на восточном берегу соседнего острова, рассчитывая таким же путем добраться с него до берега, но, увы, нас от него отделяла вода, несшаяся поверх льда, и на мой зов никто не откликался. Вдруг я ясно расслышал звук бубенцов; ближе и ближе, наконец в пятидесяти шагах от нас промчались сани. Кони неслись, как стрела, очевидно обезумев от страха. Я узнал эти сани и лошадей. Это были сани Германа Мордаунта. В них не было никого. Лошади кидались из стороны в сторону, сани, проносясь мимо нас, зацепившись за льдину, опрокинулись, затем снова перевернулись и понеслись дальше.

– Неужели есть еще, кроме нас, и другие несчастные в эту ночь на реке?! – воскликнула Аннеке.

Я ничего не ответил, но едва замерли вдали бубенцы, как до меня ясно донесся звук человеческого голоса. Мне показалось, как будто кто-то издали звал меня по имени. Аннеке это тоже показалось. Голос этот послышался мне как будто с противоположного, западного, берега реки, южнее от нас, но в следующий же момент все эти звуки заглушил страшный шум и треск немного выше острова.

Обхватив за талию свою спутницу, я быстро зашагал по направлению голоса; стараясь достигнуть западного берега, я заметил ледяную глыбу, которую несло по гладкой ледяной поверхности реки впереди целого ряда льдин менее значительной величины, которых несло течением. Эти мелкие льдины подвигались и как будто срастались с глыбой, выраставшей у нас на глазах с такой быстротой, что она грозила превратиться в запруду, попав в более узкое место пролива, где бы она задержалась. Мне подумалось, что если бы нам удалось взобраться на эту глыбу настолько высоко, чтобы вода не могла добраться до нас и затопить, как затопила она острова, то мы могли бы найти на ней довольно надежное временное убежище. Почти неся Аннеке на руках, я устремился к этой глыбе быстро, потому что до нас доносился страшный шум со стороны ледяной преграды, защищавшей остров со стороны течения; с минуты на минуту она должна была уступить напору воды.

Добравшись до ледяной глыбы, мы взобрались на первые ее уступы не без труда, но вскоре крутизны стали так опасны, что мне приходилось взбираться первому, затем подтягивать за руки Аннеке. Пока у меня хватало сил, я продолжал подыматься все выше и выше, и наконец мы вынуждены были присесть и перевести дух, чтобы собраться с новыми силами. В это время до моего слуха донесся опять какой-то странный шум, я привстал, нагнулся вперед и увидел, что река прорвала ледяную плотину, и теперь ее вода неслась на нас бешеным потоком с неудержимой силой и быстротой.